Железный крест

13

На дворе стоял октябрь, и потому приказ к отступлению застал всех врасплох, заставив стряхнуть сонное спокойствие предыдущих недель. Впрочем, солдаты — народ привычный ко всяким неожиданностям, и вскоре никто уже ничему не удивлялся. Ночью их сменило подразделение морской пехоты, и они по темным дорогам маршем отошли на восток. Штайнер шагал в голове второго взвода, рядом с лейтенантом Мерцем; время от времени тот оглядывался на вверенную ему роту. Они не перекинулись между собой даже словом. Каждый был погружен в свои собственные мысли. Вдобавок ко всему Штайнер пребывал в дурном настроении. Накануне утром у него состоялся разговор с Фетчером, и тот сказал, что, на его взгляд, стоявшие на плацдарме дивизии уже давно списаны армейским начальством.

— Вот увидишь, нас ждет второй Сталинград, — сказал он. — Русские уже вплотную подошли к Мелитополю, а через несколько дней будут у Перекопа. Крым, считай, уже потерян, так что нам ничего не светит.

Штайнер пытался отогнать мрачные мысли. Он шагал впереди, краем глаза поглядывая на лицо ротного командира. Последние несколько дней они часто проводили время вместе. В один прекрасный день выяснилось, что Мерц — заядлый шахматист, после чего они не один вечер провели за шахматной доской. За игрой, как правило, следовали разговоры «за жизнь». В ходе этих задушевных бесед также выяснилось, что через жену Мерц приходится родственником адъютанту полковника Брандта. Надо сказать, что это известие встревожило Штайнера — ему тотчас вспомнился последний разговор с Кизелем и некрасивая сцена с полковником. Хотя после того злополучного вечера минуло несколько недель, никаких мер со стороны Брандта не последовало. Более того, даже Штрански оставил его в покое. Штайнера не покидало гнетущее чувство — опасение, что самое худшее еще впереди. И вот сейчас, исподтишка рассматривая лицо лейтенанта, он подумал о том, что тот ни разу в их разговорах даже отдаленно не коснулся того инцидента в штабе полка, хотя Кизель наверняка ему все рассказал. За этим молчанием явно что-то кроется, думал Штайнер. Он оглянулся на марширующую колонну.

— И сколько нам еще идти? — спросил Шнуррбарт. Он, не вынимая изо рта трубки, шагал рядом с Крюгером и Керном в первом ряду взвода. Услышав его слова, Мерц пожал плечами:

— Понятия не имею. Где-то впереди нас должна ждать колонна грузовиков. На них и погрузимся.

— Колонна грузовиков? — буркнул Крюгер. — Стоит мне услышать эти слово, как мне тотчас становится муторно. Потому что это означает одно: ничего хорошего не жди.

Мерц загасил подошвой сигарету и кивнул:

— Бывает и так. Но только не на нашем плацдарме. В настоящее время на этом участке фронта затишье.

— Иваны свое получили, — пробормотал Шнуррбарт и даже сплюнул.

Шагая в темноте, Штайнер попытался сориентироваться. Они шли уже около четырех часов — значит, сейчас уже далеко за полночь. Местность была ему незнакома. Они шагали не по шоссе, которое вело на запад, а сельским проселком, который отклонялся к юго-западу. Дорога под их сапогами то уходила куда-то вверх, то сбегала вниз по горному склону, чем-то напоминающему рельеф в окрестностях Крымской. Все вокруг казалось черным, монотонным, бесконечным и жутко пустынным. Под подошвами сапог поскрипывал песок, и, несмотря на темноту, можно было различить пыль, которую они взбивали, шагая. Она висела над их головами тонкой, полупрозрачной дымкой, забивалась в нос, мешая дышать. Где-то впереди, в рядах первой роты, одинокий голос затянул песню. Увы, никто ее не подхватил, и вскоре она умолкла, заглушенная мерным топотом солдатских сапог. Время от времени кто-нибудь выходил из колонны и становился спиной к дороге. Остальные проходили мимо, словно то было дерево. Усталость проникала из ног в голову, и солдаты начинали дремать на ходу. Трое, что шли позади Штайнера, сомкнули руки и шагали с закрытыми глазами. Время от времени то один, то другой открывали глаза, чтобы проверить, верно ли они идут — ведь иначе недолго свалиться в придорожную канаву. Эту методику они выработали давно, прошагав по пыльным военным дорогам не одну тысячу километров. Она позволяла спать на ходу; казалось, что ноги идут сами, отдельно от тела, будто они некие независимые единицы, что автоматически находятся в постоянном движении. Штайнер шагал, понурив голову, устремив взгляд на сапоги ротного командира, что шел с ним рядом — большими шагами и что-то негромко посвистывая. И вновь Штайнер поймал себя на том, что мысли его заняты Брандтом. Чем больше времени проходило с момента их разговора, тем больше его мучила совесть. Не иначе как меня тогда нечистый попутал, размышлял он, шагая по пыльной дороге. Штайнер не мог понять самого себя. Несколько раз он был почти готов принести полковнику письменные извинения. И вместе с тем в нем по-прежнему жило неповиновение; именно оно удерживало его от того, чтобы взяться за перо. Но хуже, чем самого себя, он понимал поведение полковника. Чем дольше Штайнер размышлял на эту тему, тем более непонятным оно ему казалось. Ведь Брандту ничего не стоило его наказать — он воспринял бы это спокойно, мол, велика беда, провинился — будь добр понести наказание. Но загадочное молчание командира полка терзало его. Оно просто не укладывалось в его представление о том, как должно вести себя начальство. Короче, все это было более чем странно.

Вскоре он услышал, как к нему обратился Мерц, и поднял на лейтенанта отсутствующий взгляд.

— Нам вон туда.

— Неужели? — удивился Штайнер и посмотрел вперед. И верно: дорога, по которой они шли, упиралась в шоссе, на котором выстроились грузовики. В этот момент по рядам солдат прокатился приказ: командирам перейти в голову колонны.

— Возвращайтесь с хорошими известиями! — сказал Штайнер. Мерц кивнул и зашагал вперед. Солдаты сели у обочины и закурили, негромко переговариваясь между собой.

— Хотел бы я знать, где в следующий раз мы будем пить шампанское, — заметил Шнуррбарт.

Крюгер ухмыльнулся:

— В Сибири, где же еще!

— Который час? — поинтересовался Мааг. Он сидел, подтянув колени под подбородок, и жевал кусок хлеба.

Штайнер посмотрел на часы:

— Половина третьего. Мы шли пять часов.

— Тридцать километров, — сделал вывод Шнуррбарт и посмотрел на грузовики. Водители спали прямо рядом с колесами.

Через пять минут вернулся Мерц.

— Куда теперь? — спросил Штайнер.

Мерц улыбнулся и прицепил к поясу планшет.

— Угадайте.

Бойцы вопросительно посмотрели на него.

— В Италию? — спросил Штайнер с надеждой в голосе.

Мерц отрицательно покачал головой.

— В Крым? — предположил Шнуррбарт.

— Тоже нет.

Солдаты наперебой начали выдвигать самые разные предположения.

— Ни за что не угадаете, — наконец произнес Мерц. — Мы возвращаемся обратно.

— Но весь прошлый год мы только это и делали, — огрызнулся Штайнер. — Надеюсь, вы имеете в виду домой, в старую добрую Германию?

— Нет, в Новороссийск, — возразил Мерц.

Все как один растерянно уставились на него. Штайнер потер глаза и пробормотал:

— Кто-то окончательно спятил. — Он неожиданно расплылся в улыбке и добавил: — В таком случае мы продолжим с вами нашу партию.

— На этот раз придется играть против русских, — ответил Мерц. — Сегодня они высадились на побережье сразу в пяти местах. Через два часа, как мы ушли оттуда. У вас нет соображений на этот счет?

— Предательство! — прошептал Штайнер.

— Что ж, можно сказать и так, — спокойно согласился Мерц. — Правда, на мой взгляд, это было бы правильнее назвать разведкой. В этом отношении нам есть чему поучиться у русских. На прошлой неделе в самом сердце города была обнаружена их радиостанция. Не исключено, что были и другие.

— Невероятно! — пробормотал Шнуррбарт.

Мерц скривил губы в невеселой улыбке:

— Что ж, пора к этому привыкнуть. Ну ладно, живо по грузовикам!

Чертыхаясь, солдаты погрузились на машины. Через минуту взревели моторы. Шнуррбарт сидел рядом со Штайнером, держа в руках автомат.

