Глаза Сатаны

Глава 19

На следующий день Хуана остановила Габриэла, идущая доить коз, как поручил ей Алесио.

— Дон Хуан, — не очень смело позвала она. — Мне дали задание доить коз. Я понятии не имею, как это делать. Только испорчу всё, и пропадёт молоко. А к коровам я и подойти боюсь.

— И что вы предлагаете, сеньорита? — недовольно спросил Хуан.

— Дайте другую работу, сеньор. Которую я могла бы исполнять.

— Вы разве умеете что-то делать, сеньорита? Сомневаюсь. Хорошо, я помогу с дойкой. Пошли, — и он решительно пустился к небольшому стаду коз, пасшихся в четверти мили ниже по течению.

Габриэла испуганно поплелась за ним, тщательно выбирая ногами дорогу. Они шли долго. Хуан злился, не отступить от обещания не хотел. Он поймал козу, привязал к кусту, обмыл вымя, огладил, и стал энергично пальцами сдаивать в ведро струи молока.

— Это не очень трудно, сеньорита, вы скоро научитесь. И постарайтесь не злить моего мулата. Он очень зол на белых людей.

Хуан легко заметил, как испугалась сеньорита. Он ещё немного постоял рядом, поучая и давая советы, хота сам едва ли часто занимался этим делом.

Он уже собрался уходить, когда Габриэла подняла на него глаза, наполненные слезами, проговорила тихо:

— Когда вы пошлёте гонца к моему отцу, сеньор?

— Через несколько дней, сеньорита. Время может подождать.

— Боюсь, что я не смогу долго ждать, дон Хуан, — ещё тише прошептала девушка, и Хуану показалось, что она не так уж далека от истины. И всё же не подумал щадить её.

— Человек может многое вывести и вытерпеть, сеньорита. Вспомните, сколько терпят рабы, сколько они выносят. А вы ещё же вкусили их жизни…

— Что вы хотите этим сказать? — в её голосе слышался страх, ужас, и Хуану неожиданно стало жаль эту изнеженную тонкую девушку. Но так же неожиданно понял, что желания обладать ею больше у него нет.

— По-моему я уже говорил, что вы должны полностью испытать все тяготы рабской жизни, сеньорита. В этом цель, основная цель вашего похищения.

— Боже! Смилуйся, пощади!

— Молитесь, сеньорита! Бог добр, может он и отвратит от вас ваши горести.

— Умоляю, поспешите с гонцом, сеньор! Всё, что угодно, но только поспешите!

— С этим обратитесь к мулату. Он, возможно, послушает вас, — и Хуан многозначительно усмехнулся.

Габриэла метнула в него ненавистный взгляд, тут же испугалась своего порыва, ожидая пощёчины. Ничего, однако, не последовало. Хуан не был похож на отвратительного мулата, от одного вида которого она содрогалась от ужаса.

Хуан ушёл, его не мучили угрызения совести, мало волновали страхи и переживания этой девицы. Но отступать он не намерен. И всё же решил завтра же предложить написать дону Рожерио письмо с просьбой выдать выкуп и всё, что будут требовать похитители.

Хуан усмехнулся, вспоминая злобный взгляд Габриэлы. Это его забавляло.

Исполняя распоряжение Хуана, мулат Алесио со злорадной ухмылкой повёл пленников в пещеру.

Те не осмелились спрашивать, вид их говорил весьма красноречиво, что у них на душе очень плохо. Страх так и выпирал из них, особенно из сеньориты, которая старалась идти подальше от мулата.

— Вот, мои пташки, ваше место на ночь, — осклабился Алесио, радушно разведя руки, предлагая осмотреть помещение. — Извольте ваши ножки, сеньор.

Атилио не совсем понял, чего от него требуют. Алесио извлёк из сумки тонкую цепь с обручами. И тогда испанец вдруг забеспокоился.

— Что ты задумал? Посадить на цепь нас? Нас, благородных идальго?!

— Думаешь, это так трудно, амиго? — с издёвкой спросил мулат. — Ведь вы не одного идальго держите на цепи, только вам кажется, что это не те дворяне, что вы. А у наших племён тоже были знатные люди, и они теперь трудятся на ваших плантациях. Так почему же и вам не вкусить этого, милые мои детки? Ну-ка давай твою благородную ножку, сеньор!

Атилио сильно толкнул мулата ногой, замахнулся кулаком, но тот увернулся и его кулак с звонким хрястом обрушился на губы и нос испанца. Тот сильно покачнулся, но не упал. Кровь закапала из носа.

— Успокоился, благородный? Ногу! Давай ногу!

Атилио зло брыкнулся и тут же получил ногой в пах, что согнуло его тело, а цепкие длинные пальцы мулата схватили за горло, сдавили и бросили на щебёнку.

— Лежи тихо, мальчик! Сеньорита, — обернулся мулат к девушке, — утрите сопли своему женишку. И успокойте, ха!

Габриэла в страхе сжалась у стенки. Её глаза бегали, выхватывая из полумрака жуткие картины. Она дрожала, но глаза были сухими.

