В Гамлете есть одна интересная фраза: «Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, какими можем быть». Эта фраза как нельзя лучше подходит сейчас ко всем нам: к Бруно… ко мне… и всем девушкам, что входят в число нашего с Бруно прайда.
Обстоятельства… изменило ли нас все то, что произошло с нами за то время, что мы находимся здесь? Сделали ли нас такими эти самые обстоятельства? Или лишь помогли сорвать маски?
Какие мы есть на самом деле?
Я задаю себе все эти вопросы, стоя у окна в одних трусах… или, наверное, вернее будет назвать их панталонами.
Глядя на крыши домов и звездное небо, я готов думать о чем угодно, лишь бы найти для себя оправдания. Меня пугает то, что происходит.
Но боюсь я не изменения в характерах девчонок и их готовности делать что угодно, лишь бы прожить очередные шесть дней…
И даже не того, что, возможно, во время одного из боев умру и я. Так же, как умер Джимми. Нет… не смерти я боюсь.
Я боюсь того, что больше не понимаю себя.
Не контролирую.
Не отдаю себе отчет в тех действиях, что совершаю.
Практически на все у меня двоякое мнение.
Когда Бруно предложил превратить наших бывших одноклассниц и Элеонор в рабынь, я не знал, что ответить. С одной стороны, я пытался отречься от подобной мысли. Что-то… некий ангел с голосом Джимми, сидящий на моем правом плече был категорически против. Он вопил, что они люди, что у них тоже есть чувства, а мы ущемляем их права.
Но Бруно…
Все то, что говорил Бруно, казалось вполне логичным и, что самое ужасное, я был целиком и полностью с ним согласен. Практически с каждым словом.
Наши девушки… все шестеро — всего на всего балласт. Лишний груз, который мы тащим за собой, не имея на то никаких причин. Кем они были, что мы рисковали своими жизнями, пытаясь защитить их?
Никем.
Но теперь… когда они сами подписались на роль эдаких львиц нашего с Бруно прайда… они словно обязали нас защищать их. Защищать так, словно они являются членами нашей семьи. Семьи, состоящей из восьми человек.
Я сглатываю.
Осознаю, что немного ревную Элеонор. Делить ее с Бруно оказалось сложнее, чем я ожидал. Я понял это прошлым вечером, когда мы выпили столько вина, что едва могли соображать. Бруно устроил целое представление, заставив Марию, Анну и Элеонор раздеться догола и танцевать на столе под музыку Боба — как оказалось, он весьма неплохо играл на рояле.
И слово «заставил» тут тоже не совсем подходит… все трое согласились чуть ли не с удовольствием, а Мария Кармен и вовсе добавила огня, превратив эдакий стриптиз в настоящее лесби-шоу.
Одурманенный алкоголем, я тоже наслаждался представлением, тиская сидящую рядом с собой Эбби, которая, кажется, и вовсе уже спала. Но наслаждался лишь до тех пор, пока в шоу не вмешался Бруно.
То, что он устроил посреди гостиной комнаты, раньше принадлежавшей Эльзе, не уступало ни одному порно-фильму. И если смотреть на то, как Мария на пару с Аней отсасывали Бруно, одновременно с этим лаская и друг друга, мне даже нравилось, то вот видеть, как он имеет Элеонор, оказалось немного больно.
С некой накипающей яростью я смотрел на ее стонущие губы и прикрытые глаза и, готовь поспорить, слышал голос своей Тени.
Он хотел, чтобы Бруно умер.
На следующем бою.
«Они все будут твоими, — говорил Тень. — Все эти девки. Лишь позволь Бруно умереть… не спасай его, когда придет время».
И самое ужасное, что в тот момент я решил, что именно так и поступлю.
А сейчас злился на себя за подобные мысли. Ненавидел себя.
«Ты слаб», — слышу шепот моего Теневого друга. И пытаюсь его игнорировать.
«Слабак!»
Мотаю головой и начинаю медленно бродить по комнате в поисках своей одежды. Передвигаюсь тихо, чтобы не разбудить спящую Жеральдин. Я почти не помню, как именно оказался с ней в спальне и совершенно не помню, как был с ней, но судя по ее абсолютной наготе (как и своей до того момента, как надел лежащие у кровати панталоны), сделать соответствующие выводы было не сложно.
Одежды в комнате не оказалось.
Еще бы.
