Железный крест

7

Два дня спустя, ближе к полудню, Штайнер добрался до места назначения, большую часть пути проделав в кузове грузовика. Стоя на мощенной камнем дороге, он проводил взглядом поехавшую дальше машину. Теперь, когда его больше не обдувал встречный ветер, он почувствовал, как сильно солнце нагрело воздух. Жара была вдвойне невыносимой, потому что на нем поверх мундира был натянут маскировочный костюм. Фетчер решил, что будет лучше, если Штайнер захватит его с собой, ведь неизвестно, что может пригодиться в дороге. Кроме того, Фетчер вместо русского автомата выдал ему немецкий.

— Пока ты находишься в отпуске, — сказал он с важным видом, — любой жандарм сразу арестует тебя, если увидит, что у тебя с собой русский автомат. Не забывай, что ты отправляешься в тыл, мой мальчик.

Он, конечно же, был прав, и поэтому Штайнер согласился последовать его совету.

Он поправил лямки ранца и несколько минут стоял, погрузившись в раздумья. Улица была тихой и пустынной. Очевидно, жители маленького курортного городка в этот час отсиживаются по домам. Дома по обе стороны улицы располагались среди садов и пышной южной растительности. Городок лежал у подножия горы, склон которой с того места, где стоял Штайнер, казался почти вертикальным. Справа плескалось неугомонное море. Низкие сосны и высокие пальмы окаймляли белый галечный пляж. Выступавшие из воды гигантские скалы над белой пеной прибоя имели вид окаменевших фонтанов. Штайнер с трудом оторвал взгляд от этой умиротворяющей картины и посмотрел на улицу. Вскоре он заметил какого-то солдата, уныло слонявшегося возле ворот сада. На нем была лишь рубашка и легкие брюки. Когда Штайнер заговорил с ним, он даже не повернул голову в его сторону, однако подсказал дорогу к дому отдыха дивизии. Он находился неподалеку, в огромном здании рядом с пляжем. У дома были высокие окна и фасад с мраморными колоннами. На плоскую крышу отбрасывали тень высокие сосны. Когда Штайнер подошел к дому, дверь открылась, и из нее вышел какой-то фельдфебель и медсестра Красного Креста. Штайнер шагнул прямо к ним. Ему сразу не понравилось грубое лицо фельдфебеля и его новенькая форма. Такой тип младших командиров был ему хорошо известен.

Фельдфебель смерил новоприбывшего пристальным взглядом.

— Чего тебе надо? — грубо спросил он.

Штайнер засунул большие пальцы под лямки ранца и холодно посмотрел на фельдфебеля:

— Ты имеешь в виду меня?

Фельдфебель покраснел. Штайнер, не обращая больше на него внимания, обратился к медсестре. У нее было апатичное кукольное личико с водянистыми голубыми глазами.

— Да ты что о себе возомнил? — взревел фельдфебель. — Что ты здесь делаешь?

Штайнер улыбнулся:

— Ищу комнату с водопроводом, центральным отоплением и видом на море. Что-нибудь такое здесь имеется, дружище?

Фельдфебель смерил его удивленным взглядом, а медсестра глупо хихикнула. Штайнер вытащил из кармана документы и протянул их фельдфебелю. Тот быстро взглянул на них, и его лицо медленно приняло другое, более дружелюбное выражение. Когда он вернул документы их владельцу, в его голосе прозвучало смущение:

— Тебе следовало сразу сказать об этом. Попробуй пойми, кто прячется под этим твоим дурацким нарядом. — Он повернулся к медсестре: — Куда мы поместим его? Все комнаты заняты.

— Он будет у нас жить? — удивилась та.

— Да. Штабс-ефрейтор Штайнер. Отпуск — две недели. — Он рассмеялся каким-то деревянным смехом. — Черт их знает, о чем они там себе думают. Мы всегда принимаем отдыхающих группами, каждая приезжает на десять дней. Сейчас все места заняты.

Штайнер почувствовал, как в нем нарастает нетерпение.

— Но у вас должен быть хотя бы один пустой чулан. Иначе я пойду искать себе съемную квартиру.

— Это запрещено правилами, — быстро ответил фельдфебель и задумался на несколько секунд.

— Мы можем разместить его наверху, — неожиданно предложила медсестра.

Фельдфебель недоуменно посмотрел на нее:

— Ты хочешь сказать, на самом верху?

Женщина кивнула, и тот снова повернулся к Штайнеру:

— У нас есть комнатка для особых гостей, но она находится на четвертом этаже.

Штайнер внимательно посмотрел сначала на фельдфебеля, затем на медсестру.

— Для особых гостей? — переспросил он и заметил, что женщина покраснела, и улыбнулся: — Согласен на эту комнату. Лифта у вас, видимо, нет. Я угадал?

Фельдфебель рассмеялся.

— Прислуге она не так нравится, как тебе, — сказал он. — Понимаешь, это здание раньше использовалось как летний дом отдыха для больших шишек из русского правительства. Верхние комнаты предназначались для прислуги. Мы сейчас подготовим эту комнату. Посиди пока на скамейке. Мы скоро вернемся. — Фельдфебель указал на белую скамейку, стоявшую в тени деревьев, затем сделал знак медсестре и вернулся вместе с ней обратно в дом. Штайнер снял со спины ранец, расстегнул куртку и со вздохом сел. Затем принялся разглядывать море. Где-то там, за линией горизонта, лежат дальние страны — Турция, Сирия, страны Аравийского полуострова и Индийский океан, огромный мир со сказочными островами, о которых он так много мечтал в юности, тоскуя о несбыточных увлекательных приключениях. На море было удивительно спокойно, слышался лишь ритмичный плеск волн. Прикрыв глаза, он позволил песне моря убаюкать себя, наслаждаясь теплом безоблачного апрельского дня. С моря дул легкий бриз. Сосны тихо покачивались, отбрасывая подвижную тень на зелень садов.

Штайнер полностью забыл о том, где находится. Когда он услышал прямо в ухо чей-то голос, то не сразу осознал происходящее. Около двери стояла медсестра. Он медленно встал, поднял свой ранец и медленно приблизился к ней.

— Вы что, уснули? — спросила она.

— Нет, был близок к этому. Комната уже готова?

— Готова. Она вам понравится. — Когда они стали подниматься вверх по лестнице, медсестра заговорила снова: — Вам очень повезло. Другим военнослужащим вашего чина приходится спать по двое-трое в комнате. Вы первый, кто приехал к нам в одиночку. Кстати, ваша комната находится рядом с моей.

Штайнер искоса посмотрел на нее и сказал:

— Надеюсь, вы не храпите. У меня очень чуткий сон.

Вскоре они оказались на четвертом этаже. Женщина подошла к одной из многочисленных дверей.

— Вот здесь, — сообщила она, пропуская его вперед. Штайнер на пороге остановился, разглядывая приготовленную для него комнату. Слева стояла кровать, головой к большому окну. В центре небольшой стол и два стула. Правая стена занята широким диваном с несколькими подушками. Штайнер оглянулся и увидел рядом с собой лицо медсестры.

— Вам нравится? — спросила она. Штайнер кивнул, подошел к столу и положил на него ранец. Затем подошел к окну и выглянул в него.

— Отсюда открывается очень хороший вид. Вы можете каждый вечер любоваться закатом, — сказала ему в спину медсестра.

Когда он повернулся к ней, то случайно коснулся рукой ее груди.

Наморщив лоб, Штайнер спросил:

— Из вашей комнаты тоже можно любоваться закатом?

— Конечно, — рассмеялась она. — Я же сказала, что моя комната находится рядом с вашей.

— Отлично, — холодно отозвался он. — Мне было бы неудобно, если бы вы наблюдали за закатом из моего окна.

Пока он снимал куртку, медсестра провожала его действия неприязненным взглядом. Ее лицо покраснело.

