Журналист: Назад в СССР

Глава 26 Развязка и побег

Я приложил руку ко рту и негромко, деликатно кашлянул. Это означало двойной сигнал тревоги: «Внимание! Опасность!»

Сотников покосился на меня и медленно убрал свое удостоверение обратно в карман. А в это время в соседнем подъезде распахнулась дверь, оттуда вышел человек в спортивном костюме «Адидас» и направился к нам. Я глянул на него и замер: это был тот самый качок, который треснул меня в лоб, ворвался в мою квартиру и потом еще и здорово накостылял мне по ребрам.

И одет он был так же, как в прошлый раз, и на морде у него как влитые сидели модные солнцезащитные очки. Видимо, о нем-то и говорила Ольга Антоновна, упомянув «хамелеоны».

Ничуть не стесняясь, мой давешний обидчик подошел, смерил меня наглым взглядом и, поманив к себе лейтенанта, что-то зашептал ему на ухо, одновременно указывая ему пальцем в мою сторону.

И я понял: сейчас или никогда. Вот тот момент для мести, который ни в коем случае нельзя упустить. После чего примерился и врезал ему ногой по колену.

Иначе качка мне было не вырубить, уж слишком он крепкий и кряжистый на вид. Зато я когда-то неплохо играл в футбол и очень хорошо разбираюсь в болевых местах человека, в особенности на ногах. Только на этот раз я ударил не в полсилы, как давеча в парке юного «крысеныша» Мишку, а от души и, как говорится, со всей дури.

Качок моментально скопытился, даже очки с него слетели. А я резко развернулся и дал деру. «Ряженые» милиционеры и качок не успели опомниться, а я уже обогнул угол дома и теперь со всех ног мчался вперед, к заборам и калиткам частных домов, молясь наудачу, чтобы не забежать в какой-нибудь глухой тупик между домами.

Что делали в эту минуту Сотников и Ольга Антоновна, я, понятное дело, видеть уже не мог. Но надеялся, что шеф защитит нашу подопечную, а я отвлеку главные силы противника на себя.

Время показало, что в ту минуту я ошибался насчет главных сил. Очень скоро мне показалось, что на меня устроила облаву чуть ли не вся поселковая милиция. Краем глаза я увидел мчавшиеся по асфальтовой дороге паралельным со мной курсом сразу два «уазика» ПМГ — передвижные милицейские группы, которые из-за цвета машин в народе издавна прозывают «попугаями». А где-то позади, в том у меня не было со мнений, следом за мной неслись разъяренный качок и, возможно, сержант с резиновым «демократизатором» наперевес.

Эта картина только мелькнула у меня в голове яркой, горячечной вспышкой, когда передо мной открылась дорога, и к счастью под уклон, ведущая к спасительному, как я надеялся, лесу. Тому самому, что я видел давеча из окна квартиры Ольги Антоновны.

Теперь мне предстояло решиться: или снова нырнуть, как зайцу, под прикрытие частных домов и дворов, которые теперь заметно поредели, или же рискнуть и рвануть по открытой местности, в надежде успеть достичь леса, прежде чем меня перехватят милицейские «уазики». Времени на размышления у меня не было, и, очертя голову, я рванул напрямки, радуюсь тому, что хотя бы дорога ведет под уклон.

Быстро обернувшись на ходу, я увидел стремительно мелькающее между листвой деревьев большое желто-синее пятно. Это за мной в погоню мчался милицейский «попугай». А впереди моим глазам предстала весьма живописная картина.

Трое явно поддатых мужиков — символическая ситуация для России! — в изумлении застыли на дороге, потрясенно взирая на мчащийся прямо на них «уазик». В их распоряжении также имелись разнообразные колесные средства, в основном тачки либо тележки, сварганенные из ящиков для винных либо пивных бутылок, и водружённые на разнокалиберные колеса, явно отторгнутые от детских колясок, выброшенных, видимо, за ненадобностью местными дачниками по мере стремительного роста их чад, детей и внуков. Слава богу, на наших дачах дети растут как грибы, не по дням, а по часам.

