Грехи ассасина

3

Тарик аль-Файзал двигался не как христианин, за которого пытался себя выдавать. Именно походка привлекла внимание Раккима еще за квартал до того, как он узнал самого человека. Аль-Файзал в Сиэтле? У бывшего фидаина зачесались ладони. Прорицательница из окрестностей Нового Орлеана непременно бы заявила, что это к деньгам. Так бы и сказала, взглянув поверх стола на выброшенную из моря лодку «Делта куин»: «Денег у тебя будет, мой мальчик, куры не клюют». Ракким не считал себя настолько глупым, чтобы верить в подобные сказки, но сама встреча для него имела ценность, вполне сопоставимую с кучей золота. Или серебра. Он неторопливо двинулся следом за аль-Файзалом, изредка притопывая, словно в такт музыке, слышимой только ему.

По крайней мере, одеться, как католик, Тарик сумел. Брюки с высоким поясом и отворотами, перчатки без пальцев, даже серьга академии Святого Павла, служившая неплохим дополнительным штрихом к общему образу. Но походка его выдавала. Он прошагал мимо памятника Малкольму X, выставив грудь вперед и расправив широкие плечи. Ухватки исламского фундаменталиста, хорошо знающего свое место во вселенной. «Черный халат», никак не меньше. Один из пользовавшихся дурной славой фанатиков, насаждавших общественную нравственность. Христиане, независимо от социального положения, начинали каждый шаг от бедра, перемещались скользящей поступью, то и дело зыркая по сторонам в постоянном ожидании неодобрительных взглядов или даже открытых издевок. Подобную манеру инструкторы Раккима называли походкой неверных.

Он притормозил. Торопиться некуда. Если ты понимаешь, чем занят, все время в мире принадлежит тебе. Подобно аль-Файзалу, Ракким выдавал себя за христианина, но его бы, не задумываясь, причастил сам Папа Римский. Оставаться невидимым, как украденный поцелуй, — вот верх совершенства для воина-тени. Фидаины составляли основу ударных сил Исламской республики. Элитные бойцы, абсолютно преданные президенту. Из их числа набирали еще два специальных подразделения, куда входили лучшие из лучших. Воины-тени и ассасины.

Ракким оттачивал походку кафиров в течение многих часов, дней, недель. Нередко инструктор будил его среди ночи и немилосердно избивал, если первый шаг начинался с неправильного движения. Подражать местным христианам труда не составляло, а вот манеры жителей Библейского пояса давались уже не так легко, и ошибки в их имитации стоили жизни не одному воину-тени. Ракким, лучший в подразделении, умел с легкостью чередовать шаркающую походку жителей побережья Мексиканского залива с ковылянием обитателей Аппалачских гор. Он жил в Библейском поясе многие месяцы, не вызывая ни малейшего подозрения. Пел гимны в крошечных церквушках, обливаясь самыми настоящими слезами, выходил в море на промысел креветки, вкалывал в две смены на фабрике кремниевых пластин в пригороде Атланты, а после работы пил пиво под свиные ножки. Прослужив семь лет, он ушел в отставку, но способностей фидаина не утратил.

Темноглазый Ракким в свои почти тридцать три оставался худощавым и очень ловким. Крошечное золотое распятие раскачивалось на его шее в такт шагам. Он заигрывал с проходившими мимо молодыми католичками, а те, реагируя на проявленное внимание, двигали бедрами более подчеркнуто. Стань католиком на одну субботнюю ночь, и тебе не захочется быть мусульманином всю оставшуюся жизнь… по крайней мере, так говорили.

Аль-Файзал впился взглядом в припаркованный у тротуара рядом с рестораном новенький зеленый «Ламборджини». Проходя мимо, он не удержался и провел пальцем по идеально отполированной поверхности. Жалкое зрелище. Христианин ни за какие блага не посмел бы прикоснуться к автомобилю с выгравированным на лобовом стекле изречением из Корана. Высокопоставленный «черный халат» аль-Файзал ничего не боялся. Его телохранители, без сомнения, имели подготовку лучше хозяина. Бывшие фидаины, судя по виду и легкости, с какой они проходили сквозь толпу. Сопровождающие постоянно менялись местами, образовав вокруг аль-Файзала неровный треугольник. Двое шли немного впереди по обеим сторонам улицы, один — далеко сзади. Вероятно, в надежде вовремя заметить слежку. Они ни разу не взглянули друг на друга и довольно успешно производили впечатление ничем не примечательных умеренных, вот только стриг их явно один и тот же парикмахер. Детали, ребята, самое главное — детали.