— В этом здании много других комнат, — произнесла она дрожащим от гнева голосом.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — ответил Штайнер. — Я бы очень удивился, узнав, что вы их все знаете. Где здесь именной список?

Медсестра уже собралась шагнуть за порог. Оглянувшись, она смерила его недовольным взглядом:

— У нас нет такого списка, и здесь не приняты чины. Здесь обычный распорядок дня, и наши жильцы должны следовать ему. — Она сердито указала на табличку с распорядком дня, висевшую на стене, и, шагнув за порог, громко захлопнула за собой дверь. Штайнер усмехнулся, затем подошел к указанной табличке и внимательно изучил ее. С часу до трех предполагался отдых. Этим, видимо, объяснялась тишина, царившая в доме, в котором размещалось семьдесят-восемьдесят человек. Ужин подавался в столовой в половине седьмого. Штайнер посмотрел на часы: было лишь полчетвертого, и поэтому он решил искупаться. Разложив вещи, он вышел из комнаты и медленно зашагал к пляжу. Здесь Штайнер разделся и зашел в воду. Энергичными гребками он доплыл до обломка скалы, возвышавшегося среди волн примерно в пятидесяти метрах от берега. Отсюда открывался прекрасный вид во все стороны. Город тянулся вдоль линии берега примерно на километр. Со скалы были видны горы, угрожающе нависшие над городом.

Штайнер настолько увлекся созерцанием ландшафта, что удивился, услышав чей-то голос, позвавший его. Он посмотрел вниз и увидел человека, энергично рассекавшего волны. Доплыв до скалы, пловец вскарабкался на нее. Часто дыша, он отряхнулся, почему-то напомнив Штайнеру пуделя.

— Вот так, мой друг, — произнес он. — Такова жизнь.

Незнакомец отжал на себе красные плавки, смахнул воду со светлых волос и после этого уселся на камень рядом со Штайнером.

Его тело было не очень физически развито, однако он обладал красивой головой с голубыми глазами и розовыми щеками.

— Прекрасно! — весело продолжил юный блондин. — Лучше быть не может. Верхушка социалистического рабочего государства умела ценить приятные стороны жизни. Как ты думаешь?

— Они были бы идиотами, если бы ими не пользовались.

Блондин согласно кивнул:

— Это точно! Ты где остановился? Я тебя еще здесь не видел.

— Я прибыл час назад, — признался Штайнер.

— Приехала новая группа? — удивился юный блондин.

— Нет, я прибыл один.

— Понятно. И все равно, где ты остановился? — парень даже не пытался скрыть своего любопытства.

Штайнер показал на дом отдыха дивизии.

— Паршивое место, — презрительно произнес белокурый парень. — Красивый фасад, за которым ничего нет.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Штайнер. — Там сейчас отдыхают примерно семьдесят солдат.

— Я не говорю про солдат. Тебе было бы лучше поселиться на наших квартирах. Пусть там не так элегантно, зато есть первоклассная столовая.

— Серьезно? — произнес Штайнер. Парень оказался слишком словоохотливым, а ему хотелось побыть одному. Чтобы отделаться от него, он кивнул и произнес: — Может быть, вечерком я загляну к вам.

Парень шлепнул его по плечу:

— Отлично. Не забудь. Кстати… — он доверительно придвинулся к Штайнеру, — у нас тут есть неплохие бабенки, на которых стоит посмотреть. Особенно две. Одна из них носит свои груди так, как я носил бы Железный крест.

— Бабенки? — повторил Штайнер.

— Ага, медсестры. Высший класс, скажу я тебе. Клевые штучки. Они приходят на все наши вечеринки.

— На все?

— Ты можешь перейти с ними все границы. Только вот та, с большой грудью, это баба лейтенанта Маннгейма, казначея. Так что к ней бесполезно соваться. — Парень вздохнул и мрачно посмотрел на воду. — Так всегда бывает. Стоит только появиться какому-нибудь типу со звездочками на погонах, так другим уже на эту бабу и смотреть нельзя.

Его досада показалась Штайнеру такой искренней, что он не смог удержаться от улыбки.

— Если это так, то ты не слишком много теряешь, — сказал он презрительно. — Я лучше выпью стакан хорошего вина или пива вместо того, чтобы иметь дело с местными шлюхами.

— Шлюхами? — переспросил блондин. — Никакие они не шлюхи. Ты сам это поймешь, когда увидишь Гертруду.

— Ты мне надоел своими разговорами, — раздраженно ответил Штайнер. — Вечером я зайду в вашу столовую. Если бы мне была нужна женщина, то я сразу бы зашел в один из тех шести домов на улице. — Он кивком попрощался, нырнул в воду и поплыл обратно к берегу. Одеваясь, Штайнер решил, что грубо повел себя с парнем. Затем вспомнил недавний разговор с медсестрой и улыбнулся. Таких баб всюду хватает. А что касается блондина, то он угостит его пивом этим вечером. В конце концов, парень дал хороший совет относительно столовой. При мысли о пиве во рту собралась слюна. Он давно уже не пил пива и, пожалуй, забыл его вкус. Штайнер нахмурился. Говорил блондин что-нибудь о пиве? Есть оно там? Он не мог точно вспомнить. Ладно, посмотрим, пиво должно там быть. Какая же столовая без пива?

Купание прекрасно освежило его, смыло дорожную пыль и подняло настроение. Ему вспомнились былые субботние вечера на гражданке, когда он мылся, брился и отправлялся на поиски развлечений. Подойдя к дому, Штайнер увидел несколько человек, о чем-то громко разговаривавших. Увидев Штайнера, они замолчали и с любопытством принялись разглядывать его. Несколько секунд он думал, стоит ли подойти к ним. Затем отдыхающие, видимо, угадали его воинское звание, и их лица приняли строгое выражение. Он прошел мимо них, кивком ответив на их приветствие. Придя к себе в комнату, Штайнер лег на кровать и моментально уснул.

Когда он проснулся, было уже темно. Он какое-то время лежал неподвижно, глядя на потолок. Ему снова вспомнилась медсестра, и он пожалел о том, что так грубо разговаривал с ней. Чертыхнувшись, он встал, причесался и надел мундир. Посмотрев на часы, Штайнер понял, что уже настало время ужина, и торопливо спустился вниз. Столовая располагалась в большом длинном помещении. Примерно половину его занимали столы, поставленные в три ряда. Большая часть мест была занята, и Штайнер с трудом отыскал место в дальнем конце комнаты. Он подошел к столу и заметил, что сидящие с любопытством смотрят на него и перешептываются. Когда он уже собрался сесть, кто-то сказал:

— Вас должны обслуживать в передней части зала. Эти места для рядовых.

— Я и отношусь к рядовым, — ответил Штайнер, садясь рядом с тем, кто заговорил с ним. Солдат удивленно посмотрел на него, затем усмехнулся и снова взялся за еду. Лица его соседей просветлели. Они немного отодвинулись, чтобы Штайнеру было удобно сидеть. Поскольку тарелки перед ним не было, Штайнер стал оглядываться по сторонам. Еда подавалась в больших супницах, стоявших на столе. Свободных тарелок не было. Штайнер дождался, когда к их столу приблизилась одна из медсестер, и попросил ее принести ему тарелку и столовые приборы. Та отрицательно покачала головой и указала на другой край стола:

— Вам нужно пойти туда. Там обслуживают младших офицеров.

— Понимаете, я — штабс-ефрейтор, — резко ответил Штайнер. — Принесите мне тарелку, или я сам схожу за ней.

Услышав его слова, сидящие за столом подняли головы. Медсестра поставила супницу на стол. Ее лицо покраснело от негодования.

— Если вы хотите изменить правила, — вызывающе ответила она, — скажите об этом фельдфебелю Майеру, а не мне.

