Город отравленных душ

23. Поиск потерянного смысла

Он хорошо выспался в полете и чувствовал себя бодро. Пробыв несколько часов в своем губернаторском кабинете, Абрамович, не пожелав ни с кем встречаться, ушел один в коттедж, в котором, всегда останавливался, прилетая на Чукотку.

Какой ласковый, солнечный, будто бархатный выдался день! С крыльца коттеджа были видны внизу причалы морского порта. Велась разгрузка какого-то судна. Мерно изгибали свои ажурные металлические шеи портальные краны, захватывали из трюма контейнер и вытаскивали его из чрева парохода на сушу. Разноцветные пеналы контейнеров устанавливали на грузовики и увозили из порта.

Высинились некогда сероватые воды лимана. Белые поля льдин, медленно, точно на параде плыли к югу, к горловине залива, к открытому морю. Скалистый, рыжий берег уже кое-где присыпан снегом. Такое ощущение, что в лощинах, кто-то прошел с ситом и мукой выбелил их. На мысу Обсервация видны серебристые столбы ветроэлектростанции. Десять ветрогенераторов, помахивая огромными лопастями, вырабатывали ток. Ветроэлектростанцию построили в первый год его губернаторства. Шумели, говорили, писали об этом много. Абрамович и прежде не читал о себе статей в газетах. Больно уж много в них неприятной неправды. Его изображали неким монстром, бездушным, готовым на всё ради денег олигархом. После трех лет губернаторства слухи и домыслы достигли невероятных размеров. Кто-то всесильный неустанно накачивал, раздувал вокруг него газетную, злую ауру. Поток негативных материалов почти во всех газетах страны особенно усилился после того, как он приобрел футбольный клуб в Англии. В отдельных статьях, как ему говорили, сквозила неприкрытая ненависть к нему. Его миллиарды озлобляли и настраивали против него людей. С этим приходилось мириться, как с тем, что не во время идут снегопады или дожди.

Хотел войти внутрь коттеджа, но тут раздался звонок по мобильному. Этот номер знала только его жена и еще несколько очень приближенных людей.

— Это я, — услышал он в трубку голос жены. — Ты где? Не разбудила тебя? Мы всей оравой были на прогулке. Великолепно! У нас благостная погода. Ты чего молчишь?

— Не могу открыть и рта, — не даёшь…

— Так ты спал, что ли?

— Нет, и не собираюсь. Пришёл из администрации. Чуть посидел на совещании, — скука…

— Опять оленеводы?

— Да, сельхозники. Пусть с ними Андрей занимается. Это у него хорошо получается. Стою, вот на крыльце, солнышко щетину пригревает, вода в лимане синяя и белые льдины и большой пароход у причала с алым корпусом.

— Красиво! Помню. Ой, еще попрошу, я говорила в прошлый раз тебе — наверное, забыл. В спальне. В тумбочке посмотри сережку. Помнишь, с подвесочками, золотая. Я точно ее там забыла. Тут всё обыскала. И в Москве всё обыскала.

— Хорошо! Но ты мне про нее не говорила. Год прошел, как ты тут была. Даже больше года. В августе, кажется?

— Да! В августе, когда рыба хорошо ловилась.

— Дети как?

— Отлично. Куда ты еще полетишь? В селе не будешь? Помнишь, ту девочку, чукчаночку, ну что мне куколку подарила. Свою любимую…

— Может, буду, еще не решил куда полечу…

— Подари ей взамен хорошую, большую куклу. Не забудь. Ребёнок обрадуется.

— Если не забуду…

— Скажи своим, кому-то, напомнят…

— Постараюсь. Поцелуй всех… Скоро буду…

— Мы приедем в Лондон тебя встречать. Может, пораньше поедем, походим еще по музеям.

— Хорошо, сегодня прекрасная слышимость.

— Это от того, что у нас отличное настроение. Целую.

— Обнимаю!

Спрятав мобильник в карман, Абрамович еще раз посмотрел на лиман, далекий берег, горы, синеющие у горизонта. Вершины сопок, как и лощины крутого берега, выбелены снегом. На фоне голубого, высокого неба, белые головки сопок кажутся праздничными, таинственными и недоступными. Почти пять лет назад, когда он впервые увидел эти сопки, они показались ему безжизненными, мрачными, несущими пугающий космизм. Теперь он ощущал и возвышенное, волнующее душу чувства, рассматривая бескрайний, лишь душой осязаемый, простор гор.

Задумавшись, Абрамович не заметил, как кто-то из охранников открыл замок входной двери коттеджа, оставив ее слегка приоткрытой.