Мулат быстро одел на ногу Атилио браслет, закрутил болт, проверил его и укрепил конец цепи в вбитый уже штырь. Покачал штырь, хмыкнул довольно.

— Сеньорита, прошу ножку! — Наглая ухмылка заставила Габриэлу передёрнуться от ужаса и отвращения.

Она не шевельнулась. И тогда мулат с гоготом схватил саму Габриэлу в объятия, жадными руками облапил, в то время как Габриэла визжала и вырывалась. Но силы были неравны. Она быстро сдалась, обессиленно тяжело дышала. Алесио неторопливо делал своё дело с цепью и браслетом.

— Вот теперь вы не убежите! Это уж точно! Сидите, голубки, здесь до утра. Ага, наш сердобольный хозяин просил передать тебе, сеньорита, попону от твоего же коня, — он бросил свёрток в ноги Габриэлы.

— Пока, кролики! До завтра! Спите хорошо, крепко, а то завтра будете плохо работать, и я вынужден буду вас наказать. Спокойной ночи, сеньоры!

Он ушёл, а Габриэла и Атилио ещё долго не могли успокоиться.

— Господи! Атилио, придумай же что-нибудь! — голос Габриэлы выдавал в ней крайнюю степень отчаяния. — Я с ума сойду скоро! Хоть бы скорей письмо отослать отцу!

— А я-то с какой стати всё это терплю, Габи? За что мне такое наказание? Боже, когда же закончится наш кошмар?!

— Лучше подумай, как нам сбежать, чем ныть и молить Господа. Тут он не поможет! Думай, Атилио! Думай!

— Сожалею, Габи, но вряд ли тут можно что-то придумать. Выхода у нас с тобой нет. Только ждать выкупа и то…

— Что? Ты сомневаешься, что… — Она тоже не закончила, охваченная сомнениями и страхом. — Но что они задумали? К чему они держат нас тут? Не может быть, чтобы только ради выкупа. Хуан говорил, что выполняет чей-то заказ. Значит, кто-то хочет отомстить нам, или что-то ещё, чего я не знаю!

— Я заметил, что этот Хуан как-то благоволит к тебе, Габи. Спроси его, он должен тебе ответить. Я чувствую, что так и получится. Спросишь?

— Не думаю, что он соизволит ответить. Он тоже чем-то сильно недоволен. Узнать бы. Правда он намекнул, что скоро даст возможность написать письмо отцу. Я сейчас только о нём и думаю. Скорей бы!

После сиесты, которая не распространялась на белых рабов, Хуан познал в шалаш Габриэлу. Там уже стоял крохотный столик, грубо связанный из нечисто оструганных жердей.

— Сеньорита, я обещал, что скоро вам представится возможность написать письмо отцу. Я готов это обещание выполнять. Садитесь за стол. Вот бумага, чернила, перья. Можете поправить их сами. У нас для этого нет навыка, сами понимаете… Вы готовы?

— Да, — в растерянности, прошептала девушка. — Спасибо.

— Вы забыли сказать «сеньор», — усмехнулся юноша. — Вы ведь рабыня, не забывайте этого, сеньорита. Хочу пояснить, что должно быть в письме, хотя в основном вы вольны писать, что угодно. Но одно должно быть обязательно. В нём должно быть требование передать треть вашего состояния на имя Эсмеральды Фонтес. Без этого письмо не будет иметь никакой силы. Ну и другие мелочи. Например, не трогать посланца с письмом. Его мы ещё не нашли, и он может ничего не знать о наших отношениях. И напомните папеньке, что для убедительности, мы можем поедать ему ваш отрубленный пальчик. Мы так и сделаем, если ответ не будет положительным. И так до тех нор, пока ответ нас не удовлетворит, сеньорита.

Габриэла застыла с изумлением, ужасом и отчаянием в глазах. Она инстинктивно посмотрела на пальцы рук и слёзы градом потекли по лицу.

— И вы это сделаете?! — Она прошептала едва слышно, но Хуан всё же услышал, помолчал и ответил наигранно спокойно и безразлично:

— А как вы полагаете, отец ваш выполнит наши требования? Я не вижу другого способа заставить его подчиниться.

— Кто эта Эсмеральда… я забыла фамилию, сеньор?

— Фонтес, сеньорита. Пока это не имеет значения. Вы поняли задачу? Тогда не буду вам мешать, а то ещё и дону Атилио необходимо писать. Старайтесь писать убедительнее, сеньорита.

Хуан вышел из шалаша с чувством усталости и горечи на душе. Затея с рабством нравилась ему всё меньше, хотя он не собирался отходить от задуманного. Вид сеньориты сильно его пугал. Возник страх, что она не выдержит испытания и всё полетит к чертям собачьим.

Два часа спустя он зашёл в шалаш. Габриэла сидела с бледным лицом и о чём-то сосредоточенно думала.

— Письмо готово, сеньорита? — спросил он буднично.

Она молча протянула ему лист, исписанный крупным нечётким почерком ребёнка, редко практикующегося в этом ремесле. Он внутренне усмехнулся, поняв, что она недалеко ушла от него в грамоте.