— Провались она к черту, эта неразбериха! — буркнул он. Штайнер согласно кивнул.

Больше они не проронили ни слова, пока не доехали до пригородов. Грузовики преодолели пройденное ими за пять часов расстояние всего за час. Начинало светать, и уже можно было разглядеть дорогу. Над городом висели облака дыма; над крышами слышался рокот взрывов. Солдаты спрыгнули с грузовиков; улица была усеяна осколками стекла, щепками и битым кирпичом.

— Можно подумать, что здесь прошла война, — заметил Крюгер, глядя с отвращением на зияющие в земле воронки.

Штайнер посмотрел вперед, на одноэтажные здания — казалось, они в ужасе пригнулись к земле позади окружающих их заборов. Затем ему вспомнилось, что он хотел спросить одну вещь. Он подошел к Мерцу, который следил за разгрузкой машин, и задал свой вопрос:

— А куда мы шли?

— На Перекоп, — ответил Мерц.

— И что бы мы там делали?

— Защищали Крым.

Штайнер кивнул:

— В таком случае нет ничего страшного в том, что я послал письмо.

— Какое письмо? — удивился Мерц.

— С завещанием, — ответил Штайнер и вернулся к боевым товарищам. На душе у него почему-то отлегло. Они дождались, пока из грузовиков не выбрались последние солдаты, после чего машины тотчас унеслись прочь, будто их преследовал сам дьявол. Крюгер потеребил нос, задумчиво глядя им вслед.

— Если я когда-нибудь вновь появлюсь на свет… — проговорил он, но Штайнер его перебил:

— Можешь не объяснять, я сам знаю. Ты будешь водителем грузовика. Однако надеюсь, ты сделаешь все для того, чтобы больше не появиться на свет.

Откуда-то издали донеслась ожесточенная перестрелка. Шнуррбарт приподнял голову, прислушиваясь.

— Это где-то возле порта, — прокомментировал он. — Думаю, там сейчас кому-то ох как горячо!

— Не будь там горячо, нас бы вряд ли сюда прислали, — буркнул Мааг.

Керн вздохнул. Его небритая физиономия дергалась, будто ее обстрекала крапива. Эх, с какой радостью он сейчас заполз бы в один из домов и дождался той минуты, когда закончится эта катавасия. Но нет, он был вынужден мрачно следить за тем, как вперед двинулась первая рота. Бойцы перестроились повзводно, и теперь между ними появились интервалы. Затем они сняли альпийские фуражки, надели вместо них каски и, пригнувшись к земле, двинулись вперед.

— Интересно, наблюдает кто-нибудь за этой территорией или нет? — с тревогой в голосе спросил Мааг.

Крюгер пожал плечами:

— Сомневаюсь, иначе бы мы уже давно нюхнули пороху.

— Не торопи события, сейчас нюхнешь, — произнес Шнуррбарт, затягивая потуже ремень. — Что-то мне не нравится это спокойствие. Уж слишком подозрительно.

— И ты называешь это спокойствием! — ухмыльнулся Крюгер, мотнув головой в сторону моря, где один за другим грохотали взрывы. Воздух был наполнен дымом, а прохладный ветер доносил с моря запах жженого пороха. Штайнер увидел, что Мерц занял место во главе первого взвода, и поднял вверх зажатый кулак. Рота устремилась вперед. Они миновали несколько улиц, укутанных густым дымом и частично превращенных в развалины.

— Минометы, — вздохнул Шнуррбарт, подозрительно глядя на чистое небо, которое постепенно окрашивалось красками нового дня. Они шагали около четверти часа и вскоре были уже почти в центре города. Казалось, будто грохот боя доносится буквально из-за ближайшего угла. Можно было без труда различить стрекот пулеметов, разрывы ручных гранат. Время от времени над крышами пролетали снаряды, чтобы в следующее мгновение разорваться, сотрясая воздух оглушительными раскатами. Какое-то время спустя идущие впереди замерли на месте. Затем бойцы рассредоточились среди домов, а Мерц, пригнувшись как можно ниже, побежал вперед.

— Что происходит? — спросил Шнуррбарт.

Штайнер пожал плечами:

— Не знаю. Может, там у них совещание штаба батальона. Давай-ка лучше уйдем с дороги.

Он сел на порог какого-то дома, закурил сигарету и бросил взгляд на другую сторону улицы. Верхние этажи домов уже освещали лучи восходящего солнца. В пустом окне на ветру колыхалась занавеска. Вид был такой мирный, такой домашний, что у Штайнера стало тяжело на душе. Черт их всех побери, подумал он, рассеянно делая затяжку за затяжкой. Позади него послышались голоса — это Керн с Крюгером сидели в коридоре дома и громко между собой разговаривали. Неожиданно они умолкли. Снаружи однообразный треск винтовочных и пулеметных выстрелов потонул в грохоте, от которого содрогнулось все вокруг, в том числе и нервы людей.

— Артиллерийский залп, — пробормотал Шнуррбарт. Все тотчас вскочили с мест и пригнулись в дверном проеме. Взрывы следовали один за другим. Стреляли вдоль всего берега.

— Да они нам сейчас снесут наши задницы, — прошептал Керн, бледнее полотна. Они все были бледней полотна, все, как один, небритые и заспанные, каски низко надвинуты на глаза.

— Знаете, что нас ждет? — спросил Крюгер и хрипло рассмеялся: — То же дерьмо, что и под Харьковом, вот увидите. Уличные бои, от дома к дому, от квартиры к квартире. Не успеешь выбить русских из дома с одной стороны, как они уже лезут с другой. Стоит занять кладовку, как они лезут из чулана. Нет, лично мне это ни к чему.

Он бросил хмурый взгляд вдоль улицы. Неожиданно откуда-то появился Мерц. Он быстрой походкой шел в их сторону.

Лейтенант подошел к Штайнеру. Тот поднялся на ноги и вопросительно посмотрел ему в глаза.

— Начинается, — вот и все, что сказал Мерц. Повернувшись к Керну, он произнес: — Приведите сюда остальных взводных.

Керн отправился выполнять поручение и вскоре вернулся с Шульцем и Штобером. Штайнер знал этих двоих лишь в лицо — их прислали в роту с последним подкреплением, и до сего момента он успел обменяться с ними разве что парой фраз.

Войдя в дом, они вопросительно посмотрели на Мерца. В руках у лейтенанта была карта, которую тот внимательно изучал. Наконец он оторвал от нее взгляд и сказал:

— Мы идем в атаку. Наша цель — инструментальный завод рядом с портом. Русские подняли над ним красный флаг. Мы должны его снять. Приказ командира батальона. Особое задание для вас, Штайнер.

— Но ведь это сущий идиотизм, — пробормотал Штобер.

Мерц пропустил его замечание мимо ушей и продолжал:

— Первая и третья роты наступают к морю слева и справа. Начало операции назначено на восемь часов.

— А как далеко до этого завода? — поинтересовался Штайнер.

— Примерно пятьсот пятьдесят метров. Мы будем там через считаные минуты.

— А линия обороны русских? — уточнил Шульц.

Мерц почесал подбородок.

— Трудно сказать, здесь царит полная неразбериха. В отдельных местах русские уже углубились в город, в других — не сдвинулись с места дальше берега моря.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Штобер и покачал головой: — Что нам делать у моря, если они уже в городе?

У Штобера были резкие черты лица с запавшими щеками. Глаза его, казалось, были сделаны из стекла.

Мерц развернул на полу карту. Солдаты сгрудились вокруг него, глядя ему через плечо.

— Вот линия побережья. Когда мы там окажемся, то будем наступать вдоль берега и ударим по русским с фланга. Потому что они, судя по всему, пытаются соединиться со своими подразделениями с другой стороны, — Мерц указал на точку на карте. — Вот Новороссийск, а вот южный фланг. Линия фронта начинается на той стороне гавани. Если русским повезет и они прорвут ее, то развернут наступление вдоль всего побережья, начиная от самой Анапы, и тогда паромы окажутся в их руках.

— Понятно, — вздохнул Штобер. — Высадившись на побережье, иван схватил нас за задницу. Это все равно что перерезать на луке тетиву.

— Да, что-то вроде того, — согласился Мерц. — И если мы хотим удержать плацдарм, то нам придется сбросить русских в море. Надеюсь, вы понимаете, что поставлено на каргу?

Шульц расправил плечи.

— Сущий идиотизм, — повторил он.

— Что именно?

— Да все это дело с заводом. Каких он размеров?

