Город отравленных душ

37. На весёлом коне

— Ты чего скрылся, кусок дерьма! Я только вернулся из Москвы. Мы на коне. — кричал в трубку радостно Бугров.

— На похоронном коне?

— Нет, на коне победы и веселья. Я за нашу победу уже пропустил хорошего коньячка. Говорю коротко. Говорю коротко, время вещания нам Москва сократила в пять раз, разрешила произвести радикальное сокращение кадров. Долбанные нацмены будут выходить с восьмью минутами только раз в неделю. Новости будут гнать. И на русском гнать будут только новости. Всех неугодных теперь вышвырнем вон. Этих мудаков горлопанов. Бюджет компании оставили на прошлом уровне. Смекаешь. Людей повыгоняем, а деньги останутся те же. Себе и премии и зарплату подкрутим вверх. Пусть сволота работает, а мы покайфуем. Телевидение я отстоял. Нукитин помог. Так что дары наши ему, возымели свой успех. Возвращайся, хватит трусливо прятаться.

— Я не прячусь, — вдруг осмелев, возразил Честнухин. — Ты хорошо знаешь, продашь меня, то я со всеми потрохами продам и тебя. Мы повязаны. Помни это.

— Да ладно! Хватит гнать волну! Нужно провернуть еще что-то. Москва везде всё сокращает. Вот-вот в народе начнутся волнения. Как на Украине смели Кучму, как в Грузии смели Шеварднадзе, так сметут скоро Путина. Нам надо еще крутануться и хорошо обеспечить свое будущее. Возвращайся. Можно продать двухэтажное здание Дома радио. Представляешь сколько загребем, — Бугров хрипло, смело рассмеялся. — Вот это будет дело! Потом рванем в кусты.

После звонка Бугрова, Честнухин почувствовал себя окрыленным. Будто он скакал по зеленому лугу на веселом розовом коне. Лихо скакал, и со стороны на него влюблено смотрели красивые молодые женщины. И легкий запах азиатской пыли из под копыт дурманил, пьянил их.

Честнухин достал из комода сумку и стал собирать вещи. Случайно глянул в зеркало и увидел свое лицо. Нос вытянулся, появилась горбинка, и подбородок значительно стал больше. Кожа на лице была какой-то оспянистой. Он с отчаянием подумал «как у Ющенко репаной». Но возвышенное состояние возобладало над минутным отчаянием. «Будут деньги, всё вылечу, даже молодость куплю себе. Вечную молодость», — подумал он.

Теперь не покидало Честнухина ощущение того, что он счастливый, везучий человек, что ему подвластно всё, он волен делать то, что пожелает. Он мог лишить кого угодно жизни, растоптать и унизить противника, подмять под себя начальника, заставить лечь в постель любую женщину. Он был всесилен, он ощущал в себе это и был горд этому.

С поспешностью и азартом хищника, преследующего добычу, Честнухин стал думать, что еще можно в компании продать и получить за это хорошие деньги. Вспомнил, что на складе есть еще несколько бухт нового кабеля. Загнать! Можно еще загнать здание фильмохранилища. Да и старые документальные телефильмы пустить в продажу. Плевать, что будут кричать, что история Чукотки распродается. Никому эта древность не нужна. Работа предстояла большая.

Честнухин вышел на улицу с сумкой в руке. Светило солнце, искрился снег. Снесённые когда-то дома, были присыпаны свежим снегом. Опустевший поселок напоминал умирающего человека, которому нет ни какого дела до происходящего в мире. По улице проносились машины. Все стремились через лиман, в большой город, туда, где ковались большие дела и большие деньги. По льду лимана струилась поземка. Белые снежные хвосты уносились к горизонту, к холодным просторам Берингова моря и Тихого океана.

Ждать пришлось недолго. Перед Честнухиным затормозила иномарка.

— Два стольника и будем в городе. — весело сказал молодой шофер, в приоткрытую дверцу.

— Три стольника, но прокатишь с ветерком, — так же весело в ответ хохотнул Честнухин.

— Годится, и с роскошной музыкой. Могу и девочку предложить, за дополнительные бабки.

— И это годится, но в свое время. — садясь на переднее мягкое сиденье ответил Честнухин. — Начальника спровадил?

— Ага, в отпуск полетел. Дурак, дураком, а такие бабки зашибает. Ну теперь и я покручусь. Потаскаю пассажиров через лиман в аэропорт. Бензина навалом. Машина новенькая, как зверь.

Шофёр был молод, красив и мечтал о высоких заработках.

— А девочки откуда? — спросил Честнухин.

— Приехали по контракту на заработки. Они непрочь и любовью промышлять. Чистые, здоровые. Кто в магазине, кто в администрации работает. С хатами.

— Это хорошо, значит профессионально обслужат.

— По высшему разряду. Всё начальство ныряет к ним.

— А со мной-то чего так откровенен?

— Я ж вас знаю, работал немного шаферов в вашей компании. Телевизионщиков на съемки возил.

— Это хорошо, что везде, в нужных местах есть свои люди.

Честнухин самодовольно откинулся на сиденье. Машина, словно птица, неслась в белом дыму поземки, по ровной, накатанной глади льда.

Честнухин улыбался.

Он был горд, он вновь был на коне, на коне удачи и богатства.