Гражданка Иванова, вас ожидает дракон

Глава 42, в которой Хочь знакомится с весьма прелюбопытными личностями

— Что ж, прощайте, не поминайте лихом, — Ульрих Большие Яйца пожимал руки провожающим его друзьям. С Василисой он даже обнялся, шепнув ей на прощание, что Фольк — фартовый мужик. Паром известил об отчаливании длинным гудком, и гном сноровисто взбежал по трапу.

Родина-мать ждала своего сына, не подозревая, что под его личиной прячется длинноусый метаморф. В его котомке лежала золотая фигурка соловья и мужская брошь «Драконий лютик» — верный подход к королеве-матери, которая наверняка выдаст себя, увидев проигранную вещь. Шантаж — классическое оружие шпионов.

Хочь-Убей въехал в город на повозке с арбузами. Их везли аж с Корлягии, где бахчевые славились особой сладостью.

Он сразу, как только сошел с парома, заприметил готовую отплыть шхуну. Особая удача, что корабль с товаром направлялся в Медные горы.

— Заберем, если заменишь помощника кока, — капитан в фуражке с оторванной кокардой равнодушно жевал кончик спички.

— Из меня плохая стряпуха, да и на юнгу я мало похож, — гном прижал ладонью бороду, которую пытался использовать вместо паруса ветер.

— Ну, жди тогда «Медузу», она отчалит через неделю.

Все три дня похода Хочь чистил овощи и рыбу, разжигал угли, оттирал закопченные котлы, и теперь в телеге со свежо-пахнущими арбузами просто блаженствовал. Ему повезло: не замолви за него слово капитан, купец — тоже из гномов, навряд ли позволил бы прокатиться с таким комфортом. Вторая польза от купца — он был кладезем знаний. Не раз бывал при дворе, пусть и с черного входа, а потому проявлял осведомленность по многим вопросам. Кто видит изнанку жизни власть предержащих, как ни слуги или те, кто вертится на кухне?

— Жовел забыл, как жил в поселке при каменоломне. Отошел от прежних друзей, задрал нос, а вот мать его по-прежнему не прочь посидеть с кубком эля и вспомнить былые времена. Замечательная женщина. Это сейчас ее величаво кличут королевой-матерью, а для нас она как была Жиданка, такой и осталась.

— А я слышал, что она зовется Жизнь Давшая, — Хочь, показывая удивление, вполне натурально таращил глаза. — Неужто врут?

— Ее имя облагородили, как и положено матери царя. Каждая вторая в каменоломнях, считай, Жиданка. Если хочешь душевно поговорить, не смей ее Жизнь Давшей называть.

«Вот ведь зараза, этот Ульрих Большие яйца! Такую важную вещь и не сказал!»

— Ой, как хочу поговорить! До царя не добраться, так хоть с матерью его побалакать, чтобы потом родным рассказать, какая она простая.

— Своя. Ты ей только подарочек какой-нибудь припаси. Она дюже как любит подношения.

— Есть, есть дорогой подарочек, — Хочь душевно погладил свою котомку, где в коробочке ждал своего часа «Драконий лютик».

— Ну, бывай! — купец остановил лошадку, чтобы попутчик слез с повозки. — Дальше не положено. Охрана во дворец чужих не пустит.

— А как же мне королеву-мать повидать? — расстроившийся собеседник схватил купца за предплечье, чтобы тот не тронул раньше времени

— А ты в трактир «Пьяная кирка» иди. Она там частенько бывает. Правда, если из дворца улизнет, — купец подмигнул и дернул вожжи. — Сын-то у нее нынче строгий! Говорят, она на острове Раконе знатно покуролесила!

— А узнаю ее, узнаю ее, как? — Хочь-Убей бежал рядом с телегой. Почему бы и не побегать, если дело наклевывается?

— Там, где игра в карты, там и она! Только не смей ставить, без штанов останешься!

Трактир пах тушеной капустой и чесночными колбасками. Под потолком густо собирался сизый дым — куски свинины на огромной сковороде шипели и стрелялись жиром. Кружки с элем, сразу по четыре в одной руке, разносили гномки — коренастые, широкобедрые, сильные телом и голосом.

Хочь занял столик в стороне и принялся наблюдать за входящими в трактир. Хозяин, так добротно натирая прилавок, словно вознамерился снять с дерева лак, по первой косился на чужака, который так и не изволил стянуть с головы капюшон, но когда тот щедро заказал, поставил от себя презент — гоблиновку.