Внутри было чисто, тепло, пахло жареной олениной. Где-то он сказал, что ему нравится чукотская оленина, теперь ему готовили ее в разных видах. Он не возражал, потому что на Чукотке бывал редко, да и не имел ничего против этого мяса.

На втором этаже коттеджа располагался его кабинет и комната отдыха.

И в кабинете было всё как в гостинице «холодно» убрано, и во всём угадывался легкий налет казенщины, и в грубоватой мебели, картинах на стене (в основном чукотские пейзажи), паласах на полу, коврах.

Он подумал, что ему давно уже надоела эта казенщина, большой бизнес и губернаторство.

Его приход вначале в депутатство Госдумы, а позже на пост губернатора Чукотки — это, отчасти, забава, игра молодости. Могу всё — решил и сделал.

Перепродавая различные фирмы, компании, Абрамович уже понимал, что из большого бизнеса уйти невозможно, как не уйдешь от предначертанной свыше судьбы. Миллиарды и их владельца превращали в своего раба. Многие тысячи людей были связаны с его бизнесом. Они стали богатыми, но так же были рабами компаний, заводов, его, Абрамовича, решений и указаний.

В Анадырь собирались направить представителей Счётной палаты РФ. В постановлении говорилось, что это будет плановая проверка, но губернатор знал, кто из всесильных мужей государства Российского стоит за этим. Обкладывают красными флажками, загоняют в угол. Поздно! Он успел большую часть своего состояния перевести в недвижимость, банки Англии. Теперь он там кумир и популярный богач. Там отношение к богатым другое — раболепное, а не презрительное, как в России. Вспомнил про сережку жены, прошел в спальню. Небольшая комната с двумя кроватями, с окном, выходящим на восток. Солнце огромным светлым пятном застыло на зеленом паласе. Перешагнув через пятно, он достиг трюмо и выдвинул ящик. Порылся в заколках, ленточках, тюбиках крема, флакончиках духов, и нашел искомое. Серёжка напоминала сердечко с крохотным брильянтом в центре, с двумя ниточками по бокам. Повертев сережку в руках, он положил ее в угол ящичка. Подумал, что нужно сережку не забыть и прихватить с собой, когда полетит в Москву.

Вернулся в кабинет, увидел на столе несколько адресованных ему писем. Открывать не стал — наверняка письма от просителей. Устал от них. Мир состоит из вечных, бесконечных просителей. Всем, всем, дай и только дай…

Они все почему-то считали, что мир ему подвластен, как волшебнику, как злому гению, как Богу. Нет, мир на самом деле управлял им самим. Мир всесилен и жесток. И чтобы самому не быть жестоким к просителям, Абрамович, не желал с ними встречаться. Он дал команду всем своим приближенным, чтобы всячески оберегали его от этих надоедливых просителей. Но наиболее настырные всё-таки прорывались сквозь кордоны охраны, помощников, секретарей и им приходилось уступать. Если прорвался — это значит, что помощь человеку особенно необходима. Таким он её всё-таки выделял. Нет, не за свой счет и не из собственного кармана — собственные деньги для него священны и неприкасаемы — из фондов благотворительных организаций.

В противовес нападкам со стороны российской прессы, его окружение пытается создать мощную волну поддержки в иностранной прессе. Абрамович не препятствовал привозу большого числа журналистов из-за рубежа. Он привозил их даже на собственном самолете. Другим доступа на борт его небольшого авиалайнера не было.

Теперь и журналистов возить на Чукотку ему надоело. Он тяготился своим губернаторством, как легкой простудой, как неприятной, оттягивающей плечи ношей. Избавился бы разом, но дал слово просидеть в кресле «начальника Чукотки» до конца своего пятилетнего срока. По сути он округом уже не управлял. Всё решалось именем и усилиями его заместителя Андрея Городулова. И тот устал от власти и Севера. Жаловался неоднократно, но Абрамович не позволял вице-губернатору расслабляться. Ключевые посты в руководстве округа так же занимали приближенные ему люди. Поток денег, который проходил через финансовые органы Чукотки был немалым, потому и должны всё контролировать свои, надежные люди.

Он не боялся организуемых проверок и угроз со стороны высшего руководства страны. За финансовые нарушения будут отвечать другие. Сам Абрамович был далек от денег, не прикасался к ним, не считал и не связывался с ними.