— Понятия не имею, — признался Мерц, — ни разу не был в той части города. Скоро все увидим своими глазами.

На улице возник солдат.

— Первая рота уходит на задание, — доложил он.

— Знаю, — ответил Мерц. — Им идти дальше, чем нам.

Он сложил карту и засунул ее в планшет у себя на боку, после чего повернулся к Штайнеру:

— Вы и ваш взвод вместе со мной поведете за собой роту. Впереди нас расположилось подразделение морской пехоты. Мы сменим их и сразу пойдем в атаку. Прикажите солдатам строиться.

Штайнер успел переброситься с ефрейторами еще парой слов. Шульц стоял, засунув руки в карманы, и был готов взглядом испепелить лейтенанта, но тот уже вышел на улицу.

— Небось и этот захотел урвать себе Железный крест! — произнес он, скривив губы в недоброй усмешке.

Штайнер укоризненно посмотрел на него. Шульц ему не нравился — лицо какое-то чересчур свирепое. От виска до подбородка тянулся глубокий шрам. Брови срослись над переносицей, широкий рот прятался в уродливых складках кожи.

— Не твое дело, — огрызнулся Штайнер и отправился вслед за лейтенантом. Солдаты выходили из домов и выстраивались в шеренгу на правой стороне улицы. Штайнер огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что Шнуррбарт и вся их честная компания где-то поблизости. Мерц поднял руку.

— Соблюдайте дистанцию, — приказал он. — Не хочу, чтобы у нас были жертвы еще до того, как начнется главное представление!

Солдаты двинулись по улице, стараясь держаться как можно ближе к домам; над их головами все чаще и чаще проносились артиллерийские снаряды. Грохот боя не стихал ни на минуту. Район, по которому они сейчас шли, по всей видимости, когда-то был центром города. По обеим сторонам улицы виднелись огромные пустые витрины магазинов. Внутри помещений полы были усеяны кусками обвалившейся штукатурки и битым стеклом. Во многих местах тротуар был изрыт воронками. В следующее мгновение, когда Штайнер, следуя за Мерцем, обходил кучу битого кирпича, позади них прогремел взрыв. Их тотчас отбросило на землю; сверху на них посыпались обломки каменной кладки разной величины — и мелкие, и большие. Как только этот каменный град прекратился, Мерц поднялся на ноги и отряхнул одежду.

— Это только начало, — произнес он невозмутимо. — Увеличить дистанцию.

Штайнер передал его приказ дальше по колонне. Застывшие было на месте солдаты постепенно выходили из оцепенения. Затем он поспешил вслед за Мерцем — лейтенант сохранял завидное хладнокровие. Штайнер даже улыбнулся — это надо же! Поглядеть на Мерца со стороны, так можно подумать, что тот солнечным воскресным утром вышел прогуляться по гарнизонной лужайке. Мерц в какой-то момент обернулся и, заметив ухмылку Штайнера, остановился.

— Что вас так позабавило? — строго спросил он у взводного.

— Не что, а кто. Вы, — честно признался он и тотчас посерьезнел. Мерц открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Штайнер, на долю секунды раньше уловив свист снаряда, бросился на землю и потянул вслед за собой лейтенанта. Улица исчезла в облаке дыма. И вновь, со стуком отскакивая от стен домов, сверху на них посыпались каменные градины. В деревянные рамы разбитых витрин со свистом и шипением впивались раскаленные докрасна осколки. Солдаты распластались по земле, уткнувшись лицом в ладони. Следующий взрыв прогремел где-то далеко впереди.

Мерц поднялся на ноги.

— Я задал вам вопрос, — напомнил он Штайнеру. Тот стоял рядом, потирая ушибленный локоть.

Штайнер раздраженно покачал головой:

— Наверно, вы хотели что-то у меня спросить.

Мерц задумчиво воззрился на него, но через пару секунд кивнул:

— Верно, я хотел спросить у вас, что забавного вы нашли во мне.

Штайнер обернулся и увидел недоуменную физиономию Шнуррбарта. Тот стоял позади них и ловил буквально каждое слово их разговора. Штайнер вновь повернулся к Мерцу:

— Вы нарываетесь на комплимент?

— Если это все, что вы хотели мне сказать, то уж лучше помолчите, — сурово произнес лейтенант и зашагал дальше. Вскоре они обошли свежую воронку, а когда вышли к перекрестку, то увидели, что улица резко уходит вниз, к морю, а в самом конце, похоже, упирается в дощатый забор. Подойдя ближе, они обнаружили перпендикулярную ей улицу — она тянулась вдоль забора, огибая бухту.

— Вот мы и пришли, — произнес Мерц. — Пусть солдаты займут дома. Я иду на батальонный командный пункт.

— А где это? — поинтересовался Штайнер.

— Где-то рядом за углом. Скоро вернусь.

Мерц зашагал прочь, а Штайнер повернулся к взводу и дал команду укрыться в домах.

— Что происходит? — спросил Шнуррбарт.

— Ждите здесь, — распорядился Штайнер. — Чтобы носу никто не высовывал.

Он закурил сигарету и медленно направился к перекрестку.

Набережная была застроена домами лишь с одной стороны. Вдоль другой тянулся двухметровый забор. Не успел Штайнер повернуть за угол, как кто-то его окликнул:

— Эй, смотри, куда идешь!

Штайнер поднял глаза и увидел перед собой солдата. Лицо его полыхало праведным гневом.

— В чем дело, приятель? — спросил Штайнер.

Солдат уже успел разглядеть знаки различия, так что вид у него был довольно сконфуженный.

— Будьте осторожны, здесь опасно, — пояснил он. — Вокруг полно вражеских наблюдателей.

Штайнер оглянулся по сторонам. Рядом с окном располагалась входная дверь, в которую он и вошел. На лестничных ступеньках стояли трое солдат в темно-синей форме. На их лицах читался едва ли не животный страх.

— Из какого подразделения? — уточнил Штайнер.

— Морская пехота, — прозвучало в ответ. — Вы пришли нас сменить?

Штайнер кивнул, и лица всех троих прояснились.

— Слава богу! — облегченно вздохнул один из солдат.

Все трое дружно потянулись за своими карабинами, приставленными к стене. Штайнер преодолел четыре ступеньки, что отделяли его от них, и спросил:

— И куда вы теперь?

Солдаты ухмыльнулись.

— Назад, — ответил первый. — С нас хватит, мы и так уже сыты по горло.

— Мы, между прочим, тоже, — ответил Штайнер, не скрывая своей неприязни.

— Да вы понятия не имеете, что здесь происходило! — возразил морской пехотинец. — Вот были бы здесь прошлой ночью, когда все началось, то заговорили бы иначе.

Штайнер одарил его презрительным взглядом:

— Вы, как тараканы, забились в щели, вот что вы здесь делали. Потому что в противном случае русских бы сейчас здесь не было. Они бы просто не смогли высадиться. И вот теперь нам приходится разгребать ваше дерьмо.

Морские пехотинцы злобно посмотрели в его сторону, и первый солдат сказал:

— Мы не пехота.

— Это уж точно, — согласился Штайнер, чувствуя, как его душит гнев. — Что здесь у вас происходило?

— Да все, — ответил солдат. — Вон там расположен завод, а на его территории окопался как минимум один русский полк. Если они пойдут в наступление, нам хана.

— Вам — это точно, братцы, — буркнул Штайнер. — Завод виден отсюда?

— Виден. Вы не могли не заметить башню.

Штайнер спустился по ступеням и вышел на улицу.

— Осторожно! — крикнули ему вслед морские пехотинцы, но он лишь презрительно пожал плечами. Башню он заметил с первого взгляда. На самом ее верху возвышался шест, на котором был укреплен кусок красной ткани, развевающийся на ветру. Штайнер несколько мгновений разглядывал его. Вскоре к нему присоединились морские пехотинцы.

— Вот это я понимаю. Уж в чем, в чем, а в дерзости им не откажешь, — заметил один из них.

— Мы должны снять этот флаг, — негромко произнес Штайнер и мрачно улыбнулся, заметив на их лицах растерянность. — Не желаете составить мне компанию?

Солдаты в ужасе замотали головами. Штайнер ухмыльнулся от уха до уха.