— Из самой Гобляндии, только для дорогих гостей, — глазастый хозяин, промокая тряпицей запотевшую бутылку, разглядел-таки тугой кошель, что был привязан к поясу чужака. — Откуда такой взялся? Небось с золотого прииска?

— Нет, — Хочь показал ладони, на которых мозоль могла появиться разве что от тяжелой пивной кружки. — Я с острова Ракон, а поджидаю здесь достопочтимую Жиданку.

Брови трактирщика сошлись у переносицы, взгляд сделался тяжелым. Метаморф перешел на шепот:

— Она там дорогую ей вещицу забыла, а я, стало быть, привез. Зуб даю, увидев, что потеряла, век будет благодарной. Так что, милый друг, подсоби, и я тебя не забуду. Знак подай, когда Жиданка здесь появится.

Трактирщик ничего не ответил. Мало ли какая шваль королеву-мать хочет увидеть? А вот если признает незнакомца Жизнь Давшая, тогда почему бы не подсуетиться.

Она появилась, как только на город опустилась ночь, а из-за угла, огороженного ширмой, все отчетливей доносились шлепки карт по столу.

— Да, это тебе не казино на Раконе, — к гному подсела женщина, укутанная в дорожный плащ. Ее обескровленные губы скривились в усмешке, когда Хочь крупно вздрогнул. Он ждал ее появления с главного входа, а она, видать, через кухню прошла. — Ну, говори, Ульрих, зачем приперся? Мало было на острове меня сдать, так теперь решил здесь жизнь испортить? Побежишь Жовелу ябедничать?

Если приглядеться, то на вид старушка была сущий ангелок — седые кудельки, беломраморная кожа, забывшая, что такое каменная пыль, которая въедается во все поры и делает гномов похожими на чертей. Глаза ясные, небесно-голубые. Ну чем не мадонна, вырастившая младенца до целого царя?

— Нет, Жиданка, как можно? Я на острове жизнь царской матери спасал. Чуть достоинства через оплошность твою не лишился, — гном повел плечами, будто вспоминал перенесенные мучения. — Меня же лорд Ракон пытал, а я и словом не обмолвился, кто ты есть. Думаешь, легко раком стоять с яйцами, вмороженными в лед?

Ангелочек остался под впечатлением, убрал нож, которым целился в пузо. По виску Хоча потекла струйка пота.

«Вот это мадам! Уважаю!»

— Ну так показывай, какую-такую дорогую вещицу я на Раконе забыла?

Хочь-Убей поставил котомку на колени, дернул один шнурок, потом второй — коробка с «Драконьим глазом» хранилась в мешочке, потом долго разворачивал газету, пестрящую заголовками о войне, и, наконец, извлек на свет нечто туго скрученное в тряпицу.

— Вот, чудом удалось выкупить у гоблина. Он же ж цены броши не знает.

— Дорогая? — выходило, что царская матушка тоже об истинной стоимости не ведала.

Хочь ожидал, что глаза ее загорятся, как только узнает, что за «Лютик» можно купить средней руки замок, а Жиданка помрачнела.

— Лучше бы ты брошь сюда не приносил, — цыкнула с досады и отодвинула от себя, будто заразную. — Ее ж все ищут, а я клялась, что не брала и не видела.

— А если слух пойдет, что ты ее в казино проиграла? Лучше бы они ее здесь нашли, чем там. Тогда можно было бы и дальше лицо держать «не брала — не трогала». Понятно же, что ты разрешения у сына не спрашивала, когда брошку позаимствовала.

— В шкатулку Рискину уже не положить, она ее по сотому разу всю вытрясла. Под подушку или под кровать не подбросишь, завели моду ежедневно постель перетряхивать да пыль вытирать. Мол, чихает сына супружница от нее. А ведь когда-то в шахту заходить не брезговала, — старуха скривила лицо. Пролетариат явно осуждал богатеев. Знакомая еще с Земли картина.

— А если положить туда, где остальное богатство лежит. Мало ли, кинули да забыли? Сами виноваты, а на мать напраслину возводят.

— И точно! — Жиданка схватила ладонь «Ульриха» так, что у него на глазах выступили слезы. — Кинем а сундук какой, им же стыдно станет, когда найдут.

