Глаза Сатаны

Глава 6

Вскоре наши казаки узнали, что они располагаются с лагерем в долине реки Майн. На севере темнели волнистой линией невысокие горы, а по обеим берегам реки раскинулись города.

К Демиду с Ивасём пристал один офицер из пленных. Ему было лет за сорок. Он был сутуловат, худ, с серыми холодными глазами; волосы его были рыжеватые, а рыжие жёсткие усы стояли торчком. Бороду он брил.

Он очень скоро заинтересовался казаками. Стал подолгу расспрашивать об их землях. А узнав о Сечи, больше не оставлял их в покое, потом стал что-то записывать в потрёпанную тетрадь.

Ивась с интересом наблюдал за его занятием, пытался спрашивать, но это плохо ему удавалось. Но этот немец вдруг пояснил, что намерен подучить казаков языку.

— Надоел мне этот немец! — не раз возмущался Демид.

— Наоборот, Демид! Он нам может помочь, а потом и мы воспрянем. И так нам повезло с нашим планом. Слышал, что вёрст за пять есть лагерь, где содержатся солдаты. Спросить бы нашего немца про этот лагерь.

— Думаешь найти наших?

— Чем чёрт не шутит, Демид! А вдруг!

— Ты, я вижу, Ивась, с удовольствием болтаешь с немцем.

— И тебе советую. Гляди, как я уже управляюсь с их речью! Только и знаю, что тебя перетолмачиваю. А мог бы и сам уже научиться.

— Стар я для этого, Ивась. Занимайся этим ты.

— Нашёл старика! Ещё молодых за пояс заткнёшь, и не одного!

Немец же, его звали Фридрихом фон Грабенфельд, даже посодействовал для казаков такой же свободы, как и у офицеров.

— Демид, я добыл тебе дополнительной жратвы! — как-то прокричал Ивась, протягивая казаку булку и большой пучок разной зелени, где больше всего привлекали стрелы лука.

— Как тебе удалось добыть столько? — удивился Демид. — Я что-то не пойму, что это за зелень.

— Лопай, не спрашивай и не сомневайся! Немцы её трескают вовсю! Это я заработал. Дрова пилил и колол около кухни для офицеров. Дали.

Демид всё же не стал брыкаться. Ивась ему помог, хотя заверял, что уже поел.

С каждым днём Ивась пропадал всё дольше. Часто отправлялся на прогулки по берегу реки, до которой было версты две. Но потом Фриц потребовал к себе и Демида, пояснив, что тот много может поведать ему об обычаях и жизни в Сечи и вообще у казачества.

— На чёрта это ему сдалось? — удивлялся Демид.

— Кто ж его знает, Демид. Зато мы можем отлучаться из лагеря, знакомиться с местностью, много говорить. Я, правда, уже замучился, но зато полезно!

— Да, Ивась, я вижу, ты здорово насобачился в болтовне.

— Что ты, Демид! Чуть-чуть только начинаю. Если б не Фриц, я бы и половины не смог осилить. Здорово у него получается со мной.

— Я смотрю, здесь земли благодатные, — оглядывал Демид окрестности. — В этих землях полно виноградников. Вина, наверное, много.

— Достаточно, Демид. И пива, ещё больше.

— А куда это наши офицеры деваются? Их становится всё меньше.

— Фриц говорит, что их отпускают. Или за выкуп, или по знакомству. Здесь дворянские семьи в большинстве знакомы, хоть живут у разных вельмож. Вот и договариваются.

— А что ж наш Фриц?

— Я спрашивал. Говорит, что денег нет, а со знакомыми вельможами тоже не густо. И ещё говорит, что скорее всего наймётся к победителю.

— Про нас что говорит? Куда нас денут?

— Он незнаком с планами победителей, но говорит, что и нас могут опять брать в солдаты. Мы ведь никому не принадлежим и нас никто не выкупит.

— Опять в солдаты?! Ни за что! Лучше убегу, а там что будет!

— Тут я с тобой согласен, Демид! Думаю, что мы можем ещё покумекать. Попробую у нашего фрица попытать. Что он присоветует. Он много может в этом деле.

— Не подведёт? Не по душе мне все эти немцы, Ивась.