Хуан намеренно делал вид, что читает лист вверх ногами, незаметно поглядывая на презрительное выражение лица девицы. Та попалась на удочку, а Хуан даже шевелил губами и был напряжён.

— Я плохо понимаю ваш почерк, сеньорита. Надеюсь, вы всё учли из мною говорённого? Иначе вам понадобится ещё месяц лишнего времени. Ведь до вашей усадьбы не менее десяти дней пути, а ещё нужно гонца найти. Так что рассчитывать можно только недели на три.

— Я всё написала, что вы просили, сеньор, — тихо ответила девушка с видимой усталостью. Хуан понимал её, вспомнив, как сам уставал над листом бумаги, потел, сопел и после двух часов такой работы был почти полностью истерзан и измочален.

— Хорошо, сеньорита. Теперь письмо дона Атилио — и можно отправлять гонца. Спасибо, сеньорита. Можете продолжать прерванную работу. До ночи ещё весьма далеко.

Девушка ушла, а Хуан перевернул лист и принялся потеть, силясь разобрать каракули Габриэлы. Он справлялся плохо. Вздохнул, потянулся и пошёл искать Ариаса. Тот довольно сносно прочитал послание, потом ещё раз уже быстро. Заметил с удивлением:

— Знаешь, ничего такого, к чему можно было бы придраться, видно, ты здорово её напугал, Хуанито. Или это Алесио постарался. Кстати, этот мулат не в состоянии больше терпеть с этой девкой. Что ты на это скажешь? Или для себя сберечь охота?

— Уже нет. Пусть делает, что хочет, но без того, чтобы она сбрендила или ещё хуже, померла. Ты понял? Тогда помрёт и этот ублюдок.

Ариас скорчил понимающую гримасу, согласно кивнул и отдал лист Хуану.

— Кого пошлём в усадьбу?

— Лало, думаю. Он молчун, местный, и легко сможет объяснить, как оказался на такой роли. Мы с тобой ему всё растолкуем и хорошо заплатим. Вот только и от Атилио нужно подобное письмо. Сколько от него мы можем запросить?

— Тысяч десять, думаю, будет достаточно. Как ты считаешь, Хуан?

— Пусть будет по-твоему, Ар. Столько же с дона Рожерио — и можем сматываться подальше от этого острова.

— С такими деньгами мы это можем себе позволить, — и Ариас с довольной улыбкой вышел, пообещав прислать Атилио.

Усадив испанца за стол, Хуан и ему предложил написать письмо, требуя за свободу десять тысяч золотых песо. Тот удивлённо поднял глаза, спросил с усилием и страхом:

— Сеньор, мои родители не в состоянии столько заплатить!

— Сколько же они в состоянии?

— Самое большее вдвое меньше, и то при наличии времени, сеньор. Мы совсем не так богаты, как отец Габриэлы.

— Тогда вы вернётесь домой без стольких пальцев, сколько недоплатите за свою свободу. Нам не составит труда лишить вас всех пальцев, дон Атилио. Алесио будет рад позабавиться, не так ли?

Лицо испанца побелело. Он долго не мог вымолвить слово, потом проговорил хрипло, растерянно:

— Я, конечно, напишу, но возымеет ли это результат? Отец просто не сможет собрать столько денег. Лучше мне лишиться жизни, сеньор, чем оставлять родных без гроша и прозябать весь век в нищете. Тогда и писать нет смысла.

Голос дона Атилио с каждым словом становился всю тише. Хуан видел, что испанец в отчаянном положении, готов на самые крайние меры. Он заставил Хуана задуматься, а потом проговорил решительно:

— Пишите то, что я требую, а там посмотрим, что получится. Мы и так сильно рискуем с вами. Того и гляди появятся ваши ищейки. Кстати, хотите остаться живыми — не вздумайте подавать сигналы, если чужие люди будут здесь.

Хуан многозначительно посмотрел на испанца, указал на лист бумаги.

— Через час приду. Письмо должно быть готово.

Вечером Хуан с Ариасом долго беседовали с Лало. Метис внимательно слушал, кивал головой и под конец спросил:

— Мне торопиться возвращаться, сеньоры?

— Да, Лало, — ответил Хуан. — Мы хотели бы побыстрее. Нам не стоит тянуть. Слишком долго может быть опасно. Вот тебе на дорогу пятнадцать реалов. Можешь заехать к себе в деревню, но не задерживайся там. Сменишь мула — и в дорогу.

На рассвете Лало ускакал по тропе, а Хуан проследил, как последние камушки скатывались с тропы, по которой метис вёл мула, таща его изо всех сил.

Алесио даже подпрыгнул, узнав, что хозяин дал добро на его с испанкой игру. Губы растянулись в радостней крокодильей усмешке, и он воскликнул:

— У меня ещё ни разу не было белей женщины! А эта не просто белая, а сеньорита! Боги ко мне должно быть благосклонны, Ар! Мне необходимо поставить и свечки в церкви, и принести большую жертву старым моим богам! Я так и сделаю!

— Учти, Ал, что хозяин требует быть осторожным, нежным и не повредить сеньорите. Это главное условие. Мы не можем потерять её в тот момент, когда дело уже на мази. К тому же и тебе будет слишком накладно, если что произойдёт с сеньоритой.