Он знал, как разворовывались государственные средства при бывшем губернаторе, видимо, разворовываются они и теперь. Найти в России честного чиновника невозможно, как в придорожной пыли золотой самородок. Слишком сильна и распространена эта инфекция — воровство и взяточничество. Вскормленные чиновники молоком государственных денег, жесткой кабалой вышестоящих начальников, всегда будут слепо подчиняться старшему по должности, тихой сапой воровать и покрывать друг друга. Этот мир изменить нельзя, как состав воздуха на планете. Изменишь — погибнешь. Порок у чиновников закрепились на генном уровне.

Внизу, на первом этаже коттеджа, послышались голоса людей, смех, шаги.

Видимо пришли журналисты, которые прилетели из Москвы, чтобы познакомиться с тем, как идут дела на Чукотке. Ем у не хотелось спускаться к ним. «Эти бездарные писаки за деньги очернят родную мать и воспоют сатану», — с издевкой и отвращением подумал он.

Встал из-за стола, хотел уж было пройти в гостиную, вниз, но тут почувствовал резкий запах пыли, точно он находился в пустыне. Ему показалось, что по кабинету пронеслось легкое дуновение. Движение застоявшегося воздуха было и неожиданным и тревожным, вернее настораживающим. «Может, где-то включили вентилятор?» — подумал он.

Но тут губернатор увидел в дверях кабинета девочку лет пяти в легком желтеньком платьице. Чёрный жесткий короткий волос, белый бант на макушке, смуглое лицо с приплюснутым носом, маленькие. Как бы прищуренные глаза.

— Это я Катя. Это мне вы должны привезти большую куклу. Но мне ее не надо. Она дорогая. Вы лучше дайте денег моей подруге Алле. У нее болит сердце и ей должны сделать операцию в Москве. — сказала членораздельно, совершенно без акцента девочка.

— Как ты прошла сюда? — спросил Абрамович, всё ещё не веря, что видит девочку и говорит с ней.

— Я прилетела. Прилетела, как пуночка. И я хочу вам подарить вот это.

Девочка вытянула руку, и на ладони лежал большой, алый, светящийся плод. Теперь в кабинете запахло арбузом.

Он подумал, что в детстве почему-то невероятно сильно любил арбузы, но их ему покупали крайне редко.

— Кто тебе дал такой красивый апельсин? — спросил он у девочки.

— Это вовсе не апельсин. Это такое, что я и сама не знаю, — сказала девочка.

На лице ее застыла ни то улыбка, ни то озорное непонимание отчего ж так непонятлив стоящий перед ней губернатор.

— Тебя кто-то попросил передать это мне?

— Нет, я сама это сделала. А теперь я уйду, потому что меня потом будут ругать.

— Кто тебя будет ругать? — спросил он.

— Есть такие люди, которые всех всегда ругают.

— Я, к счастью, не такой.

— У тебя много денег, но они пахнут пылью. — сказала девочка и почему-то весело рассмеялась.

«Может это вовсе не девочка, а Маленький принц из книги Экзюпери?» — подумал он.

— До свидания. Если вы попробуете этот плод, то обязательно дадите денег, чтобы Алле сделали операцию.

Девочка повернулась и вышла из кабинета. Дверь была притворена. Опять пахло застоявшимся спертым воздухом и диванной кожей. «Куда ж девалась пыль, вернее ее запах?»

Ни какого плода нигде не было.

Губернатор направился к выходу из кабинета, решив, что это всё ему померещилось.

Но это ему вовсе не померещилось. Я мог бы подтвердить сие и растолковать, вернее всё объяснить. Катя, действительно, прилетела из далекого села Конергино. Вернее сказать, что прилетел ее образ, сама же девочка находилась в селе. Особых усилий не надо, чтобы в пространстве, на огромные расстояния переместить тот или иной образ. Это даже не игра воображения, а галлюцинация, искусственно вызванное видение. Так легче запомнить человеку образ того, с кем ему нужно соприкасаться, так легче усвоить, понять характер этого человека. Зрительная память особенно хорошо развита в людях — остаток былого природного дара.

Я совсем недавно осознал, что могу перемещать в пространстве видения. Главное — это правильно и во время воздействовать на психику того человека, которому желаешь навязать свое видение.

Я стоял на набережной, чуть в сторонке от губернаторского коттеджа, обнесенного изгородью из проволоки. Усилием воли, я смог увидеть всё, что происходит в этом здании. Когда Абрамович, находясь на крыльце коттеджа, разговаривал с женой по телефону, и та попросила его отвезти куклу девочке Кате, мне сразу захотелось в сознании губернатора закрепить образ этой чукчаночки. Вначале не мог этого сделать, потому что Абрамович ни как не мог вспомнить кто она. Отдельные кадрики, стертые, бледные проносились в его сознании. Я всё-таки сумел распознать образ Кати, осмыслив, как бы дорисовав его.