— Тут ничего не поделаешь, — согласился юноша. — Зато он мне обещал подарить свой нож. Ты видел его. Здорово, да?

— Нож — это хорошо, Ивасик. Но для побега этого мало.

— Лучше чем ничего, я думаю. Но послушаем, что скажет наш Фриц. Говорит, что ему могут обещать чин полковника.

— Нам-то что от этого? — Демид безразлично махнул рукой.

Прошло дня три-четыре, и Ивась доложил Демиду, что за города лежат по обоим берегам реки.

— Немного дальше эта река впадает в ещё бо́льшую реку. А та уже течёт до самого моря. И при этом уже в другой стране. Интересно!

— Мне другое интересно, Ивась! Мне б домой податься поскорей!

— А я что-то почти перестал об этом думать, Демид, — и Ивась застеснялся. — Так много интересного с нами произошло, что все памороки забило.

— Молодой! Мальчишка, того быстро и забыл. И жизнь у тебя без трудностей сейчас. Ешь, гуляешь, с немцем базикаешь, от работ нас отстранили. Чего ещё желать? А меня тоска гложет. С годами и ты это поймёшь, Ивасик.

Юноше стало не по себе от слов Демида. Он призадумался.

Вдруг через несколько дней Ивась заявил, что Фриц предлагает им присоединиться к нему.

— И куда же он навострился, Ивась? — Демид насторожился.

— Ты не согласился бы? — неуверенно спросил Ивась.

— Скажи хоть, что нас может ждать в тех землях, хлопец?

— Я не знаю, но Фриц говорит, что там можно хорошо заработать. Знаю только, что в тех землях идёт война. Гишпанцы всё никак не хотят тамошним землям дать свободу.

— А нам какого беса там надо? Пусть себе воюют.

— Ладно, я подробнее расспрошу Фрица, а то и сам почти ничего не знаю.

Но уже через день Фриц сам подсел к казакам.

— Меня посылают в Нидерланды, казаки. Не воевать, а с миссией от земель немецких. По религиозным делам. Вроде посольства. Хотел бы взять вас с собой в качестве охраны. Тут у меня почти нет верных людей, а вы никому не служите и это меня устраивает. Да и привык я к вам. Ещё многое хотелось бы записать про вашу страну. Больно интересно мне.

Ивась не всё понимал, Фриц доброжелательно пояснял, пока казаки не осознали суть.

— Это уже немного лучше, чем война, — проговорил Демид. — Если пораскинуть мозгами, то выходит, что нам лучше согласиться с этим полковником. А деньги нам будут платить?

— Будут, Демид, — ответил Ивась, переговорив с немцем. — Не очень много, а всё же будут. И оружие нам дадут, и одежду. Только ихнюю, не нашу.

— А нашей мы уже давно не видели, Ивась. — И он повернулся к немцу, закивал головой и проговорил: — Гут, гут, гер!

Немец улыбнулся тонкими губами, а Демид спросил юношу:

— Что за вера у них? Они не католики?

— Нет, Демид. У них теперь много вер. Они во многом отошли от католиков и я не могу разобраться, что у них происходит. Да оно мне и неинтересно. Дерутся и пусть себе. Лишь бы нас не трогали.

Наконец их освободили, одели во всё новое, непривычное, хотя они и так давно ходили в несносных немецких кафтанах и узких штанах с башмаками.

Две недели спустя казаки сопровождали миссию во главе с епископом и Фрицем на барже, сплавляющейся вниз по реке.

Майнц с его готическими шпилями церквей и соборов остались позади. В Рейн вошли осторожно, и пошли в высоких берегах, густо заселённых городками и деревнями. По холмам тянулись сплошные поля, виноградники и перелески. По реке сновали в обе стороны небольшие суда и лодки, гружёные и пустые. Многие из плывущих отдавали почтительные почести стягу епископа.

Потянулись крутые берега. Рыцарские замки величественно высились на крутых обрывистых холмах. Некоторые были так стары, что скорее походили на развалины.

В теснинах берегов, Рейн был стремителен. Баржа неслась довольно быстро. Проплывали городки, но места для них на этих берегах было мало, и они так и оставались крохотными, скорее похожие на деревни.

Ивась часто сетовал на отсутствие с ними их пропавших товарищей.

— Вот бы опять быть вместе! — не раз восклицал он, жалуясь Демиду.

