Город отравленных душ

14. Чукотурки

Заведующая родильным отделением окружной больницы Анна Павловна Ветошева, приняв очередные роды у молоденькой чукчанки, собрала весь коллектив в своем кабинете и торжественно провозгласила.

— И так, на свет появился сотый в нашем городе младенец, пока с неопределенной национальностью. Мама, как известно у него чукчанка, а отец турецкий рабочий, курд по национальности. Но мы их всех называем турками. Таким образом, мы с вами имеем сотого чукотурка. Не будем по этому важному и знаменательному поводу устраивать торжеств и шествий, но прошу вас, внимательно следить за развитием младенца, мальчика по половому признаку, тщательно записывать наблюдения в специальный журнал, который у вас есть, с тем, чтобы мы, как можно больше знали подробностей, фактов, и другой документальной информации, о зарождении новой национальности, а возможно, и нового, даже, этноса.

Что такое этнос, многие медсёстры, (это в основном, средних лет женщины, без какого-либо образования) не поняли, но уяснили главное, чукотурки находятся под особым наблюдением.

Ветошева не могла точно сказать хорошо это или нет, что в древнюю кровь чукчей и эскимосов вливается еще более древняя кровь турок, но понимала, что сама природа, обстоятельства проводят интересный, уникальный эксперимент.

Все младенцы, рожденные от чукчанок и турок, оказались очень жизнестойкими, крепкими, хорошо развитыми физически. Как показали наблюдения, никто из них ничем не болел, даже не простывал. Это говорит о мощной иммунной системе, заложенной в них. Века, соединенные в младенцах, могут противостоять современным болезням и разного рода напастям.

Важно еще было знать, какими они будут в интеллектуальном плане. Хотя уже теперь можно говорить, что чукотурки и в этом плане необычны. Рано начали различать цвета, прекрасно реагируют на обращение к ним, тянутся к игрушкам и внимательно рассматривают их.

Проведя летучку, Анна Петровна не вытерпела и пошла посмотреть, как мамаша первый раз начнет кормить своего младенца.

В просторной палате лежало три роженицы. Две молодые мамаши уже готовились к выписке, чукчанке Лизе предстояло пробыть тут чуть более недели.

Принесли младенца. Он не плакал, как обычно все плачут, побеспокоенные медсестрой. Лиза, крепкая, с узкими глазами, маленьким носом, восемнадцатилетняя девушка приподнялась, ей повыше под спину подложили подушку. Молодая мамаша протерла тугую, смуглую грудь, сцедила немного молока в стеклянную баночку, взяла младенца и легонько, осторожно поднесла к его рту тёмно-коричневый сосок груди. Младенец быстро схватил ртом сосок и стал двигать усиленно ртом.

— Вот это мамлюк! — восхищенно воскликнула Ветошева. — Ну, молодец! Ни то, что ваши капризули. — Добавила она, обращаясь к двум другим молодым мамашам. — Этот как волчонок за сиську схватился.

— Да, такому и нашего молока будет мало, — сказала одна из женщин.

Все рассмеялись.

Младенец смугл, волосяной пушек на голове темен, лоб высокий, носик утоплен, глаза черные, как августовская чукотская ночь. Всё прекрасно развито и гармонично.

— Идеальный ребенок, — восхищенно произнесла Ветошева. — Вот порода новая будет! Огонь!

Самодовольно улыбаясь, она направилась к выходу из палаты.

Войдя в свой кабинет, Анна Павловна, села за стол, подперла голову рукой и задумалась. Всякий раз, когда она думала о том, что присутствует при рождении новой национальности, слиянии народов, которые находятся в разных климатических зонах, социальных условиях жизни, имеющих разные религии, обычаи менталитет, ее наполняла чрезмерное ощущение историзма происходящего, важности ее собственной деятельности. Сто мальчиков и девочек (мальчиков 63, а остальные девочки), вскормленных грудью северянок, несут в себе плоть мусульман юга, жаркое дыхание Аравийского полуострова. Скрип полозьев нарт, влекомых собаками по снегу, которые слышали всю жизнь прадеды младенцев по материнской линии, слился со скрипом колес арб, которые волокут по пескам пустыни верблюды или волы, которые слышали прадеды по отцовской линии. Эпохи и оконечности континента слились в страстной ночи у Полярного круга, в смуглых объятиях тел, поцелуев сухих крупных губ.

