Графоманка

Глава 29

Глава 29

Просыпаться было лень. В целом, такое утреннее настроение не было для Новодворской исключением. Нежелание покидать постель после бурной ночи у неё возникало и прежде, но никогда поводом для этого не был мужчина. Который рубил дрова под окнами, судя по звуку. Приятному такому. Что-то в нём было одушевлённое, как стук сердца, что-то от простой и честной жизни. Тюк да тюк. А потом слышно было, как катятся деревяшки.

Она подсмотрела из-за занавески. Граф с голым торсом, но в штанах, необходимых по технике безопасности, ставил полено одним ударом раскалывал надвое, потом вторым и третьим завершал подход. Брал следующее. Топор, дающий плюс пять уровней к обаянию, радостно звякал по чурке, просил добавки. А она смотрела на воплощение надежд всей женской части русского народа и придумывала новые и новые синонимы к словосочетанию «каменная стена».

Прежде чем уснуть ночью, они ещё немного поиграли. Новодворская узнала паспортные данные Глеба Гордеевича. В ноябре ему стукнет сорок четыре. Никогда не был женат. Детей нет. По крайней мере, он об этом не знает. Есть судимость. Погашенная. Любит собак.

Граф же, вместо правдивых ответов, удостоился одной арии и двух коротких романсов в его микрофон. Последний осуществлялся уже в полусне. Хотелось надеяться, что она в этот ответственный момент не болтала всякую чушь, потому что за ней водилось такое бессознательное поведение.

Оказалось, что стука топора уже пару минут не слышно. Граф вытер предплечьем потный лоб, повернулся и посмотрел на Леру.

Будто знал, что подглядывает. Лера отпрянула, очень глупо. Надо было помахать в ответ. Или нет. Обойдётся.

Блин, как стыдно! Бабуль, не смотри, не надо…

Одежды нигде не было. Ни в спальне, ни в гостиной, ни в ванной комнате. Лера подцепила с кровати клетчатый кашемировый плед с кисточками и пошлепала на кухню пить. Жажда была, как на утро после той бутылки розового Анжуйского. Пока решалась пуститься на поиски хотя бы растворимого кофе, пришёл Граф со связкой дров и щепок. Подмигнул пошло, как дембель испорченной им школьнице. И проследовал к печи.

- Гл.. Глеб, а ты не знаешь, где моя одежда? - спросила Лера, все ещё не решаясь осознать, что она попала. Как мышь в мышеловку.

- Знаю, - невозмутимо признался Граф, заполняя дровницу. - Но не скажу.

- Как это?

Он поднялся. То ли штаны отряхнул. То ли руки вытер о брюки - пойди разберись в этих графских манерах. Как там у них принято желать доброго утра? Потому что этот аристократ бесцеремонно проник под плед. Подхватил интонирующую возмущением Леру под ягодицы, усадил на стол. Плед свалился на пол.

- Тёплая такая… чистая, - процедил он, расстёгивая ширинку. - А я потный и голодный. Но в душ не пойду.

Бабуля, не смотри…

Говорят (она где-то читала, в каком-то научном издании!) что количество смазки, выделяемой самкой перед спариванием, является показателем степени влечения к конкретному самцу. Если Граф тоже читал эту статью, то стесняться больше нечего.

- Очень приятно осознавать, что до меня ты ни для кого так не текла, - пыхтел дровосек над сосками.

- Ну, ты ведь не последний мужчина на земле! - Лера, следи за языком, Ле-ра! Но было поздно: - Всегда есть тот, кто в чём-то лучше…

Попа со скрипом проехалась по столешнице навстречу пульсирующему графьему нетерпению.

- Самый первый, говорят, запоминается на всю жизнь. Даже если очень хочется его забыть…

Теперь Лера поняла, в чем выражается желание Графа выебать ей мозг! Не успело догореть сознание, как загорелось тело. Сначала маленькой искоркой под его языком и сразу же жгучим приветом от разрушителя ее принципов.