— Я с тобой пойду, — Ульрих прикрыл брошь в тряпицей.

Жизнь Давшая с сомнением покачала головой.

— Рисковое дело. Ты ж неподготовленный.

— И не с такими рисками связывался, — Ульрих будто невзначай вывалил на стол золотую птичку.

— Соловейко? — Жиданка брезгливо, двумя пальцами подцепила птицу. — Вот, значит, кто Ракон до войны довел. Так и знала, что Жовел с Риской Соловейко на герцога натравили. Силен, гад.

— А ты знаешь его настоящее лицо?

— Чего это? — Жизнь Давшая смотрела с недоумением.

— В том-то и дело, он то под одной личиной прячется, то под другой. И называется разными именами. А понять, что это именно Соловейко, можно лишь по птичке.

— Так вот он, Соловейко, — королева-мать поднялась и махнула рукой картежнику, который уже какое-то время пялился на чужой стол. Хочь даже подумал, что тот за Жиданку беспокоится: не без охраны же она ходит по ночному городу!

Был Соловейко смазлив лицом, сочен губами, ясен глазами, но в целом создавал впечатление шулера, которому верить нельзя.

— Вот ты все сразу понял про него, а мой дурак готов молиться на подлеца, — королева-мать поймала цепкий взгляд Хоча.

Соловейко, как только разглядел Ульриха, скинувшего с лица капюшон, улыбку с лица стер. Вылез из-за стола грациозно — артист есть артист, но чувствовался в нем хищник, который если и не загрызет, то сильно покалечит.

— Приветствую вас, Жизнь Давшая, — он, подойдя к столу, низко наклонился и облобызал руку, продолжающую держать нож. — Никак разногласия с этим господином имеются? Только скажите, и его закопают.

— Да вот, говорят, ты личины меняешь? — мать гномьего царя простодушно вывалила все, что только что услышала.

Хочь готов был провалиться сквозь землю и уже мысленно перебирал, в кого бы превратиться, чтобы незаметно улизнуть. Но по всему выходило, стань он хоть тараканом, хоть ящеркой, все равно прихлопнут. От Соловейко веяло злом в чистом виде.

Не найдя ничего лучшего, Хочь протянул врагу золотую птичку.

— Вот, вручили, чтобы в важном задании подсобил. Жизнь Давшая говорит, что это ваш знак, а смотрю, на гоблина вы никак не похожи.

— Нет, на Раконе еще не бывал, — Соловейко изучал гнома со всем тщанием, — а вот кто моими условными знаками пользуется, узнать хотелось бы. Гоблин, говоришь? — он присел на ту же лавку, где устроился Хочь, и будто невзначай потянул руку к тряпице, под которой прятался «Драконий лютик». Королева-мать перестала дышать. Конец всем надеждам выйти из грязной истории сухими.

— Ты, это, чужого не тронь, — Хочь положил свою руку поверх ладони Соловейко. Но у того уже в глазах поселился бес. Сжал пальцы так, что стало понятно — добровольно не выпустит.

— И даже взглянуть нельзя? — улыбка Соловейко сделалась напряженной. Не спеша но настойчиво он потянул руку к себе. Еще чуть и перевернет ладонь, чтобы взглянуть на то, что ему показывать отказываются.

Что делают люди на грани отчаяния? Бьют по морде? Но Хочь знал, что в драке с целым трактиром, где он числится в чужаках, не выстоит. Еще королева-мать, чтобы избежать позора и отвести от себя беду, как пить дать, объявит его вором драгоценностей. Доказывай потом, что она сама «Лютик» заложила к казино.

Поэтому Ульрих Большие яйца совершил весьма странный поступок — вцепился в руку Соловейко зубами, точно дворовой пес. Тот закричал и, пытаясь стряхнуть гнома, ладонь разжал. «Драконий лютик» моментально исчез в недрах набитой барахлом котомки. Получив пару раз по роже, промычав в ответ, что чужого не берет и своего не отдаст, гном неожиданно для всех получил защиту в лице королевы.

— На самом деле, Соловейко, ну чего ты к нему привязался?

И кричать тому, что хотел лишь взглянуть на спрятанное под тряпицей, оказалось ну чистым дурачеством. Мало ли, что гномы не хотят показывать? В Мрачных горах полно золотых приисков, не рассказывать же всякому, где подфартило? Не хочет золотоискатель хвастаться самородком, его дело.