Емкости, которыми были уставлены эти импровизированные повозки, вполне могли составить гордость какого-нибудь будущего музея тары и бутылок в многом еще и потому, что привычных мне в веке двадцать первом пятилитровых канистр к 1980-му году в СССР еще пока просто не изобрели. Зато их с успехом заменяли всяческие бидоны, главным образом из-под молока, исполинских размеров чаны и кастрюли, явно утащенные из армейской полковой, если не дивизионной кухни, и популярные в советском дачном мире огромные стеклянные химические колбы, в которых предприимчивые дачники настаивали плодово-выгодную брагу из всего фруктово-ягодного, что только произрастало на их земельных и садовых участках.

Мужики были явно из местных и, скорее всего, подрядились доставлять городским дачникам воду из редких артезианских источников, оборудованных в садоводческих товариществах. Чаще всего им было это в лом, поэтому они заправлялись якобы студеной ключевою водой прямо из водопроводных колонок, которые прежде имелись в любом советском городе, селе или деревне. Буквально минуту назад я пробежал мимо одной такой колонки, подавив жгучее желание хлебнуть холодной водицы. А теперь местные алкаши с изумлением взирали на мчавшийся, бешено сигналя, прямо на них «милицейский УАЗик».

По всей видимости, этим мужикам столь редко доводилось видеть прежде гаишные машины в родном поселке, что для них колесная ПМГ с сиреной была чем-то сродни явлению Христа народу с известной картины из Третьяковской галереи. По-моему алкаши все-таки успели дружно отпрыгнуть с проезжей части, потому что желто-синий «попугай» с грохотом и звоном вдрызг разметал всю водоносную тару и помчался дальше. А я прибавил ходу, потому что из-за лицезрения этой живописной картины на бегу заметно сбавил обороты, и теперь расстояние между мной и преследователями существенно сократилось. К счастью, до ближайших сосновых стволов займищенского леса было уже рукой подать, а на электричку путь из поселка лежит с его противоположной стороны, и здесь не было ни тропинок, ни тем более грунтовых дорог, по которым мог бы протиснуться вглубь чащи легковой автомобиль. Я же несся, лавируя между соснами как мартовский заяц, наслаждаясь свободой и силой своего молодого тела, обретённого не так давно и невесть каким образом.

Я старался не сбавлять ходу, лишь изредка давая отдых своим разгорячённым легким, пока они еще не начали буквально пылать. У моих преследователей, однако, имелся неоспоримый козырь — знание окружающей местности, и я старался выдерживать в лесу определенное направление, чтобы примерно знать, куда и как потом возвращаться.

Не помню, сколько времени я проблуждал по лесу, но окончательно опомнился и взял себя в руки лишь на исходе дня, когда наступило время первых сумерек. В лесных чащобах темнеет рано даже летом, несмотря на то, что сосновые леса считаются светлыми, и здесь, в нашей европейской части страны, мало где есть шатровые хвойные деревья. Так или иначе, я понял, что пришло время остановиться и попытаться как-то сориентироваться. Но кругом, куда ни кинь взгляд, вздымались одни и те же сосновые и еловые стволы, а летнее небо становилось все темнее.

А ведь у меня послезавтра экзамен, подумал я и чуть не расхохотался. На фоне всей моей нынешней жизни и связанных с нею потрясений, как моральных, так и физических, беспокойная мысль о предстоящих вступительных экзаменах показалась мне, шестидесятилетнему журналисту в теле семнадцатилетнего юнца, такой смехотворной и никчёмной… Нет, сказал я себе и тут же память услужливо подсказала мое любимое присловье. Как учил нас товарищ Сталин? Будем преодолевать трудности по мере их поступления. Значит, пришла пора побеспокоиться о ночлеге. А если мне доведется еще и как-то уснуть, видимо, придется сделать это на голодный желудок.

И вот тут, при мысли о сне и еде, я замер, как громом пораженный.

Слушай, сказал я себе. Только честно: тебе всё это надо? Чехарда с какими-то новыми родителями, сражения с непонятными врагами, побеги от них и погони за тобой? А, может, взять, да и прекратить это всё, одним махом?

И я медленно потянулся к правому карману джинсов и осторожно нащупал лежащую в нем коробочку. И хотя у меня не было никаких сомнений в ее содержимом, я решил открыть ее, чтобы удостовериться наверняка.

Подарок Ольги Антоновны превзошел все мои ожидания. Нет, там не было бесплатного авиабилета на рейс «Юность — старость». И даже не лежал волшебный мобильный телефон, по которому можно сразу позвонить в психушку, и пусть они меня забирают к чертовой матери и потом лечат, калечат… Словом, пусть делают со мной что хотят.