— Учту, Ар, и буду самым нежным любовником! Я пошёл, друг, и я тебя не забуду! — мулат помчался куда-то с возбуждённым и радостным видом.

Он торопил белых рабов побыстрее втиснуться в пещеру. В руках нёс толстый конский потник и чистую попону. В пещере он нервно посадил рабов на цепь.

— Сеньорита, я принёс тебе потник. Тебе будет теперь хорошо спать. И ещё хочу угостить тебя кусочком мяса. Мы зарезали сегодня козла. Вот прошу отведать. Молока можешь пить сколько хочешь.

Габриэла с подозрением посмотрела в сияющее лицо мулата. Спросила с дрожью в голосе:

— С чего это ты так раздобрился? Что это значит?

— Очень многое, сеньорита! — осклабился Алесио, подвинулся ближе и положил свою большую руку на её, узкую тонкую, грязную.

— Что е тобой?! — отдёрнула она руку и спрятала за спину. — Уйди!

— Нет, дорогая моя! Сегодня я не отойду. Сегодня мой праздник, сеньорита!

Габриэла не на шутку испугалась. А Алесио, уже достаточно распалённый близостью лакомства, больше не мог держать себя в узде. Он обнял девушку, привлёк в себе, залез губами ей в шею, что вызвало такое бурное отвращение у девушки, что она забилась, закричала с визгом и воплями.

Но Алесио уже закусил удила. Он жадно шарил по телу Габриэлы, силы которой быстро таяли. Она стонала, вопила, но сопротивление становилось всё слабей и слабей.

Мулату, казалось, нравилось такое поведение девушки, и он не ослабевал натиск своих ласк, что больше не позволяли ему контролировать себя. Он в это время мог вполне сойти за рвущего жертву зверя, изголодавшегося и жаждущего насыщения свежим мясом.

Наконец она зарыдала, обессилела, и мулат хоть и с трудом, но овладел ею.

— Ничего особенного, — с видимым разочарованием проговорил он, отвалившись немного в сторону. Повернулся к Атилио, смотрящего на эту сцену с расширенными, не то от ужаса, не то от любопытства, глазами. — Нет, сеньор, ничего особенного. Уверяю тебя. Я ожидал большего, а… — мулат махнул рукой, небрежно прикрыл её ноги обрывками платья, вздохнул.

Габриэла лежала с закрытыми глазами, судорожно всхлипывала, не в силах вымолвить слово. А мулат, оглядев её, проговорил равнодушно:

— Сеньорита, не плачь! Это когда-нибудь всё равно должно было произойти. Однако ты была девственница, но это не повышает твоей ценности. У меня были женщины во много раз лучше. Успокойся, мы ещё позабавимся с тобой, и я пойду. Посмотришь, это не так плохо, как тебе кажется.

Она открыла глаза, блеснула ими остро, непримиримо и жестоко. Он заметил её всплеск, усмехнулся и полез к ней.

Утром Габриэла отказалась выйти из пещеры. Мулат удивился, довольно ласково уговаривал её. Атилио уже ушёл, а Габриэла всё упиралась и не хотела подчиняться. И Алесио улыбнулся.

— Я понял, крошка! Мы сейчас исправим мою оплошность!

Мулат с похотливой улыбкой на отвратительном лице, уверенно обнял девушку, но тут же она вцепилась ногтями ему в лицо и с остервенением стала царапать, визжа при этом, словно от наслаждения.

Мулат вырвался из её ногтей, отёр лицо, посмотрел на ладони, проговорил свирепо, едва сдерживая рвущееся наружу безумие:

— Сучка! Ты что делаешь? Паскуда белая! — И сильно ударил ладонью по лицу, от чего Габриэла отлетела к стене и сжалась, всхлипывая.

Он старательно вытирал лицо, потом схватил Габриэлу за волосы, рванул, поставил на ноги и поволок к выходу из пещеры. Она тащилась по щебёнке, вопила что-то, чего мулат даже не слушал.

Вся исцарапанная, в крови, она наконец встала, прошипев змеёй:

— Ты поплатишься за всё, скотина! Я жить не буду, но отомщу тебе, гадина!

Мулат хохотнул, но в этом можно было заметить попытку скрыть вдруг зародившийся страх. И он проговорил очень тихо и очень серьёзно:

— В таком случае мне выгоднее прикончить тебя, маленькая сучка! Но происходить такое будет медленно и очень больно, белая стерва! И посмотрим, у кого получится быстрее и лучше! Иди работать, рабыня! — он так толкнул её в спину, что Габриэла тут же оказалась на земле, добавив ещё одну царапину на ноге.

Испуг исказил лицо Габриэлы. Она поспешила встать, и пошла, прихрамывая, оглядываясь и шепча страшные проклятья.

Ближе к концу дня, Хуан увидел Габриэлу и удивился её ужасному виду:

— Что произошло с сеньоритой? Платье почти исчезло, всё в пятнах крови!

— Жизнь рабыни, сеньор! Во всей красе, как видите!