Я ведь разделся еще там, в гостиной…
Внезапно вспоминаю, как Анна затянула меня в их групповуху.
Обидно не помнить такие моменты… они всплывают фрагментами… словно отрывки в трейлере вместо полноценного просмотра фильма.
В поисках одежды медленно спускаюсь вниз, удивляясь тому, насколько прочна лестница, что совершенно не скрипит при каждом моем шаге.
И вздрагиваю, когда осознаю, что в гостиной не один.
— За одеждой небось спустился? — голос Бруно узнать несложно.
Он сидит на диване, на котором этой ночью трахал Марию. Я помню этот фрагмент, хотя и не помню, где находился сам. Кажется… в этот момент я был как раз на столе… или возле него.
— Неплохо повеселились, а? — он сунул в рот курительную трубку и затянулся.
— Это не трубка Мастера, случайно?
— Нет, — немного помедлил, — наверное. Хотя может и его, если он был здесь и забыл ее забрать.
Я двинулся к столу, вокруг которого и правда была разбросана моя одежда.
До утра было еще далеко, но отраженный от луны свет отлично освещал всю комнату, особенно этот самый стол… который будет теперь долго ассоциироваться с этой оргией. А вот Бруно, как раз, сидел в тени, словно какой-нибудь вампир или пафосный злодей из дешевого фильма.
— Я думал, у тебя член поменьше, — зачем-то говорит он.
— А я не думал, что ты думал о моем члене, — подбираю свою рубаху, слушая, как Бруно смеется.
— Зачет, — кивает он. — Хочешь дам тебе слово, что не трону Эбби?
Я задумался, даже не осознав, что замер на месте и сглотнул.
— Я знаю, что ты к ней как-то неровно дышишь, и почему-то жестко тормозишь. Она целка, кстати. Хотя там… в том мире, из которого мы пришли… не верил в это.
— Тебе-то какая разница? — я уже собрал всё своё шмотьё, и готов свалить наверх.
— Завидую, — он пожал левым плечом. — Ты сохнешь по ней, она — по тебе. И очень скоро ты сделаешь ее женщиной. У меня вот целки никогда не было…
Снова сглатываю и направляюсь к лестнице, чтобы подняться наверх, обратно в свою спальню.
— Ты в курсе, что Корделия лесби?
— Догадываюсь, — снова намереваюсь уйти.
— Почему ты не хочешь поговорить со мной?
Делаю глубокий вдох.
Разворачиваюсь. Возвращаюсь к Морфи и сажусь в кресло напротив.
— О чем?
— О бабах. С пацанами мы общались о многих вещах… но разговоры о тачках в этом мире не актуальны, а марки карет я как-то не удосуживаюсь выучить. С музыкой тут тоже не айс, и фильмы не крутят. Остаются только бабы. Наши с тобой бабы, бро, — он подмигивает мне и снова затягивается.
— Разговор о бабах… немного контрпродуктивен. Не находишь?
Усмехается.
— Не вижу ничего более продуктивного в этом мире, чем разговоры о репродуктивности.
Эта фраза заставила меня улыбнуться.
— Ты знал, что Джон был помешан на настольных играх? — внезапно спрашивает Бруно, и я даже удивляюсь подобной смене темы.
— Драконы и Подземелья?
— И не только, — он разводит руками. — Всякие монополии, Колонизаторы, Цивилизации. У него была огроменная коллекция! Мы, когда приходили к нему домой, частенько до трех утра бросали кубы и двигали разные фишки. Знаешь… мы, естественно, никому не говорили… но было весело.
Не заметить на лице Бруно грусть было невозможно. Его взгляд был смещен вниз и вправо, а глаза, кажется, вот-вот покроются слезными пленками.
— У Морриса мы смотрели фильмы. Обычно, ужастики, но частенько и фантастику, и боевики. А как-то оставшись у него на уикенд, мы пересмотрели все восемь фильмов о Гарри Поттере. А Крис… у Криса мы обычно либо играли в баскетбол на заднем дворе, либо просто бухали. Он жил без матери, а отец напивался каждый вечер, и не вел счет всему тому бухлу, что лежало у него в баре… но дело не в самих пьянках. Когда мы пили… мы общались. О девках, в основном.
Мне вдруг стало его по-настоящему жалко.
— А тут… ни тебе тачек, ни баскетбола, ни фильмов… ни даже настольных игр… одно лишь бухло… и незащищенный секс.