Лишь очень важное дело могло заставить аль-Файзала покинуть безопасную во всех отношениях Нью-Фаллуджу. Дело, которое он не мог поручить своим подчиненным. А также воспользоваться спутниковым телефоном или шифрованной передачей по Сети. Как и в старые времена, самые важные переговоры должны вестись там, где никто не сможет подслушать. «Итак, о чем ты собираешься здесь разговаривать, аль-Файзал? Чье ухо должно внять твоему шепоту?»

В центральной части Сиэтла людей становилось все больше, они нескончаемым потоком лились из офисных комплексов. Жители пригородов спешили к станции монорельсовой дороги, студентам не терпелось поскорее оказаться в злачных местах Зоны, а правоверные торопились на молитву. Разноликая толпа: модерны и умеренные в повседневной одежде и деловых костюмах, фундаменталисты, облаченные в серое и перебирающие четки, католики, старающиеся держаться вместе, шумные и разбитные в предвкушении плотских утех. Семьдесят процентов населения страны составляли мусульмане, в основном умеренные, терпимо относившиеся к христианскому меньшинству. Христиане даже питались в одних с ними ресторанах, но только еду им подавали в одноразовых столовых приборах, дабы не передалось проклятие. Придерживающиеся современных взглядов мусульмане редко посещали мечети, работали в сфере высоких технологий, одевались по последней моде и могли даже водить дружбу с некоторыми из неверных. Главную угрозу для стабильности представляли фундаменталисты. Они отличались оголтелой нетерпимостью, голосовали единым блоком и поощряли самые худшие выходки «черных халатов».

Мимо ярким пятном промелькнула девушка в коротком платье. Длинные мягкие волосы развевались по ветру. Толстый бизнесмен, проводивший ее испепеляющим взглядом, едва не столкнулся с Раккимом, обозвал его мерзким католиком и порысил на вечерний намаз, мотая полами серого халата. Типичный фундаменталист. Бывший фидаин даже не сбился с шага, однако бумажник толстяка перекочевал к нему. На следующем углу он опустил деньги в ящик для пожертвований в пользу солдатских вдов, а пустой кошелек бросил в сточную канаву.

Если судить по действиям «черных халатов», Аллах ненавидел красоту.

Ракким, держась далеко позади аль-Файзала, продолжал двигаться неторопливой походкой повесы-католика, хотя с трудом сдерживал ярость. Сиэтл и Южная Калифорния считались бастионами умеренности, но даже в столице «черные халаты» требовали от фундаменталистов неукоснительного соблюдения своих законов. Правоверную мусульманку, осмелившуюся выйти из дома без сопровождения мужа или брата, на улицах Сиэтла могли подвергнуть прилюдной порке, в сельской же местности прелюбодеев и блудниц забивали камнями до смерти. В таких оплотах фундаментализма, как Нью-Фаллуджа, Милуоки или Чикаго, дела обстояли еще хуже — там правил строжайший закон шариата.

В последний раз Ракким видел Тарика два года назад во время массовой казни в Нью-Фаллудже. Проститутки и гомосексуалисты, ведьмы и евреи болтались на ферме высокого моста над спокойными водами залива Сан-Франциско, а аль-Файзал произносил перед толпой пламенную речь, призывая Аллаха благословить его. Когда-то мост именовался Золотыми Воротами. Теперь ему лучше подходило название мост Черепов. Он согнул и разогнул правую руку, наблюдая за шагавшим по Первой авеню «черным халатом». Фидаинский нож оставался прижатым к предплечью, но мог в любой момент оказаться в ладони. У тех, кто не лишился памяти, всегда есть те, с кем нужно свести счеты… Какой-то странный для Раккима ход мысли. Характеру воина-тени более соответствует привычка оставаться незаметным и прибегать к убийству только в крайних случаях. Но ведь он уже не воин-тень. Стал кем-то другим, правда, еще не сумел понять, кем именно.