— Молись чаще, упорнее, вдруг Господь снизойдёт до твоих просьб, Ивась.

Он так и делал, но пока ничего не происходило.

Фриц же обещал остановку в Бонне, где баржа должна была подождать известий из Кёльна. Что за известия, он не говорил, да казакам это не было интересно.

В этих крутых берегах баржа останавливалась на ночь в каком-нибудь городке, и лишь на рассвете опять трогались в путь. Казаки с любопытством присматривались к работам матросов, сами часто помогали им, и уже неплохо разбирались в названиях снастей и рангоутных деревьев.

— Завтра к вечеру должны ночевать в Бонне, — заметил Фриц. — Развлечёте себя, а то, я вижу, вы затосковали от безделья.

А казаки не так уж и бездельничали. Демид бросился основательно подучить Ивася стрельбе из мушкета и пистолета, но основное внимание уделял фехтованию.

Полковник, видя их усердие, иногда сам становился в позицию и несколько минут занимался с ними, но уже на шпагах. Здесь Демид был слаб, а Ивась охотно принимал уроки и скоро легко одолевал Демида.

Ночь выдалась тёмной. Ветер с запада принёс лёгкий туман, потом заморосил дождик, но скоро перестал. Где-то ближе к полуночи поднялся шум, вопль раненого подбросил людей на ноги. Все выскочили на палубу и тут же попали под удары каких-то бандитов, отчаянно бросившихся на выскакивающих людей. В этот вечер епископ и Фриц остались ночевать на барже, опасаясь католических выступлений. И вот теперь это произошло.

Фриц в одной рубашке до колеи, отбивался от бандитов, рвущихся во внутренние покои, где располагался епископ со своими приближенными.

Вопли, выстрели и звон оружии говорили, что нападавших было достаточно много. Но защитники уже сумели организоваться. Казаки умело отбивались, сделали по несколько выстрелов из огнестрельного оружия, а алебарды крушили головы и животы напавших.

Матросы тоже бросились на защиту своего судна. Скоро нападение ослабло, а потом и вовсе бандиты бросились наутёк. Но нескольких удалось захватить в плен, да и четверо раненых со стонами лежали на окровавленных досках.

— Прикончить всех! — со свирепым лицом орал Демид. Он был легко ранен, это его сильно злило, и сейчас он готов был отомстить всем, кто хоть немного имел к этому отношение.

Фриц не позволял этого.

— Надо дознаться, кто это и для чего совершили нападение. Прикончить мы всегда успеем.

Однако берег хранил спокойствие и лишь с любопытством выглядывали встревоженные жители, обсуждая страшное происшествие.

С причала отошли раньше времени. Рассвет застал баржу уже далеко от деревни.

Пленных собрали у фок-мачты. Фриц с любопытством разглядывал лица явно разбойного вида. Семь человек не питали иллюзий относительно своей участи. Они угрюмо смотрели на Фрица и остальных, кто не был занят работой.

Вдруг слабый голос произнёс на родном языке казаков:

— Батюшки, неужто это вы, мои друзья? Демид, Ивась!

Казаки вздрогнули, посмотрели внимательнее на одного из раненых и с трудом узнали в нём Омелько. Демид с Ивасём бросились к другу, присели на корточки, спросили чуть ли ни разом:

Неужто ты, Омелько? Откуда ты тут?

— Да вот, сбежал из плена. Промышляли тут с такими же, как я. Не повезло!

Омелько был ранен в голову, всё лицо было залито спёкшейся кровью, и узнать его было почти невозможно. С бледным осунувшейся лицом он смотрел на друзей растерянно, с жалостью.

— Лучше не спеши говорить, Омелько, — советовал Демид. — Тебе плохо, трудно, а после разговоров и вовсе сомлеешь. Молчи, потом всё поведаешь.

Подошёл ближе Фриц. С любопытством наблюдал за казаками, потом спросил, кивнув на раненого:

— Ваш? Тоже казак?

— Наш, наш! Друг наш! Тоже пленный, — Ивась просительно смотрел на полковника и продолжал тихо: — Сбежали они и собрались в шайку. Хотели пограбить нас, господин.

— Очень интересно! Ладно, посмотрим.