Анна Павловна посмотрела на часы, которые висели на стене, напротив. Время близилось к концу рабочего времени. Она решила проведать первенца из чукотурков Олега Калянто. Молодая мама, уборщица в столовой строителей турецкой фирмы «Ямата Ятырым», забеременела полтора года назад, родила, и у нее растет крепкий мальчик…

Когда Ветошева вышла на улицу, пошел мелкий, но не холодный дождь. Анна Павловна пожалела, что не взяла с собой зонт. Но возвращаться не пожелала — плохая примета. Был конец августа, продолговатые хрупкие листочки на невысоких ветлах, что росли у больницы, начали желтеть. И трава сверху уже подернута коричневым цветом.

«Как быстро пролетело лето! — с горечью подумала она. — Не успеешь оглянуться, и придут зимние холода». Она не любила зиму, стужу, пурги. Родилась на юге, под Краснодаром, но всю жизнь, фактически, прожила на Севере. Рано вышла замуж (муж инженер и работал на прииске «Ленинградском»), вот и привез ее на Чукотку суженный. Долгое время жила в Шмидтовском районе, когда мужа не стало (умер от сердечного приступа), перебралась в Анадырь. На Шмидте в ту пору жилось совсем худо. В квартирах не было тепла, в магазинов продуктов, не выдавалась зарплата. Как опытного акушера ее сразу взяли и назначили заведующей родильным отделением. В ту пору в окружной больнице катастрофически не хватало специалистов. Их и сейчас не хватает, хотя много молодых медиков приехало работать по контракту из Омска.

На Анне Павловне простенькая курточка сиреневого цвета, белая вязаная шапочка. Выглядит она моложе своих лет. Худенькая, подтянутая, невысокого роста. В школе и в студенческие годы ее прозвали Кнопкой.

В будущем году она должна получить северную пенсию, но уезжать с Чукотки не собиралась. Единственная дочь заканчивала мединститут — нужно было помогать материально. Да и куда поедешь! На материке ни кола, ни двора. Родителей давно не стало, родственники продали их старую избу за бесценок и разделили между собой, полученные копейки. Она сама от всего отказалась. Муж в ту пору хорошо зарабатывал, надеялись, что смогут купить квартиру на материке, в одном из южных городов. Но вышло всё иначе. В 1992 году, когда деньги обесценились, обесценились и то, что было накоплено за годы работы на Севере. Так они и остались ни с чем. Ну, а когда мужа не стало, то надежда перебраться жить на материк вовсе исчезла.

Подопечная Виктория Калянто жила в однокомнатной квартире (городская мэрия молодой мамаше купила, когда появился малыш), за несколько кварталов от больницы. Виктория сильно пила, в нетрезвом состоянии зачала ребенка, пила во время беременности, да и теперь не обходится без рюмки. Она училась в педучилище, но со второго курса ее отчислили за пьянку. Болталась неприкаянной по городу, ночевала в притонах, мужских общагах, а когда появились в городе турецкие строители, стала пить и ночевать в их общежитии. Её пристроили уборщицей в столовой. Мужчины ее поили, и спали с ней по очереди. Так что конкретно от кого зачат ребенок, Виктория не знает. Говорит, что это коллективный чукотурк.

Но, ни смотря, ни на что мальчик рос здоровеньким, ладным, смышленым.

Анна Павловна перешла центральную улицу, преображенную этими же турецкими строителями, свернула на другую, ведущую к окраинной улице. Это и окраиной нельзя назвать, всего два квартала от центральной улицы. Просто далее шли гаражи и промышленные застройки — пивзавод, хлебокомбинат и многое другое.

Когда Анна Павловна поднялась на нужный этаж и подошла к нужной двери, та была слегка приоткрыта и из квартиры доносился плач ребенка.