В коробке лежал, как и ожидалось, серый камень со светлыми прожилками. А еще — катушка широкого канцелярского «скотча». Чтобы, значит, камень во сне не выпал из моей руки, и все свершилось наверняка.

Нет, вы подумайте только! Я остервенело почесал в затылке. А что, может, она и впрямь моя пропавшая мама, эта Ольга Антоновна? Кто еще может так позаботиться о родном сыне, как не мать?

На нос мне тут же уселся здоровенный комар и больно укусил, после чего стремительно удрал, так что мой яростный хлопок по носу вкупе с яростным матерным восклицанием прошли впустую. Значит, пора подумать о ночлеге, и по возможности, без кровопролития.

Сооружать на ночь шалаш не хотелось, да и не из чего, кругом одни елки да сосны. А комары, как говорят некоторые знатоки, больше любят лиственные деревья? Бессовестно врут, вот что я вам скажу.

И, немного поразмыслив, я все-таки решил идти дальше, пока не наткнусь на какое-нибудь место, где можно будет переночевать хотя бы не на сырой земле. А если не отыщу и начну засыпать на ходу — плюну на всё, возьму в руку камень и лягу где-нибудь под кустиком. Все равно хуже не будет — или комары в лесу заедят, или выйду и нарвусь на ментовский патруль, или вернусь в свои шестьдесят с хвостиком лет.

Заблудиться в лесу я не боялся; в конце концов, это не сибирская тайга, и не уральские пустоши. Тут в какую сторону не шагай, рано или поздно все равно наткнешься на человеческое жилье. И по возможности без милиции.

Вот ведь не зря говорят: стоит помянуть черта, а он уж тут как тут, за твоим левым плечом сидит. В одном месте я заметил просвет в лесной чаще и пошел туда, как дурак. Выбрался к старой грунтовой дороге, думал, заброшенной давно, и вдруг — ПМГ! Ползет натужно и фарами ближайшие деревья и кусты обшаривает.

Я как из леса вышел, так и юркнул обратно. Потому что был абсолютно уверен: это по мою душу. Сколько я ни брел по ночному лесу, далеко на своих двоих не уйдешь, а на машине можно легко за четверть часа нагнать. Значит, надо уходить еще дальше в лес. В конце концов электрички ходят везде, а на крайний случай потом можно и попутку поймать, может, так и поспокойней будет.

Но одна мысль по-прежнему не давала мне покоя с той самой минуты, как я задал из поселка стрекача. Кому я тут сдался, скажите на милость, что ради меня целую погоню отрядили, и милицейские патрули округу обшаривают, даже по лесам мотаются. Неужто из-за того, что одному наглому козлу по ноге врезал?

Лейтенант-то вроде как Ольгой Антоновной интересовался. Но тут появился этот качок и стал что-то «летёхе» нашептывать и пальцем тыкать. Не иначе, как насчет меня.

Стоп, сказал я сам себе и тут же споткнулся и едва не полетел в кусты, неловко угодив ногой прямо в невидимую уже из-за ночной темноты кротовью нору.

А, может, всё, что произошло во дворе, это блеф? И заманить хотели вовсе не Ольгу Анатольевну, а меня? Но ведь «замести» меня можно было преспокойно и в городе. Проделать всё как в прошлый раз: вломиться в квартиру, повязать и увезти, как водится, в неизвестном направлении?

Внезапно меня сверху обдало ветерком, аж волосы на затылке зашевелись. Я даже пригнулся от неожиданности.

Сова!

Она пролетела так низко надо мной, что едва не задела когтями. Эти друзья летают бесшумно, словно призраки ночных лесов. Но это уж совсем, так можно и скальпа лишиться. Хотя в последнее мгновение, пока пернатая хищница не скрылась из виду, я успел заметить, что в когтях птица несла что-то крупное и темное. Вряд ли мышь, скорее, какой-то грызун побольше, птица или крот. Потому и пролетела так низко, видать, с трудом тащила свою добычу.

И меня снова осенило.

А тут, случаем, речь не идет о некоей комбинации? Скажем, нашим неведомым врагам понадобился не один компонент их непонятной нам игры, а сразу два. Один — носитель, например, а другой играет какую-то вспомогательную роль, типа ноши.

Например, я и Ольга Антоновна?

Или даже нет, не так. Я и камень Ольги Антоновны.