Он тут же занялся допросом разбойников. Те были вынуждены во всём признаться, просили пощады, однако сам епископ махнул рукой, что надо было понимать, как приговор.

Он лишь заметил, что доволен, что это не выступление католиков, чего так опасался.

Вешать разбойников на реях не осмелились, просто привязали камни к шеям и столкнули в воду. Тем дело и кончилось, если не считать, что Омелько по просьбе полковника помиловали, оставив тому жизнь. Казакам позволили оказать помощь раненому и друзья с благодарностью, с преданностью в глазах, принялись лечить друга, который уже едва мог шевелиться.

В Бонне Ивась не решился сойти на берег — боялся оставить Омелько одного. Демид с некоторыми остальными охранниками ушёл.

— Ты смотри, чтоб Омелько Богу душу не отдал. Плох он.

— Ничего с ним не случится, Демид. Он здоров, как бугай! Отлежится!

На счастье ночь и следующий день прошли спокойно. Пришли вести из Кёльна. Епископ и Фриц долго совещались в каюте. И после обеда приказали отваливать.

Река разлилась здесь широко. Горы отступили и течение успокоилось. Баржа медленно проплывала мимо деревень, городков и старинных замков. Но эти высились теперь отдельными громадами на невысоких холмах и не впечатляли, как прошлые.

— Что-то немцы мудрят, — молвил Ивась ранним вечером, когда баржа медленно тащилась всё дальше на запад.

— Что-нибудь слышал, Ивась?

— Мало. Но, думаю, что этот самый Кёльн хотят пройти ночью. Чего-то боятся. Наверное, осложнений с тамошними попами. У них тут постоянные драчки. Столько вер тут развелось! Ничего понять невозможно!

И действительно, через три дня баржа резко снизила скорость. Паруса с рей убрали, судно плыло по течению.

Только вечером растянули паруса, но к этому времени ветер поутих. И всё же баржа немного прибавила скорости. Мимо проплывали редкие огоньки, лодки и суда спешили пристать к берегу, а баржа продолжала двигаться дальше. Были потушены все огни, плыли в полной темноте.

Лоцман напряжённо всматривался в тёмные воды и берега, высматривая приметы по едва видимым признакам.

Демид уже спал, а Ивась продолжал посматривать на лоцмана, реку и Омелько, следя за его бодрствованием. У того сильно болела голова, спать был не в состоянии, и Ивась старался разговорами и рассказами отвлечь друга от страданий.

Вдруг на берегу появились огни. Их становилось всё больше. Баржа немного сдвинулась к правому берегу. Прошел капитан, следя, чтобы никто не зажёг огня. Все на судне прекратили громко разговаривать, команды отдавали тихо. Баржа затаилась.

На реку опустился туман. Пришлось последний парус убрать и отдаться одним лишь волнам и течению.

Час спустя последние огни большого города пропали в темноте и лёгком тумане. А ещё через час пристали к пристани какого-то городка и, поставив усиленную охрану, отправились спать.

Встречные ветры с запада сильно задерживали баржу. Гребцы очень часто выматывались, работая на вёслах. Работали и казаки. Лишь Омелько ещё не выздоровел и тихо бродил по палубе, с тоской поглядывая на проплывающие низкие берега.

Уже подходил к концу июль, когда баржа наконец стала на причале города Дуйсбурга. Здесь миссия должна была дожидаться донесений из Нидерландов.

Казаки получили по паре талеров и смогли сойти на берег. Демид настоял на том, чтобы и Омелько пошёл с ними.

— Чего тебе сидеть тут одному? — Демид был хмур, чем-то недоволен и общество друзей было ему необходимо. — Посмотрим, как немцы живут в этих сырых краях. Мне они не по душе.

Они уже свыклись с видом немецких городов, не обращали внимание на здания и храмы, их больше интересовало повеселее провести время, желательно в обществе доступных девиц.

Ивась волновался, представляя себе предстоящее удовольствие в кабаке. Перекладывал в кармане свои монетки, рассчитывая одну потратить на девку, вторую истратить на кабак.

Два дня спустя Фриц пригласил казаков на разговор.

— У меня к вам важное задание, казаки, — слегка скривил он губы в подобие усмешки. — Вы должны без лишних слов и любопытства сопроводить преподобного епископа в одно место и проследить, чтобы ему никто не мешал.

