Гладиаторы

Глава 27 БОЖЕСТВЕННЫЙ ЦЕЗАРЬ

Император Римской империи Веспасиан Флавий сидел в роскошных покоях большого императорского дворца. Он, молча, подперев голову руками, смотрел на статуи Юпитера и Юноны. Вдалеке мелькали тени сенаторов в тогах с широкой каймой и командиров преторианской гвардии.

Император сделал жест рукой, приказав всем удалиться. Сегодня они раздражали его. Большинство из них продажные лизоблюды и тупицы. Они предадут его при первой же возможности. Многих он знавал еще не будучи императором, при долгом царствовании Нерона и при небывало коротких правлениях Гальбы, Отона, Вителия. (Сервий Сульпиций Гальба — император после убийства Нерона в 68 году. Марк Сальвий Отон и Авл Вителий — императоры, что правили после Гальбы в 69 году)

Император думал. В этот момент в его сгорбленной фигуре не было ничего божественного. Уже много лет занимает он палатинский дворец и повелевает всеми. Теперь никто не смеет сказать ему нет.

Его царствование было довольно счастливым, и империя отдыхала при мудром и справедливом правлении. По крайней мере, так ему говорили. Хотя и Нерону все наперебой твердили, что он прекрасно поет и сочиняет стихи. Кто может сказать императору, что тот не прав?

Но его так не бояться, как боялись Нерона! При нем римляне успели забыть о том, что такое проскрипционные списки и смертные приговоры. Значит, он может спокойно смотреть в будущее и не переживать о том, что первый государь из рода Флавиев останется в памяти потомков тираном и сумасбродом подобным Калигуле или Нерону.

"Но если и про меня сочинят столько же небылиц? — думал он. — Если и мое имя станет предметом лжи и наветов злобных потомков? Потомки часто отвечают своим правителям черной неблагодарностью! Разве история прошлого царствования не прямое тому подтверждение?"

Рядом с ним стоял высокий преторианец в великолепных бесящих доспехах и шлеме. Он единственный, кто остался в покоях императора, после того как остальные ушли.

— Тебе что-то гнетет, божественный? — наконец осмелился задать вопрос военный.

— Гнетет? — Веспасиан отвлекся от дум и посмотрел на стоящего рядом приближенного. — Ты прав, Мизерин. Гнетет. Я знаю, что могу скоро умереть, и меня волнует, что останется после меня.

— Великая слава, о божественный! Ты спас Рим от гражданской войны и укрепил границы империи. Ты положил конец ужасам, что были в правление Нерона и народ благодарен тебе. Больше того ты воспитал отличного наследника престола! Твой сын Тит станет отличным императором.

— Императором? — задумчиво проговорил Веспасиан. — Может быть. А знаешь, Мизерин, ведь было время, когда я совсем не считал себя божественным. Больше того я сам так называл многих людей. И в первую очередь Нерона. И знаешь, я ведь боялся его!

— Нерона многие боялись, господин!

— Но были люди, что смело смотрели ему в глаза! Я не могу отнести себя к их числу. Хотя ты не знаешь, но он был неплохим человеком этот Нерон. И сам он не хотел лить крови. Это все стало происходить после того, как он женился на этой шлюхе Попе Сабине. Да и префектом претория при нем состоял негодяй Софоний Тигелин. Вот они истинные виновники того, что творилось при Нероне! Они и только они! Император был гневлив только в одном случае — когда не восторгались его стихами и песнями. Я однажды заснул в то время, когда он пел, сочиненный им гимн Афродите.

— Вот как, божественный? Я не слышал об этом! И что он сделал?

— Нерон казнил бы я меня и уже думал, что моей жизни пришел конец. Но меня спас Гай Петроний. Он сказал, что триумф Нерона ничуть не меньше триумфа Орфея. Орфей умел своим пением усыплять диких львов, а император усыпил даже меня.

— И Нерон успокоился? — удивился Мизерин.

— Да. Больше того он тогда прислал мне в подарок мурринскую чашу. Он был, по сути мягким человеком и быстро успокаивался. Его беда в том, что он слепо доверял Тигелину. После смерти Попеи именно Тигелин подсунул ему Сталию Мессалину. А она была еще хуже Попеи.