Я даже замер, настолько распалилось сейчас мое воображение. Допустим, им нужен этот камень. Но его может запустить кто-то особенный. Кто именно?

Да тот, кто уже испытал на себе действие этого треклятого камня. А это я. И я сейчас уже почти верил в то, что такие аномальные штуки могут проделывать такие аномальные вещи. Ведь со мной же произошло что-то именно такое!

Думать и рассуждать уместно и комфортно на мягком диване, с чашечкой кофе или ароматного чая в руках. К ней не помешает и рюмочка ликера или коньячку. А если ты бредешь не первый час по ночному лесу, пусть даже в предпоследний день жаркого июля, но уже весь исцарапанный острыми ветками и сучками, искусанный комарами с ног до головы, умирая одновременно и от голода, и от жажды — тут уж не до пищи ума, коль скоро пищи в виде хлеба насущного настоятельно требует твоя утроба.

Как на грех, в этом лесу ничего не менялось: кусты да деревья, деревья да кусты. Хоть бы повстречать заброшенную лесную сторожку или на худой конец, густые заросли орешника — я сейчас был согласен и на сооружение шалаша. И орешков бы пощелкать. А из сосновых сучьев или елового лапника комфортное ложе никак не соорудить, когда у тебя нет ни ножа, ни спичек, и, как на грех, ты не курящий — у этих хоть зажигалки есть.

Да и в плане еды был абсолютный швах. В лесу, конечно, всегда есть ягоды, но только не в хвойном. Вариант с грибами тоже отпадал: даже если я отыщу в темноте, наощупь, какую-нибудь сыроежку, вряд ли рискну запихнуть себе в рот хоть кусочек этого гриба. Названия зачастую ошибочны, а порой таят в себе и откровенное коварство. Так что до утра придется поститься, а я терпеть не могу ложиться спать на голодный желудок.

Тем временем ночная прохлада давала о себе знать, а на мне была только летняя футболка с короткими рукавами. Периодически я прибавлял ходу, чтобы элементарно согреться, но против всех ожиданий быстрая ходьба по лесу меня ничуть не согревала, а, кажется, даже наоборот: с каждой новой сотней пройденных метров мой организм словно терял энергию, и становилось всё холоднее. Наконец впереди что-то забрезжило, и я осторожно пошел на просвет.

Спустя пять минут я стоял на краю лесной прогалины, не решаясь двинуться дальше ни на шаг. Стоял и не верил своей удаче. Передо мной раскинулся целый городок, состоящий из одинаковых типовых деревянных домиков.

Стемнело уже окончательно, а у меня не было наручных часов — привык в прежней жизни во всем полагаться на сотовый телефон, с которым всегда был неразлучен. Однако та неведомая мне сила, что в одночасье отбросила меня чуть ли не на полвека назад, не оставила мне ни одного предмета из XXI столетия. Даже трусы, которые я обнаружил на себе, проснувшись тем памятным утром в юношеском теле, были какие-то кондовые, из разряда «семейных»; я уже и забыл, как они и раньше-то выглядели.

Тем не менее, над лагерем светила луна, и в небе крупинками соли поблескивали первые звездочки, совсем не яркие в такую относительно теплую погоду. В том, что это какой-то заброшенный лагерь, я догадался по однотипности домиков. Мне и в прежней жизни отводилось жить в таких: одна комната на две кровати с пружинными железными сетками, стол и стулья, маленькая кухонька, прохудившаяся крыша, местами в окнах фанерки вместо стёкол. Типичный спортивно-оздоровительный лагерь какого-нибудь института, где заодно можно и практику пройти по каким-нибудь профильным специальностям типа биологии или геодезии.

Лагерь раскинулся на высоком крутом берегу, под которым протекала какая-то убогая местная речушка. Я ее не столько увидел в полутьме, сколько услышал плеск течения на водоворотах. Тем лучше, сказал я себе: на правом речном берегу, который всегда высокий, должны дуть ветра и выдувать комарье и прочую насекомую мошку. Значит, одной проблемой меньше.

На всякий случай я выждал несколько минут. Ничего подозрительного, никаких признаков жизни. Лагерь явно был заброшен уже несколько лет. Луна заливала берег и крыши домиков желтым призрачным светом, сосны мерно покачивали высокими мачтовыми кронами, где-то серебристо потренькивал невидимый кузнечик. Я собрался с духом и пошел в лагерь.