— Господин может на нас положиться, — значительно ответил Ивась. — Мы с готовностью выполним все ваши указания и требования, герр.

— Приготовьте оружие, но без мушкетов. Вечером отправитесь. Ваш раненый друг может уже работать?

— Омелько? Конечно, господин! Лишь позвольте оружие ему взять. Он не подведёт. Мы за него ручаемся, господин.

— Ждите вечера, казаки! И никому ни слова. Я на вас надеюсь.

Казаки переглянулись. Демид хмыкнул, произнёс с сомнением в голосе:

— Что это немцы задумали? И разве нет для этого своих стражей?

— Значит, своим не очень-то они доверяют. Считают нас более надёжными.

— Конечно, мы не так охотно болтаем с остальными. Особенно после того, как с нами Омелько. Видно тайна великая у этого попа.

Омелько был доволен поручением.

— Хоть дело будет! Задубел я тут со своей раной, будь она проклята! И саблю охота подержать в руке.

Уже в темноте они облачились в стальные нагрудники, сверху одели кафтаны, на ногах ботфорты с широкими отворотами голенищ. По пистолету за широкими поясами и шпаги на портупеях. В дополнение ко всему в ножнах на поясах висели тонкие кинжалы.

— Знатно нас вооружили! — воскликнул Омелько. — Хорошо, что у разбойничков мы орудовали шпагами. Видно дело опасное.

— Посмотрим, что нас ждёт, — мрачно ответил Демид.

Они сидели в тёмном помещении под палубой в ожидании часа. Фриц тихо зашёл, молча сделал знак рукой, в темноте это было трудно заметить. Казаки молча же поднялись и проследовали на палубу.

Тёмная длинная фигура епископа уже чернела у сходней. С ним был его неизменный слуга из священников. Никто не обмолвился ни словом. В молчании, стараясь не грохотать сапогами, пять теней спустились на пристань.

Слуга шествовал впереди. За ним епископ, замыкал шествие Омелько. По бокам шли Ивась с Демидом.

Было тихо, мрачно, таинственно. Однако путь оказался не долгим. Не прошло и четверти часа неторопливого хода, как слуга остановился у массивной двери большого дома. Глухие удары молотком гулко отдавались в квартале, как казалось казакам.

Дверь тихо приоткрылась. Тихие приглушенные голоса — и пришедшие проскользнули в тёмный зёв дома. Одна сальная свеча почти ничего не высвечивала. Тихий голос слуги бесцветно произнёс:

— Быть здесь. Молчать, ждать и быть готовыми к любым неожиданностям.

Он не ждал ответа, незаметно растворился в темноте. Тень епископа исчезла ещё раньше.

Казаки встревоженно топтались, боясь обменяться впечатлениями. В доме было тихо.

Томительное ожидание длилось не менее часа, прежде чем послышался шум. Появился слуга. Тихо проговорил, обращаясь к казакам:

— Выходите на улицу и осмотритесь. Всё должно быть спокойно.

Друзья молча, соблюдая тишину, вышли по одному в тёмную улицу. С обеих сторон улица была пустынной.

Вышел слуга с тусклым фонарём в руках. В том же порядке процессия потянулась к пристани. Шли быстро, словно спеша побыстрее оказаться подальше от таинственного дома.

Лишь в своём тёмном углу, друзья наконец смогли поговорить.

— Что за чудной поход? — спрашивал Омелько. — И так таинственно.

— По-моему, тут дело бабье, — с усмешкой молвил Ивась.

— Не может быть! Ведь епископ! — В голосе Демида прозвучало неподдельное возмущение и недоверие.

— И епископ мужик, Демид, — Ивась усмехнулся в темноте. — К тому же совсем не старый. Каких-то пятьдесят лет.

— Откуда у тебя такая уверенность, Ивась? — спросил Омелько.

— Когда епископ проходил мимо, меня обдало волной запаха дорогих духов. Раньше этого не чувствовалось. Был совсем другой запах.

— Вот так поп! — воскликнул Демид. — Кто бы мог подумать такое? Бес в ребро вонзился нашему попу!

— Не вздумай об этом болтать, Демид, — с опаской сказал Ивась. — Потому и выбрали нас, что мы не сболтнём лишнего. Лучше вовсе нам никогда не воспоминать об этом. С этим лучше не шутить.