— Боги сохранили тебя для престола, государь. На благо римского народа. И твоя династия сумет исправить все, что натворили такие как Калигула и Нерон!

Веспасиан подумал о прошлом империи. Тогда во времена республики все было лучше, и римляне были другими. Но ему приходиться править жадной, глупой и развратной толпой. Уже давно потеряли римские квириты свои суверенные права, которыми так гордились.

На Форуме более нет ярких политических баталий и схваток. Еще бы им быть, ведь выборы превратились в обычное театральное действо: голосовать приходилось за того, на кого укажет император. Некогда гордые магистраты превратились в угодливых чиновников, а римский Сенат — стал прибежищем разного рода проходимцев в тогах. Судьбы мира решались в его покоях. В покоях императора.

— Мне донесли, что в Риме появился один человек. Человек из прошлого. Я не придал этому значения, но затем я сам увидел его в Большом цирке во время скачек. Я, правда, не знаю, как он сейчас себя называет. Но был здесь во времена Нерона и знает меня.

— И что с того, божественный? Таких в Риме немало.

— Нет, Мизерин. Вот именно таких, в Риме как раз мало. А мне желательно чтобы не было совсем. Этот человек знает о том, что не Нерон тогда был повинен в массовых казнях после пожара Рима. Он знает, что не Нерон поджег Рим! Ты это понимаешь? Мне не нужны подобные свидетели! Не нужны! Легенда о жестоком Нероне уже отлично прижилась и, поверь мне, переживет века! Если никто не вмешается! А такие люди что могут свидетельствовать истину должны умолкнуть навеки.

— Но что тебе до того переживет она века или нет? Нерон это Нерон, а ты это ты!

— Все так, но не совсем. Моя слава — это слава человека спасшего Рим от чудовища. Может быть, в памяти потомков мое имя останется именем доброго императора после императора жестокого и злого. И нужно чтобы и впредь Нерон был представлен именно чудовищем! И поэтому все кто мог рассказать о нем правду — мертвы. Хоть и было таких людей совсем не много. Это те, что были постоянно рядом с ним. Нет больше Акты, некогда всевластной любовницы Нерона, нет префекта претория Тигелина, нет Сенеки и нет Лукана. А они многое могли бы порассказать о том, что действительно происходило на Палатине в те времена. Нет больше Эприя Марцелла. Ты сам передал ему смертный приговор.

— По твоему приказу, божественный, — поправил императора Мизерин.

— Мы обвинили его в заговоре против меня. Но ведь этого не было, — продолжил Веспасиан не обратив внимания на замечание Мизерина.

— И что с того? Об этом знаем только мы с тобой. Все остальные убеждены в обратном.

— Это так, Мизерин. Уста Марцела закрылись навсегда. Я не жестокий человек, Мизерин, но я хочу, чтобы эта легенда о тиране Нероне жила. Это практически единственное мое желание в этой жизни.

— Я понял тебя, божественный. Ты желаешь, чтобы и этот человек умер?

— Именно так! Поэтому займись этим немедленно. Жалеть его не стоит. Этот человек редкостный негодяй.

— Но кто это человек и как он выглядит?

— В цирке он был среди простонародья. Я видел и узнал его, хоть это было далеко. Фигуру этого человека и его походку я узнал бы из тысячи. Во времена Нерона он был доносчиком и выдавал Христиан. А еще раньше он был наемным убийцей. На его руках столько крови, что даже водами Стикса её не смыть!

— Но как его звали раньше?

— У него был десяток имен, и я не помню уже.

— Но где моим людям его искать, и по каким приметам, божественный?

— Это я тебе расскажу немного позже. Но ты также пришел ко мне с новостями? Что у тебя, Мизерин?

— Новости из Мамартина, божественный. Там убили нашего лучшего дознавателя Рутелия.

— Убили? Что это значит? Кто же это мог его убить? — Веспасиан был искренне удивлен.

— Он допрашивал одного гладиатора, обвиняемого в подготовку бунта, а тот порвал ремни, что стягивали его руки, и сломал нашему Рутелию шею. Одним четким движением.