Я не успеваю ничего сказать, так как Бруно продолжает:
— Как вообще люди жили в те времена?
— Не знаю, Бруно, — честно говорю я. — Наверное, тут и правда развлечений не очень много. Разве что… можно… книги читать.
Бруно снова хохочет.
— Ты не от Корделии заразился?
Я тоже улыбаюсь.
— У меня там, — Бруно облизывает губы, — в спальне… три обнаженные бабы. Если хочешь, можешь их навестить.
— Нет, спасибо, — я изображаю улыбку. — Пусть уж твоя спальня остается только твоей.
Морфи задумчиво поднимает глаза к потолку.
— И то верно, — кивает он. — У меня никогда раньше не было сразу с тремя. Это… необычно.
— Я тебя понимаю.
— Нет, не понимаешь, — качает головой мой собеседник. — Но обязательно попробуй! Это трио уже сработалось, и весьма неплохо. Но не исключено, что их ряды уменьшатся.
Мой взгляд резко меняется. В частности, из-за того, что он так спокойно об этом говорит.
— А что? — он улыбается. — Ни одна из них не застрахована. Как и твоя Уэбстер. Так что, — он поднимается с дивана и разминает поясницу, — я бы не стал ждать совершеннолетия, чтобы ей присунуть. Джимми, к примеру, успел натрахаться вдоволь со своей возлюбленной. Так что… мечту, можно сказать, исполнил. Так что и ты не плошай.
И после этих слов он ушел наверх. В комнату, из которой вскоре стали доноситься громкие стоны. Он ушел, оставив меня одного, обнимающегося с собственной одеждой.
Он породил в моей голове мысль, которая теперь зрела и заставляла меня страдать — я действительно осознал, что Эбби (а быть может и я тоже) вряд ли доживет до своего совершеннолетия.
***
Уснуть я так и не смог, да и не пытался. Я встретил утро в гостиной, и наверх не поднимался. К тому времени, как солнце взошло, я уже практически полностью помнил весь прошедший вечер. Помнил, как Эбби заснула на моем плече, и как затем ее увела наверх Корделия. В этот момент я как раз имел Марию сзади, пока она делала минет Бруно, и потому без проблем мог наблюдать за их уходом.
Кажется, я даже решил пойти за ними, натянув панталоны, но меня перехватила Жеральдин, которая и утащила меня в свою спальню.
Наверное, даже к лучшему, что она не позволила мне вломиться в спальню Эбби.
Нет, не наверное, а однозначно лучше.
Я покинул особняк еще до того, как кто-либо из его обитателей успел проснуться. Даже Нина с Бобом еще не успели появиться в гостиной, хотя я и был готов поспорить, что они то уже точно проснулись.
А вот когда вернулся, в доме уже вовсю кипела жизнь.
Жеральдин, Эбби и Корделия сидели в столовой и пили чай, уже успев позавтракать.
— Будете завтракать, сэр? — спрашивает Боб, и я киваю, а затем иду к столу, направляясь к Эбби и игнорируя презрительный взгляд Корделии.
— Эбби, — произношу я, сглатываю.
Она поднимает на меня взгляд. Возможно, в нем и была примесь обиды за вчерашний вечер, но от нее не остается и следа, когда я протягиваю ей до этого спрятанный за спиной букет из красных роз.
Меня наполняет некая радость, когда я вижу в ее глазах счастье, тесно переплетающееся с удивлением.
— Спенсер? — слышу недоумение в голосе Корделии.
— Зачем? — задает вопрос Эбби, но все же берет букет.
— Я делаю, наконец, то, что должен был сделать еще в школе, — в горле засуха еще покруче, чем в Сахаре. — Хочешь сходить со мной куда-нибудь?
— Куда? — она улыбается и издает смешок.
А я осознаю, что никаких мест, кроме как таверны, даже и не знаю.
— В парк… или еще куда-нибудь. Вряд ли здесь есть кино, или театр, а тем более клуб…
Я затыкаюсь, когда она поднимает на меня взгляд.
— Да куда угодно, — тихо произносит она, и у меня внутри словно разливается странное тепло.
Мы продолжаем смотреть друг другу в глаза даже тогда, когда Престон демонстративно бросает свою чашку на блюдце и выскакивает из-за стола.
Никогда еще взгляд Эбби не был таким… как сейчас.