Потом казаки ещё раз сопровождали епископа в тот дом. А уже после ухода из Дуйсбурга они получили по три талера в награду за хорошую, добросовестную службу, как им сказали.

Десять дней пути — и баржа пришвартовалась у причала города Нейменга. Это были уже Нидерланды. Рейн здесь был широк, разветвлялся на рукава и был близок к морю. Оно уже ощущалось ветрами, влажностью и частыми туманами и моросящими дождями.

Епископ тут же переехал в дом бургомистра в центре города. У дверей дома постоянно толклись стражники с мушкетами и алебардами.

Охрана епископа на барже была пока свободна и все разбрелись по городу в поисках удовольствий и развлечений.

— Глядите, тут большие корабли стоят, — указывал Ивась на реку. — Интересно бы поглядеть, что такое море. Демид, ты бывал в море, поведал бы, а?

— Что об том говорить? Много воды, большие волны и сильный ветер. И всюду соль. Вот и всё. Что там интересного?

— Всё ж мы такого никогда не видели с Омельком.

— А что, Ивась, ты узнай, долго мы тут будем околачиваться? — спросил юношу Омелько с хитрой усмешкой.

— Зачем? — повернулся к другу Ивась.

— А что! Если можно, то я бы не отказался от поездки к этому морю. Далеко оно хоть отсюда?

— А деньги? Думаешь, того, что у нас есть, хватит? Брось ты это, — и Иван неопределённо отмахнулся.

— Кто его знает, Ивась. Я бы попытался.

Ивась всё же стал расспрашивать бывалых матросов и местных жителей о пути к морю. И вскоре всё узнал. С тем и обратился к Омелько.

— Что, за три дня можно доплыть до моря? — воскликнул Омелько. — Это же совсем близко. А что с попом? Он долго намерен здесь обретаться?

— Этого никто не знает. Однако многие считают, что и за месяц не управиться им. Это и Фриц подтвердил, я интересовался у него.

— А не спрашивал разрешения на отлучку? Дней на десять.

— Думаешь отпустит? Вряд ли, Омелько.

— А что нам тут делать? Сидим без дела, и отлучиться нельзя? Спроси.

Фриц с удивлением уставился острыми глазами на Ивася, долго думал, а потом ответил решительно:

— Делать вам там нечего, казак Иоган. Вы можете понадобиться здесь в любое время. Возможно, скоро преподобный отец соизволит поехать в Амстердам. Тогда и вы там будете. Это и будет море, вернее его залив.

— Спасибо, господин, — поклонился Ивась и поспешил удалиться, боясь навлечь недовольство фон Грабенфельда.

Эта весть не очень обрадовала Омелько, а Демид заметил:

— Сидите себе и помалкивайте, а то вздумали побродить по чужим землям!

— Демид! Чего ты? Быть в таких странах, и не посмотреть их? — Ивась с возмущением уставился на казака, но тот лишь отмахнулся от юноши.

Прошло недели три и преподобный отец в самом деле собрался в Амстердам познакомиться с настроениями тамошних кальвинистов. Заодно воочию убедиться в силе сопротивлении испанским католикам. Баржа спешно приготовилась в плаванию.

Ивась тут же сообщил друзьям интересную весть.

— Плыть-то будем не по реке, а по каналу! До самого города! Будет, что посмотреть!

— Что там смотреть? — Демид лишь опустил концы усов ещё ниже.

— Только нам придётся вернуться по реке немного назад. По другому рукаву надо будет идти.

Однако вскоре преподобному отцу пришлось отказаться от своей баржи. В трюме образовалась течь, и её необходимо было заделать. Это требовало времени, и власти города предоставили в распоряжение епископа большую лодку, украшенную коврами и стягами, с одной мачтой и большим косым парусом.

В лодке было лишь два помещения. Их заняли преподобный отец и Фриц. Остальные могли располагаться, кто где найдёт место. А поскольку трюма в лодке не было, то приходилось трудно и неудобно.

— Зато на лодке мы быстрее дойдём до места, — заметил Ивась.

— Нам спешить некуда, — буркнул в ответ Демид. — Для нас это без надобности. Сиди себе и точи саблю.