Надо будет побыстрее избавиться от записок, в которых она как только не называла его орган. Если они попадут в его руки, она же со стыда самовозгорится.

Строить коварные планы по уничтожению рукописей мешала тяжесть влажного тела, размазывающая своим напором Леру по столу. Отвлекал пульс в ушах и в том месте, где Граф высекал собой искры, именуемые в любовной прозе брызгами!

Она никогда не думала, что грубое погружение может быть настолько приятным. Прикосновения - острыми, а крики такими сладкими. Как приятно ловить ртом плотные облака его дыхания, смешанного с терпким запахом и кожей ощущать прорывающуюся сквозь лёд радужки жгучую похоть; пропускать сквозь себя его дрожь и делить с ним наслаждение поровну.

Ее накрыло чуть раньше. Сначала тёплой волной, потом горячей, а потом ледяным валом и снова мягкой тёплой морской пеной на живот. Он ещё долго крупно вздрагивал и терся об неё, как огромный благодарный кот, прежде чем отпустил в ванную.

Смысл путешествия в убежище от цивилизации, наконец, обозначился вполне конкретно: подальше от чужих ушей, глаз и прочих органов. Местом своей силы справедливо называл Граф свою тайную цитадель. По легенде никто о нем не знал, кроме местного егеря и теперь ещё Леры. Факт существования его скрывался не только от халдеев Графа, но и от любимой сестрицы. О том куда периодически без охраны и средств связи пропадал феодал, челядь, может быть, и догадывалась, но географическими координатами не обладала.

Оставалось неясным по какой причине Лера удостоилась чести быть посвящённой в тайну графьего двора.

Она уже открыла рот, чтобы задать ему этот животрепещущий вопрос, но остановилась на пороге, разделяющим спальню и гостиную.

- Ты не знаешь, чем можно разжечь огонь в камине? Ни газеты нет, и газ в зажигалке закончился, только спички.

Лера пожала плечами, кутаясь в плед. Голова была занята поиском способов вернуть себе одежду, поэтому она не сразу заметила в руке у Графа рюкзак. А в другой - тетрадь.

Все слова перемешались в смузи. Нагота сразу перестала быть основной, смущающей Леру формой бытия. Форму эту опутало липким холодным шоком, как паутиной. Щёки до слез обдало жгучим стыдом. Она с трудом проглотила ставшую вязкой, как клей, слюну и беззвучно зашевелила нижней челюстью.

- Не возражаешь, если я растоплю этим камин? - он пошелестел в воздухе страницами почти наполовину исписанной тетради. Оставалась крохотная надежда, что в школе ее ругали не зря за ужасный почерк.

- Не вижу препятствий, - отбила Лера бледными губами.

- Уверена? - шрам над бровью стал чётче и Лера вспомнила, с кем имеет дело.

А ведь жалко. Тринадцать глав романа, как-никак…

Она кивнула так, чтобы максимально непонятно было «да» это или «нет».

- Просто ты всю ночь бормотала: «надо сжечь, надо сжечь…»

- Ну, надо - так жги! - вспыхнула Лера и сама себе не понравилась в этот момент. Что за эмоции, Лера? Где твоя профессиональная выдержка?

Граф вздёрнул губу над левым клыком и издал звук, выражающий отношение к врунишкам.

Он поднялся и пошёл на Леру. Она, от надвигающейся на неё неизвестности, смогла уйти только ресницами в пол.

- Я не читал, не бзди, - Граф притянул ее к себе за талию, коснулся губами макушки. - Не имею привычки читать незаконченные романы. Держи, - он сунул ей в руки тетрадь.

- Что-то слабо верится, - почему-то обиделась Лера.

- Честное пионерское. Я наугад открыл, выхватил из текста про связь твоего воображения с Эммануэль и закрыл. Хотя и не без внутреннего сопротивления.