Сквозь царивший повсюду запах моря и городской копоти иногда прорывались крепкий аромат кофе из соседнего кафе «Старбакс», вонь густой похлебки из моллюсков или дух от шашлыков из вяленой козлятины, что предлагали назойливые уличные торговцы. Покупатели, сновавшие мимо их палаток, постоянно заходились кашлем. Ракким тоже почувствовал, как у него запершило в горле. Видимо, даже сюда долетал дым и пепел от бушевавших в Китае и Австралии мощнейших пожаров, уничтожавших все на своем пути. Вчера в выпусках новостей показали объятых пламенем кенгуру, скакавших по тлеющей земле на фоне черного от дыма неба. Дирижабли контртеррористической защиты, висевшие вокруг города, полыхнули в лучах заходящего солнца, и Раккиму на миг почудилось, будто огнем охвачен весь мир.

Мимо, оживленно болтая, прошмыгнули две женщины в ярких платьях. Бывший фидаин с благодарностью вдохнул пьянящий аромат самых модных итальянских духов. «Дольче вита» — «Сладкая жизнь». Не менее восьмисот долларов за унцию. Модерны отличались крайним оптимизмом. Страстные потребители, влюбленные в блестящие штучки и непрерывно совершенствуемые безделушки. Собственное богатство успокаивало модернов, делало их бесстрашными и романтичными. Позволяло их глазам сиять в лучах заката.

Аль-Файзал обнял за плечи какого-то прохожего, демонстрируя притворное дружелюбие к товарищу по вере. Очевидно, он не сомневался в безукоризненности собственной маскировки. Еще один оптимист. По его мнению, Аллах наверняка уже увековечил триумф Тарика аль-Файзала в Книге Дней.

Нелепо, однако лишь эти непримиримые враги, модерны и фундаменталисты, входили в число граждан Исламской республики, свято уверенных в наступлении светлого будущего. Прочие, как молчаливое большинство умеренных, так и христиане, обращали внимание на обваливающиеся автострады, часто выходившую из строя энергосистему, детскую смертность, побившую рекорды Нигерии, и регулярные вспышки холеры в Чикаго и Денвере. Ну что ж, пусть фундаменталисты с модернами верят в своих неискренних богов. Ракким предпочитал верить в тепло лежащей рядом Сары, в первые неуверенные шаги их сына. А еще он верил в неожиданные проявления дружбы и смех перед лицом неизбежного. Но как же оптимизм? Чтобы быть оптимистом, нужно уметь закрывать глаза на очевидное, а это вряд ли кому-либо делает честь.

Как любил говорить Рыжебородый, оптимизм — для дураков и детей. Молись о победе, готовься к несчастью. Учитель Раккима. А еще мучитель. Надсмотрщик. Дядя во всех смыслах, только не по крови. Рыжебородый — глава Службы безопасности, любитель грубого, до хруста костей, американского футбола и контрабандной кока-колы… жуткий патриот, идейный умеренный. Аллах даровал ему спокойную смерть на заднем сиденье лимузина, рядом с племянницей Сарой. Не прошло и дня, чтобы Ракким не сожалел о нем. А президент Кинсли сейчас нуждался в Рыжебородом больше, нежели когда-либо. Нуждался в его силе и решимости, в его холодной рассудительности среди охваченного огнем мира. Рыжебородый был нужен стране. Нужен Раккиму.

Наступило время очередного выпуска новостей, и на голографическом дисплее ближайшего киоска появилось изображение передислокации войск вблизи границы с Мексиканской империей. Бывший фидаин замедлил шаг. Бегущая строка в нижней части экрана рекламировала неприлипающую к телу чадру, а над ней по пустыне катились танки с красными полумесяцами на башнях. Якобы остановившись поглазеть на репортаж, Ракким наблюдал за отражением четверки в дисплее. Трое сопровождающих медленно развернулись, осматривая толпу, а аль-Файзал поспешил дальше. «Черный халат» по-прежнему двигался неправильно.

Возле киоска задержалась пара студенток из умеренных. Прозрачные розовые чадры скорее подчеркивали их красоту, нежели скрывали ее. Взгляды девушек скользнули по Раккиму. Католики — запретный плод. Их похотливость и ветреность обсуждались только шепотом. Правда, с большим интересом. Бывший фидаин улыбнулся им в ответ и продолжил путь, испытывая легкое смущение от удовольствия, вызванного любопытством юных особ к собственной персоне. Он подумал о Саре, ждавшей его дома, и в миллионный раз возблагодарил небеса за то, что не родился католиком. Эти глупцы так легко исповедуются. Разве они не в силах держать собственные грехи при себе?

Аль-Файзал горделиво пересек проезжую часть под сердитые гудки водителей. Телохранители не стали занимать позиций впереди, а медленно растянулись, сломав прежний строй.