— Вот как? И что этот гладиатор из известных?

— Нет, государь. Он из Помпейской школы гладиаторов. Уже участвовал в ряде игр в провинции. В Риме его не знают.

— И что с ним сделали после того, как он сломал шею Рутелию?

— Помяли немного. А так он жив и здоров. Я приказал завтра пытать его по настоящему.

— Нет! Этого раба оставь в покое пока. Тот, кто обладает такими способностями и такой смелостью может пригодиться.

— У цезаря есть планы относительно гладиатора?

— Есть! Этот человек еще сыграет свою роль. А теперь я опишу тебе приметы того человека, что ты должен для меня найти в Риме….

Юлия действовала. Она понимала, что такое Мамертинская тюрьма и что там долго узники не живут.

— Вытащить его из этой тюрьмы нельзя, госпожа. Твоих средств для этого недостаточно, — говорил ей лекарь Главк.

— Но я могу попытаться достать денег сколько нужно.

— Это так, но проблема в том, что над Децебалом висит слишком тяжкое обвинение. Я слышал, что понтифики храма Юпитера хотят именно его обвинить в гибели Помпей и Геракланиума!

— Его? — не поняла Юлия. — Но при чем здесь Децебал?

— Нужно же найти виноватого! Не бога же подземного царства обвинять в гибели людей и городов. А так есть прямой виновник трагедии. И все складывается удачно. Гладиаторы затеяли восстание подобное восстанию Спартака, и это восстание грозило империи неисчислимыми бедствиями. Но боги не захотели гибели Рима и потому испепелили мерзкое гнездо заговорщиков

— И такую чушь поверят?

— Еще как поверят, госпожа. Квириты именно в такие сказки и верят. К тому же толпу ждут зрелища! Децебала могу казнить на арене цирка, придумав отличное развлечение для народа.

— Это ужасно! Я не хочу этого допустить.

— Но почему бы тебе не воспользоваться тем, что император знал твоего отца?

— Пойти к Веспасиану? Но что я скажу ему? Что желаю спасти своего любовника раба-гладиатора? Нет. Это вряд ли сработает. Но такое решение можно оставить напоследок.

— Госпожа, ты знаешь, что я благодарен тебе за дом, что ты для меня купила и за двух рабынь. И я готов сделать все, что ты попросишь. Но иного метода для спасения гладиатора я попросту не вижу. Пока его еще не подвергли пыткам.

— Не подвергли? Ты точно это знаешь?

— Точно. Но кто знает, что будет завтра? А в Мамертинской тюрьме умеют пытать. После таких пыток даже я не смогу вернуть человека к полноценной жизни.

— Децебалу нужно помочь бежать оттуда, — решительно проговорила она.

— Есть ли такие средства, госпожа?

— А разве нельзя подкупить стражу?

— Может и можно, но как выйти на того, кто желает быть подкупленным? Да и кто сможет гарантировать, что взяв у нас деньги этот человек не донесет на нас, чтобы получить вознаграждение и от властей?

— Но мы дадим ему вперед не всю сумму, а только половину. А от властей много за такое не получишь. Нужно предложить ему сразу же втрое больше чем сможет дать префект.

— В этом есть разумное зерно, но Децебал не просто преступник, а человек поднявший мятеж против власти цезаря. Обвинение в мятеже и оскорблении величия уже висят над ним. И мало кто способен отпустить за взятку такого пленника. Это вам не мелкий воришка.

— Но попробовать можно! Иного выхода я пока не вижу. И я не верю в то, что Децебал может погибнуть. Боги спасли его в страшный час гнева. И теперь после стольких страданий и усилий — он должен умереть?

— Хорошо, госпожа. Я подумаю, что можно сделать. Но ты должна дать мне сопровождающих. А то я боюсь, что Сатерн достанет меня. От этой пиявки просто так избавиться будет нелегко. А он желает чтобы я работал на него.

— Шестеро моих слуг и носилки в твоем распоряжении, Главк. Иди и думай. Но не медли! Ищи выход! Ищи!

— Не беспокойся, моя госпожа! Главк знает, свое дело….

Гай Сильвий Феликс пробудился только к полудню. Он принял ванну и две новые рабыни растерли его тело, оживив движение медлительной крови.