Она собралась уйти, но Штайнер решительно взял ее за руку. В зале неожиданно стало тихо. Звон ложек и вилок прекратился. Взгляды присутствующих были устремлены на Штайнера. Тот опустил голову и принялся разглядывать стол, но успел краем глаза заметить уже знакомого ему фельдфебеля, который сидел на другом краю стола вместе с несколькими унтер-офицерами и пристально смотрел на него. Штайнер повысил голос:

— Во-первых, мне не нравится ваш тон, фрейлейн, а во-вторых, я не допущу, чтобы кто-то указывал мне, где я должен сидеть. Потрудитесь принести мне тарелку.

Медсестра беспомощно повернула голову в ту сторону, где сидели унтер-офицеры. Фельдфебель встал и быстро подошел к ним.

— Здесь действуют свои правила! — сердито проговорил он. — Даже штабс-ефрейтор обязан подчиняться им. Садитесь вместе с нами. Тут ни для кого не делают исключений. Вам это понятно?

Штайнер глубоко вдохнул и отпустил руку медсестры.

— В каких правилах говорится об этом? — тихо спросил он.

— Они висят в каждой комнате, — коротко ответил фельдфебель.

— Во всех комнатах?

— Конечно.

— Понятно. — Штайнер хлопнул по плечу одного из своих соседей: — Принеси мне эти правила из своей комнаты.

Солдат встал и вышел из столовой.

— Я не требую особого отношения к себе, — холодно заявил Штайнер. — Это вопрос принципа, и мы должны решить его прямо сейчас.

— Нисколько не сомневаюсь! — дрожащим от ярости голосом отозвался фельдфебель. — Только не надо изображать тут из себя большую шишку!

— Эта роль больше подходит для вас, чем для меня! — отчеканил Штайнер. Происходящее показалось ему отвратительным, но, с другой стороны, он не хотел уступать. Он посмотрел в сторону двери и увидел солдата, возвращающегося с листом бумаги в руке. Солдат обошел стол, за которым сидел фельдфебель, и подошел к Штайнеру.

— Вот, возьмите! — сказал он.

— Спасибо, — поблагодарил взводный, беря у него листок. Пробежав глазами, он с удовлетворением отметил, что не ошибся. Фельдфебель продолжал смотреть на него ненавидящим взглядом. Когда Штайнер передал ему листок, он спросил:

— Ну и что?

Штайнер презрительно улыбнулся:

— Думаете, я неграмотный? — Улыбка неожиданно слетела с его лица. Он быстро посмотрел на окружающих, которые напряженно прислушивались к их перебранке.

— Здесь ни слова не сказано о том, что унтер-офицеры должны питаться отдельно от других. Разве не так?

— Это подразумевается само собой! — резко парировал фельдфебель. — Об этом не нужно специально упоминать!

— Я только одно могу принимать как само собой разумеющееся, — нахмурился Штайнер. — То, что военнослужащим засоряют мозги всяким писаным и неписаным хламом. Я приехал сюда отдыхать, а не выслушивать команды, как в казарме и на плацу! — Он выхватил бумажку из рук фельдфебеля и со шлепком опустил ее на стол. — Так что можете втянуть рога. Если меня завтра утром здесь не обслужат так, как я сказал, то я поищу пропитание в каком-нибудь другом месте.

В гробовом молчании Штайнер встал и вышел из зала. Проходя мимо окна, он увидел отражение в стекле — присутствующие все так же неподвижно сидели на своих местах. Аппетит у него безвозвратно пропал. Зайдя к себе в комнату, Штайнер надел пилотку и вышел на улицу.

Пересчитав дома на левой стороне улицы, он нашел шестой, находившийся в глубине большого сада. По мощеной дорожке он подошел ко входу. На пороге Штайнер столкнулся с выходившим из дома молодым человеком, в котором узнал того самого блондина, своего недавнего знакомого. Он схватил его за руку:

— А вот и я!

Юноша недоверчиво посмотрел на него.

— В чем дело? — рассмеялся Штайнер. — Уже забыл меня?

— Нет, — запинаясь, ответил юный блондин. — Я не знал, что вы… то есть… — Он замолчал. По его лицу потекли струйки пота.

— Чушь! — произнес Штайнер и дружески пихнул его локтем в бок. — Если бы мы всегда знали всю правду о других людях, то рано или поздно превратились бы в отшельников. Где там твоя столовая? У меня в горле пересохло, как будто я горячего песка наглотался.

— Мы сейчас решим эту проблему! — улыбнулся блондин и ввел Штайнера внутрь дома. — Я как раз собирался отправиться на поиски тебя. Здесь сейчас самое веселье.

Когда они спустились по ступенькам вниз и вошли в помещение, блондин сообщил, что заведение обслуживает лишь постояльцев и их гостей.

— Если бы ты пришел один, то тебя бы в два счета выставили отсюда. Иначе в столовую завалится весь город, и через два дня от запасов спиртного не останется и следа.

На нижней площадке оказался вход в коридор, заканчивавшийся дверью, из-за которой доносился шум голосов и нестройное пение.

— Похоже, здесь на самом деле весело, — заметил Штайнер и вслед за своим новым знакомым шагнул внутрь. Он не сразу разглядел интерьер в клубах густого табачного дыма. Десятка два человек сидели за столиками, уставленными бутылками и стаканами, и хрипло подпевали мелодии, которую кто-то пытался извлечь из расстроенного пианино, стоявшего в дальнем от двери углу комнаты. Штайнер прошел за своим новым знакомым к стойке бара, за которой священнодействовал какой-то солдат с засученными по локоть рукавами. Он настороженно посмотрел на Штайнера. Блондин что-то шепнул ему на ухо, и лицо кельнера просветлело. Он кивнул и спросил:

— Что будете пить?

— А что у вас есть?

— Красное вино и пиво.

Штайнер выбрал пиво.

Когда на стойке появились две бутылки, Штайнер с удивлением посмотрел на этикетки.

— Пльзеньское в России! — растроганно воскликнул он. — Это как сон. Подайте мне пять бутылок.

— Если мы вдвоем выпьем пять бутылок, то будем пьяны в дым, — отозвался блондин.

— Вдвоем! — рассмеялся Штайнер. — С чего ты взял, что вдвоем? Я собираюсь один выпить пять бутылок. Ты что, меня младенцем считаешь? Я полгода ждал этой минуты. Ты представить себе не можешь, что значит обходиться без пива целых шесть месяцев. Я давно уже забыл его вкус.

— Бутылка стоит три марки, — сообщил кельнер.

— Плевать, хотя бы и сто! — ответил Штайнер. — Зачем этим бумажкам лежать без толку в кармане? — С этими словами он вытащил пачку банкнот. — Получать жалованье полгода и не иметь возможности выпить кружку пива. — Он бросил деньги на стойку и, взяв под мышку бутылки, направился к свободному столику. Сев, он поставил их перед собой. Блондин, укоризненно покачав головой, сел рядом. За тем же столом сидели еще два человека, с головой ушедшие в шахматную партию. Они едва ли обратили внимание на блондина и его спутника. Штайнер взял в руки бутылки и благоговейно принялся изучать этикетку. Во рту у него пересохло, как будто он не пил несколько дней.

Когда он открывал бутылку, его руки слегка подрагивали.

— Вот сдача, — сообщил блондин, положив на стол деньги. — Тебе полагается пять марок сдачи, ты оставил их на стойке.

Штайнер тыльной стороной ладони смахнул банкноту со стола. Не став пользоваться стаканом, он, зажмурив от удовольствия глаза, стал пить прямо из горлышка.

— Ты как будто из пустыни вернулся, — улыбнулся блондин. — Смотри, осторожнее пей. Эта штука забористая, запросто свалит тебя с ног. Пиво-то довоенное.

Штайнер вытер тыльной стороной ладони губы и усмехнулся:

— Первые три бутылки точно со мной ничего не сделают, а что будет дальше, это мне уже не интересно. — Он открыл вторую бутылку.

— Возьми свои пять марок, — повторил блондин, протягивая ему поднятую с пола купюру. Штайнер взял ее и разорвал на мелкие клочки. Юноша неодобрительно посмотрел на него.