Не постучавшись, вошла в квартиру.

— Заткнись, турецкий выблядок!

Услышала Анна Павловна раздраженный, хриплы голос, уже нетрезвой Виктории.

Она прошла в комнату. Разбросаны вещи, неубрана постель, накурено. На столе пустые бутылки из-под водки и пива.

— Ты чего это материшься! — сердитым тоном спросила Анна Павловна.

— Это вы Анна Павловна! — залебезила молодая мамаша. Она полулежала в кресле с сигаретой в зубах. Вскочила, выбросила недокуренную сигарету в открытую форточку, стала убирать разбросанные вещи.

— Да вы садитесь на стул. Я просто попугать его. Он же ползает, кругом, всё хватает, неугомонный, как все турки.

Виктория и боялась и уважала Анну Павловну. Когда ее хотели лишить материнства, именно она попросила повременить, дать ей исправительный срок. Потом из Канчалана, когда Виктория получила квартиру, переехала жить ее старшая сестра. Степенная, непьющая, хорошая девушка. Анна Павловна и ей помогла устроиться работать в больнице.

— Где сестра?

— Пошла за хлебом в магазин.

— С чего это ты выпила?

— Так, у знакомого вчера был день рождения, а сегодня он пришел с бутылкой к нам похмелиться.

— Ты пословицу знаешь?

— Это про свинью что ли?

— Вот именно.

Анна Павловна сняла куртку, положила ее на стул, подошла ближе к малышу, который с игрушками ковырялся в уголке. Протянула к нему руки. Малыш заулыбался, потянулся к женщине.

— Иди ко мне, иди. Вот он какой хорошенький! — беря мальчика на руки ласково говорила Анна Павловна. И уже у матери спросила: — Ни кашляет, ни сопливит?

— Да чё с ним будет! Турок одним словом.

Молодая мамаша была в затасканных, с серыми пятнами грязи джинсах, давно не стиранной темной майке, непричесанная. Чёрный короткий волос лоснился и видно, что она давно не мыла голову.

— Ты когда за собой следить начнешь? — напустилась на девушку Анна Павловна. — Симпатичная, и как дура неряшливая.

— Я только с работы. Сегодня, одним словом, три гектара полов вымыла. Эти турки наследили кругом вот и мыла. Домой пришла, а тут горячей воды нет. Этот долбанный пятый этаж — вода не доходит. Ночью, одним словом, только можно купаться.

— Когда его купали?

— Да почти каждый день купаем. Сестра, одним словом, за этим строго следит.

Мальчик, сидя на руках угыкал, улыбался, пытался дотянуться до сережек Анны Павловны, которые поблескивали в мочках ее ушей, ерзал, подпрыгивал.

— Вот живчик, вот неугомонный, — восхищенно говорила женщина. — Буйствует в нём южная кровь.

— Наша северная кровь тоже не халам-балям, если шары зальем! — с усмешкой произнесла Виктория. — Верно Олежек?

Она подскочила к сыну, пытаясь поцеловать. Разящий запах пота и перегара, привел Анну Павловну в ужас.

— Да не дыши ты на него! От тебя перегаром, как от паровоза…

— Он у нас привычный. Турок, одним словом!

Виктория сгребла со стола пустые бутылки и отнесла их на кухню. Вернулась с влажной тряпкой, протерла стол.

— Вот и порядок! Анна Павловна, а он уже начал ходить. — весело доложила Виктория.

— В семь месяцев? — удивилась та.

— Да! Вчера пришел знакомый с собакой, смотрим Олежек вцепился ручонкой за шерсть собаки и ходит с ней по квартире. Вот умора. Турок, одним словом.

— Молодец! Какой молодец!

Анна Павловна спустила на пол ребенка, взяла его за ручонки и повела по комнате. Мальчик, действительно, вышагивал довольно бодро и твердо.

В прихожей послышались шаги.

— Здравствуйте, Анна Павловна! — раздался оттуда молодой женский голос.

— Здравствуй Кира! Вернулась?