Ракким дождался зеленого света, также перешел на противоположную сторону улицы и остановился у лотка с мороженым. Земляника и манго. В район мелких лавочек на окраине Зоны он вступил, слизывая с пальцев сладкие капли.

В плане морали Зона являлась нейтральной территорией. Здесь терпимо относились к порокам, а полиция предпочитала не вмешиваться в дела других людей. Гнусная, омерзительная, но не лишенная творческого начала, она представляла собой гигантское скопление танцевальных клубов, кинотеатров с зарубежным репертуаром, магазинов, торгующих контрабандной электроникой, и отелей для влюбленных. Центр опасных развлечений. Своего рода предохранительный клапан. Американцы оставались американцами, несмотря на новый флаг и режим. Уличные фонари в Зоне отсутствовали, пространство между зданиями освещалось неоновыми вывесками и тусклыми огоньками увеселительных заведений. Ракким, пока не женился, жил тут. Имел долю в ночном клубе «Полнолуние». Он знал Зону, но сам перестал иметь к ней какое-либо отношение.

В каждом дверном проеме грохотала музыка — уникальная местная особенность. Почти на всей территории города по громкой трансляции передавали лить духовные гимны и проповеди. Зона же с гордостью демонстрировала отсутствие любых запретов. Ее сердце билось в темпе русского попа, бразильских мотивов, китайского техно и мотауна, образуя диссонанс со всеми остальными районами. Любой, кто проходил по здешним улицам, мгновенно оказывался во власти общего ритма. Пульс его учащался, шаги становились быстрее, а голова начинала кивать в такт мелодии. Рат-а-тат-тат. Аль-Файзалу даже удалось немного посопротивляться, но и он вскоре принялся размахивать руками, переставляя ноги словно в спешке. Теперь придется ему просить прощения за подобную непосредственность, до хрипоты молить Аллаха отпустить вину за непреднамеренно испытанное удовольствие. Возможно, он даже принесет в жертву белого барана, перережет животному горло и раздаст мясо нуждающимся, благо голодных ртов имеется в избытке.

Аль-Файзал споткнулся и едва не упал на растрескавшемся, почерневшем тротуаре. Год назад на этом самом месте в последний день Пасхи подорвал себя террорист-самоубийца. Он пытался проникнуть в клуб «Китчи ку», но не смог пробиться сквозь толпу и привел взрывное устройство в действие прямо на улице. Дорогой билет в рай. Погибли сорок три человека. Прошлая весна выдалась для столицы очень неудачной. Смертники выбрали в качестве мишени Зону, и количество жертв измерялось сотнями. Официально во всем обвинили фанатиков из Библейского пояса, а в действительности ответственность следовало бы возложить на великого муллу «черных халатов» в Нью-Фаллудже. Президент лично посетил Зону после самого кровавого теракта и заявил перед объективами телекамер, что никому не удастся запугать его народ. Потом он тайно отдал приказ командиру фидаинов проникнуть в Нью-Фаллуджу и взорвать личную мечеть великого муллы. Атаки террористов на столицу немедленно прекратились.

Аль-Файзал резко обернулся, и Ракким едва не решил, что его обнаружили, но через мгновение «черный халат» нырнул в крошечный магазинчик «Игровые приставки Иглтона». Неожиданный поворот событий. Иглтон давно жил в Зоне и имел репутацию стойкого модерна, хакера и извращенца. Компьютерный гений часто заходил в «Полнолуние» выпить настоя ката и словить приятный кайф. Какие дела он мог вести эмиссаром ибн-Азиза?

Ракким свернул в тот же переулок и скрылся в темноте. Бросив взгляд на улицу, он ловко вскарабкался по вертикальной кирпичной стене, используя лишь кончики пальцев и носки ботинок, и скоро оказался на крыше соседнего здания. Отсюда бывший фидаин мог видеть, через какую дверь аль-Файзал выйдет — заднюю или переднюю. В любом случае от слежки ему не избавиться. Беседу с Иглтоном придется пока отложить.

Ракким ждал. Двое телохранителей расположились по обеим сторонам магазинчика и сосредоточенно изучали витрины. Замыкающий слушал музыку, заняв позицию у входа в клуб «Крокодил». Трехсотфунтовый вышибала предложил ему либо заходить, либо валить подобру-поздорову, но затем внимательнее присмотрелся к человеку, не проявившему к его реплике ни малейшего интереса, и поспешил исчезнуть сам.