И он спроецировался в сознании губернатора. Конечно, одежду я сам дорисовал. Белое платьице, бант на головке, жесткий темный волос, приплюснутое, восточного типа лицо, — это не фантазия, а подбор типичного, неотделимого от характерного того или иного народа.

Со стороны я хорошо видел всех сидящих за обеденным столом. Он хорошо был сервирован хрусталем и дорогой посудой. Журналисты пили красное и белое вино, губернатор ел салаты, и плов из оленины. Ел он мало, на вопросы отвечал не с большой охотой. Журналисты шутили, говорили Абрамовичу комплементы, восхищались всем сделанным и в городе и в местах, где они уже побывали.

Он отпивал газированную воду из фужера и не замечал, что среди яблок и мандаринов лежали светящиеся, алые, загадочные плоды. Потом он всё-таки заметил их. Он протянул руку к тарелки и взял один из плодов. Поразило Абрамовича то, что плод был необычно легкий и теплый, точно его подогрели. Сквозь алую тонкую кожуру были видные золотистые ровные, похожие на капельку воды зёрна. «Как всё идеально в этом плоде!» — с восхищением подумал он. Он хотел надкусить плод, но всё существо его противилось разрушать невиданную красоту плода, даже прикосновением к нему ртом.

Абрамович положил назад загадочный плод, решив, что непременно, позже, когда разойдутся гости, расспросит у кого-нибудь, что это за плод. Он давно остерегался употреблять в пищу неизвестные продукты. Не то чтобы боялся отравиться — берёг здоровье. Деньги любят сильных и с крепким здоровьем людей.

Журналисты активно поедали всё, что выставлялось на стол. Крепкие волосатые, с щетинами, под самого хозяина стола, парни. Перекидывались мнениями об увиденном. Они только что вернулись с экскурсии по городу. Хвалили, говорили комплементы губернатору. Он устал и от комплементов.

— Роман Аркадьевич, говорят, что группу спортсменов вскоре повезут в Англию? — спросил собкор «Огонька».

— Повезут, ближе к весне. Это не проблема.

— Регулярно такое будет?

— Возможно.

— А не накладно?

— Накладно, но будем делать.

— Мы слетаем еще куда-то?

— Слетаем. Сейчас сообщат где какая погода, чтобы нам не застрять.

— Вы тоже?

— Мы тоже…

Все за столом засмеялись.

Абрамович встал, отодвинул чуть в сторону стул, на котором сидел.

— Мне нужно еще немного поработать, — сказал он, изобразив на лице начальственную озабоченность. — Вы кушайте.

Он бросил, как бы прощальный, обиженный взгляд на светящийся загадочный плод, вышел из-за стола и направился вновь на второй этаж, в свой кабинет.

Я видел всё это. Подумал, что этот молодой губернатор отменный актер. Кажется простым, доступным, но внутри холоден и жёсток, как наждачная бумага. Не трись, не ласкайся о его внутреннюю суть иначе сотрешь до крови кожу, не говоря о душе.

Я чуть не рассмеялся. Увидев с каким еще большим энтузиазмом журналисты навалились на дорогой закусон и спиртное. Слаб человек, желудок и похоть правит его поступками и мыслями.

Что удержало его от вкушения загадочного плода?

В мире соблазнов для него еда не главное?

Возможно, что он более никогда не увидит этот плод. А вот несколько журналистов плод отведали. Произойдут ли и с ними глубинные нравственные перемены. Я давно заметил, что души сильно погрязшие в грехах, трудно возвращаются в лоно чистоты.

Абрамович вошел в кабинет, и вздрогнул он внезапного сильного звонка телефона на столе.

Поднял трубку. Спокойный молодой голос спросил:

— Роман Аркадьевич?

— Да!

— С вами будет говорить Владимир Владимирович.

И тут же спокойный голос президента.

— Здравствуй, Роман Аркадьевич!

— Здравствуйте, Владимир Владимирович!

— Когда будешь в Москве?

— Планирую вылететь через два дня.

— Хорошо, свяжись с командующим Дальневосточного военного округа, и помоги ему в отношении территорий и материально. Это важно.

— Хорошо! — отрапортовал Абрамович.

— Будем усиливать военную группировку у тебя, на твоей территории. До свидания!

В трубке мягко щелкнуло, и она. Как бы омертвела от тишины в собственном нутре.

Впервые президент позвонил ему на Чукотку. Что в этом звонке? Перемена отношений? Что-то другое?