— Интересно, как это смотрится сверху, — произнес он и вернулся в дом. На верхнем этаже обнаружилась дверь, которая вела в квартиру. Из окна открывался вид на целый район. Завод состоял из нескольких восьмиэтажных корпусов, треугольником соединенных между собой. Башня располагалась в правом крыле. Чем дольше Штайнер разглядывал это место, тем более безнадежной представлялась ему возложенная на них боевая операция. Начиная от забора, им предстояло преодолеть несколько сотен метров заводской территории, где не было никакого укрытия. Все преимущества были у тех, кто оборонял завод. Шансы атакующих на успех были нулевыми. Штайнер было высунулся из окна, чтобы изучить южную часть заводского двора, но тотчас отпрянул назад. Над его головой что-то прошипело, затем послышался глухой удар, словно доской стукнули о камень, и в его сторону поплыло пыльное облако. Одновременно где-то поблизости застрекотал русский пулемет. Штайнер, ругнувшись, поспешил прочь от окна. Да, эти русские настоящие сторожевые псы. Правда, он успел заметить, что атака с юга все же предпочтительнее, поскольку в том месте от забора до фабричного корпуса всего сотня метров. Двигаясь предельно осторожно, Штайнер бочком подкрался к окну и бросил взгляд вниз на улицу. К своему великому изумлению, он увидел, что по улице бегут солдаты второй роты, чтобы рассредоточиться вдоль забора. Он мгновенно узнал среди них лейтенанта Мерца. Не раздумывая, он выбежал из комнаты и бросился по лестнице вниз.

Морских пехотинцев и след простыл. Выбежав на улицу, Штайнер вновь заметил лейтенанта. Прислонившись спиной к забору, Мерц наблюдал за тем, как его рота небольшими группами занимает позиции вдоль улицы. Заметив Штайнера, Мерц поднял руку.

— Где вы пропадали? — раздраженно спросил он. Штайнер подошел к нему и большим пальцем указал через плечо:

— Проводил рекогносцировку.

— Будете брать правое крыло, — приказал ему Мерц. — Через минуту начинаем. У нас есть артиллерийская поддержка.

— Десять снарядов, — буркнул Штайнер, снимая с плеча автомат.

— Не понял? — переспросил его Мерц.

— Десять снарядов, — повторил Штайнер. — Этого не хватит даже для того, чтобы помешать русским закончить завтрак.

— У вас чересчур мрачный взгляд на вещи. — Мерц достал пачку сигарет и предложил Штайнеру закурить.

— А откуда взяться другим цветам? — хмуро парировал Штайнер, поднеся зажженную спичку к сигарете командира.

Когда же он повернулся, чтобы ее выбросить, то обратил внимание, что несколько солдат заняли позицию вдоль забора и штыками пытаются взломать доски, отсоединить их от нижней перекладины. Он сделал шаг вперед. Остальная часть роты была занята тем же самым.

— Что это значит? — спросил он у Мерца. Тот стоял рядом, как ни в чем не бывало выпуская клубы сизого дыма.

— Что именно?

— Вот это, — Штайнер указал на солдат.

— Можно подумать, вы сами не видите, — спокойно ответил Мерц. — Или вы думали, что мы полезем через забор?

Штайнер пристально посмотрел ему в лицо.

— Вы хотите сказать, что атака начнется с этого места? — спросил он, не веря собственным ушам.

— Разумеется, откуда же еще ей начаться, — ответил Мерц.

Несколько минут они стояли молча. Время от времени с территории завода доносились пулеметные очереди. А еще южнее, судя по непрекращающейся перестрелке, шел настоящий бой. Один за другим ухали артиллерийские залпы. Горы укутали темные облака дыма; они уплывали все выше и выше, делая грязным голубое, безоблачное небо. Штайнер бросил взгляд на дома на другой стороне улицы. Белая штукатурка была вся изрыта оспинами выстрелов. В холодном утреннем свете они тотчас бросались в глаза. Штайнер почувствовал, как по спине его пробежал неприятный холодок.

— Но это же безумие! — прошептал он. — Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, каковы наши шансы.

— Разумеется, отдаю, — равнодушно кивнул Мерц. Штайнер перевел взгляд на солдат. Те работали с огоньком, словно забор был последней преградой между ними и складом, полным провианта. Эта мысль так позабавила Штайнера, что он рассмеялся вслух. Мерц удивленно посмотрел на него:

— Что с вами?

— Ничего, просто в голову пришла смешная мысль.

— Надеюсь, о вас самом.

— Представьте себе, что нет. Мне вспомнилась одна глупая крыса, которая сама искала дорогу в крысоловку.

— Действительно, смешно, — согласился Мерц, правда, лицо его осталось при этом серьезным.

Штайнер было повернулся, чтобы уйти, но лейтенант схватил его за плечо:

— Не забудьте про флаг. Это приказ командира.

— Не иначе, как он понадобился ему для собственных похорон, чтобы было во что завернуть, — огрызнулся Штайнер и направился к своим товарищам. Те сидели на земле на небольшом расстоянии от остальных.

— Ну, как там дела? — поинтересовался Шнуррбарт. В зубах зажата нераскуренная трубка. Щеки запали, на лице печать усталости. Не проронив ни слова в ответ, Штайнер сел рядом, прислонился спиной к забору и посмотрел на другую сторону улицы.

— Неужели мы пойдем в атаку отсюда? — с тревогой поинтересовался Керн.

Штайнер кивнул. Крюгер приподнялся на локте.

— Ничего у нас не выйдет, — заявил он без тени сомнения в голосе. — Здесь нам всем крышка, вот увидите.

— А вдруг нам повезет? — прошептал Мааг. Правда, по его голосу было понятно, что он сам не слишком-то в это верит.

Фабер не проронил ни слова. Он сидел, зажав между ног пулемет, и отсутствующим взглядом смотрел в землю. Неожиданно все словно по команде встрепенулись. Над их головами, причем так низко, что они едва не ощутили это кожей, пронеслись один за другим несколько тяжелых снарядов и с оглушающим грохотом разорвались на заводском дворе.

— Начинается, — прошептал Штайнер. Все дружно перевернулись на живот, слегка отвели доски в сторону и принялись наблюдать за обстрелом. Следующий залп пришелся по заводским корпусам. Стены в некоторых местах пошли трещинами, и вскоре само здание исчезло в клубах желто-черного дыма, которые затем начали медленно подниматься вверх. Да, толку мало, подумал Штайнер. Заводское здание оказалось на редкость прочным. Наивно было думать, что несколько дыр в стенах способны серьезно подорвать сопротивление противника. Его взгляд упал на черного жука, который заполз под забор и вскоре исчез в крошечном отверстии в земле. Штайнер сглотнул застрявший в горле комок. Эх, вот нам бы так, юрк — и сразу там! Ну почему мы такие огромные? Он уставился в землю, прекрасно понимая, что завидует жуку. Неожиданно ему вспомнилась Анна, и у него заныло в груди. Тем временем адский грохот над его головой продолжался. Снаряды тучей проносились над крышами города. Штайнер повернулся и увидел рядом с собой посеревшее от страха лицо Керна. Тот лежал на земле, губы его дергались, каска прижата к забору. Фабер сидел на корточках, держа в руках пулемет и закрыв глаза. Крюгер и Шнуррбарт смотрели сквозь щель в заборе на заводской двор. Лица их были напряжены, отчего казалось, что еще немного, и кожа на их скулах не выдержит и лопнет. Мааг был по другую сторону от него. На фоне бледной кожи веснушки на его лице казались застывшими капельками крови.