Путешествие продлилось целую неделю. Гребцы дружно налегали на вёсла, ветер часто был попутным. И наконец они в городе. Он был весь пересечён каналами с бесчисленными мостами, перекинутыми через них.

В порту сгрудились корабли, где кипела бурная жизнь. Грузчики сновали по трапам туда и сюда с грузом на плечах. Катили сотни бочек, стояли откормленные большеногие лошади, запряжённые в огромные телеги.

— Вот это да! — восторгался Ивась видом огромного порта с его суетой и криками. Пахло морем, смолой, несло вонью корабельных внутренностей, а лес мачт в поперечинах рей рябил в глазах.

— Да! — согласился Омелько. — Такого я никак не мог себе представить. А моря вовсе и не видать. Где оно?

— Наверное, корабли заслоняют его, — отозвался Ивась с недоумением.

— А как же нам Его посмотреть? Для того и стремились к нему, — и Омелько обескураженно вертел головой.

— А тут, по-другому говорят, паны казаки, — заметил Ивась. — Я ничего не могу понять. Хотя иногда проскакивает похожее слово. Чудно это!

— Стало быть, тут другой народ живёт, — изрёк Демид. — Не немцы.

— Это точно, Демид. А жаль. Хотелось бы поговорить, разузнать всё. — Иван с сожалением оглядывался, глазея по сторонам.

— Оно тебе надо, Ивась? — отозвался Демид.

— Демид, что ты всё заладил? — Омелько недовольно посмотрел на друга. — Далеко не старик, а бухтишь, словно тебе лет восемьдесят.

Казак осуждающе посмотрел на Омелько.

— Не тебе меня учить, Омелько! Молод ещё!

Ивась сделал знак глазами, прося больше не злить Демида, но Омелько лишь недовольно скривился и отмахнулся.

Лодку оставили у причала, присматривать за ней поручили старшему матросу. Остальные, проводив преподобного отца в город, сами отправились искать ближайший кабак, искать себе места, где можно с интересом и приятно потратить деньги.

Ивась всё чаще стал задумываться над отношением к девушкам. Он уже заметил, что быстро забывает их, быстро охлаждается, а ещё они в ряде случаев просто раздражают его. Лишь первая, которая ублажала его, ещё оставалась в памяти. О ней было приятно вспомнить, помечтать.

Обратиться за советом с этим он стеснялся. Боялся, что его сочтут за слабака, и потому оставалось лишь пользоваться временной усладой, которая быстро приедалась, оставляя оскомину и неудовлетворённость.

Вот и теперь он с волнением ощущал потребностью в женском обществе, хотя знал, что это уже не будет занимать, интересовать или привлекать. И это жадное желание обладать и последующее быстрое пресыщение беспокоило и раздражало юношу.

Здешние девушки были ещё бесцветнее немецких, но перебирать было не из чего. Приходилось мириться с тем, что есть.

Он прислушивался к местному говору, уже различал знакомые слова, но понимать речь пока не получалось.

В подвалах, где ютились кабаки, было много матросов. Многие из других стран, их говор сильно отличался от местного и немецкого. Ивась присматривался и прислушивался, силясь вникать в их разговоры.

— Чую, что многие из матросов из дальних стран пришли, а ничего не могу узнать, расспросить. — Ивась опрокинул кружку с остатками пива и ударил ею по столешнице.

— Оно тебе надо? — мычал Демид, уже порядочно нагрузившись пивом и поглядывающий уже на девиц, готовых уловить малейший знак к сближению.

— Тебе не надо, а мне интересно. Омелько, тебе интересно?

— А как же! Это Демиду ничего не надо. Налился пивом, завалил девку, оно и хорошо. Мне и другое глянуть охота.

— Вот и я того же хочу, а Демид знай посмеивается да отнекивается, — и Ивась отвернулся, высматривая девку.

Они бездельничали все дни. Епископ всё совещался, то с церковниками, то с представителями местной знати и купечества. Он стремился побольше добыть денег для борьбы с католиками. А амстердамские купцы всё жмотничали, выторговывая для себя какие-то привилегии.

Вся эта мышиная возня проходила, минуя казаков. Они скучали. Денег у них было мало, а что без них сделаешь? Добыть было негде и приходилось целые дни шляться бесцельно по городу, глазеть на дома, каналы и людей, занятых собственными житейскими делами. Лишь получив очередной талер, они могли пойти в кабак и там развеять скуку и тоску.