— Что с тобой? — спросил он.

— Еще одно слово о деньгах, и я хвачу тебя бутылкой по голове, — пригрозил Штайнер. — На черта они нужны, если их нельзя потратить?

— Но ты можешь послать их домой.

— Домой? — Штайнер оскорбительно рассмеялся. Шахматисты удивленно подняли головы. Не обращая на них внимания, взводный взялся за вторую бутылку и осушил ее почти наполовину. — А ты что, посылаешь деньги домой?

— Конечно.

— Можно спросить тебя, зачем?

Блондин пожал плечами:

— Чтобы они полежали дома до моего возвращения.

— Возвращения! Хочешь скопить себе на могильный памятник? Чтобы на нем выбили надпись: — «Погиб за народ и отечество»? Так, что ли?

Блондин беспокойно заерзал на стуле. Штайнер перегнулся через стол и заглянул ему в глаза.

— Не беспокойся, я не напьюсь с полутора бутылок. Я все еще трезв как стеклышко. Чтобы набраться, мне нужно не менее пяти. Позднее, когда тебе представится возможность босиком прогуляться по небесным пастбищам, то деньги тебе не понадобятся, а если будешь бросать лопатой уголь в преисподней, то тем более.

— Ну, зачем так мрачно смотреть на вещи, — сердито отозвался блондин.

— Точно. Как знать, может быть, тебе еще посчастливится копать землю в Сибири или расчищать на родине руины и кричать «Хайль Гитлер!».

— Успокойся! — тревожно произнес блондин, бросив взгляд на шахматистов, которые, по всей видимости, слышали их разговор. Штайнер пренебрежительно фыркнул и взялся за третью бутылку.

— Мы все — несчастные вшивые засранцы, — с нажимом проговорил он. — Мы все перепуганы до смерти, все без исключения. — Он плюнул на пол.

— Интересно слышать от тебя такие слова, — заметил блондин, бросив взгляд на награды Штайнера.

Тот перехватил этот взгляд и презрительно рассмеялся:

— Ах вот ты о чем! Если бы только знал… — Он замолчал и мрачно посмотрел на своего спутника: — Почему ты не пьешь? Давай, возьми что-нибудь! — Он передал своему новому знакомому несколько банкнот. Тот подошел к стойке и вернулся обратно с парой бутылок пива.

— Вот теперь мы начинаем отдыхать как надо, — заметил Штайнер, открывая четвертую бутылку. Тем временем в помещение вошли еще несколько человек. Пианист явно устал и, отойдя от инструмента, сел за соседний столик. Среди солдатских мундиров неожиданно возник белый медицинский халат. Заметив его, блондин беспокойно заерзал на стуле.

— У тебя что, геморрой? — ехидно осведомился Штайнер.

Блондин отрицательно покачал головой.

— Просто хочу знать, куда подевалась Гертруда.

— Та самая грудастая бабенка?

— Нет, другая. Я имею в виду Гертруду.

Штайнер достал сигареты и протянул пачку своему спутнику.

— Я не курю, — ответил тот.

Закурив, Штайнер снисходительно улыбнулся:

— Ты не куришь, совсем не пьешь и отправляешь домой деньги. Для чего же ты тогда живешь?

Блондин пожал плечами:

— Я всем доволен. Что касается денег, то дома они пригодятся.

— Твоим родителям?

— Да. Я уверен, что они найдут им применение.

— Я так думал два года назад. Я писал им, чтобы они отправились куда-нибудь на отдых, чтобы хорошо провести время за те деньги, которые я присылал им.

Штайнер посмотрел на свои руки, и его губы задрожали.

— И что? — спросил блондин. — Они ими воспользовались?

— Да, они уехали отдыхать, — прерывающимся голосом ответил Штайнер.

— И что? — полюбопытствовал его новый знакомый.

Штайнер выпустил кольцо дыма. Его лицо раскраснелось, на лбу выступили бисеринки пота. Он снова взял бутылку и допил ее.

— А потом… потом… — Он бросил на пол окурок и открыл последнюю бутылку. — Заткнись! — грубо произнес он. — Ты задаешь слишком много вопросов. Пей, а не болтай! Пей! Пей! — Оба замолчали, прикладываясь к бутылкам. Чуть позже блондин снова направился к стойке. Он шел медленно, время от времени хватаясь за спинки стульев, чтобы не упасть. Молокосос, подумал Штайнер, наблюдая за ним. Да что с них взять, с этих детей? Он положил руки на стол и опустил на них голову. Окружающие звуки долетали до него каким-то странным, искаженным образом. Кто-то затянул песню. Пианист снова заиграл: «Перед казармой, возле фонаря…» Штайнер начал подпевать. Неожиданно его охватило приятное безразличие. Комната начала качаться. Стены взлетели вверх, острые углы куда-то исчезли. Все сделалось каким-то мягким и округлым, как женская грудь. Когда блондин вернулся с несколькими бутылками пива, Штайнер добродушно хлопнул его по спине. Он был в прекрасном настроении.

— Отлично! Пить так пить! Напьемся до чертиков!

— Сегодня мы напьемся! — подтвердил блондин, с хлопком открыв бутылку. — Через четыре дня мне придется вернуться обратно в Смоленск, — сообщил он. — Ты когда-нибудь слышал о таком городе?

Штайнер кивнул:

— Там родился Шекспир. Все приходит из России, все остается в России. Все на свете.

Они расхохотались и чокнулись бутылками. Шахматисты сложили шахматы в коробку и придвинулись ближе.

— Вот это другое дело! — похвалил Штайнер и подвинул к ним две бутылки. — Хватить забивать себе мозги. Игра в любом случае проиграна. — Он неожиданно для самого себя запел, ударяя кулаком по столу в такт мелодии:

За соседним столом стало тихо. Пианист засмеялся и посмотрел на столик, за которым сидел Штайнер. В углу комнаты кто-то начал подпевать. Потом послышался еще один голос. Припев подхватили почти все присутствующие:

Песня смолкла. Солдаты подняли стаканы, выпили и затянули новую песню. Когда Штайнер открыл вторую бутылку, сзади прозвучал голос, заставивший его немного протрезветь. Блондин стремительно встал и воскликнул:

— Гертруда, наконец-то! Я рад, что ты пришла!

С этими словами он взял стул, стоявший возле соседнего столика, и придвинул его к своему столу. Его лицо радостно просветлело. Блондин был настолько возбужден, что казался смешным. Штайнер поставил бутылку и медленно обернулся. Он увидел бледное лицо, пышные каштановые волосы, собранные на затылке в пучок, высокий красивый лоб, сочные губы. В больших миндалевидных глазах читалась нескрываемая самоуверенность. Черты лица отличались классической красотой. Штайнер, продолжая смотреть на нее прищуренными глазами, отнял руку от бутылки. Девушка села и дружески улыбнулась солдатам за соседним столом.

— Ты много выпил, Клаус, — произнесла она, обращаясь к блондину. У нее был приятный грудной голос, и Штайнер почувствовал, как у него болезненно сжалось сердце. Он отодвинул стул назад и попытался встать.

Слова медсестры заставили блондина виновато опустить глаза. Судя по всему, он сильно смутился. Юноша пожал плечами и пояснил Штайнеру:

— Это Трудель, самая лучшая девушка из всех, кого я когда-нибудь встречал. Когда она видит парня, сидящего за бутылкой, то ведет себя так, будто он лишил себя шанса попасть в рай.

Штайнер легонько покашлял, чувствуя, что утрачивает контроль над собой, и попытался немного привести себя в чувство, закурив сигарету. Однако семь бутылок пива сделали свое дело. Он ощущал, что его лицо превратилось в бесчувственную маску, и крепко провел ладонью по губам.