В лице было смертельное озлобление, непокорность и решимость что-то предпринять. Хуан это заметил и охота поговорить тут же пропала. Он лишь проследил, как тяжело она шла, неся большое ведро с молоком к шалашам.

Юноша грустно усмехнулся, подумал, что бы сказала сеньора Корнелия, увидев эту аристократку в её теперешнем положении.

Лало довольно быстро доехал до деревни. Его встретили немногословно, понимая, что болтать он не охоч, и не в его интересах заниматься этим делом. Элеутерио лишь глаза расширил, когда увидел на ладони племянника горку серебра.

— Этак ты, Лало, скоро станешь самым богатым человеком в деревне! Как тебе удалось такое?

— Дела, дядя, — коротко ответил юноша, и добавил: — Тороплюсь. Заеду домой, отдам деньги и поем. На отдых времени нет.

Староста удивился ещё больше, и червь зависти зашевелился в его загрубелой душе крестьянина.

В ночь Лало не поехал, мать уговорила переночевать, а отец обещал отличного мула, сильного, быстрого и выносливого.

— И не беспокойся, сын, — молвил отец, выслушав рассказ Лало и просьбу говорить лишь то, что необходимо для его дела, если кто-то поинтересуется.

Парнишка метис легко нашёл усадьбу дона Рожерио. Тот, сильно изменившийся от горя, постаревший и осунувшийся, встретил метиса недоверчиво. Но услышав, что он от дочери, радушно провёл в гостиную, усадил в кресло, приказал подать вино, фрукты, закуску, о которой этот дикий юноша даже не подозревал. Он молча протянул письмо и принялся утолять голод и жажду.

Старик долго читал и перечитывал письмо. Глаза наполнились слезами. Протянул лист сыну, пришедшему узнать новости. И, пока тот читал, спросил метиса довольно строго:

— Как она выглядит, парень?

— Сеньор, я ничего про это не знаю. Я никого не видел, простите. Они захватили меня прямо на пастбище и пригрозили всеми карами моим родным, если я не отвезу вам этот лист, как они сказали, от вашей дочери.

— Где твоя деревня? — спросил дон Рассио, бросив лист на стол и побелев лицом.

Метис подробно пояснил, назвал хозяина, но такого даже дон Рожерио не мог вспомнить.

— А откуда эти люди появились?

— Не могу сказать, сеньор. Они показались с двух сторон, когда были шагах в сорока, сеньор. Я так испугался! Грозили уничтожить весь мой скот!

— Да, это похоже на правду, — горестно вздохнул дон Рожерио. — Но они требуют чёрт знает что! Треть состояния или двадцать пять тысяч песо! И кто эта сеньора Эсмеральда Фонтес? Я никого не знаю с такой фамилией.

— Всё невероятно странно, — произнёс дон Рассио. — й такая большая сумма! Это неспроста, папа. Что делать?

Старый дон Рожерио посмотрел в бесстрастное лицо метиса, спросил неуверенно:

— Ты будешь ждать ответа?

— Приказано, сеньор, на обратном пути получить его.

— А куда тебе ещё ехать? — встрепенулся Рассио.

— На усадьбу сеньора де Бонилья, сеньоры.

— Значит, и Атилио с Габриэлой, папа! — и, повернувшись обратно к метису, сказал:

— Это по другую сторону города, парень. Ты бывал в городе?

— Нет, сеньор, никогда.

Рассио подробно рассказал, как найти асиенду дона де Бонильи, посмотрел на отца, спросил его:

— Это убьёт сеньора де Бонилья, папа! И где ему взять деньги для выкупа? И вообще, что всё это значит? Почему именно с нами такое произошло?

— Тут все упирается в эту таинственную сеньору Фонтес. Хорошо бы её найти. Тогда многое бы встало на свои места. Всё было бы объяснимо, сын!

— Я немедленно еду с этим метисом к Бонилья, отен! Вместе мы, возможно, додумаемся до истины. И поищу вокруг эту сеньору. И в город загляну. Порасспрошу знающих людей. Может, что и выясню. А вы тут подумайте, как вызволить несчастных из неволи. Пусть и губернатор пораскинет мозгами и солдат подкинет, ведь это его подданные попали в беду к преступникам!

Дон Рожерио повернулся к метису.

— Что за люди к тебе приходили? Белые?

— Три мулата, сеньор. Обыкновенные мулаты.

— Странно мне всё это, сын, — в растерянности проговорил дон Рожерио.

— И не говорите, папа! Кому мы понадобились? — дон Рассио подозрительно глянул на отца. — Ладно, у меня будет ещё время подумать, как и вам. Надо собираться в город.

Он посмотрел на усталого метиса. Тот доел и допил всё угощение, ждал, что будет дальше. А дон Рассио спросил юношу:

— Ты когда-нибудь раньше видел этих людей?

— Нет, сеньор.

— Они тебе сказали, что в письме?

— Только то, что это от дочери дона Рожерио, сеньор. И рассказали, как я могу найти вашу усадьбу, сеньоры.

