Жизнь на волоске

НА ПОЗИЦИЯХ «ДВАДЦАТОЙ ВЕСНЫ»

Почти во всех сборниках стихов Матея Шопкина, секретаря Союза болгарских писателей, заслуженного деятеля культуры, военно-патриотической теме отдано основное место. И это не случайно.

Дед поэта был убит в 1916 году, во время первой мировой войны. Было ему тогда сорок четыре года. И сейчас в комнате родного дома Шопкиных висит солдатский портрет деда Матея. В детстве будущий поэт не раз подолгу простаивал перед этим портретом. Отец Шопкина принял участие в Отечественной войне Болгарии, храбро сражался с немецкими фашистами. Кровь, пролитая дедом и отцом, навсегда связала поэта с армией.

Еще в одном из своих первых ученических стихотворений, напечатанных в 1956 году в великотырновской газете «Борьба», Матей писал:

Под вечер переступил Матей Шопкин порог армейской казармы. Первая ночь навсегда запечатлелась в его памяти. Стоит поэту мысленно вернуться к годам своей солдатской службы, как та давняя ночь зажигает над ним свои огромные осенние звезды, будит странные шорохи и шумы и разливает по жилам какой-то особенный трепет. Об этой своей первой ночи в казарме Матей написал стихотворение «Солдатская ночь», которое отослал в журнал «Болгарский воин». Через какое-то время он получил письмо от известного писателя Станислава Сивриева, в котором содержались добрые слова, ободрившие начинающего свой литературный путь юношу. А через два месяца посланное в «Болгарский воин» стихотворение увидело свет. В нем Матей пусть еще недостаточно умело, но очень искренне выразил обуревающие его чувства. Он писал о том, что небывалые силы переполняют его, а в душе звучат слова легендарной песни «Велик он, наш солдат!».

Спрашиваю поэта, какие командиры и политические работники были ему ближе всего и в наибольшей степени помогли ему как молодому бойцу.

Первым мой собеседник называет заместителя командира по политической части майора Йордана Спасова. Навсегда запомнил Шопкин, что произошло с ним в самом начале службы. Как-то утром командир роты вызвал его и с нескрываемой тревогой и недоумением сказал, что Матею надлежит явиться к майору Спасову. Все молодые бойцы знали, что майор этот чрезвычайно строг и взыскателен, не признает компромиссов. Но Шопкина майор Спасов встретил приветливой улыбкой. Встав из-за стола, поздоровался с ним за руку, затем пригласил присесть. Матей растерялся, не знал, что и подумать. Из последующего разговора выяснилось, что Спасов знал многие стихи Шопкина, главным образом те, что увидели свет на страницах газеты «Борьба». Стихи эти майору понравились, и он был рад, что молодому поэту выпало служить именно в их полку.

После краткой беседы Шопкин покинул штаб, преисполненный благодарности и признательности. Он чувствовал себя окрыленным. О большей моральной поддержке трудно было и мечтать.

— Вид у меня был, наверное, слишком странным, судя по тому, как недоумевающе посмотрел на меня командир роты, — улыбается поэт, рассказывая о том давнем эпизоде.

Ну а дальше жизнь пошла по строгому армейскому распорядку. Занятия по боевой и политической подготовке. Тревоги. Веселые случаи и грустные минуты. Усталость. Внезапная тоска. Ошибки. Наказания. Походы. Товарищи, с которыми не страшно подняться в атаку. Трудности. Вечера художественной самодеятельности. Дороги. Пыль над колоннами. И песни — боевые солдатские песни, парящие над безбрежными просторами на легких крыльях молодости. Короче говоря, это была пора возмужания, когда человек нуждается в дружески протянутой руке и доброжелательном ободряющем слове. И в эту нелегкую пору Матей всегда мог рассчитывать на помощь и поддержку бойцов и командиров. И потому поэт и сегодня вспоминает их добрым словом.

Не обходилось, разумеется, и без разного рода неприятностей. Однажды Шопкин допустил какое-то нарушение. Офицер, имя которого приводить здесь не имеет смысла, поставил его перед товарищами в учебном классе и назидательно произнес: «Писакам и бумагомарателям я спуску не даю».

