Журналист: Назад в СССР

Глава 11 На сей раз уж точно — живой труп!

Тело покойного Воронова обнаружила Мария Ивановна Спиридонова, работница Центральной городской библиотеки имени Пушкина, сразу после ее открытия. Причем тело это было абсолютно живым, с открытыми глазами, хотя и неподвижно сидело у приоткрытого окна за столом с уютной зеленой лампой. Перед ним над столом возвышались стопки и кипы самых разных книг. Воронов, казалось, был полностью погружен в чтение одной из них и на расспросы перепуганной библиотекарши никак не реагировал.

В силу своего возраста Мария Ивановна не знала в лицо знаменитого писателя-детективщика, поскольку была поклонницей совсем иной литературы, предпочитая женские нравоучительные романы XIX века и мемуарную прозу. Признаемся и мы: многих ли нынешних книжных кумиров, лауреатов престижнейших литературных премий и плейбоев издательского шоубизнеса мы сегодня знаем в лицо? Так же примерно обстояло дело и в 1980-м году, хотя, конечно, писателям тогда жилось лучше, гонорары были несоизмеримо с нынешними выше, льготы жирнее и тучнее вплоть до предоставления государственных дач, и многие писатели запросто выступали по телеку, при этом, не платя за это деньги, а наоборот — получая их в качестве гонораров.

Однако человек, неподвижно застывший за библиотечным столом над книгой, распахнутой посерединке, уже сам по себе вызывал удивление и последующее желание позвонить куда следует. Что Мария Ивановна и сделала.

МВД немедля известила об удивительной и пугающей находке старших братьев по плащу и кинжалу, и прибывшие в библиотеку сотрудники КГБ быстро и ловко вывели безвольного и подчинявшегося им во всем писателя из здания. После чего, как водится, увезли в известном направлении.

Более всего в этой истории меня удивило даже не то, что объявился оживший труп. Я прекрасно знал, что мертвецы не ходят по библиотекам и не читают там книг. Кроме того, я видел труп Воронова своими глазами, и такая восковая бледность кожи в моде только у покойников. Скорее всего, имела место какая-то обычная путаница или случайное совпадение: мало ли на свете похожих внешне людей, тем более в таком большом городе как наш.

Нет, гораздо больше меня удивляли сейчас совсем другие обстоятельства. Например, почему обо всем случившемся особисты проинформировали просто завотделом обыкновенного городского еженедельника. И по всей видимости оперативно: инцидент в библиотеке произошел вчера, в первой половине дня, а вечером Сотников уже был в курсе случившегося. Или же ему сегодня рассказал обо всем румяный Максим Юрьевич?

Второе же обстоятельство было для меня неизмеримо главнее и интереснее любых других. Причем здесь я, и зачем Сотников выкладывает эту, безусловно, секретную информацию мне, юному абитуриенту, пусть в туманной перспективе и стажеру одного из отделов его еженедельника. Ну, или если хотите, агентства — всё это просто словесная эквилибристика.

Видимо, все эти непричёсанные пока что мысли и рассуждения легко читались сейчас на моей озадаченной физиономии, потому что Сотников положил руку мне на плечо, слегка надавил и сказал:

— В общем, сгоняй в библиотеку, посмотри, что там чего, как тогда, в вагоне. Максим Юрьевич тебя похвалил, сказал, что ты глазастый, обстоятельный и весьма наблюдательный. Так что глаз твой может еще и поострее моего оказаться. Молодость и задор, ого-го!

Он похлопал меня по плечу.

— Давай, Александр, оправдывай оказанное тебе старшими товарищами высокое доверие. Репортаж нужен как всегда, к утру следующего дня.

— А меня пропустят? — деловито осведомился я.

— Молодец, соображаешь, — похвалил Сотников. — Нынче понедельник, библиотеку закрыли, официально — на санитарный день. Пока ведутся следственные действия.

— Тем более, — насупился я. — Вы как хотите, Владимир Аркадьевич, но с редакционным удостоверением меня кагэбэшники нипочем не пропустят.

Вот ляпнул так ляпнул! Даже язык прикусил, да поздно уже. Это же надо так проколоться! Откуда мне, абитуриенту-желторотику, знать, с какими удостоверениями журналистов пропускают, а с какими и куда — нет.