— Значит, они хорошо нас знают, папа. Пораскинем мозгами. Может, что-то и вспомним. Слишком сложно для простых мулатов. Тут должен стоять белый человек, й не просто белый, а ещё знающий такое, что даёт ему надежду на успех, против нашего рода, папа! Вот что меня больше всего беспокоит. Кто это может быть, попытайтесь вспомнить, папа!

— Кроме бабки Корнелии я не могу никого заподозрить ни в чём, сын.

— А что бабка Корнелия? Она многое знает? Она может использовать свои знания против нас? — И опять дон Рассио с возросшим интересом посмотрел на отца.

Старик сильно занервничал. Он покраснел, что было признаком нездоровья. Сын это знал и тут же посоветовал не волноваться. Но дон Рожерио всё же проговорил растерянно:

— Скорей всего именно от бабки Корнелии может исходить угроза, сын!

— Что она может знать такого, папа?

— Я не уверен, но я боюсь, что Корнелия может на старости лет воспользоваться чем-то, чтобы отомстить мне, сын! От неё можно ждать всего!

— Но сеньора Эсмеральда Фонтес? Она тут при чём? Кто она такая?

Дон Рожерио в растерянности развёл руками. Он этого не знал, и подумал, что много лет слишком легкомысленно относился к старухе. И теперь должен, обязан поведать сыну тайну старой Корнелии. Сразу решиться на это он не осмелился, решив подождать возвращениясына из поездки в город.

Они уехали, снабдив Лало двумя реалами на дорогу.

В городе дон Рассио посетил нескольких знакомых, губернатора, алькальда и начальника форта, с которым был немного знаком.

— Дон Рассио, — любезно говорил алькальд, развалясь в кресле в расстёгнутом мундире, — я охотно помогу вам людьми и скоро всё выясню. И вашу таинственную сеньору Фонтес мы вам представим на блюде.

— Буду вам премного благодарен, дон Амбросио, — воскликнул дон Рассио. Надеюсь, вы позволите мне участвовать в поисках этих преступников?

— Буду польщён, дон Рассио! Я вас извещу о начале поисков. Мы постараемся выделить нескольких надёжных людей, и вы можете даже возглавить их, всё ж морской офицер!

Дон Рассио был обнадёжен, настроение поднялось, а у губернатора и вовсе повеселел. Маленький губернатор был любезен, щедр на посулы и помощь, однако всё переложил на алькальда и его людей, пообещав всячески подталкивать поиски преступников и их наказание.

Тем временем Лало появился в усадьбе семьи де Бонилья. Ещё далеко не старый хозяин, услышав, что появился гонец от сына, разволновался, заторопился и тотчас привял метиса.

Письмо повергло отца в такое уныние и печаль, что он долго сидел под неотступным попечением супруги, не в силах вымолвить ни слова. Зато сеньора тут же принялась расспрашивать Лало, требовать дополнительных сведений. Но метис хорошо играл свою роль.

— Это наша погибель, дорогая Матильда! — наконец проговорил дон Эрнандо.

— Или гибель нашего дорогого Атилио! — взвизгнула в ужасе донья Матильда. — Мы должны что-то решить! Думай же, Эрнандо!

— Что тут придумаешь, Матильда? Я просто ума не приложу, где можно такие деньги найти! У кого можно занять, если вся наша усадьба не стоит столько! Боже! Откуда нам такая напасть? Ведь Атилио не хотел брака с дочерью дона Рожерио!

— Но это был бы очень выгодный брак, Эрнандо! Наш сын мог сильно поправить наши дела! Однако при таком госте нам не следует обсуждать… — Она повернула несколько одутловатое лицо к Лало: — Что мы должны сделать? Ответ дать немедленно, или можно подождать?

— Сеньора, я ничего не знаю об этом! Эти бандиты лишь пригрозили в случае невыполнения их поручения, уничтожить весь наш скот и, возможно, семью. Я очень боюсь их, сеньоры!

— Эрнандо, отпустим человека, а мы подумаем, что предпринять.

— Семья де Риосеко, наверное, уже занимается освобождением своей дочери! Я верно говорю, парень? — обратился дон Эрнандо к Лало.

— Мы вместе ехали сюда, сеньор. Он надеется в городе получить поддержку, и с помощью алькальда и губернатора разыскать пленников.

— Это может быть для наших детей опасно? — с надеждой спросила женщина. Лало пожал плечами, что означало полное неведенье в этих вопросах.

Его отпустили, но Лало не уходил, переминаясь с ноги на ногу. Сеньора с недоумением и сердито глянула на метиса.

— Простите, сеньора! Похитители обещали, что вы дадите мне два реала за труд доставить вам бумагу.

Женщина поджала губы, выражая недовольство, а дон Эрнандо торопливо порылся в тощем мешочке, протянул две монетки, заметив со вздохом:

— Теперь уж это не имеет значения, Матильда. Пусть берёт, он сделал дело и не наша вина, что так получилось.

Дон Рассио продолжал бегать по городу в поисках людей, готовых помочь в поисках пропавших сестры и её жениха. Они, как ни странно, находились. И отряд в десять человек уже готовился выступить в горы.