А затем наступила тишина. Откуда-то раздался боевой клич. Солдаты тотчас вскочили, ухватились за доски забора и что есть сил потянули их. Огромные гвозди взвизгнули — казалось, что где-то рядом сразу несколько десятков дверей скрипнули на ржавых петлях, и доски с глухим стуком упали на землю. Перед ними простирался огромный фабричный двор. Гладкий, залитый солнечным светом. Бойня, подумал про себя Штайнер и побежал. От заводских корпусов его отделяли двести шагом. Двести несуразных шагов к серым каменным стенам, за которыми окопались русские. Штайнер ощущал, как сердце колотится о ребра, а по лицу ручьями стекает пот. Он задыхался. Двести шагов, двадцать секунд. С тех пор как Анна бросилась с обрыва, прошло две тысячи лет. А может, даже больше? Двадцать секунд — но ведь это смех, да и только. Он слышал свист, вырывавшийся из его собственной груди, видел справа и слева себя тени таких же, как и он сам, бегущих солдат, ощущал пыль в глазах. Он спотыкался и бежал дальше, жадно хватая ртом воздух. Они преодолели примерно половину расстояния, когда заговорил русский пулемет. Они сделали сто шагов и упали, словно наткнувшись на невидимую преграду. В течение десяти секунд рота лежала, извиваясь на фабричном дворе, словно огромное, многорукое и многоногое животное. Рядом кто-то закричал, и казалось, будто у него три голоса. Спустя секунду к нему присоединился второй, затем еще и еще, целый хор голосов. Солдаты лежали на земле и кричали, а над ними, то и дело впиваясь в них, свистели пули, выпущенные из десятка русских пулеметов. А потом начался артобстрел. На заводском дворе мгновенно вырос целый лес фонтанов дыма. Казалось, земля разверзлась сразу в нескольких местах, и крики раненых и умирающих потонули в оглушающем грохоте взрывов. Штайнер распластался на земле в двух шагах от Керна. Его приятель выставил вверх правую руку с растопыренными пальцами. Штайнер лежал рядом с мертвецом, а в двух шагах дальше Мааг зарылся веснушчатым лицом в землю, словно обнаружил там шахту, которая вела в другое полушарие и выходила на поверхность где-нибудь под лазурным небом Азорских островов. Штайнер лежал между мертвецами, чувствуя, как ему на спину сыплются комья земли, слышал, как вокруг с шипением проносятся осколки. В голове его стоял гул, отчего он почти не слышал адского грохота взрывов. Я на кладбище, подумал он и закрыл глаза. Затем он услышал, как кто-то позвал его по имени, однако даже не пошевелился. Штайнер лежал неподвижно, и мысли его носились кругами. Неожиданно он снова услышал знакомый голос:

— …никто из вас не останется без награды!

Этот потусторонний голос прозвучал откуда-то издалека. Наверно, со двора казармы, подумал Штайнер. Голос, хорошо слышный на плацу, где выстроились восемьсот солдат в новенькой, с иголочки, форме и начищенных сапогах. Как далеко до этого места? Шесть миллионов шагов, если не больше, а вот через заводской двор нужно было сделать всего двести.

Он поднял голову и посмотрел в сторону дороги. Сто шагов от забора, подумал он; это лишь половина расстояния. А еще он увидел несколько десятков солдат, которые пытались бежать в короткие промежутки между взрывами. Они бросались на землю, поднимались и снова бежали дальше — и так до тех пор, пока окончательно не исчезли из вида. Неожиданно до него дошло, что голос, который позвал его по имени, принадлежит Шнуррбарту. И тогда он заставил себя подняться с земли и какое-то мгновение стоял прямо. Затем обернулся и увидел Мерца. Лейтенант, шатаясь, брел через заводской двор — безумный взгляд, рот открыт, руки безвольно болтаются по бокам. Штайнер услышал, как он что-то прокричал, но не понял ни слова. В следующее мгновение рядом с Мерцем разорвался снаряд. Лейтенант потерял равновесие и упал, словно ему подставили подножку. Штайнер, не раздумывая, бросился к нему. Он не смотрел ни направо, ни налево, продолжая бежать вперед. На какую-то долю секунды он замер рядом с лейтенантом, а затем взвалил его себе через плечо и вслепую бросился назад под пулеметным огнем. Он бежал, ничего не чувствуя вокруг себя, закрыв глаза и думая лишь об одном: «Никто из вас не останется без награды. Каждый получит свою».

Он спотыкался о мертвые тела, то и дело проваливался в воронки, что возникали у его ног, дышал удушливой гарью. Неожиданно перед ним вырос забор. Лейтенант показался ему в десять раз тяжелее. Пока Штайнер перебегал улицу, ноги его почти не слушались, особенно колени. Он увидел, как стоящие в дверях дома солдаты что-то кричат ему, увидел знакомое лицо Шнуррбарта — тот уже спешил ему навстречу, — и тяжкая ноша словно свалилась с его плеч. Он нырнул в подъезд, где тотчас рухнул в полуобмороке и застонал. Никто из вас не останется без награды, подумал он и закрыл глаза.

Ближе к вечеру Кизель зашел к полковнику. Тот изучал какие-то бумаги, однако, заметив Кизеля, тотчас отложил их в сторону. На лице его была написана нескрываемая озабоченность.

— Ну и?

— Ему повезло, — ответил Кизель. — Я обнаружил его на сборном пункте. Его уже прооперировали, и, когда я пришел, он уже вышел из-под действия эфира. Но сейчас он, вполне возможно… — Кизель бросил взгляд на наручные часы. — Сейчас он, наверно, уже на пути к парому. Еще несколько дней, и он будет в тыловом госпитале.

— Я рад за вас и за него, — произнес Брандт и не покривил душой. — Что, по-вашему, скажет об этом ваша сестра?

Кизель задумчиво посмотрел в пол.

— Она скажет спасибо его счастливой звезде, — ответил он. — Счастливой звезде и Штайнеру.

Полковник резко приподнял голову:

— Штайнеру? А при чем здесь Штайнер?

— При том, что если бы не Штайнер, то он бы остался лежать там, где упал, и умер от потери крови. Штайнер вынес его из-под огня. Мерц сам рассказал мне об этом.

— Угадайте, о чем я сейчас подумал? — негромко спросил Брандт.

Кизель промолчал, и тогда полковник медленно подошел к адъютанту.

— Я думаю о том, что бы было с Мерцем, если бы я послушался вас и перевел Штайнера в штаб. Я никак не могу избавиться от этой мысли.

— Я сам уже об этом подумал, — ответил Кизель.

Брандт пристально посмотрел на него.

— Надеюсь, вы не забыли свои слова про Провидение?

Кизель кивнул. Несколько секунд Брандт стоял, не шелохнувшись, глядя поверх его головы куда-то в угол комнаты. Затем повернулся к своему стулу и сел, опустив голову.

Кизель бросил взгляд в окно. На фоне пылающего неба вырисовывались руины города. Сквозь стекло в комнату струились лучи заходящего солнца, создавая на ковре причудливый орнамент из косых полос. Кизель проводил взглядом эти лучи. Вот они добрались до стены, а затем, перелившись через подоконник, поползли по рисунку обоев. На старом сундуке стоял гипсовый бюст Ленина, глядя пустыми глазницами на буфет у противоположной стены, в котором стоял изящный фарфоровый чайный сервиз. Бидермейер, с неожиданной для себя грустью подумал Кизель. Вот вам встреча столетий. Полковник взял со стола лист бумаги и поднял голову:

— Здесь только что был гауптман Морлок.

Кизель вопросительно выгнул бровь. Гауптман Морлок был начальником оперативного отдела штаба дивизии. Не в его привычках было наведываться в полк. Если же такое случалось, значит, для этого был повод, причем серьезный. Интересно, с чего бы это, подумал Кизель, сгорая от любопытства, однако виду не подал, наблюдая за тем, как полковник еще раз пробежал глазами бумаги. Прочитав, он сунул их в ящик стола и закрыл на замок.

— Совершенно секретно, — буркнул Брандт. — Только для командного состава, — коротко пояснил он.

Кизель проницательно посмотрел на начальника, а затем сказал:

— Мы эвакуируемся.

Это был не вопрос, а констатация факта.

— Откуда вы знаете? — удивился Брандт.

— Это мое предположение. Но сама идея уже давно витает в воздухе.

Брандт устало кивнул:

— Точная дата держится в секрете.

— Тогда зачем мы атакуем? — спросил Кизель.

— Чтобы ввести врага в заблуждение. Пока мы наносим контрудары, русские вряд ли заподозрят, что мы собираемся покинуть плацдарм. Так что приходится делать вещи, которые на первый взгляд кажутся бессмысленными.

— И когда же мы, по-вашему, должны уйти отсюда?

— Сегодня, завтра, послезавтра. — Брандт пожал плечами. — Главное, дождаться условного сигнала. План эвакуации уже разработан в мельчайших деталях. Высшее командование беспокоит другое — с какой неожиданностью русские оказались в Новороссийске. И оно задалось целью выяснить, почему и как это произошло.

— Мы слишком слабы, — произнес Кизель.

Брандт, который до этого момента расхаживал по комнате, остановился перед гравюрой в золоченой раме и какое-то время рассматривал картинку. Постояв, он вновь повернулся к Кизелю:

— Морлок придерживается того же мнения. Но мы должны приложить все усилия, ибо слишком многое поставлено на карту. Согласно информации, поступившей в штаб дивизии, русские уже в течение месяца сосредотачивали свои силы. Это будет бег наперегонки со временем, и все зависит от того, сможем ли мы организованно провести эвакуацию. Новороссийск — это первый разводной ключ в ее механизме.