— Наверно, она слишком часто читает Библию, — хрипло произнес он. Штайнер тут же пожалел о сказанном. Медсестра с любопытством посмотрела на него. Ее лицо показалось ему каким-то нереальным, как быстро тающий сигаретный дым. Черт с ней, подумал он. Какое мне дело до этих шлюх в медицинских халатах?

Он допил бутылку и с резким стуком поставил ее на стол. Девушка по-прежнему не сводила с него взгляда, и беспокойство Штайнера усилилось еще больше.

— Вам не нравится то, что я говорю? — резко спросил он.

Она сделала вид, что не слышит, и, повернувшись к блондину, спросила:

— Кто это?

— Мой знакомый, — ответил тот и испытующе посмотрел на Штайнера.

— Удивительно, — ответила девушка. — Где ты его нашел?

Ее слова вывели Штайнера из себя. Прежде чем блондин успел что-либо ответить, он оперся обеими руками о столешницу и встал.

— Вы говорите обо мне как о паре трусов, — произнес он. — Если это было бы так, то я предпочел бы быть на той вашей части, на которую их натягивают. Всем спокойной ночи! — С этими словами он, шатаясь, подошел к стойке и шлепнул на нее пятидесятимарковую банкноту: — Две бутылки, сдачи не надо!

Кельнер недоуменно посмотрел на него:

— Вы это серьезно?

— Разумеется. Ты окажешь мне великую любезность, если когда-нибудь подотрешь этими деньгами себе задницу. — Не обращая внимания на кельнера, Штайнер взял две бутылки и направился к столикам на противоположном конце помещения. Увидев краем глаза блондина, разговаривавшего о чем-то с медсестрой, он усмехнулся.

Проходя мимо пианино, Штайнер остановился. Несколько секунд он наблюдал за пальцами пианиста, порхающими над клавишами, затем схватил его за плечо и попросил:

— Сыграй песню о Волге. Знаешь такую?

— Знаю. Я играл ее пять минут назад.

— Не помню, — сказал Штайнер и встряхнул головой. — Сыграешь еще?

— Как скажешь.

Штайнер нашел свободный стул за одним из угловых столов. Сидящие там люди замолчали и недовольно посмотрели на него. Поставив на стол пиво, Штайнер спросил:

— Не нравится моя морда? Другой у меня нет, извините.

Он сел и открыл бутылку. Его новые соседи рассмеялись и приветственно подняли свои стаканы. Зазвучала мелодия песни о Волге, но за шумом ее было плохо слышно.

— Помолчите минуту, — попросил Штайнер, чувствуя, как его сердце бьется короткими тяжелыми толчками. Хотя он был совершенно пьян, самоконтроль был им еще не полностью утрачен. Он посмотрел туда, где медсестра сидела вместе с блондином. На короткое мгновение их взгляды встретились. Она быстро отвела глаза в сторону. Штайнер закурил очередную сигарету. Не стоило мне пить так много, сказал он себе, но в следующую секунду яростно тряхнул головой. Какое мне дело до этой женщины? — подумал он и презрительно улыбнулся. Неужели он дошел до того, что за каждой юбкой ему видится Анна? Он затянулся сигаретой и подумал, что в жизни должно быть что-то такое, за что можно цепляться, как за якорь. Что-то реальное и имеющее для тебя значение, а не что-то иллюзорное, то, что ты вообразил себе. Он чувствовал, как опьянение все сильнее и сильнее охватывает его. Штайнер отчаянным усилием заставлял себя держать глаза открытыми. Допив бутылку, он встал из-за стола и поставил на место стул. Сжав губы, сделал глубокий вдох через нос. Сидевшие за столом рассмеялись, наблюдая за ним. Штайнер понял это и напрягся. Подойдя к двери, он шагнул за порог.

Снаружи, перед входом, он немного постоял. Свежий ночной воздух нисколько не отрезвил его, а, наоборот, почему-то еще больше усилил опьянение.

Штайнер, шатаясь, зашагал по тропинке, ведущей к морю. Решив, что ему следует искупаться, он направился к пляжу. Пройдя немного, Штайнер упал, сильно ударившись, и даже рассек лоб. Он долго лежал, погрузившись в полубессознательное состояние. Неожиданно до его слуха донесся чей-то голос:

— Как же ты довел себя до такого состояния?

Штайнер, ругаясь, встал на колени. Когда кто-то схватил его за плечо, он ударил его кулаком и услышал сдавленный крик боли.

— Убирайся! Уходи!

Он наконец встал на ноги. По его лбу стекала кровь, заливая глаза. Почти ничего не видя, Штайнер стащил с себя одежду и бросил ее на песок. Когда он собрался нырнуть, кто-то схватил его за руку, и тот же голос произнес ему на ухо:

— С ума сошел? Ты утонешь!

Штайнер резко обернулся и увидел перед собой лицо медсестры.

Стояла ясная ночь. В небе висела полная яркая луна, отбрасывавшая желтый свет. Волны шумно набегали на берег и откатывали назад. Штайнер тыльной стороной ладони вытер с лица кровь.

— Только тронь меня и тут же полетишь в воду! — хрипло пригрозил он. — Что тебе от меня надо? У тебя ко мне какой-то особый интерес? — Он посмотрел на нее и неожиданно рассмеялся: — Насколько я знаю, бабам нет никакого толку от мужика, если он сильно пьян.

Она ответила ему спокойным взглядом. В ее глазах он прочитал нескрываемое презрение. Тем не менее медсестра не спешила уйти.

— Убирайся! — крикнул Штайнер.

Он по пояс вошел в воду и лег на спину, отдав себя на волю волн. Через несколько секунд он поплыл против течения и повернул обратно к берегу только тогда, когда почувствовал, что руки и ноги начинают неметь от холода. Подплывая к пляжу, Штайнер увидел, что медсестра ждет его. На фоне темного сада ее фигура была похожа на статую. Он вылез из воды, клацая зубами. Дойти до одежды Штайнер не успел — его затошнило. Он быстро повернулся, и его вырвало. Тело Штайнера расслабилось, он упал в воду, сознательно погружаясь в море все глубже и глубже. В следующее мгновение его схватили за ноги и рывком вытащили на берег. Жадно хватая ртом воздух, он увидел над собой ее испуганное лицо.

— Что ты делаешь? Господи, что ты делаешь? Зачем?

Он лег на спину и посмотрел на нее. Неожиданно ему стало стыдно. Во рту оставался тот же отвратительный вкус, и он испытал желание снова извергнуть содержимое желудка. Усилием воли ему удалось сдержать позыв к рвоте. По лбу снова потекла кровь. Сдержав рвущийся наружу стон, Штайнер принял сидячее положение.

Когда она попыталась помочь ему встать, он оттолкнул ее руку.

— Ты все еще здесь? — проворчал Штайнер. — Если ты не уйдешь, то я… — Он не докончил фразы и потянулся за одеждой.

Неожиданно ему в голову пришла одна мысль. Он бросил взгляд на ограду, окружавшую сад. Она была высотой по грудь взрослому человеку. Штайнера отделяло от нее расстояние примерно в двадцать метров; подойдя к ней, он подтянулся и перевалился на ту сторону, прежде чем удивленная медсестра последовала за ним. Он на несколько метров отполз в глубину темного сада и оглянулся. Затем, затаив дыхание, стал ждать. Если она вернется в столовую за подмогой, то ему придется спешно удирать. Эта мысль встревожила его, и он слегка приподнялся над землей. Теперь он отчетливо слышал ее шаги. Сейчас она, видимо, приблизилась к воротам. Штайнер напрягся. Хотя он отчаянно дрожал на холодном ночном воздухе, со своего места он так и не сдвинулся. Кроны деревьев почти не пропускали лунного света. Тем не менее Штайнер разглядел белый халат медсестры, которая, по всей видимости, искала его. Он положил голову на руки, как на подушку, и еле слышно простонал. Через секунду Штайнер услышал, как она зовет его, и вскоре увидел ее. Она находилась на расстоянии вытянутой руки.