Даже Сотников словно что-то почувствовал, смерил меня подозрительным взглядом. Но я тотчас состроил на своей физиономии самое невинное выражение и наивно смотрел на своего новоиспеченного шефа, хлопая глазами как дурочка-гимназистка при виде мартовских котов, орущих под окном. И Сотников успокоился.

— С редакционным не пропустят, а с этим…

Он указал на черную корочку, по-прежнему зажатую в моей руке.

— … с этой должны пропустить. У нас с ними на этот счет железная договоренность. Если что, звони мне.

Я бросил взгляд на свое новенькое удостоверение, но последние три буквы на его обложке — «ППЛ» по-прежнему таили от меня свой тайный смысл и вовсе не хотели открывать его стажеру Якушеву.

Что ж, ладно, на месте будет видно. И я отправился на задание, или, как, сам говаривал в годы буйной репортерской молодости, пошёл на дело.

Вход в библиотеку вопреки моим ожиданиям был открыт. Уже неплохо, приободрился я. Однако в фойе, возле дверей читального зала с табличкой «Санитарный день», дорогу мне сразу преградил милиционер.

Я показал ему свое удостоверение. Тот с минуту разглядывал его, после чего вернул документ и велел подождать. Я видел, как он подозвал невысокого и моложавого мужчину в темно-синем костюме, стоявшего где-то в середине зала. По виду типичный «человек в штатском», как я привык называть за глаза особистов.

Тот подошел и вопросительно посмотрел на меня.

В ответ я тоже протянул ему свою новую черную корочку.

— Всё, что делает податель сего, делается по приказу короля и для блага Франции, — молодецки отчеканил я.

Мужчина в штатском внимательно оглядел меня с ног до головы, скептически поджал губы.

— Опять скрипит потертое седло? — бесцветным тоном поинтересовался он, но в его взгляде просквозила явная издевка.

Я весело кивнул. Вот ничего не могу с собой поделать. За долгие годы в журналистике никак не отвык от дурацкой привычки: как только меня пытаются шмонать или даже просто «подержать за вымя» всякие «специальные товарищи», немедленно начинаю дерзить и прикалываться. Хотя в своё время пару раз уже огрёб через этого несколько неприятных проблем, все равно черт меня снова дергает… И это тоже, видимо, одно из проявлений того самого вечного огня приколиста и непоседы, которое свойственно многим журналистам, и мне в том числе.

Штатский покачал головой.

— Шутим?

На этот раз я счел наилучшим промолчать, дабы не перегибать палку.

Особист постоял, пожевал губами, мягко постукивая моей корочкой по ладони.

— Проходите, — сухо сказал он. — Ничего со стола не брать, ни к чему не прикасаться, на стул не усаживаться. Все вопросы ко мне.

И посторонился, пропуская меня в зал.

Место, где был обнаружен писатель Воронов, пребывавший в относительном здравии и которого еще три дня назад я видел абсолютно мертвым, я углядел сразу. Стол, стул и все подходы к ним были огорожены тонкой красной ленточкой, так что я при всем желании не мог бы усесться на место, где сидел столь чудесным образом оживший покойник. Рядом колдовал со своими хитрыми приборами и порошками эксперт, а по залу медленно фланировали либо стояли в разных местах, как на разных боевых постах, люди в милицейской форме и в штатском.

Я подошел к столу Воронова поближе. На нем лежали раскрытый блокнот и шариковая ручка писателя. Лист блокнота был наполовину исписан. В левом углу стола, по всем правилам заботы о зрении посетителей читального зала, размещалась настольная лампа с уютным светло-зеленым абажурчиком, справа — аккуратные стопки книг, очевидно, выписанные Вороновым для прочтения или конспектирования. Я пробежался взглядом по книжным корешкам: все книги были разных авторов и совершенно произвольного содержания, от мемориальной литературы до справочника по ремонту квартиры и пособия по уходу за аквариумными рыбками. Но больше всего наблюдалось художественной литературы, в основном романы и сборники повестей, по большей части мне неизвестные. А вот их авторы…

Вот и первое любопытное обстоятельство, отметил я про себя, беря его на заметку. И не просто любопытное, а просто хрень какая-то…