— Дон Рассио, вы договорились встретиться с тем метисом? — спросил алькальд после сиесты на следующий день.

— Сожалею, дон Амбросио, но я об этом не подумал. — Дон Рассио был не на шутку обескуражен и смущён.

— И названия той деревни вы, конечно, не знаете. А кто владелец её?

Молодой лейтенант потерянно развёл руками.

— Вот плоды молодости, сеньор, — строго молвил алькальд. — Она так мало думает, что поручать вам руководство отрядом мне сдаётся нецелесообразно.

— Я готов идти простым солдатом, дон Амбросио! Только поторопите с выходом в горы. Время не терпит.

— А вы не думали, что в этом случае похитители легко избавятся от заложников, узнай они о грозящей им опасности? — Дон Амбросио напряжённо смотрел на молодого лейтенанта.

— Неужели они посмеют решиться на это, сеньор?!

— А что им терять? Они желают получить выкуп. Это естественно. При обнаружении опасности, они скорей всего всё бросят и скроются в горах или на северном побережье. Трудно предположить, что они новички в таких делах.

— Так что же вы хотите мне предложить, сеньор?

— Прежде всего — найти сеньору Фонтес. И плясать от этого. Мы уже начали поиски, и надеюсь, мои люди скоро её найдут. Городок у нас маленький и поиски не затянутся. Уверен, что завтра мои люди мне всё доложат.

— Да, сеньор, вы, скорее всего правы, — озабоченно проговорил дон Рассио. — Лучше потерять день-два на этом, чем искать иголку в стоге сена.

— Слова зрелого мужа, дон Рассио! — дон Амбросио довольно усмехнулся.

Однако прошёл день, потом миновал другой, а люди алькальда ничего не могли разнюхать.

— Дон Амбросио, — молвил лейтенант оживлённо, с явной надеждой, — вам говорит о чём-нибудь имя сеньоры Корнелии? Очень старая сеньора.

— Гм! Кто ж её не знает? Известная колдунья. И её давно ждёт костёр инквизиции, да наш падре из собора горой стоит за неё. А что вы её вспомнили, лейтенант?

— Понимаете, сеньор, мой отец имел с нею что-то общее, и считает её вполне способной на нечто подобное, дон Амбросио.

Алькальд вопросительно и с явным интересом уставился на молодого дона Рассио. Глубокомысленно подумал, спросил, пытливо смотря на молодого человека:

— А что может её связывать с вашим отцом, дон Рассио? Вы что сами знаете об их отношениях?

— К сожалению, дон Амбросио, я ничего не знаю. Отец не соизволил мне поведать об этом. А матушку я побоялся тревожить. Она и так очень плоха.

— Понимаю, сеньор, — ответил алькальд и внутренне усмехнулся. Он вспомнил, как судачили в городе после очередного кутежа дона Рожерио, который в свои старческие годы не отказывал себе в удовольствии развлекаться в обществе молодых привлекательных сеньорит. — Ваша матушка и так была болезненной женщиной, а теперь… Однако мы проверим ваш намёк, сеньор. И я тотчас пошлю лучшего моего сыщика разнюхать про эту сеньору как можно больше и подробнее.

Донья Корнелия уже несколько дней находилась в подавленном состоянии. Её мучили кошмары по ночам, она мало и тревожно спала. И отлично понимала, что может значит такое состояние.

Дня за два до разговора дона Рассио с алькальдом, она вдруг заторопилась, собрала узелок с вещами Эсмеральды, заявив ей решительно:

— Мира, мы должны немедленно уйти из дома.

— Уйти? Зачем, бабушка? И куда же мы пойдём?

— Я знаю куда, внучка. Так надо.

Эсмеральда уже знала, что такое выражение лица бабушки не предвещает ничего хорошего. Спорить бесполезно.

И они, в наступившей темноте, неспешно ушли к побережью по дороге, что вилась среди холмов, иногда скрываясь в тоннелях из деревьев.

Идти пришлось недолго. Всего с милю за городом, и они свернули в сторону, куда вела тропинка, плохо обозначенная в такую ночь. А луна ещё не всходила.

— Бабушка, а тебе не страшно? — шептала девочка, когда они удалились от дороги. — Куда ведёт наша тропинка?

— Мы дойдём до ручья, перейдём его и попадём к одному негру, где ты поживёшь немного.

— К негру? А кто он такой? Он не страшный?

— Нет, Мира. Он добрый и позаботится о тебе. Ты поможешь ему с огородом и пчёлами. Полакомишься мёдом. Он готовит вкусный напиток из трав. У тебя будет собака и коза. Ты будешь довольна.

— Он что, один живёт?

— Один, Мира. Его освободили от рабства после того, как он покалечился.

— А что с ним, бабушка?

— У него одна нога не сгибается, и он ходит хромая и с трудом. Так что у тебя будет возможность помочь ему в доме.

— У него большой дом?

— Скоро увидишь, Мира. Не торопись. А вот и ручей. Смотри не оступись.

Они перешли шаткий мостик, углубились в чащу с её шорохами, таинственными криками ночных обитателей и тучами москитов.

Сквозь чащу вдруг блеснул огонёк.