Сильные переживания были связаны с первыми учениями, когда бойцы отважно штурмовали горные кручи. У Матея возникало чувство, что он словно бы летит над землей, совершает невероятные героические подвиги и взоры всей страны обращены на него. В такие минуты он явственно слышал голос матери: «Служи, мой мальчик, так, чтобы не посрамить наш род…»

Летом 1958 года Матею выпало особое испытание. Тогда-то он впервые узнал, что такое страх. В те дни на Ближнем Востоке разразился острый кризис. Часть, в которой служил Шопкин, подняли по тревоге, погрузили в эшелон и повезли через всю страну. День стоял жаркий и душный. Все бойцы были необычно молчаливы и серьезны. Даже проплывающие за окнами живописные горы не вызвали ни в ком восхищения.

— У всех было какое-то неясное предчувствие, что мы отправляемся на войну, — рассказывает Матей Шопкин. — Ну а умирать в двадцать лет никому не хотелось. Помню, тишину в вагоне нарушил тогда один из самых молчаливых в обычное время солдат: «А ну, ребята, давайте-ка споем!» Не все мы сразу откликнулись на его призыв. И все же песня, поначалу негромкая, с каждой минутой набирая силу, разнеслась над эшелоном. Я тогда почувствовал в душе острую боль. Боль и стыд… Корил себя за то, что не я предложил запеть. А ведь принято считать, что поэту подобает быть среди всех самым сильным и отважным. И эти внутренние боль и стыд изгнали из моей души остатки страха и опасений. В одно мгновение я словно бы стал другим. Чувствовал себя готовым ко всему — к войне, к схватке с врагом, к смерти… Тот случай стал для меня большой проверкой. А обычные проверки случались чуть ли не каждый день. В сущности, вся армейская жизнь есть одна непрерывная проверка воли, смелости и всех человеческих добродетелей.

Спрашиваю поэта, были ли у него различного рода критические моменты во взаимоотношениях с сослуживцами. Шопкин отвечает, что отношения с подавляющим большинством людей у него были самые сердечные. Но случались и столкновения. Тем более что он никогда не любил ловчил, хитрецов и подлиз.

Однажды ему пришлось посидеть и под арестом. В тот раз он позволил себе вступить в слишком острый спор с одним младшим сержантом, на лице которого не часто появлялась улыбка. Тот доложил командиру, и Матей попал под арест. Но на следующий день в городе проходило какое-то торжество, на котором Шопкин должен был читать стихи. По настоянию майора Спасова командир роты освободил его на два-три часа. Стихи в тот раз Матей читал с каким-то особенным вдохновением. Когда в зале еще гремели аплодисменты, он отправился досиживать свой срок. На душе было тяжело. Может быть, потому, что младший сержант поступил с ним чисто формально и не до конца честно. Утешало лишь то, что публика очень тепло встретила его стихи.

Самое волнующее переживание Шопкина за годы солдатской службы было связано с принятием военной присяги. Свои чувства в те минуты он передал в написанном по горячим следам стихотворении «Клятва». В нем он пишет о дне присяги как о неповторимом, светлом и величественном дне, когда перед красным Боевым Знаменем он поклялся в верности своему народу. Поклялся винтовкой и песнями служить любимой родине, всегда быть ее верным солдатом.

Матей Шопкин всегда признавал, что армия не только сформировала его как воина, но и многое дала ему как молодому автору. Его стихи не раз появлялись в военной печати, часто звучали по радио. Майор Спасов внимательно следил за его успехами и не упускал случая отметить наиболее удачные стихотворения, сказать доброе слово. Сейчас Шопкину ясно, что заместитель командира по политической части порою был более щедр, чем того заслуживали его поэтические опыты. По-видимому, майор Спасов хотел его поддержать и приободрить в самом начале творческого пути.

Ни в какое другое время Матей Шопкин не писал так много, как в годы солдатской службы. За успехи в боевой и политической подготовке и за создание поэмы, посвященной Петру Атларскому — геройски погибшему в борьбе с фашизмом солдату, — Шопкину было присвоено звание ефрейтора.

В армии Матей ничем не отличался от других солдат — был дисциплинирован, исполнителен, с уважением относился к своим командирам и товарищам. Никогда не хныкал, не отступал перед трудностями, учился старательно, был отличником боевой и политической подготовки, однажды даже занял второе место в общегородском пятикилометровом кроссе. Для него и сейчас годы военной службы не просто воспоминание о молодости. Он ценит их за полученную всестороннюю подготовку, которая может пригодиться, если родина призовет всех нас под свои боевые знамена.