Оставаясь невидимым, Ракким продолжал наблюдать за действиями всей троицы, когда завибрировал вживленный в мочку уха трансивер. Он затаил дыхание. Два длинных импульса, три коротких. Срочный вызов от Сары. Три коротких означали просьбу встретиться в президентском дворце. Два коротких — дома. Один короткий — на конспиративной квартире к югу от стадиона Хомейни. Ракким ждал повторного вызова для подтверждения. Есть. Он медлил, не желая прерывать слежку за аль-Файзалом. Нет, придется уходить. Спускаясь по стене, бывший фидаин практически пролетел последние десять футов. Может, попросить о помощи Коларузо? Дело, без сомнения, выходило за пределы компетенции полицейских, но Ракким доверял сыщику больше, нежели Службе государственной безопасности. Набирая номер, он оглянулся и увидел аль-Файзала, торопливо выходящего из магазина прямо на проезжую часть. На ходу «черный халат» похлопал себя по правому карману. Очевидно, от Иглтона он получил не только информацию.

— В чем дело, Рикки? — раздался в трубке хриплый голос детектива.

— Потом. — Ракким убрал телефон.

Он бросил взгляд на часы. Если Сара в президентском дворце, непосредственная опасность ей грозить не могла. По крайней мере, имела очень низкую вероятность. Ракким двинулся за аль-Файзалом, задержавшись у магазина. Витрины, снабженные поляризационными фильтрами, потускнели, горела только светодиодная надпись «ЗАКРЫТО». Бывший фидаин намеревался поговорить с Иглтоном, закончив слежку, но теперь… там, внутри, нечто перешло из рук в руки. Нечто достаточно важное, чтобы заставить высокопоставленного «черного халата» покинуть Нью-Фаллуджу. Ракким потянулся к двери и заметил на ручке кровь.

Аль-Файзал прибавил шагу. Предмет, полученный от Иглтона, как будто подгонял его. Двое телохранителей двигались по бокам. Третий свирепым взглядом и плечами прокладывал впереди дорогу сквозь толпу гуляк.

Ракким следовал за ними, стараясь придерживаться края улицы, где можно идти быстрее.

Самый высокий охранник резко обернулся.

Ракким, размахивая руками и невнятно бормоча, словно красноносый пьяница, завсегдатай Зоны, перебравший незаконного алкоголя, дошаркал до фонарного столба и обхватил его, изображая одышку, заодно украдкой поглядывая на аль-Файзала.

А высокий смотрел прямо на него. Не отрывая взгляда, он отдал какую-то команду. Второй телохранитель остановился, третий же схватил Тарика за запястье и поволок в боковую улицу. Оставшаяся пара медленно двинулась следом. Ракким, проскальзывая сквозь толпу, практически никого не касаясь, кинулся вдогонку.

Очевидно, улочку в качестве пути отхода выбрали заранее. Узкая, скорее не улочка, а переулок, и почти все лавки уже закрыты. В конце ее, за желтым строительным ограждением, перекрывавшим въезд с той стороны, урча мощным двигателем, ждал седан немецкого производства. В столице подобные черные автомобили встречались на каждом шагу, и ему не представляло труда затеряться в плотном вечернем потоке.

Когда Ракким достиг улочки, аль-Файзал был уже на полпути к машине. Двое прикрывавших отступление телохранителей остановились, заняв позиции по обе стороны прохода. В опущенных расслабленных руках тускло блеснули ножи. Подобно всем фидаинам, они умели одинаково ловко работать обеими конечностями. Стоявший справа держал оружие в левой руке, а тот, что находился слева, — в правой. Таким образом пара перекрывала максимальное пространство. Ракким в шутливом приветствии поднял собственный клинок. Они никак не отреагировали. Полное отсутствие реакции говорило в их пользу. По движению рук с ножами противник мог составить представление об уровне оппонентов.

— Куда спешишь? — крикнул преследователь. Он понятия не имел, откуда вдруг взялось такое хорошее настроение. — Аль-Файзал, остановись и насладись зрелищем. Я один.

«Черный халат» остановился. Оттолкнул от себя телохранителя. Выглядел он совершенно спокойным.