— Уже пришли, Мира? Заметила огонёк?

— Ага, бабушка! Мне страшно! Вдруг на нас кто-нибудь нападёт!

— Здесь нами никто не поинтересуется, Мира. Это в городе могут напасть.

Они вышли на поляну, где горел костёр, а рядом чернела хижина без окон. У костра сгорбленно сидел человек, обмахивая себя веточкой с листьями.

— Сеньора Корнелия? — Поднял голову человек и посмотрел на пришедших.

— Я, Кумбо, — устало отозвалась старуха. — Вот привела тебе внучку. Ты с нею поживёшь маленько. Не против?

— Какой разговор, сеньора, — ответил негр, не встав с чурбака. — Буду только рад такой гостье. Тебя Мира зовут? Я уже слышал про тебя.

— Откуда ты мог это слышать? — удивилась девочка, с любопытством рассматривая старого негра.

— Мы с твоей бабушкой давно знакомы. Это она мне устроила этот земельный участок в четверть фанеги. и теперь я не раб и могу работать на себя. Лишь налог плачу, остальное — моё.

— Бабушка, почему ты никогда мне об этом не говорила? — девочка с некоторой обидой посмотрела на усталое лицо старухи, с бликами света от костра.

— Надобности не было, Мира. И ты об этом много не болтай. Поживёшь здесь неделю-две, и я верну тебя, коль захочешь.

Внучка настороженно глядела на старуху, спрашивать больше побоялась — лицо бабушки не предвещало ничего хорошего.

Лало торопил мула, подгоняя и так уже изрядно уставшего. Ему казалось, что погоня мчит по пятам, хотя и сознавал, что испанцы весьма медлительный народ и поднять их с места не так уж легко.

Мул чуть не падал, когда Лало добрался до деревни. Отец со страхом оглядел молчаливого сына, пересчитал реалы, покачал головой, с опаской глядя на изнурённого Лало.

— Лало, ты не слишком ли завяз в этом грязном деле? — спросил отец, отстранив мать, ринувшуюся обнять сыночка.

— Будешь говорить, что надо — и никто тебя не тронет, отец, — хмуро ответил парень. Помолчал и обстоятельно поведал и том, что надо говорить, коль белые будут спрашивать о нём. А под конец сказал решительно:

— Пусть Икути постоянно пасёт скот в соседней долине. Я туда обязательно приду, будто с охоты. — Повернулся к пятнадцатилетнему брату, многозначительно кивнул, мол мотай на ус и запоминай. — Завтра я уеду, аты, Икути, гони в ту долинку скот. Особо торопиться не стоит. И паси там, жди меня.

Мальчишка молча кивнул. Он, как и старший брат, не отличался говорливостью и охотно ушёл бы подальше от родительской опеки и беспрерывного труда на поле. А пасти скот ему нравилось, это было не так трудно.

Ещё до рассвета Лало с одним вьючным мулом выехал в долинуКоарами. В деревне все были понятливыми, трепать языками не приучены и можно было не сомневаться, что никто не проронит лишнего слова про Лало. Он добрался до долины довольно скоро.

Хуан поспешил расспросить метиса. Они уединились на берегу речки. Заходящее солнце ещё сильно припекало спины, Лало то и дело разбрызгивал воду руками и ногами, освежая разгорячённое тело.

— Сеньор, я слушал тех сеньоров и думал. Плохи дела.

— Почему плохи? Что ты слышал? — Хуан был взволнован, обеспокоен и не скрывал этого.

— Ответа они не дали. Молодой сеньор Рассио уехал в город за помощью к своим друзьям.

— Что он задумал, Лало?

— Искать долину и освобождать пленников, сеньор.

Хуан надолго задумался. Потом опять спросил:

— И у него получается? Или ты ничего не знаешь?

— Ничего, сеньор. Но они говорили о какой-то донье Корнелии. Они полагают, что она имеет к этому какое-то отношение. Так думаю, сеньор.

— Действительно плохи дела, Лало. Ну а дон Бонилья? Что у него?

— Он плачет, сеньор. Денег для выкупа у него нет. Может быть, половину собрал бы, но надеется, что дон Рассио успеет освободить его сына.

— Лало, — проговорил Хуан после долгого молчания, — похоже, что ты опять поедешь в усадьбу с письмом. Но пока хорошенько отдохни, подкрепись. Время у нас есть ещё. Завтра поговорим.

Хуан потом долго говорил с Ариасом, но ни к чему путному не пришли. Мулат лишь предложил без тени сомнения:

— С письмом теперь необходимо отправить и палец сеньориты, Хуан. Только так можно будет принудить их пойти на уступки.

Хуан отрицательно мотнул головой, однако отговаривать от такого злодейства не стал, только бросил любопытный взгляд на друга и неопределённо махнул рукой, словно говоря, что может поступать по-своему.

— Да ты не переживай, Хуан! Мы с Алесио сами провернём дело. Вроде ты тут и вовсе не при чём. А Алесио с удовольствием исполнит в лучшем виде.

Хуан опять ничего не ответил, грызясь угрызениями совести и жалостью.