Имена авторов я знал или слышал прежде, хотя и, слава богу, не читал их творений. Это были сплошь модные писатели-детективщики, причем обоего пола. Их издавали огромными тиражами, их экранизировали, они порой ярко вспыхивали, как звездочки на ночном небосклоне нашей многострадальной литературы и так же скоротечно угасали, а на смену им приходили другие. Вот только я прежде никогда не слыхал, чтобы всем известные корифеи детективного жанра Егор Соловьев, Максим Приказчиков, Лидия Наганова или Армен Спецназян писали слезливые дамские романы или документально-историческую прозу. Между тем именно такие романы этих авторов лежали на столе Воронова. Что за чертовщина?!

Пробежавшись глазами по корешкам и обложкам книг на столе, я сразу отметил для себя еще одно странное обстоятельство. При внешнем обилии и разбросе жанров на вороновском столе, судя по названиям книг, не было ни одного детектива. Словно мастер криминальных романов ими вообще не интересовался. Но при этом отправился в библиотеку и выписал себе в читальном зале три стопки всякой книжной всячины. Странно, конечно.

Увлекшись собственными наблюдениями и размышлениями, я совершенно не заметил, как за моей спиной неслышно, точно привидение, возник «человек в штатском». Особист некоторое время тактично молчал — свойство, неизвестное мне у «рыцарей плаща и кинжала» в мою эпоху застойной стабильности 2020-х годов.

«Он ждет вопроса» — жизненный опыт услужливо подсунул мне известную фразу из шекспировского «Гамлета». Согласно поверьям, призраки не могут сами заговаривать со смертными, их нужно обязательно о чем-нибудь спросить. Что ж, думаю, сравнение их с привидением для иных особистов вполне может сойти за комплимент. Тогда почему бы и не взять быка за рога?

— Если это, конечно, не секрет, что он успел за это утро написать в своем блокноте? — кивнул я на вороновские записи.

— Всякое разное, — уклончиво ответил кагэбэшник. — А вам тут что-нибудь показалось необычным?

— Конечно — кивнул я. — Странно, что такие известные писатели когда-то издавали такую ерунду. И тем более странно, что господин Воронов выписал в библиотеке именно эти произведения.

— Вот как? — негромко произнес особист. — Мне все эти писатели по большей части неизвестны, разве что один-два…А какие их книги, по-вашему, могли бы заинтересовать товарища Воронова?

Он ощутимо нажал на «товарища», явно в пику моему «господину». Но в эту минуту мне уже было не до этих нюансов. Я, конечно, быстренько прикусил язычок, да было уже поздно. И черт меня дернул назвать всех этих соловьевых, приказчиковых и прочих спецназянов известными литераторами! По всему выходило, что в этой реальности этого 1980-го года читающая публика не имела об авторах книжных бестселлеров 2000-х годов никакого представления. А товарищи из КГБ, насколько мне известно, читают очень много книг, и при этом очень даже внимательно. Но откуда о них могу знать я, простой и неотёсанный абитуриент?

Оставалось одно — на ходу импровизировать. Что ж, в этом у меня есть кой-какой опыт.

— Я, конечно, не все их читал. Но, по-моему, у Нагановой есть романы и получше. Глубже проработана фактура, лучше изучена эпоха, характеры выписаны рельефнее…

Так я вдохновенно врал, в глубине души понимая, что сейчас просто репетирую предстоящую сдачу вступительного экзамена по литературе (устно). И по мере того, как распалялось моё вдохновение, штатский смотрел на меня со всевозрастающим уважением. Так что мне стоило немалых трудов прервать полет моего воображения и, остановившись, скромно потупить глазки.

— Ну, ладно, — кивнул особист, явно ошеломлённый моими литературоведческими эскападами. — Что именно вас интересует в блокнотах Воронова?

Ну, вот, наконец, прокололся и он. Сказал «блокноты», а на столе ведь лежал только один.

— Всё, — честно признался я.

— Показать его я вам пока не могу, идет следствие, — притворно развел руками мой собеседник. — Но для сведения вашего ППЛ скажу, что там, в этих записях писателя Воронова, найдены весьма серьезные вещи. Преступные схемы, планы экономических преступлений и афер, хищений и даже убийств.