— Так лучше. — Ракким широко улыбнулся. Прикрывающие слегка раздвинулись, заняв более удобное положение, однако он словно не заметил их маневра. — В последний раз я видел тебя в Эйд аль-Фитре два года назад. На мосту Черепов. — Бывший фидаин подошел ближе. — Там был мальчик, лет восьми. Он позволил себе разговеться во время Рамадана. Съел апельсин. Даже не целиком. Всего одну дольку. — Ага, блюститель нравственности прищурился. — Помнишь этого мальчика?

— Я помню богохульника.

— Ты приговорил его к тремстам ударам плетью. — Ракким чуть наклонился вперед. — Мальчик умер после семьдесят третьего удара. Вероятно, — он бросился к аль-Файзалу, в одно неуловимое движение коснувшись ножом обоих телохранителей, — ты был разочарован.

Третий сопровождающий затолкал Тарика в седан, нырнул следом, и машина, визгнув покрышками, сорвалась с места.

Ракким в прыжке попытался ухватиться за ручку дверцы. Промахнулся. Успел лишь разглядеть прижатое к стеклу растерянное лицо аль-Файзала. Через мгновение автомобиль исчез за углом. Преследователь вернулся к оставшейся паре.

Один из охранников скорчился на асфальте. Высокий стоял неподвижно, по-прежнему глядя туда, откуда прибежал их противник.

Ракким обошел его. Мужчине крепкого телосложения с грязными светлыми волосами перевалило далеко за тридцать. Одну щеку пересекал извилистый глубокий шрам. По лицу ручьем бежал пот. Бывший фидаин не мог не восхититься мужеством и силой воли, позволявшими человеку замереть без единого движения. Напрячь все мышцы. Все свое существо. Ракким на бегу нанес обоим удары в верхнюю часть живота. Глубокие удары точно в одну и ту же точку. Чуть выше солнечного сплетения. В четырнадцатый нервный узел, где сходятся жизненно важные окончания. Мгновенная смерть. За исключением редких случаев, когда жертва остается совершенно неподвижной. Неподвижной настолько, что рассеченные ткани способны еще несколько секунд пропускать нервные импульсы.

Высокий телохранитель часто заморгал, стряхивая с бровей капли пота. Страх появился в его взгляде, однако он не терял самообладании. Только облизнул губы.

— Как?

Ракким молчал. Охрану аль-Файзала набирали из прошедших боевую закалку фидаинов. Лучших воинов в мире. Только один из тысячи мог вступить в их ряды — девиз и правда одновременно — и только один из тысячи фидаинов мог стать воином-тенью или ассасином. Да, атака оказалась слишком быстрой для телохранителя, не успевшего вовремя защититься, однако ее стремительность вряд ли могла служить ответом на его вопрос. Ракким всегда отличался скоростью движений, даже для воина-тени, но бывший фидаин понятия не имел, откуда ему вдруг стало ясно, в какое место следует вонзить нож. Информация о расположении нервных узлов, тренировки по нанесению смертельного удара — такому обучали лишь ассасинов. Он и сам не смог бы объяснить, что именно делает, пока не проскочил мимо обоих охранников. Ракким действовал чисто инстинктивно.

На рубашке телохранителя выступила кровь. Крошечное пятнышко, которое постепенно становилось все больше. Мужчина задрожал. У него не оставалось сил сохранять неподвижность. Впрочем, даже если бы и оставалось, помочь ему уже ничто не могло.

Наверное, сейчас имело смысл поинтересоваться, куда направился Тарик. Нет, телохранитель все равно бы не сказал, а оскорблять его подобным вопросом Раккиму не хотелось. Возможно, охранник не совершал зверств вместе с аль-Файзалом, но он содействовал злу, защищал зло. Человек сделал свой выбор. Фидаин приносил присягу защищать президента и страну. Когда великий мулла три года тому назад объявил Кинсли вероотступником, многие фидаины сохранили верность присяге, но многие ушли в отставку, примкнув к «черным халатам». Нет, он свой выбор сделал. И сам нес за себя ответственность.

Умирающий крепко сжал челюсти. Волоски в его ноздрях шевелились при каждом вдохе и выдохе.

Ракким посмотрел прямо в широко распахнутые голубые глаза охранника. Приветственно поднял нож, причем на сей раз без всякой иронии.

— Салам алейкум. Да пребудет с тобой Аллах, фидаин.

Веки телохранителя затрепетали. Мужчина медленно выдохнул, словно устал и решил перевести дух после тяжелой гонки. На тротуар он опустился уже мертвым.

Ракким поспешил к президентскому дворцу.