"Старею. Стоит подумать об обеспеченной старости, — подумал он. — А как я могу спать спокойно, если большая часть моего состояния потеряна? Конечно, есть еще моя вилла, что не была уничтожена как виллы многих других патрициев и всадников. Но мне нужно больше. Этот дом, что я себе приобрел в Риме заблаговременно совсем мне не по вкусу. Вот в Помпеях у меня был дом так дом. И в Риме мне нужны покои достойные меня. Такие как у самых близких приближенных императора".

Феликс искал способы, чтобы приблизиться к Палтину. Нужно попасть на глаза Веспасиану и получить от него должность, в какой либо провинции. Например, в Испании, или Вифинии. Там он найдет способ поправить свое состояние.

Он приказал двум рабам-нубийцам перенести себя помещение тепидария. И там его потревожил раб-номенклатор, в обязанности которого входили доклады хозяину о прибывших гостях.

— Господин! — раб склонил голову.

— Кто там? Я же приказывал говорить всем, что меня нет дома сегодня?

— К тебе пришёл человек по имени Сатерн. А он бывает в доме, согласно твоего приказа, когда захочет. Но сейчас он добивается личного свидания с тобой. Я сказал ему, что ты занят, господин, но он….

— Наконец-то! — вскричал Феликс. — Немедленно проведи его ко мне!

— Слушаюсь, господин.

Раб исчез. Спустя несколько минут неуклюжая фигура Сатерна появилась в терпидарии.

— Да благословят боги тебя и твой дом, господин.

— Почему ты так долго не приходил? Я жду тебя уже больше недели!

— Не гневайся на меня, господин. Я действовал в твоих интересах. И кое-что узнал для тебя.

— Узнал? — Феликса распирало любопытство, но он не хотел показывать его, зная, что Сатерн попросту набивает цену. — И что же ты узнал?

— Твоя жена Юлия в Риме.

Феликс засмеялся.

— И это ты называешь новостью? Я знаю даже, где она проживает. В Риме у неё дом, перешедший к ней от матери. И эту новость ты выискивал целую неделю? Тогда я вынужден тебя разочаровать — она не стоит и одного обола!

— Но это только начало, господин! Только начало. Я в Помпеях вел дела с неким Главком. Ты знаешь кто это, господин?

— Нет, — соврал Феликс, хотя на деле многое о Главке слушал.

— Это лекарь, называющий себя последователем школы врачевания знаменитого Эрисистрата из Илулиды. А Эрасистрат был придворным врачом самого сирийского царя Селевка. Он был рабом, но затем стал вольноотпущенником, и его называли верным последователем Локусты.

— Вот как? — Феликс сделал вид, что заинтересовался. Хоть он отлично знал, что Главк снабжал ядами всех в Помпеях. — Он торговал ядами?

— И его знали все отравители в Помпеях. Настоящий мастер своего дела. Он делал такие штучки, что не одна жена избавилась при их помощи от своего мужа, и никто никого ни в чем не заподозрил. Среди них были и отравленные фрукты, и отравленные булавки, и отравленные монеты. Фантазия этого человека неистощима. И я подумал, что он может пригодиться и тебе, господин.

— Верно! Такой виртуоз мог бы мне помочь.

— Я предложил ему работать на меня и действовать в моих, а значит в твоих интересах.

— И что же он?

— Поначалу согласился, но затем изменил свое решение и нанялся к кому бы ты думаешь, господин?

— К Акциану? — предположил всадник.

— Нет, господин. К твоей жене! Она уже купила ему домик у храма Венеры Родительницы и подарила двух рабынь. С чего это она проявляет такую щедрость?

— Не знаю. Что же её может связывать с этим лекарем? Она ничем не больна. А меня травить ей нет смысла, я ведь и так дал ей полную свободу и не требую обратно ценностей и денег, что он захватила в моем доме в Помпеях.

— Я хотел запугать Главка и заставить его работать на себя, но потом передумал. В твоих интересах чтобы твоя жена и Главк были крепко связаны друг с другом.

— В моих? Но в чем же здесь есть мой интерес?