С этими словами полковник подошел к столу и склонился над картой.

— Фогель уже вышел к морю. Кернер все еще ведет уличные бои в центре города. Штрански застрял на подступах к заводу, в то время как его первая и третья роты непонятно где сражаются с русскими и шлют тревожные радиосообщения. Боюсь, что я все больше и больше теряю представление о том, что и где происходит.

Кизель встал и посмотрел через плечо полковника на карту.

— И что намерен предпринять Штрански?

— Я приказал ему с наступлением темноты занять завод. Вторую роту в атаку поведет Трибиг. Будем надеяться, что на сей раз им повезет больше, чем утром. Пока завод остается в руках у русских, у них есть небольшой плацдарм на этой стороне бухты, в которой, если не ошибаюсь, стоят четыре или пять эсминцев.

— Гиблое дело, — вздохнул Кизель. Он задал еще несколько вопросов, на которые Брандт дал лишь самые краткие ответы. Какое-то время еще они посидели за столом, обсуждая положение дел в других батальонах.

— Больше всего меня беспокоит Кернер, — заметил Брандт, потирая подбородок. — Он не продвинулся ни на сантиметр, и оба его фланга открыты, что в свою очередь…

Резкий телефонный звонок не дал ему договорить.

— Вдруг это Кернер? — с надеждой произнес полковник, снимая трубку. Но уже в следующее мгновение нахмурился и посмотрел на адъютанта: — Это от Фогеля. Что?..

Он умолк и принялся внимательно слушать невидимого собеседника. От Кизеля не укрылось, что лицо его сделалось каменным. Наконец Брандт положил трубку и произнес подавленным тоном:

— Фогель погиб.

— Погиб? — Кизель изменился в лице.

— Штаб батальона захвачен русскими. Враг прорвался через заднюю стену дома. Никто не знает, откуда там взялись русские.

Полковник подался вперед, пристально глядя на побледневшего адъютанта:

— Что мы с вами будем делать, когда проиграем войну?

Этот вопрос застал Кизеля врасплох; он даже вздрогнул, но потом устало пожал плечами и негромко ответил:

— Начнем новую жизнь.

По лицу полковника пробежала тень.

— Вы, может, и начнете, а вот я — нет. Я слишком стар, чтобы начинать жизнь заново, — сказал он и поник головой. — Она уже этого не стоит.

— Всегда можно попытаться, — возразил Кизель, однако без особой убежденности в голосе.

— Разумеется, — рассеянно кивнул Брандт. — Всегда можно попытаться. Например, стать коммивояжером. Ходить от дома к дому, от двери к двери. Как вы себе это представляете?

Кизель ничего не ответил. Так прошло несколько мучительных минут. Неожиданно Брандт рассмеялся — резким, горьким смехом — и весь напрягся.

— По-моему, вы в своих мыслях слишком далеко забегаете вперед. Есть и другие решения. Например, могила героя, или Сибирь, или Национальный комитет. Что вы скажете обо всем этом?

Кизель отметил про себя, что лицо полковника искажено одновременно и яростью, и болью. А еще звучала в его голосе некая безнадежность:

— Лично я предпочел бы первое.

— Ну, вы меня удивили! — воскликнул Брандт. — Я думал, что вы выберете последний вариант.

Кизель понял: полковник ищет ссоры, и потому покачал головой.

— Вы меня неправильно поняли. Это было бы бегство в самообман, но в конечном итоге самого себя не обманешь.

— А как же ваша идеология? — презрительно спросил Брандт.

Кизель перевел взгляд на сигарету и промолчал. Когда же полковник раздраженно побарабанил пальцами по столу, он поднял голову и заговорил ледяным тоном:

— Скажу так: я не могу наслаждаться сытным обедом, когда вокруг меня сидят голодные, особенно если на них та же военная форма, что и на мне, и они в свое время принесли ту же присягу, что и я.

— Рад это слышать, — ответил Брандт, и выражение его лица смягчилось. — Оправдания Комитету нет, — тем не менее резко произнес он. — Они посылают наших бойцов в пустыню, хотя им прекрасно известно, что ждет людей на той стороне. Негодяи.

Брандт умолк и принялся нервно потирать скулы.

Кизелю же хотелось перевести разговор в другое русло, и он заговорил о Штайнере:

— Хотелось бы найти его адрес. Вот и Мерц тоже просил меня об этом.

— Спросите у Фетчера. Он должен знать, — буркнул Брандт. — Фельдфебель Фетчер.

Он слушал Кизеля вполуха и вскоре вновь перевел разговор на личности.

— Я раньше об этом не думал, — продолжил он прерванный ход мыслей. — Но в последние несколько недель эта мысль неотвязно преследует меня. Честное слово, я не знаю, чем бы я занялся, если бы сегодня меня заставили снять военную форму.

— Ну, вы до сих пор мужчина хоть куда, — отпустил ему комплимент Кизель.

Брандт горько рассмеялся:

— Вы хотите сказать, что я могу вновь жениться? Вы с ума сошли? Мне было сорок, когда умерла моя жена. С тех пор прошло двенадцать лет, так что теперь я убежденный холостяк. Нет уж, увольте, — полковник закурил и бросил спичку на пол, где та осталась гореть, пока не прожгла в ковре дыру. Оба наблюдали, как она горит, но ни один не пошевелился, чтобы ее потушить. Их взгляды встретились. Брандт горько рассмеялся и указал на темное пятно посреди ярких красок ковра.

— Будь я женат, — произнес он, — я бы так и поступил. Но я слишком стар, и мне уже ни за что не привыкнуть к домашней жизни. Слишком стар, чтобы менять свои привычки.

— Главное, найти свою женщину, — возразил Кизель.

— Такое бывает лишь раз в жизни. И вы это знаете не хуже, чем я. Кстати, почему вы сами до сих пор не женаты?

Этот вопрос, в котором явно прозвучал вызов, задел Кизеля за живое.

— А вы разве не знаете, почему? — моментально ощетинился он.

— Почему же, знаю. На этот счет ходит гораздо больше разговоров, чем вы можете предположить. Дивизия полна слухов и пересудов. И если то, что до меня доходит, соответствует истине, то вы, до того как спутались с некой девушкой, готовились стать священником. Но она вас бросила. Это правда?

— Что ж, вы прекрасно информированы, — холодно ответил Кизель.

— А вы как ожидали? — парировал Брандт. — Наверняка вы сочли мой вопрос бестактным. Но я не привык ходить вокруг да около. Когда я с кем-то разговариваю, я хочу, чтобы этот человек знал, каково его положение. Военная форма стала для вас чем-то вроде бегства от действительности, как, впрочем, и для меня. Так что, как видите, мы вновь пришли к тому, с чего начали. И я скажу вам со всей откровенностью — я не питаю иллюзий насчет будущего.

Кизель несколько мгновений смотрел на Брандта в упор. Правда, лицо его ничего при этом не выражало.

— Вы можете застрелиться, — наконец произнес он.

От адъютанта не скрылось, как на мгновение Брандт широко раскрыл глаза, однако, когда он ему ответил, голос его прозвучал на редкость спокойно:

— Эта мысль далеко не нова. Думаю, в один прекрасный день я возьму ее на заметку.

Было в лице полковника нечто такое, чего Кизель никогда прежде в нем не замечал, и это его не на шутку встревожило:

— Вы это серьезно?

— А как по-вашему?

— Но это не выход, — возразил ему Кизель.

Но Брандт лишь пожал плечами:

— Это не хуже и не лучше, чем что-то еще. Лишь, как бы это сказать, более окончательно.

— Это на первый взгляд, — произнес Кизель.

Брандт махнул рукой — мол, полноте.

— На последний, что и придает этой идее особую привлекательность. — Он наклонился через стол. — Послушайте меня внимательно, Кизель, — произнес он ровным, спокойным тоном. — У вас своя философия, а у меня своя. Недавно я как-то отметил, что между нами много общего. Но есть и нечто такое, что коренным образом отличает нас друг от друга, — и вы это тоже прекрасно знаете. Может, я завидую вам с вашими иллюзиями, но воспринимать их серьезно — увольте.

Тем временем солнечное пятно на ковре переместилось к потолку, где словно повисло в углу, постепенно уменьшаясь в размерах и тускнея. Кизель недвижимо сидел на своем стуле, правда, глаза его смотрели из-под полуопущенных век как никогда проницательно.

— Что вы имеете в виду под иллюзиями?

Брандт кивнул, словно ожидал этого вопроса.

