Город отравленных душ

25. Ещё один Тайный Совет

После отъезда Столбовой на материк, члены Совета по распространению загадочного дефицитного в наше время плода, не собирались в тесном кругу. Потребность в этом назрела, когда один из членов — Любовь Николаевна Лазатина почувствовала, что после съеденного кусочка загадочного плода, она сильно влюбилась в местного фотохудожника. Нет, она и прежде влюблялась, даже за пределами города и округа, скажем, в далеком Санкт-Петербурге, но то была скорее платоническая любовь, чем физиологическая.

«Плод, оказывается, выкристаллизирует физиологическую влюбленность», — решила Лазатина и надумала собрать еще одно заседание Тайного Совета. Да, в своих дневниковых записях именно с большой буквы Любовь Николаевна писала название сообщества, которое теперь, по воле судьбы, вернее после отъезда Столбовой, она возглавляла.

Был воскресный день, шел реденький снег. Календарная зима еще не пришла, но северный край давно схвачен холодом.

Сидели в большом, гулком читальном зале библиотеки. На стеллажах книги, в просветах, на стенах рисунки. Библиотека для юных читателей по времени уже была закрыта. За окном серые, северные жидкие сумерки. Снег кружится, как стриженные кусочки белых девичьих локонов. Так этот снег, в крайнем случае, представлялся художнику Мерунову, восседавшему в центре стола. Пили чай, ждали прихода Вершковой — руководителя самого крупного детского учреждения в городе.

Перекидывались мнениями о последних событиях в городе. Более всех возмущал факт резкого повышения стоимости молока, соков, мясных и других продуктов.

— Эти богатые хотят нас уморить, — изрек глубокомысленно художник Мерунов, встряхнув седой гривой на голове. — Мы, мужчины без молока обойдемся, без другого — нет, а вот каково деткам?

— Бес пошлости, Михаил Евсеевич, — вставила Лазатина. — То, другое для мужчин всегда найдется, а вот коровье молоко, действительно, для детей нужно. Как же без него мы воспитаем здоровое поколение?

— Нажива всем правит. А это большой грех! — с пугающей прямотой произнесла верующая работница литературного музея Тотке.

— Надо с этим бороться, но как — просто ума не приложу! — созналась, беспомощно лупая большими карими глазами Лазатина.

Никто ей не возразил, ни ответил — в дверях показалась, всеми ожидаемая, Вершкова.

— Мне недавно привиделось во сне поле нашего бытия, и над ним лик Абрамовича с рогами, — сказал художник. — Впечатлительная картина, но ее художественно трудно воссоздать, потому что пространство бытия пульсировало, как живое облачное сердце.

— Наливайте горячего чая и приступим к обсуждению перезревшего вопроса о распространении загадочного, очень дефицитного плода, — сказала Лазатина, вовсе проигнорировав вещий сон художника. — Кто, что может сказать по этому вопросу?

После небольшой паузы, Вершкова, чувствуя небольшую вину за опоздание, решила высказаться первой. — Я провела некоторое исследование и оно не в нашу, общечеловеческую пользу. Детки плод охотно поедают, наступает у них заметное просветление, даже интеллектуальный подскок. Но родители, в большинстве совеем, при поедании плода, реагируют мало и вяло. Возможно, что воздействие этого дива в них прорастет позже. Не могу на этот счет сказать точно.

— Как вы размножали плод? — спросила Лазатина.

— Мы с детками даже сажали семечки плода в горшок с черноземом, но всходов так и не получили. Возможно, что допустили агрономические ошибки, и плод не прорастал, — пояснила Вершкова.

— Как же появлялся у вас плод? — попросила уточнить Тотке.

— Спонтанно, по велению каких-то неведомых сил.

— Значит, этим процессом мы управлять не можем. Я тоже пришла к этому выводу и как биолог, и как общественный деятель. — сказала Лазатина. — Я сама съела плод, очень небольшую его часть, вернее маленький кусочек. Точнее, я проглотила просто, не разжевывая, боясь аллергии, маленький кусочек. Теперь во мне расцвели буйные сексуальные видения. Я бы хотела узнать, это во всех так или только во мне такие фантазии?

— Я тоже пробовала этот плод, тоже совсем немного и мне неприятен стал мой муж. Хотя я его никогда не любила. — призналась, даже не покраснев, Вершкова. — Без сомнения, но плод настраивает зрелых женщин на интимные связи по любви. Причём на законных основаниях.

— Как это? — не поняла Тотке.

— Очень просто, — пояснила Вершкова. — С нелюбимым мужем вам хочется развестись и сойтись в законном браке с любимым мужчиной.

— Так было всегда, — вставил художник Мерунов. — Потому и существуют разводы. Для того, чтобы развестись не нужно поглощать какой-то дефицитный плод.

— Малое уточнение, — сказала Лазатина. — Сколько теперь женщин, чтобы не разбивать семью, живут с постылыми мужьями? Огромное количество! Плод подталкивает к решительному поступку, причем на основе церковного брака.