И вдруг вся жизнь их неожиданным образом изменилась.

Друзья шатались по причалу, глазея на корабли и матросов в замызганных отрепьях. Настойчивый зов вначале не привлёк их внимание, но потом Ивась понял, что зовут их. Какой-то человек свешивался с поручней стоящего у причальной стенке корабля, и настойчиво приглашал их подняться на борт.

— Чего это он? — спросил Омелько. — Что ему нужно от нас?

— Хрен его знает! — буркнул Демид, но заинтересовался. Сказал неуверенно: — Подойдём, может ему нужна наша помощь?

— Кто его поймёт, — заметил Омелько, но не запротестовал. — Ивась сам в их болтовне ничего не смыслит, а о нас и говорить нечего.

Человек же продолжал звать, показывая на трап, перекинутый с борта на причал, где стояли два матроса и улыбались казакам.

— Ладно, пошли. Хоть глянем, как там на корабле, — настаивал Демид. — Мы ведь ещё не видели корабль изнутри. Наверное, интересно. Ивась, чего молчишь? Ты идёшь?

— Раз все идут, куда же мне от вас отставать? Иду. Поглядим, чего хочет этот моряк. Я его слов совсем не понимаю. — и Ивась шагнул к трапу.

Моряк сбежал к трапу по крутой лесенке, улыбаясь протягивал руки, и на плохом немецком говорил:

— Ходи, ходи, человеки! Выпьем, поговори! Очень рад, вы гость! Ходи!

Казаки неуверенно поднялись на борт. Человек с приветливой улыбкой повёл их осматривать судно. Указывал руками на то или другое, что-то говорил быстро, но понять его было невозможно. Ивась спросил:

— Мы ничего не понимаем, господин.

— Извинить, извинить, человек! Показать судно хотеть. Сюда!

Они прошли на полуют. Туда вела лесенка, сверху было хорошо видно, что делается в порту. Отсюда они наконец увидали море. Оно синело между лесом мачт и паутиной канатов.

Демид заторопился назад. Человек настойчиво приглашал гостей зайти в каюту. Это было интересно.

— Пошли, что ли? — спросил Демид у товарищей. — Вроде выпить обещает дать.

— А чего ж? Пошли, — охотно согласился Омелько.

Они спустились с полуюта, зашли в сумрачное помещение. Свет просачивался через окно в корме, задёрнутое грязной шторкой. Стол с несколькими бумагами на нём был неопрятен. Тут же стояла большая початая бутылка вина.

— Скоро, скоро быть кружка. Вино хорошо! Пить мало, мало! И домой!

Он достал из шкафчика кружки, разлил вино до краёв, поднял свою, проговорив с улыбкой:

— Знакомить пить я! — Он чокнулся с казаками.

Они улыбались, охотно пили, но вина было много, кружки были объёмистыми, пришлось передохнуть, а человек только пригублял, потом потянулся за бутылкой, вино его пролилось, и он с сожалением посмотрел на дно своей кружки.

— Жаль! Плохо быть! Пить! — сделал он знак и жест рукой, смущённо улыбаясь. — Нести много вино!

Он отошёл в угол, рылся в шкафу, казаки докончили вино, поставили кружки на стол, оглянулись.

Человек выставил на стол полную бутылку, откупорил её и разлил ещё.

— Нам хватит! — запротестовал Ивась, отстраняясь ладонью. — Пей сам, господин. Мы пошли домой. Спасибо за угощение и показ судна.

Человек продолжал уговаривать. Демид выпил немного, Омелько с Ивасём только пригубили. Ощутили тяжесть в ногах и голове. И человек, заметив это, пригласил сесть, придвинув табуреты.

— Ну и вино! — проговорил заплетающимся языком Демид. — Впервые так сморило.

Казаки присели, чувствуя опьянение и смертельную слабость и сонливость. Омелько ещё успел подумать, что они попали в ловушку, хотел подняться, уйти, но сил не хватило. Последние проблески сознания оставили его. Он даже не успел посмотреть на друзей, которые уже опустили головы на руки и крепко спали под довольной ухмылкой того коварного человека.