— Ради всего святого, избавьте меня от ваших философствований. Поймите, Кизель, у меня тоже были иллюзии, но у них хотя бы имелись форма и содержание. Я перебрал немало вариантов, прежде чем остановил взгляд на военной форме. Это была самая большая причуда всей моей жизни, хотя в то время вы бы наверняка так не сказали. Впрочем, разве был у меня выбор? Было семейное дело — надеюсь, вам не нужно объяснять, что это такое, но его оказалось для меня недостаточно. А еще у меня были амбиции, я мечтал сделать карьеру. Ну и как, добился я своего или нет? — Брандт горько усмехнулся. — До генерала я так и не дослужился, но командир полка, признайтесь, тоже очень даже неплохо. Скажем так, — у меня просто не было времени пойти дальше.

Полковник умолк, затем резко поднялся с места и подошел к окну, где встал спиной к Кизелю, устремив взгляд на крыши домов.

— Вы можете воспринимать это лишь как эпизод, — негромко заметил Кизель.

Брандт выразительно покачал головой:

— Такие вещи — не эпизод. Это то, что олицетворяет всю мою жизнь. Высшая ступенька, на которой я мечтал остановиться, и я потратил пятьдесят два года на ее достижение.

Брандт обернулся, упершись ладонями в подоконник. Лицо его было несчастным, однако он улыбался:

— Пятьдесят два года. Я не знаю никого, кто в пятьдесят два начал бы все сначала. Даже если этот человек сжег за собой все мосты.

— Почему же. Есть примеры, — попробовал возразить Кизель, но Брандт его перебил:

— А вот этого не надо. Жить на подачки со стороны государства или пойти в монахи? Нет уж, увольте, это не для меня. Я сыт всем этим по горло, слышите? Сыт по горло.

Гневную тираду полковника прервал телефонный звонок Брандт подошел к столу и снял трубку. Кизель заметил, как он весь напрягся.

— Герр генерал…

Все четверо сидели молча вокруг стола. Шнуррбарт держал в руке потертый футляр для писем и машинально перебирал лежащие в нем листки. Единственное окно в комнате было занавешено куском брезента, чтобы на улицу не пробился ни единый луч света. Подрагивающее пламя свечи заставляло плясать на стене огромные тени. Время от времени снаружи доносилась пулеметная очередь.

— Что нам со всем этим делать? — спросил Шнуррбарт, поднимая голову.

— Можно отдать Фетчеру, — ответил Штайнер. Он с ногами сидел на столе и курил. — Дай взглянуть, — сказал он и протянул руку. Шнуррбарт вручил ему футляр; оттуда вывалилась фотография. Крюгер с интересом подался вперед.

— Это кто?

— Девушка, — ответил Штайнер, поднося фото ближе к свечке, чтобы лучше разглядеть девичье лицо в обрамлении тугих локонов и с застывшей на пухлых губах улыбкой.

— Хорошенькая, — прокомментировал Крюгер. — Интересно, что она будет делать, когда до нее дойдет весть.

— А что, по-твоему, она может сделать? — буркнул Шнуррбарт. — Купит себе черное платьишко посимпатичнее и через две недели забудет о нем.

Фабер укоризненно покачал головой:

— Так нехорошо говорить. Откуда тебе известно, как девушки воспринимают такое?

Штайнер перевернул фотоснимок и прочел написанные по-детски крупным почерком слова на обратной стороне:

— Моему дорогому Курту. Моника.

Как странно, однако, подумал Штайнер. Оказывается, его звали Курт.

— Эй, кто-нибудь из вас знал, что его звали Курт? — спросил он.

— Кого? — не понял Крюгер.

— Маага, кого же еще. Я, например, ни разу не слышал, чтобы кто-то хоть раз назвал его по имени.

— И я тоже не слышал, — признался Шнуррбарт. — А что, его так звали?

— Здесь так написано, — сказал Штайнер.

Крюгер почесал нос.

— Он никогда ничего такого не говорил. Моника. Интересное имя. Напоминает мне кое-кого.

Штайнер положил фотографию назад в футляр и повернулся к Фаберу:

— У тебя остались вещи Керна?

— Нет, они его уже забрали. Он должен быть сейчас в первой роте. Когда я туда ходил, Мааг был единственный, кто еще оставался лежать там.

— Вот гадство! — Шнуррбарт стряхнул с себя оцепенение. — Знаете, чего я никак не могу взять в толк?

Остальные вопросительно посмотрели на него.

— Почему это дело поручили не нам, а первой роте? — Он повернулся к Штайнеру: — Не иначе как ты заодно с Трибигом.

Штайнер нахмурился:

— Согласен, подозрительно. Готов поспорить, что здесь что-то неладно.

— Вот и у меня тоже такое подозрение, — поддакнул Крюгер. — Это ведь работа для смертников — подбирать раненых и убитых. Иваны только и делают, что поливают заводской двор из пулеметов.

— В любом случае атаку отменили, — заметил Шнуррбарт.

— Неужели? — спросил Крюгер и от удивления даже прекратил чесать голову.

— Все ясно как божий день, — ответил Шнуррбарт. — Если бы мы были должны снова идти в атаку, то какой смысл собирать мертвых? Мы ведь могли бы сделать эту работу после того, как заняли завод.

Довод показался убедительным.

— Будем надеяться, что ты прав, — произнес Крюгер. — Мне ой как не хотелось бы вновь туда бежать. Когда русские открыли огонь, я подумал: ну все, нам здесь придет конец.

Стоило ему вспомнить кошмарное бегство через заводской двор, когда вокруг свистели пули, как лицо его омрачилось. Впрочем, не только у него, но и у всех присутствующих.

— Но ведь это чистой воды безумие! — с горечью воскликнул Шнуррбарт. — Что ж, получили, и поделом. Погнали народ под пули, словно мы рабы. Что мешало нам зайти с другой стороны?

— Их стратегия выше нашего разумения, — отозвался Штайнер и погасил сигарету. Он уже было приготовился встать, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге вырос Трибиг. Не поднимаясь с мест, все уставились в его сторону. Лейтенант повернулся к Штайнеру:

— Сколько человек у вас осталось?

Штайнер окинул его презрительным взглядом.

— Еще не считал, — буркнул он в ответ.

— Тогда немедленно сосчитайте. Пойдете в атаку через пять минут. С ударным отрядом. Заходите с юга. Как только окажетесь внутри завода, выпустите зеленую ракету. Это сигнал для меня, что можно следовать за вами с остальной ротой. Приказ командира батальона.

В комнате воцарилось молчание. Трибиг смотрел на каменные лица солдат. Не дождавшись ответа, он пожал плечами.

— Приказ батальонного командира, — повторил он уже чуть мягче и, с минуту поколебавшись, добавил: — Да, чуть не забыл. Вы должны сорвать красный флаг и принести его командиру. Он ему очень нужен.

— Чтобы вытереть им задницу? — громко спросил Шнуррбарт.

Трибиг обернулся:

— Что вы себе позволяете? Немедленно встать, когда с вами разговаривает старший по званию!

Услышав последние слова лейтенанта, Штайнер демонстративно положил на стол ноги и закурил.

— Только не надо изображать перед нами начальника, — произнес он, не вынимая изо рта сигареты. — К тому же я бы тебе посоветовал лишний раз не действовать Шнуррбарту на нервы. После того как его в последний раз ранило в голову, он имеет привычку без разбору стрелять в первого встречного. Не забывай, что на заводском дворе он окажется раньше тебя.

— А это здесь при чем? — огрызнулся Трибиг.

Штайнер сочувственно покачал головой и посмотрел на Шнуррбарта. Тот был готов на месте испепелить лейтенанта презрительным взглядом.

— Все очень просто, — пояснил Шнуррбарт. — Если мы окажемся на заводе раньше вас, вы, соответственно, будете там после нас, и кто поручится, что шальная пуля не встретит вас в темноте.

Услышав такие речи, Трибиг побледнел. Штайнер языком передвинул сигарету из одного уголка рта в другой. Трибиг смотрел на него, не веря собственным ушам. Штайнер впервые говорил с ним подобным тоном в присутствии подчиненных. Нужно в срочном порядке что-то сделать, чтобы не растерять остатки собственного достоинства, подумал Трибиг. Однако страх перед Штайнером перевешивал все остальные эмоции, и в результате Трибиг выбрал не самый удачный способ восстановить свой авторитет в глазах остальных солдат.

— Ваши слова я доведу до сведения командира. Это я вам обещаю.