— Схемы хищений и убийств? В писательском блокноте? — тупо переспросил я.

— В нём, — иронически кивнул особист.

Ничего себе… Вот вам и живой труп!

В какой-то миг я вдруг почувствовал, что моя голова окончательно переполнилась даже не столько информацией, сколько бесчисленными вариантами разных невероятных ситуаций, которыми можно было хоть как-то попытаться объяснить всю эту историю с писателем Вороновым. И при этом меня не покидало ощущение, что на самом деле разгадка всей этой чертовщины плавает где-то на виду, на самой поверхности, болтаясь там как цветок в проруби.

Пора было собираться домой, чтобы как-то проанализировать увиденное. И тут к особисту подошел милиционер и что-то проговорил ему украдкой, указывая на меня. Тот выслушал и кивнул.

— Если у вас всё… — он снова смотрел на меня, — там в фойе у гардероба телефон, вас требует ваш шеф.

И он протянул мне мое удостоверение. Только теперь я понял, что он пока так и не вернул мне черную корочку. А я этого даже не заметил, точно он меня загипнотизировал.

В фойе было пусто, но я на всякий случай прикрыл ладонью телефонную трубку.

— Ну, как там? — поинтересовался Сотников.

— Нормально, — машинально, на автомате ответил я. С учетом того, что я ходил на осмотр места, где ранее восседал живой труп, более идиотского ответа, наверное, трудно было представить.

— Есть что-нибудь интересное?

Я неопределенно пожал плечами, совсем забыв, что это не видеосвязь. Но Сотников, похоже, мог видеть и посредством телефонной трубки.

— Ясно. Тут у Максима Юрьевича есть для нас новость. Одна штучка. Она была у Воронова в кармане. Чрезвычайно занятная.

— Что за штучка? — на сей раз солидным тоном осведомился я.

— Не пойми что. Приезжай, — кратко велел шеф.

А у меня был выбор?

И я поплелся на трамвайную остановку, мечтая лишь об одном — скорее спрятаться под навесом от палящего июльского солнца.

Вторично за день оказавшись в кабинете Сотникова, я увидел в комнате некоторые новшества. Под окном стоял большой вентилятор, натужно разгоняя по комнате тяжелые массы теплого воздуха. На столе замредактора, явно поджидая меня, стояла пара бутылок лимонада с запотевшим горлышком. Значит, где-то в помещении редакции был холодильник, надо будет взять это на заметку. Сам хозяин кабинета восседал в большом и глубоком кресле с вельветовой обшивкой. При виде меня он не поднялся, только жестом указал на лимонад. Мы с наслаждением промочили горло, к тому же лимонад был редкой марки «Крем-сода», желтого цвета и с очень вкусным ароматом, не то что будущие подделки этой марки.

Я кратко отчитался по своему визиту в библиотеку, по понятным причинам опустив свои наблюдения и соображения по поводу тематики книг и их авторства. По-моему Сотников не особо удивился или же просто уже давно был в курсе ситуации, и она потеряла для него и сенсационность, и новизну. Когда же мое повествование, наконец, иссякло, он сообщил:

— Тут ко мне Максим Юрьевич заходил.

— Забыл что-то? — кротко спросил я.

— Не наглей, — отрезал шеф. — Между прочим, наше агентство существует во многом благодаря его ведомству.

— Помогают? — предположил я.

— Не мешают, — сухо ответил Сотников. — Нет, он привез одну любопытную вещицу из библиотеки. Она была найдена в кармане у Воронова.

Уже интересно! Я с готовностью подвинул свой стул ближе, приготовившись внимательно слушать.

Но вместо рассказа Владимир Аркадьевич вынул из внутреннего кармана плоский кожаный пенальчик вроде мягкого футляра для очков.

— Посмотри на эту штуку и скажи, что ты о ней думаешь. А самое главное — может быть, ты когда-нибудь или где-нибудь уже видел нечто подобное?

С этими словами он вынул из футляра маленький полиэтиленовый пакетик и протянул его на ладони мне.

Я осторожно, двумя пальцами, взял пакетик и внимательно рассмотрел то, что лежало внутри, чувствуя, как в груди начинает бешено колотиться мое сердце.

Там была флешка.