— Тебе ведь нужно оказать услугу императору? Не так ли?

— Нужно. И при чем здесь Главк и моя жена?

— Он отравитель и мы найдем десяток свидетелей, что это именно так. И твоя жена наняла его, чтобы отравить императора. Ты раскроешь это заговор и получишь должность претора! Никак не меньше!

— Юлия? Хотела отравить Веспасиана? Но зачем ей это нужно? В подобную чушь никто не поверит, Сатерн. Придумать можно все что угодно, но каждая придумка должна хоть выглядеть правдоподобно.

— Погоди, господин. Погоди! Если с умом подойти к делу, то поверят. Мы все сделаем так, как нужно.

— Кого это ты имеешь в виду, Сатерн?

— Есть один известный человек, подлинного имени которого не знает никто кроме меня. Раньше его знал и Квинт, но теперь Квинт мертв и остался только я.

— И что это за таинственный заговорщик?

— Эта информация, господин стоит немало! — многозначительно проговорил Сатерн.

— Прекрати, старый пройдоха. Кто еще пожелает у тебя её купить?

— Много таких найдется.

— Хорошо. Вот здесь в этом кошеле 100 золотых ауреусов. Больше не дам!

Сатерн ловко завладел кошелем и тот исчез в складках его засаленного хитона.

— Говори!

— Ты слышал о Натале Антонии, господин?

— Натале Антонии? Этот преторианец, что предал заговор Пизона Нерону и был за это помилован? А при чем здесь он?

— А при том, что Натал Антоний и Акциан одно и тоже лицо!

Феликс замер на месте. Если пройдоха говорит правду, то все может получиться. Веспасиан хорошо помнит то время, когда хватали заговорщиков по делу Пизона. Тогда казнили многих его друзей и людей, которых он уважал. Один из таких людей Венет Павел центурион преторианцев был другом Веспасиана и его сына Тита. И такой человек как Натал Антоний может организовать заговор. А если он, Гай Сильвий Феликс, это заговор раскроет? То быть ему за это наместником такой провинции как Египет, а не только Вифиния!

— Ну, господин? Разве это не стоит ста ауреусов?

— Стоит, стоит. Идем за мной.

Нубийцы перенесли тело своего господина в ункторий, где тело Феликса умастили тонкими аравийскими благовониями. Затем его одели в белоснежную тунику и тогу, скадки которой аккуратно уложила специально вышколенная рабыня.

— У тебя уже есть мысли как все организовать? — спросил всадник Сатерна.

— Есть, господин. Но нужны деньги! Без них ничего не выйдет. И если я получу тысячу сестерциев сегодня, то завтра у тебя будут новости! Хорошие новости, господин.

— Получишь! Но не вздумай надуть меня, пройдоха.

— Мне смысла нет, господин. Выиграешь ты — выиграю и я….

Мизерин приближенный императора Веспасиана, его друг и соратник, занимал высокую должность префекта претория и ему были подчинены солдаты элитной преторианской гвардии.

В атрии своего дома он принимал давнего знакомца Помпедия Руфа. Ярко горели светильники из коринфской бронзы. Десяток красивых рабынь прислуживали им за столом, который был уставлен изысканными винами и яствами.

— Ты привык к пагубной роскоши, Мизерин, — сказал Помпедий Руф, оглядев рабынь. — Такой цветник у тебя здесь собран. Раньше я не замечал за тобой такого.

— Те времена простоты воинских станов канули в лету, Помпедий. Теперь я префект претория и мне подчинено десять тысяч лучших солдат империи. Да и твой дом в Помпеях, разве не был роскошным?

— Был. Но теперь его нет. И я даже рад этому обстоятельству. Могу вернуться в войска. Готов выехать в любое пограничное укрепление империи. Хоть в Германию, хоть в Армению. Для меня дом там, где идет война. Где разбиты лагеря наших легионов.

— А если я подыщу тебе место в Риме? Император не забыл об услуге, что ты оказал ему однажды в Иудее. И он легко сможет вернуть тебе все, что ты потерял.

— Я уже высказал свою просьбу, Мизерин. Я хочу назначения в пограничные районы по вашему выбору. Туда где идет война!