Поэт убежден: армия — вот настоящая кузница характеров. Военная служба быстро рассеивает многие пестрые и путаные юношеские представления, помогает ясно понять сложные события, факты и явления окружающего мира. В солдатском строю нет места изящной и лицемерной дипломатии. Все вещи называются своими точными именами. Любовь есть любовь. Враг есть враг. Ненависть есть ненависть… Говоря другими словами, армия — это настоящее мужское дело. И пройти армейскую школу необходимо каждому, в ком «бьется мужское сердце и кто носит болгарское имя». Годы солдатской службы, весь огромный багаж полученных в армии знаний и навыков мы постоянно носим в себе, потому что «время в нас, и мы во времени».

Не раз я слышал от Шопкина, что он благодарен судьбе за выпавшее ему счастье быть солдатом матери-Болгарии. И это не поза, а ясная жизненная позиция, подтвержденная десятками произведений, искренней преданностью военно-патриотической теме. Поэт благодарен армии за то, что она привнесла светлые и благородные революционные традиции в сердца и души, чувства и мысли, дела и помыслы его поколения.

И сегодня среди самых добрых друзей Матея Шопкина много людей в военной форме. Он любит общаться с офицерами, сержантами и рядовыми, потому что, по его словам, «это настоящие люди, с открытыми характерами, честные, сильные, волевые. Они знают цену себе, знают цену и другим. Отличаются обостренным чувством долга и высокой ответственностью. Никогда не изменяют данному слову. Клятвенно верны Болгарии и готовы на самоотверженный подвиг».

Задаю Матею Шопкину последний вопрос:

— Кто-то сказал, что поэты — это душа отечества. Как вы считаете, имеет ли это отношение и к духовным потребностям защитников родины?

— Да! Сто раз скажу — да! С одинаковой любовью, храбростью и самоотверженностью болгарин проявлял себя как на полях брани, так и над листом белой бумаги. Заметьте — наши самые большие, самые великие поэты сумели коснуться незримых струн души отечества. И сами стали частицей этой души. Своим творчеством они возвышали сердца и души защитников родины.

Иногда меня называют военным поэтом, — продолжает Матей Шопкин. — В связи с этим позволю сказать еще несколько слов о себе. В январе 1959 года в Софии в Союзе болгарских писателей был проведен конкурс молодых литераторов. Самым молодым его участником и единственным представителем армии оказался я. Это меня обрадовало, но и преисполнило какой-то высокой ответственностью. В часть я вернулся с особенным настроением и с верой в собственные силы. Сразу же отослал рукопись первого моего сборника стихотворений в издательство, разумеется военное… Очень скоро получил письмо от майора Евстати Бурнаского. Этот поэт, чьи хорошие стихи на военную тему я не раз читал, сообщал, что рукопись моего сборника «Двадцатая весна» одобрена. Радость моя была бескрайней. Даже служба после этого показалась легче.

И вот, — улыбается поэт, — в летний день 1959 года моя «Двадцатая весна» вышла из печати. Под заглавием сборника было написано: «Стихи солдата». Книгу открывало стихотворение «Дайте мне…», которое через много лет я включил в свою книгу «Поле чести». Вот это стихотворение.

В 1959 году я был принят в Софийский университет имени Климента Охридского по специальности «Болгарская филология». В столицу приехал с деревянным чемоданчиком, который сначала служил отцу в концлагере Демирхисар, а после победы революции 9 Сентября прошел с ним по дорогам Отечественной войны. Как свой самый ценный багаж привез я с собой в чемоданчике отца мою солдатскую «Двадцатую весну».

Сейчас, когда мне уже исполнилось сорок пять лет, когда я выпустил восемнадцать поэтических и публицистических книг, написал сотни стихотворений, я убежден, что нет чести выше и награды больше, чем считаться военным поэтом. Ведь это означает, что ты остаешься солдатом своего народа, своей родины, что ты борешься, идешь вперед, сражаешься за коммунистические идеалы.

Я начал свой творческий путь в рядах болгарской Народной армии. Военно-патриотическая тема всегда была и будет для меня самой большой и самой любимой. И несмотря на прожитые годы и неизбежные превратности человеческой жизни я по-прежнему остаюсь на позициях моей «Двадцатой весны». Остаюсь на них, чтобы быть воином и поэтом.