— Да! Продуктов кое-каких взяла. Нам аванс вчера выдали.

У Киры типичное лицо чукчанки — приплюснутое, с узкими щелочками глаз, смуглое, щекастое, большегубое. Сёстры не похожи друг на друга. И это понятно. У старшей Киры отец чукча, у Виктории — украинец, второй муж их матери-чукчанки…

Кира, оставив продукты на кухне, прошла в комнату.

— Давайте, я его подержу. Ну, иди сюда, мамлюк наш чукотский! — протягивая руки к ребенку, сказал Кира.

Анна Павловна передала ей мальчика.

— Пойдёмте, чай пить и Олежика покормим. Я ему с молочной кухни творожок принесла, кефирчик. Он ест у нас очень хорошо.

Прошли на кухню. Здесь было почище. Посуда вымыта, клеенка на столе протерта. Только электроплита запущена. Чёрные круги накипи вокруг комфорок.

— Я в нашем селе, в детском садике, пять лет проработала. Но такого смышленого, такого спокойного, крепкого, как Олежек не было, — продолжала рассказывать Кира.

Она села за стол, достала из сумки банку с творогом и банку с кефиром, положила в блюдце творогу и кефира, стала мешать всё. Мальчик стучал ручонками по столу, пытался дотянуться до блюдечка.

— Да успокойся, успокойся. Накормлю.

Анна Павловна внимательно наблюдала за ребенком. Взгляд у него целеустремленный, движения рук энергичные. И еще ее удивлял цвет кожи мальчика — медно-коричневый. Откуда он? Мать белотелая, с легкой смуглостью, турки тоже белотелые, а у мальчика, точно из глубин пробилась какая-то негритянская кровь и потому такой цвет кожи.

Покормив ребенка, Кира передала его матери.

— Отнеси и уложи спать — строго сказала она ей.

Когда Виктория унесла мальчика в комнату, Кира тихо сказала Анне Павловне.

— Устала я с ней. Прихожу утром с ночного дежурства, а у нее тут полон дом бичей. Пьют. Насилу разогнала их.

— Потерпи немного. Вот мальчик подрастет, в садик начнет ходить, в круглосуточный — легче будет. — успокоила девушку Анна Павловна.

— У нас ни отец, ни мать не пили. Ну, мой отец, он пастухом в тундре работал. Потом, когда отец помер, мать в поселок перебралась, с этим хохлом, вот ее отцом связалась и он и она пить стали. Вика в них. Хохляцкая кровь и сало любит, и выпить и ни кому из мужиков не отказывает.

— Потерпи, ты умница. Мальчика нужно воспитывать и вырастить. Я тут тебе талоны на молочную кухню, на следующий месяц принесла.

— Ой, спасибо! — обрадовалась Кира. — Молочка так нас выручает.

— Медсестра регулярно приходит к вам?

— Да, она молодец, даже помогает нам купать мальчика. Ну, так он купаться любит. Бултыхается, верещит… В воде кажется чёрным, будто негр. Откуда он такой? В Анадыре негров никогда не было.

— Природа! — многозначительно сказала Анна Павловна. — Она и не такое, бывает, выкидывает. Мне пора. Будь построже с ней! — женщина кивнула головой в сторону комнаты, где находилась Виктория.

— Да я и так, как милиционер с ней — строгая. — Надо вот убраться в комнате и спать лечь, а то после ночного дежурства…

— Мальчик ночью хорошо спит? — спросила Анна Павловна.

— Очень, даже не просыпается. Утром уже пипи просится. Такой умный ребёнок…

Попрощавшись с молодыми женщинами, Анна Павловна вышла на улицу.

После дождя было свежо и чисто. Пахло промытой травой. Она сочно зеленела на обочине дороги и клумбах. Небо еще в низких тучах, но уже кое-где пробивались лучи солнца. Они точно лучи прожектора упирались в землю. Над лиманом вознеслась дугообразная радуга. Она была слегка размытой, далекой и возвышенной. Дышалось легко, дышалось именно полной грудью.