Он вскочил так быстро, что сразу же сломил ее сопротивление. Женщина даже не успела вскрикнуть. Он потащил ее на землю и яростно навалился на нее. Затем задрал юбку и коленом раздвинул ноги. В следующее мгновение он неожиданно отпустил ее и поднялся. Он медленно наблюдал за тем, как она садится. Поправив одежду, медсестра принялась молча смотреть на него.

— Почему ты преследуешь меня? — спросил Штайнер, понизив голос.

Она не ответила.

— Ты безжалостна, медсестра Гертруда, — покачал головой Штайнер. — В следующий раз держи подальше от пьяных мужиков свои человеколюбивые лапы. Тебя могут неправильно понять.

— Ты сумасшедший, — тяжело дыша, пробормотала она. Ее лицо было таким же белым, что и медицинский халат.

— Мы все — сумасшедшие, — спокойно ответил Штайнер. — Мы живем в век абсолютного безумия. Немногие нормальные люди находятся в безопасном месте за колючей проволокой. Их сунули туда потому, что они не смогли понять, что больше не стоит быть нормальными. — Он засмеялся и тут же почувствовал боль в разбитом лбу. — Наш век меняет все мыслимое и немыслимое. То, что в прошлом считалось плохим, в будущем будет считаться хорошим, а то, что было признано хорошим, станет плохим. Мы будем лежать не на женщинах, а под ними. Может быть, настанет день, когда вынашивать детей будут не женщины, а мужчины. А женщины станут главными кормильцами семьи. — Штайнер хихикнул. — Мы движемся к великому веку, фрейлейн. Безумие станет всеобщим, а сумасшедшие дома опустеют. — Он подошел к ней ближе и понизил голос: — Ты такая же безумная, как и я. Если бы ты была нормальной, то осталась бы дома, штопала носки и изучала кулинарные книги, вместо того чтобы шляться неизвестно где.

Он резко развернулся, перелез через ограду и взял свою одежду. Сейчас он был трезв, однако голова у него болела так, будто ее зажали в тиски. Одевшись, он снова перелез через ограду и заглянул в сад. Медсестра неподвижно стояла на том же самом месте. Теперь ее лицо казалось темным, почти неразличимым на фоне ночной темноты. На какое-то мгновение его охватило желание сказать ей что-нибудь дружеское. Переборов себя, он отвернулся и зашагал по тропинке, извивавшейся параллельно пляжу, и вскоре впереди замаячило здание дивизионного дома отдыха. Он вспомнил, что в десять вечера двери закрываются. В его распоряжении остается всего несколько минут. Он поспешил к зданию, нашел входную дверь, вошел внутрь и медленно поднялся по лестнице наверх. Перед дверью своей комнаты он замешкался. Затем, стараясь шагать неслышно, приблизился к соседней комнате и прислушался. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что в коридоре никого нет, он медленно открыл дверь. Войдя в темную комнату, Штайнер услышал, как сонный голос спросил:

— Кто здесь?

— Угадай с трех раз, — ответил он и закрыл за собой дверь. На несколько секунд в комнате установилась мертвая тишина, затем он услышал шорох откидываемого одеяла. Вскоре его глаза немного привыкли к темноте, и он увидел фигуру в белом, которая вылезла из постели и нерешительно подошла к нему. Похоже, что она узнала Штайнера.

— Уходите! Немедленно уходите! — недовольным тоном произнесла она.

— Ты говоришь чужими словами, ты увидела это в каком-то кинофильме, — ответил он. — Не беспокойся, я просто хотел спросить, есть ли у тебя таблетка аспирина. У меня жутко разболелась голова.

Она сделала два шага вперед, подол ее длинной ночной рубашки при этом взметнулся на уровне лодыжек.

— Вы пьяны, — с отвращением в голосе произнесла она.

Штайнер смерил ее задумчивым взглядом.

— Я уже не пьян, протрезвел в воде. Так есть у тебя аспирин?

Она явно не знала, как поступить. Когда она шагнула к двери, он схватил ее за плечи и крепко сжал их.

— Ты собралась включить свет?

— Да.

— Не нужно никакого света, — сказал он и прикоснулся к ее рукам. Ночная рубашка соскользнула с ее правого плеча, и стало понятно, что это был преднамеренный жест. Однако медсестра не собиралась сдаваться.

— Отпусти меня! Я буду кричать. Буду кричать.

— Конечно, будешь, — согласился Штайнер.

Ее грудь оказалась нежной и упругой. Когда она попыталась поцеловать его, он отвернулся и уложил ее на постель.

Позднее, когда они лежали рядом, он почему-то задумался о Гертруде. Почему она не побежала в столовую за подмогой? Не было никаких сомнений в том, что она была не похожа на других женщин, в том числе и на ту, что сейчас лежала рядом с ним, имени которой он не знал.

Он улыбнулся и спросил:

— Как тебя зовут?

— Друзья зовут меня Ингой. — Когда он ничего не сказал на это, она прижалась к нему и погладила его грудь. — Тебе не нравится мое имя?

— Почему? С какой стати оно должно мне не нравиться?

— Сколько раз ты говорил это женщинам?

Штайнер рассмеялся:

— До этой минуты я еще ни разу не встречал женщину по имени Инга. По крайней мере в постели, — добавил он.

Когда он попытался встать, она схватила его за руку:

— Куда ты собрался?

— К себе.

— Но ты можешь спать здесь со мной, — с разочарованием в голосе произнесла она.

Штайнер отрицательно покачал головой:

— Я не смогу уснуть.

Инга натянула одеяло до подбородка и стала наблюдать за тем, как он одевается. Он подошел к кровати и попрощался:

— Спокойной ночи!

— Ты даже не поцелуешь меня? — Ее голос дрожал от гнева. Штайнер наклонился и небрежно поцеловал ее в плечо.

— И это все? — разочарованно спросила она.

— Разве недостаточно? Хочешь, чтобы я заплатил тебе?

Она вздрогнула, как от удара хлыстом, уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Штайнер какое-то время неподвижно стоял, растерянно глядя на нее, затем шагнул за порог и закрыл за собой дверь.

В коридоре он немного постоял с закрытыми глазами. Когда рыдания стихли, он вошел в свою комнату, где постоял у окна, глядя на море. Он чувствовал себя удивительно бодрым. Усталости как не бывало. Он снова разделся. Головная боль почти прошла, однако порез на лбу болезненно саднил. Он вытащил из кармана зеркальце и при свете свечи изучил рану. Над правой бровью имелся узкий подсохший порез. Штайнер раздраженно мотнул головой. Затем бросился на кровать и закрыл глаза. Свеча догорела и погасла. За окном неумолчно плескалось море. Луна, висевшая над ним, напоминала грубую маску фавна.

Штайнер проснулся рано утром. Он чувствовал себя свежим и отдохнувшим, как будто проспал целые сутки. Он осторожно отмыл лоб. Прижег йодом рану и спустился в столовую. Когда он подошел к столу для рядовых, то увидел, что для него приготовлено место. Несколько солдат уже сидели за столом. В ответ на его приветствие они заговорщически подмигнули ему. Тот солдат, который приносил карточку с распорядком дня, пододвинул ему стул и сказал:

— Поздравляю.

— Молодец, ты уделал их! — похвалил другой. — Что у тебя со лбом? С кем-то из большого начальства бодался?

Штайнер сел.

— Потерся носом о землю.

— Вон, идут их величества, — прокомментировал кто-то. Все повернули головы к двери. В столовую вошли несколько унтер-офицеров. Последним был уже знакомый фельдфебель. Они сели она свои места, даже не посмотрев в сторону Штайнера. Позднее Штайнер заметил, что их стол обслуживает Инга. После завтрака он вернулся в свою комнату, прибрался в ней и после этого отправился на пляж. Несмотря на утреннюю прохладу, он решил поплавать и довольно долго пробыл в воде. Неожиданно его взгляд упал на блондина, который сидел на скамейке и, по всей видимости, наблюдал за ним. Штайнер сделал вид, будто не заметил его. Он вернулся к берегу и оделся. Ему неожиданно захотелось поговорить с кем-нибудь о медсестре Гертруде. Единственный, с кем можно было это сделать, был блондин по имени Клаус. Штайнер медленно направился к нему и остановился, сделав вид, будто удивлен встречей.