Голос его дрожал, и со стороны могло показаться, что лейтенант вот-вот расплачется.

Штайнер презрительно посмотрел на него.

— Не понимаю, какая тебе будет от этого польза, — произнес он. — Или ты думаешь, что найдется кто-нибудь, кто подтвердит твои обвинения?

Штайнер повернулся к Крюгеру:

— О чем мы здесь говорили?

Крюгер ухмыльнулся:

— О действиях ударного отряда.

— Вот видите, — произнес Штайнер, оборачиваясь к Трибигу. — Ведь вы офицер, если не ошибаюсь? Зачем вам лизать задницу начальнику?

Голос Штайнера звенел презрением. Трибиг несколько раз открыл было рот, чтобы возразить, но почувствовал полную бессмысленность этого. Он в упор посмотрел в лица сидевших за столом солдат, словно хотел запечатлеть их в своей памяти.

— Ну что ж, — прошептал он наконец и вышел вон. Когда дверь за ним закрылась, в комнате еще несколько минут царило молчание. Первым заговорил Фабер:

— Не будь меня здесь, я бы ни за что не поверил. Легко могу себе представить, что за этим последует.

Штайнер презрительно тряхнул головой.

— Ничего за этим не последует, вот увидишь, но кое-что все-таки произойдет, о чем ты даже не догадываешься.

Он встал и повернулся к Крюгеру:

— Сколько нас осталось?

— Человек двадцать.

— С нас хватит. Пусть приготовятся.

С этими словами он вышел вон. Оставшиеся солдаты потянулись за оружием.

— Что за свинство! — выругался Крюгер. — Разве могут несколько несчастных ублюдков вроде нас занять целый завод? Это безумие, вот посмотрите.

С этими словами он перебросил через плечо винтовку и встал, положив на стол кулаки.

— Вы что, рехнулись? — повторил он. Все посмотрели в его сторону, а он расхохотался безумным смехом: — Сначала Дитц, затем Ансельм, после него Профессор, за ним Голлербах и Пастернак. А сегодня Керн и Мааг. Знаете, что я думаю?

Он поочередно посмотрел на каждого из них.

— Вот увидите, никто из нас, несчастных ублюдков, сегодня не вернется с плацдарма живым. Помяните мои слова.

Шнуррбарт кивнул:

— Тоже мне новость. Можно подумать, я сам этого не знаю. Знаю, и уже давно.

— Значит, не новость, — прошептал Крюгер. Он не шелохнулся еще несколько секунд. Взгляд его упал на хрустальную вазу, что стояла на столе рядом со свечкой. Внезапно он схватил ее и с силой швырнул об пол. Ваза разбилась на множество мелких осколков. Тогда Крюгер схватил стул и запустил им в сервант, полный бокалов и тарелок. Секунда — и пол усеяли новые осколки. Крюгер схватился за стол. Видя такое развитие событий, Шнуррбарт подскочил к нему и схватил за руки.

— Живо прекрати! — гаркнул он на буяна. — Можно подумать, идиот, что от этого какая-то польза!

И он с силой стукнул разбушевавшегося приятеля кулаком в грудь. Удар моментально отрезвил Крюгера. Он, словно срубленное дерево, повалился на стул, а когда поднял глаза, то встретился взглядом с Фабером. Тот сидел за столом неподвижно, словно статуя, и смотрел перед собой отсутствующим взглядом. И вот теперь он заговорил:

— С этим бессмысленно бороться. Можно чувствовать, что именно так и будет, но поделать ничего нельзя. И это хорошо.

— И это хорошо, — в ярости передразнил его Крюгер. — Что хорошего в том, что получишь пулю?

— Это в любом случае хорошо. Пуля или осколок, какая разница, — прошептал Фабер и больше не проронил ни звука. Крюгер уставился на его окаменевшее лицо и прикусил губу. Вылитый могильщик, подумал он. Посмотреть на этого парня — вылитый могильщик. Он поник головой. Все сидели молча, пока не вернулся Штайнер.

Тот ничего не сказал, лишь мельком покосился на учиненный в комнате разгром и жестом велел следовать за собой.

Остальные уже ждали их за дверью. Они стояли, сбившись в кучу, в касках, при полной боевой выкладке, и шепотом разговаривали между собой. Как только Штайнер вышел к ним, солдаты умолкли. Он негромко отдал распоряжения. Прежде чем двинуться дальше, Штайнер сделал связку из десяти гранат.

Наконец их взвод выступил на боевое задание. Бойцы старались держаться ближе к забору, что тянулся, огибая заводской двор, вдоль улицы. Было около одиннадцати вечера. Над крышами домов висел тонкий серпик месяца. Впереди маячила темная громада завода — казалось, она угрожающе вздымалась к самим звездам. Далее к югу, не умолкая ни на минуту, слышались раскаты взрывов. Время от времени темноту со свистом прорезал трассирующий снаряд, устремляясь куда-то к склонам гор, чьи белеющие в темноте вершины то там, то здесь освещал какой-то дьявольский фейерверк.

Ряд домов, вдоль которых они шли, скорее напоминал театральные декорации — темные провалы окон на фоне беленых стен. Шнуррбарт шагал рядом со Штайнером. Он так сильно устал, что теперь ему было все равно. Даже предстоящая атака была бессильна разбудить в нем хотя бы какие-то чувства. Он положил правую руку на противогаз, чтобы тот не ударялся о фляжку, и сказал:

— Представляешь, что будет, если здесь вдруг объявится Трибиг?

— Зачем он тебе сдался? — вопросом на вопрос раздраженно ответил Штайнер. — Лично я рад, что этого ублюдка с нами нет.

— Я тоже рад. Жаль только, что мы с ним не обсудили детали. Как он узнает, где мы будем его поджидать?

Штайнер фыркнул:

— А ты знаешь? Он увидит, откуда взлетит ракета.

Шнуррбарт бросил задумчивый взгляд вдоль улицы, затем посмотрел на запад. Судя по всему, это и есть то место, откуда они должны пойти в атаку. Забор здесь был разнесен в щепки снарядами. Сам завод был совсем рядом, буквально рукой подать. На их счастье, на улице было темно, так что движение по эту сторону забора вряд ли могло привлечь к себе внимание русских. Они прошли еще метров пятьдесят. Штайнер остановился, ожидая, когда их догонят остальные.

— И что теперь? — спросил Крюгер, протиснувшись к нему.

— Место удачное, — ответил Штайнер и, повернувшись к бойцам, изложил план: — Я не знаю, что там внутри, но думаю, что одно длинное помещение. Цех, наверное. Возможно, там все еще стоят станки. Как только первый этаж будет в наших руках, мы дадим сигнальную ракету и подождем остальных. Ты останешься здесь с бойцами, — добавил он, обращаясь к Шнуррбарту. — Я постараюсь подобраться к окну и брошу внутрь вот эту штуковину, — он указал на связку гранат в правой руке. — Как только прогремит взрыв, бегите ко мне, и мы вместе проникнем внутрь. Задание ясно?

— Ясно, — нехотя буркнул Шнуррбарт. — Но не лучше ли нам пойти сразу всем вместе?

— Чушь! Если они нас обнаружат, нам всем крышка. А кроме того…

Штайнер неожиданно бросился на землю. В одном из нижних окон блеснула вспышка. Над их головами со свистом пронесся и, — ударившись о стену дома, упал на землю зажигательный снаряд. Солдаты лежали, боясь шелохнуться, прижавшись к остаткам забора. Когда вновь стало темно, Штайнер повернул голову и прошептал на ухо Шнуррбарту:

— Ты заметил, из какого окна?

— Мне и без очков видно, — буркнул Шнуррбарт. — Там у них пулемет.

— Похоже на то, — согласился Штайнер и поднялся на колени. Солдаты нервно заворочались, с напряжением всматриваясь в темный силуэт завода.

— Вот дерьмо так дерьмо! — пробормотал Крюгер, глядя, как Штайнер, перебросив через шею автомат, схватил связку гранат и на четвереньках пробрался через дыру в заборе. Дальше он двигался ползком. Примерно посередине расстояния, отделявшего его от завода, зияла воронка. Штайнер осторожно заполз в нее и дождался, когда из окна вырвется новая вспышка. Потная рубашка прилипла к спине; Штайнер стиснул зубы. Еще ни разу в жизни ему не было так страшно. Он положил голову на согнутые в локтях руки. Все его тело сотрясала дрожь. Провались она к дьяволу, геройская смерть, подумал он и зажмурился.