Нет! Криминальным авторитетам в их воровском законе крупными буквами надо прописать запрет на чтение книг! Такие кадры должны изъясняться междометиями, чтобы не привлекать внимание интеллектуально-развитых женщин к своей персоне.

- Иди там, пожрать собери что-нибудь, - выговорил он ей в губы тем же властно-вожделеющим тоном, каким просил ночью исполнить арию.

Отлично. Собери. Лера хорошо собирала пазлы и лайки к постам. Пожрать собирать раньше не доводилось.

- Не думаю, что моя стряпня тебе понравится, - сообщила она, ёжась под пледом. - Более того, я горжусь тем, что не умею готовить. Это мой вклад в мировое добро! Бутерброды - это потолок.

- Давай потолок. Иди! - он развернул ее и зарядил по заднице рукой для разгона в сторону кухни.

«Кто ты, Лерочка, мать твою, кто ты…»

Ещё пару недель назад Новодворская определённо точно могла сказать КТО она. Прежде всего - личность! А когда ты личность, можно быть кем угодно. Главное, чтобы свободной от любых привязанностей. Ни от кого не зависеть. Личность ведь на то и самодостаточная, чтобы быть себе и мамой, и папой, и подругой и личным примером успеха. А любовь, отношения… просто у личности времени нет на эту отрасль.

А надо было то всего две недели, чтобы член союза свободных журналистов докатилась до главного члена криминальной группировки.

Смайлик «фейспалм» отлично бы смотрелся у Леры в качестве татуировки на той самой ягодице, которая горела огнём.

Одежду он так и не отдал. Сказал, в доме прекрасно натоплено, хватит с неё и рукописи, которая, вообще-то, не горит, да будет ей известно…

Нет, читающий Коза Ностра опасен сам для себя.

Вечером она не выдержала круговорота их стихий и попросила пощады до утра. Он обещал держать себя в руках. Тогда Лера набралась смелости и спросила:

- Зачем я тебе, Глеб? - Лера сделала вполне явный акцент на личном местоимении.

Затянувшаяся пауза потребовала уточнения:

- Ты же можешь добывать свои крики из кого угодно. Не думаю, что есть в природе инструменты, которые останутся немы в руках такого… музыканта.

«С тобой даже бревно запоёт» - добавила она про себя.

- Ты настоящая. Не фальшивка. Сейчас у баб это не в моде, а я, знаешь ли, старовер.

- А как долго у вас, у староверов, длятся запои? Сколько я криков ещё должна?

Граф приподнял голову над подушкой, пытаясь заглянуть Лере в лицо, которым она уткнулась в мужскую грудь.

- А ты, можно подумать, уже напилась?

Утро для Графа началось с традиционного волчьего блюда - женских бочков. Он их кусал, лизал, спускаясь вниз зигзагами. Потом в очередной раз поразился уровню аппетита, выделяемого Лерой в ответ на его острые ласки.

- Это гипоталамус! - попробовала оправдаться личность.

- Это - кунилингус! - поправил Граф и припал голодным ртом к вкусному. Пристрастился, жадно собирая радость встречи губами и языком. Урчал и порыкивал при этом довольно. Нырял, выныривал, пытался чертить им что-то витиеватое, то ли «Валерия», то ли «Эммануэль». А потом он чем-то куда-то нажал, что-то задел и Леры не стало.

На целых десять секунд.

Очнулась она верхом на Графе, надетая на то, что никак не решалась назвать простым понятным словом, широко применяемым в межполовом общении.

- Ну и Новодворская… ну и Лера-скромница… - порыкивал Граф, подбрасывая ее толчками бёдер над собой и возвращая со шлепком обратно. Жестко, беспощадно. Он достиг ритма секундной стрелки и держал его до тех пор, пока Лера не истратила весь заряд криков на предстоящий день.

Потом накормил ее завтраком.

Потом она его бутербродами.

А потом он ей выдал, наконец, одежду, потому что уикенд закончился и ему нужно было возвращаться к делам…

А ей что теперь делать?