— Что ты здесь делаешь в такую рань? — спросил он и сел на скамью.

— Что у тебя с головой? — поинтересовался блондин.

Штайнер осторожно прикоснулся ко лбу.

— Так, пустяки. Случайная царапина, — небрежно ответил он. — Ты еще долго там вчера сидел?

— В столовой?

— Да.

Они оба посмотрели на море. Немного помолчав, Клаус спросил:

— Ты после этого видел Гертруду?

— Откуда мне? — произнес Штайнер.

— Я просто спросил. Он вышла следом за тобой. Сказала, что ты настолько пьян, что за тобой надо присмотреть.

— Почему же ты не пошел вместе с ней?

— Она сказала, что я сам слишком набрался, чтобы помогать кому-то, — рассмеялся Клаус. — Я еще час подождал ее в столовой, но она так и не появилась.

— И что? — задумчиво произнес Штайнер.

Клаус подозрительно посмотрел на него, затем встал, подобрал с земли камешек и бросил его в море.

— Во всяком случае, она очень странно вела себя сегодня утром, — продолжал он ехидным тоном.

— Может, эти самые женские дела? — предположил его собеседник. Клаус энергично покачал головой:

— Нет, тут что-то другое. Я не очень-то любопытен, но я многое бы отдал за то, чтобы узнать, что случилось с ней этой ночью.

— Спроси ее сам.

Ответа не последовало, и оба замолчали. Тем временем пляж постепенно оживал. Народ подходил поодиночке и группами. Многие сразу же залезали в воду. Другие предпочитали загорать. Решив, что у Клауса больше ничего выведать не удастся, Штайнер встал.

— Ну, мне пора.

— Придешь к нам вечером?

Штайнер отрицательно покачал головой:

— Нет, спасибо. С меня пока хватит.

— Но ты еще не видел вторую девушку, — с нажимом произнес Клаус. — Ту самую, грудастую. Вчера вечером ее у нас не было. Она бы тебе точно понравилась.

Штайнер удивленно поднял брови:

— Я думал, она принадлежит казначею.

— Господи, да какое это имеет значение? Такой парень, как ты, не конкурент этому пивному бочонку.

— К чему эта суета? — усмехнулся Штайнер. Ревность блондина была видна, что называется, невооруженным глазом. Штайнер с удивлением отметил про себя, что его слегка уколола мысль о том, что между Клаусом и медсестрой могло что-то быть. Впрочем, какое ему дело? Тем не менее, шагая вдоль пляжа, он почувствовал, что прекрасное утреннее настроение куда-то испарилось.

После ужина Штайнер решил прогуляться по городу. Он начал бесцельно прохаживаться по улице, по обе стороны которой тянулись просторные лужайки. Аромат цветов смешивался с соленым запахом моря. Его охватило какое-то странное настроение. Он часто останавливался, чтобы посмотреть на море или далекие горы. Ему казалось, будто он идет по узкой тропинке, петляющей между горных вершин и ущелий, между безмятежностью и нетерпением, прямо к перекрестку всех дорог. Штайнер горько улыбнулся при мысли о том, что где-то должна быть новая дорога, ведущая в другом направлении. Для него существовала только одна дорога, которая предстояла и ему, и всем другим солдатам, сейчас находившимся в доме отдыха, — дорога обратно на фронт. Штайнер на мгновение закрыл глаза. Лучше об этом не думать, сказал он себе.

Каждая такая мысль подобна острому как бритва ножу, отсекающему по крошечному ломтику то малое время, которое ему отпущено свыше. Штайнер снова зашагал к пляжу. Неожиданно он испытал острое желание поговорить с кем-нибудь, пообщаться с живым существом и потому обрадовался, увидев спешащего к нему блондина Клауса. Заметив Штайнера, тот радостно окликнул его:

— Вот ты где! Я нашел ее и устроил вам встречу. Сейчас ты увидишь ее.

— Кого?

— Анну, — торопливо и немного удивленно ответил Клаус. — Ты знаешь…

При упоминании этого имени Штайнер вздрогнул. Схватив юношу за плечо, он жарко прошептал:

— Анну? Кто такая Анна?

— Та, грудастая, — охотно пояснил юноша, высвобождаясь из его хватки. — Она сейчас придет.

Хотя небо было затянуто тучами и лунный свет с трудом пробивался сквозь них, пляж был виден достаточно хорошо. Штайнер заметил приближающуюся к ним фигуру в белом медицинском халате.

— Слушай, я не хочу…

— Успокойся!

Прежде чем Штайнер успел закончить фразу, Клаус высвободился и скрылся в ночи. Медсестра медленно подошла к Штайнеру. Тот низко надвинул на лоб пилотку. Это безумие, сказал он себе, на свете существует миллион девушек по имени Анна. Но когда он услышал ее голос, то почувствовал, что дрожит. Он вытащил из кармана фонарик и осветил ее лицо. Она зажмурила свои большие темные глаза, однако ее губы были по-прежнему растянуты в улыбке.

— Выключите свет! — сказала она, вскинув руку к глазам. — Я ничего не вижу.

Штайнер тут же выключил фонарь и засунул его обратно в карман.

— Вы всегда так внимательно рассматриваете девушек? — спросила она. Ее голос звучал ровно и спокойно.

Склонив голову на плечо, он ответил:

— Извините. Я всегда хочу видеть того, с кем разговариваю.

— Вы довольны? — усмехнулась медсестра.

Штайнер посмотрел сначала налево, затем направо.

Удовлетворенно кивнув, он быстро схватил ее за плечи и прижал к себе. Все произошло так быстро, что улыбка не успела слететь с ее лица. Он быстро снял с головы пилотку, засунул ее в карман и сказал:

— Добрый вечер, Анна.

На этот раз улыбка как будто застыла, замороженная космическим холодом.

— Теперь я доволен! Ты даже представить себе не можешь, как я рад! — торжествующе проговорил Штайнер и прохрипел, еще крепче сжав ее плечи. — Ничего не потеряно, — добавил он. — Ничего не потеряно и прошлое не умирает. Вот поэтому мы просто не могли не встретиться с тобой.

Она попыталась высвободиться. Ее лицо исказилось неприятной гримасой, с губ сорвался мучительный стон. В следующее мгновение тело медсестры неожиданно обмякло, и она опустилась на колени. Штайнер отпустил ее, и она упала на землю. Она лежала тихо, рот ее был открыт, губы дрожали. Боже, этого не может быть, подумал он. Ему казалось, будто он видит сон. Но это был не сон, а реальность. Он закрыл глаза. Прошло тринадцать месяцев, это значит, что с той поры миновал год с небольшим…

Штайнер открыл глаза и увидел, что она смотрит на него.

— Вставай! — грубо приказал он. Его голос прозвучал так властно, что она сразу же поднялась на ноги. Медсестра не сопротивлялась, когда он подвел ее к скамейке, стоявшей в паре метров от них.

— Садись! — коротко приказал Штайнер, и та повиновалась. Он сел рядом с ней. Какое-то короткое время он думал, что ему делать дальше. Встреча оказалась совершенно неожиданной. Непослушными руками он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил, слушая ее сдавленные рыдания.

— Плачешь, Анна? Почему? Тебе было бы лучше поплакать в тот раз.

Повернувшись к нему, она гневно выпалила:

— Ты — зверь!

— Неужели? — рассмеялся он. — Ты так думаешь?

— Да, ты всегда был зверем. Ты не знаешь, как вести себя с женщинами!