— Да, мне тоже хочется с новым мужем обвенчаться в церкви, — добавила Вершкова. Глаза у нее светились, как у женщины, которая насытилась желанной мужской лаской.

— Мы должны видеть во всём общественное явление, — решив перевести разговор из частностей в общечеловеческое русло, заговорила Тотке. — Какую пользу принесет нашему городу появление загадочного плода. Вот в чём вопрос из вопросов.

— Этого никто не может просчитать, если бы мы сейчас вместо чая пили водку, — резюмировал художник.

— Без пошлостей Михаил Евсеевич. Если все женщины в городе будут влюбленными, то наступит эпоха нравственного расцвета в Анадыре. — патетично произнесла Лазатина. — А секс на почве выпивки мы все уже проходили, как время развитого социализма.

— Что мы можем констатировать, опираясь на некоторые конкретные данные, — глубоко анализируя ситуацию, начала говорить о происходящем в городе, верующая Тотке. — По моим наблюдениям, в городе происходит ломка нравов. Плод — это своего рода лакмусовая бумажка. Которая высвечивает суть людей, их кредо, их веру, их честность. Особенно плохо поддаются влиянию перемен приезжие-контрактники. А они-то теперь и делают нравственную погоду в Анадыре. Я сама видела, как некоторые начальники поглощали по целому плоду и ни какому воздействию не подвергались. Это хронические, нравственные уроды. Для них в жизни материальные блага превыше всего.

— Про наслаждения, пьянки, баб тоже не забудь, — вставил художник.

Несколько его знакомых девушек перестали наведываться к художнику, перебежали в лагерь приезжих контрактников.

— Только без пошлостей! — сердито одернула Мерунова Лазатина. — Продолжайте! Очень верные и целебные выводы.

— Вывод таков, что нравственного разложения в городе не остановить. На город обрушились огромные деньги. Сюда приехало много разлагающихся личностей, чтобы нагреть руки на этих деньгах. Их душевное гниение, как страшная инфекция распространяется и среди истинных северян. Надо детей спасать. Анадырь на пороге катастрофы.

— Может, мы выступим с обращением к Абрамовичу? — предложил художник.

— Нас не поймут, — строго отрезала Лазатина.

Какое-то время все молчали. Поглощали чай и молчали. Беспомощность пугала. Вседозволенность других и оскорбляла, и наполняла страхом. Все попытки хоть что-то изменить казались бесполезными. Решения не могло быть. Тупик был холодным, тёмным, безжизненным. В темноте этого тупика гарцевал разврат и вседозволенность.

— Нужно посоветоваться с Владыкой Диомидом, — посоветовала верующая Тотке. — Может он найдет какой-то выход.

— В этом есть соль, если отступить от религиозного фанатизма, — глубокомысленно изрек художник.

— Меня всё время стало тянуть в церковь, — созналась Лазатина, — Не грехи замаливать, а укрепиться в борьбе за нравственность.

— А мне страшно за детей. — почему-то шепотом произнесла Вершкова. — Бессмертие человека в детях. Эпоха лжи их погубит.

— Чего-то мы стали кликушествовать ни в ту степь! — бодро заявил Мерунов. — Эпоху гниения под финансовым гнетом не остановить. У одних всегда будет денег много, а у других их всегда будет мало. Таков закон жизни. Нам его не изменить.

— Нам не законы нужно менять, а веру в них, — сказала Тотке.

— Думаю, что нам нужно продолжать усилия по распространению загадочного светящегося плода и всячески пропагандировать здоровый образ жизни. — как бы подвела итог разговора Лазатина.

— Я всё-таки нарисую натюрморт с дефицитным плодом и освещу его в церкви. Может это позволит закрепить в истории наши усилия.

— Надо всем вместе сходить в церковь. Это поможет нам в борьбе за чистоту идеалов.

— Я с Тотке согласна, хотя как биолог могу сказать, что вера в Бога для меня всегда была проблемой, — призналась Лазатина.

— Я согласна с предложением о посещении церкви, Теперь модно ее посещать, — Вершкова поднялась из-за стола. — Я извиняюсь, но мне нужно зайти еще на службу, чтобы проверить, как там обстоят дела. Вчера нянечка заснула и оставила включенным электроприбор. Он замкнулся и мог быть пожар.

На Вершковой были тонкие, кожаные брюки в обтяжку. Её полные ляжки казались стальными.

«Очень сексуальная особа, — подумал художник. — Может попытаться написать ее портрет?»

Расходились с ощущением неудовлетворенности. Поговорить, поговорили, а что дальше? На данный вопрос пока ответа не было.

Лазатина тоже была разочарована результатами заседания Тайного Совета. Позже она напишет об этом в своем дневнике. Для себя она так и не уяснила: то, что в ней происходит, это любовное метание, есть результат плода или чистой биологии. Вершкова подтвердила, что и в ней эти перемены происходят, под воздействием плода. Но как плод воздействует на других женщин? Эпидемия разводов пока не захлестнула Анадырь. Значит воздействие плода не носит массового характера. Тут было над чем подумать, тут было что анализировать.