— Хорошо, я подумаю над этим, друг мой! Но у меня к тебе есть несколько вопросов. Ты, будучи префектом, в Помпеях хорошо знал тамошних жителей.

— Еще бы мне их не знать.

— В последнее время в Риме появилось много людей из Помпеи. Император приказал увеличить для пострадавших раздачи хлеба, вина и масла. Во время скачек многие помпеянцы были в Большом цирке. И среди них цезарь увидел одного давнего знакомого. Это небольшого роста мешковатый человек с обрюзгшим лицом и синюшными мешками под глазами. И есть у него одна отвратительная особенность — постоянно бегающие глаза.

— Я его знаю. Это фискал по имени Сатерн. Редкая свинья и негодяй. Я никогда не имел с ним дела. Мать родную продал бы, не моргнув глазом. О нем говорили разное. Но никогда ничего хорошего. А чем подобный червь мог заинтересовать божественного?

— Это человек некогда в годы правления Нерона был доносчиком здесь и выдал многих достойных людей. Цезарь хочет, чтобы этот человек умер. Сможешь взяться за это дело?

— Я? — искренне удивился Помпедий Руф. — Но я не наемный убийца!

— А когда ты давишь калигой ядовитую гадину, ты считаешь себя убийцей, Помпедий?

— Я не хочу сказать, что мне жалко этого негодяя. Я готов выпустить ему кишки и боги только воздадут мне за такое деяние. Но где мне искать его в Риме? Среди десятков тысяч людей?

— Я, думая задать тебе этот вопрос, честно говоря, не рассчитывал получить ответ. Но если ты сразу же узнал его, то кто как не ты, сможешь расставить для него сети.

— Будь у меня этот приказ пораньше, я бы схватил его в день гнева богов, когда рушились Помпеи.

— А ты тогда видел его?

— Еще бы не видел. Это ведь он подтвердил доносом, что именно Децебал дакиец, тот, что сидит сейчас в Мамартинской тюрьме, готовил в Помпеях восстание гладиаторов. А вот сейчас, поди и разберись где он проживает в Риме. Хотя….

Помпедий Руф задумался.

— Что, друг? — Мизерин внимательно посмотрел на Руфа. — У тебя возникли мысли, как поймать его?

— Я догадываюсь, у кого он прячется. И мне нужны солдаты чтобы достать его!

— Я дам тебе хоть центурию!

— Тогда сегодня ночью я возьму его! Он в доме Гая Сильвия Феликса! Не зря этот Сатерн терся подле людей этого помпеянца. Он работает на него!

— Я пойду с тобой. Переоденусь центурионом.

— Нет! — неожиданно изменил решение Руф. — Я передумал. Нам с тобой не следует участвовать в этом деле, друг.

— Но почему? — удивился Мизерин, который, предчувствовал отличное развлечение.

— Подумают, что я действую из личной неприязни к Феликсу. Пусть пойдет обычный центурион преторианцев с десятком солдат. А затем, если захочешь, я лично казню негодяя. Хотя, если подумать хорошо, то этот самый Сатерн оказывал большие услуги императору и империи.

— Услуги? С чего это у тебя вдруг изменилось отношение к фискалам, Помпедий? Во времена Нерона, Вителия и Отона отношение к ним было резко негативным.

— Тогда именно так я и думал. Я сам ненавидел их, особенно после смерти Корбулона. Из-за злобных наветов ничтожных личностей вынужден был покончить с собой лучший полководец империи. Но теперь я вижу и большую пользу что они могут принести. Кто как не фискалы первыми чуют запах рабских мятежей? А эти мятежи более опасны для империи, чем все Тирганы, Вологезы, Митридаты вместе взятые. Ты еще не понял этого, Мизерин? Ты молод и не знаешь всего.

— Фискалы больше занимаются не разоблачениями заговоров гладиаторов, а доносами на лидеров сенаторских группировок при дворе императора. Это приносит больше прибыли. А за рабами стоит хорошенько присматривать владельцам. Вот и не будет больше рабских бунтов. Да и не так уж они опасны эти самые бунты.

— Попомнишь ты мои слова, Мизерин. Именно рабские бунты погубят империю.