— Когда женщина забирается в постель к мужчине, — холодно ответил он, — то она должна ожидать нечто подобное. Рано или поздно она оказывается в постели одна или ее перекатывают на другой край. Такова судьба всех шлюх, — с отвращением в голосе добавил он.

Медсестра вздрогнула. Штайнер заметил это и злорадно улыбнулся.

— Раньше ты не так ранимо воспринимала слова, — сказал он. — Ты ведешь себя необычно, Анна.

Когда она попыталась подняться, он схватил ее за руку:

— Стой! Мы с тобой еще не закончили. — Он отбросил окурок. — Ты знаешь, как начался наш роман. Я не хотел его. Я кое-чему научился у тебя. Но о тебе самой я узнал в первую ночь и понял, что продолжать наши отношения не стоит. — Штайнер цинично рассмеялся: — Мужчина не должен прощать себе грубости со своей первой женщиной, особенно когда она так же опытна, как ты. В нашу третью ночь я сказал, что о тебе думаю. Для того чтобы понять это, двух предыдущих ночей оказалось достаточно.

Штайнер неожиданно ощутил новый прилив ярости. Ему никогда не забыть выражения лица военного врача майора Дитриха, когда тот обыскивал комнату при помощи нескольких других врачей и медсестер и нашел в его вещах эти проклятые часы. Все остальное напоминало кошмарный сон. Военный трибунал, приговор, бесконечные унижения в штрафном батальоне. Вспомнив об этом, он сжал кулаки и почувствовал, что дрожит от ненависти. Он знал, что это не было цепочкой злосчастных случайностей. Он стал жертвой обмана. Сейчас ему хотелось услышать подтверждение этому из ее собственных уст.

Медсестра покачала головой:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. — Она попыталась придать своим словам искренность, однако Штайнер сразу уловил фальшь и зло усмехнулся:

— Значит, ты ничего не понимаешь. Конечно, чему тут удивляться. В то утро тебя там не было, по меньшей мере, тогда, когда разыгрывалась эта комедия. Но теперь мы во всем разберемся. Времени у нас достаточно. Ты обо всем вспомнишь еще до наступления ночи. В соседней палате у одного из пациентов пропали часы. На следующее утро их нашли среди моих вещей, верно? Только один человек мог положить их туда, Анна, и этим человеком была ты.

Несмотря на темноту, он разглядел, как изменилось ее лицо. Она попыталась рассмеяться, но тут же осеклась.

— Ты сумасшедший, — наконец произнесла она. — Зачем мне было делать что-то подобное?

— Зачем? — переспросил он и усмехнулся: — Потому что в нашу третью ночь я сказал тебе, что я человек, а не жеребец. Вот зачем.

Она не ответила. Постепенно стало светлее. Луна поднялась высоко над горами и как будто замешкалась, не зная, стоит ли повиснуть над морем. Штайнер вынул из кармана солдатскую книжку и принялся листать ее. Наконец он извлек из нее листок бумаги и расправил его у себя на колене. Затем зажег фонарик. Анна с тревогой наблюдала за его действиями. Когда он наклонился над бумагой и начал что-то писать огрызком карандаша, она спросила:

— Ты пишешь мне письмо?

Ее легкомысленный тон прозвучал фальшиво. Штайнер ничего не ответил и продолжал писать. Перечитав написанное, он удовлетворенно кивнул.

— Пойдет! — одобрил он и положил листок и карандаш ей на колени. — Подпиши!

— Что это?

— Твое признание. Я хочу, чтобы ты подписала его.

Она вскочила со скамейки и попыталась убежать. Он двумя прыжками догнал ее. Она принялась наносить ему удары кулаками. Ее реакция вызвала в нем ярость и заставила обойтись с нею жестче, чем он предполагал сначала. Штайнер втащил медсестру в море, зайдя туда по колено, и сунул ее голову под воду. Затем быстро вытащил ее за волосы и спросил:

— Будешь подписывать?

Анна закашлялась, жадно хватая ртом воздух. Когда он подтащил ее к скамье и усадил, она уже совершенно не сопротивлялась. Он сунул ей в руки бумагу и карандаш и посветил фонариком в лицо. С ее волос на лоб и руки ручьями стекала вода.

— В этом не было необходимости, — пояснил Штайнер. — Ты могла бы избавить себя и меня от этой неприятной процедуры. В постели ты брала надо мной верх. Здесь же все наоборот. Если ты не подпишешь, я снова макну тебя в воду и на этот раз оставлю тебя там навсегда, поверь мне. — Анна дрожащими руками подписала бумагу. Забрав у нее листок, Штайнер спрятал его вместе со своей солдатской книжкой в карман и снова посветил на нее фонарем. — Теперь можешь идти.

Она даже не пошевелилась.

— Можешь идти! — резко повторил он.

Медсестра неуклюже встала.

— Ты за это еще ответишь, — каким-то бесцветным тоном произнесла она.

Штайнер кивнул.

— Господи, что же мне делать? — запинаясь, проговорила Анна.

Штайнер пожал плечами. Она медленно отвернулась и пошла прочь. Он наблюдал за ней. Мокрая юбка прилипла к ногам, голова опущена, плечи подергиваются. Штайнер не испытывал к ней ни капли жалости. Он неподвижно стоял, глядя на море. Затем достал из кармана листок бумаги и поднес к глазам. Несмотря на корявый почерк, имя он все-таки разобрал. Анна Бауманн. Его поразило, что он никогда не знал ее фамилии. На мгновение замешкавшись, он разорвал листок на мелкие клочки и бросил их в воду. Они какое-то время плясали на волнах, а затем исчезли из вида. После этого Штайнер отправился домой. Ему вспомнилась фраза, которую он когда-то вычитал: человек, который не умел прощать, перенес свое несчастье на собственную тень. Он думал об этом, ложась спать, но так и не смог понять истинного значения этих слов.

На следующее утро он снова отправился в город и на улице увидел идущую в его направлении медсестру по имени Гертруда. Штайнер сразу узнал ее и перешел на ту сторону, по которой она шла. Когда она также заметила его, ее шаг заметно замедлился. Похоже, ей не хотелось встречаться с ним.

Он загородил ей путь и сказал:

— Жаль, что сейчас я встречаю вас не в первый раз.

Гертруда остановилась. Когда она заговорила, ее голос прозвучал холодно и отстраненно:

— Вам следует принимать жизнь такой, как она есть. Сделанного уже не вернуть и не повторить снова.

В дневном свете ее лицо казалось совсем другим — еще более привлекательным. Штайнер только сейчас понял, что она красива, более того, прекрасна. Он почувствовал, что не знает, куда девать собственные руки, и поспешил засунуть их в карман.

— Возможно, вы правы, — согласился он. — Но то, что сделано, способно приобретать большее или меньшее значение, тут все зависит от нашего желания.

Она решительно качнула головой:

— Я вижу вещи такими, какие они есть, а не такими, какими они могут показаться позднее.

Он с удовольствием слушал ее голос и улыбнулся:

— Вы человек с принципами. Но, признайтесь, неужели вам не хочется взглянуть на нашу первую встречу под другим углом?

— Я говорила в самом общем смысле, — все так же холодно ответила Гертруда. Ее лицо слегка покраснело, как горный ледник в лучах утреннего солнца.

— Если бы я был женщиной, — добродушно произнес Штайнер, — то никогда не занимался бы обобщениями. — Произнеся эту фразу, он поспешил сменить тему: — Что касается пльзеньского в вашей столовой, то оно выше всяческих похвал. Я собирался вечером заглянуть туда. Вы там будете?

— Нет, — покачала головой Гертруда.

— Я не стану пить больше одной бутылки.

— Я бы порекомендовала вам лечение минеральной водой.

С этими словами она прошла мимо него и зашагала дальше. Слегка смутившись, Штайнер смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла среди деревьев. После этого, задумчивый и чуть печальный, он отправился домой.