Грехи ассасина

46

Сара поморщилась, окинув взглядом изображения, развешанные по стенам ее кабинета. Рекламные фотографии красивых девушек и юношей в запрещенных купальных костюмах, африканские дети, прикрытые крохотными морскими ракушками, четко выделяющимися на фоне темной кожи. Она в точности воспроизвела вид с рабочего места Иглтона. Из правой верхней четверти на нее пялился сам покойник с погруженным в рот молодой женщины пенисом. Сара представила, как он сидел за столом, выполняя одному Аллаху известную работу, и давал волю собственному воображению. Вся стена являла собой загадку, а ключ к ней содержался в голографическом дисплее пять на семь дюймов. Одна из любимых игр Иглтона — прятать намерение у всех на виду, в очередной раз демонстрируя личное над всеми превосходство. Она затрясла головой. В данный момент он действительно превосходил ее. Стоило ей взглянуть на голограмму, она тут же ощущала насилие над собой, но по-прежнему не понимала, что спрятал модерн.

Ей следовало переключить внимание. Проблем накопилось много, начиная с предстоящего государственного визита президента в Ацтланскую империю и заканчивая полным отсутствием вестей от Раккима. Неделю назад ей позвонил Гетти. Полковник связался с какой-то женщиной в Колумбии, и та взломала созданный Снайдером файл КГБ. Ей можно только поклониться. Волноваться больше не о чем. Так сказал Андалу. Возможно, у него действительно не осталось причин для волнений. Она обернулась, услышав через приоткрытую дверь смех Майкла, вскоре к сыну присоединилась бабушка. Да, Сара могла бы с большей пользой проводить время, а не изводить его на помощь Коларузо в расследовании уже закрытого дела. Аль-Файзал взорвал себя, и вместе с ним погиб предмет, взятый им у Иглтона. Тем не менее. Она встала и тихонько закрыла дверь.

Изображения новейших японских электронных игрушек и итальянских спортивных автомобилей отдавали каким-то вызывающим отвращение глянцем. На самом деле все фотографии, вывешенные на стену техническим гением-извращенцем, выглядели холодными и ироничными, словно наштампованные массовыми тиражами портреты политических и религиозных деятелей. Даже рекламная открытка с побережья Южной Африки. А на выпущенной в память о российском космонавте темнела дырка, прожженная именно в том месте, где частичка космического мусора пробила скафандр. Ха-ха.

Сара попыталась загрузить в голограмму различные изображения. Сотни изображений. Разных цветов, с разными фильтрами и высоким разрешением. Все возможные типы, какие могли понравиться человеку вроде Иглтона. Она прокручивала ее с высокой скоростью и низкой. Часами рассматривала под разными углами, уделяя особенное внимание глазу молодой женщины. Ничего. Однажды ей показалось, будто загадка раскрыта. Сара даже вскрикнула от радости. Загрузив южноафриканский дифракционный фильтр, ей удалось разглядеть вокруг основания пениса перед губами молодой женщины кольцо из крошечных зеркально отраженных слов. Перенастроив изображение, Сара прочитала: «Жаль, что это не ты». Ее накрыло точно такое же ощущение, как в юности, когда она, выбежав из лавки Иглтона, обернулась и увидела его, с улыбкой смотрящего ей вслед и предающегося мастурбации.

В соседней комнате раздался пронзительный визг Майкла. Уже вскочив на ноги, она с шумом выдохнула. Сын вопил исключительно от восторга. Сара решительно направилась к двери, намеренная разъяснить причину столь бурного проявления эмоций, но та вдруг распахнулась сама…

На пороге стоял Ракким с Майклом на руках. Он чуть подвинул сына, освобождая место для жены, и она бросилась в его объятия.

Сара лишь чуть поморщилась, когда он крепко прижал ее к себе. Рубцы от трости «черного халата» почти зажили, но немного побаливали.

— Что с тобой? — спросил Ракким.

Она еще крепче приникла к нему.

— Ничего, — прошептала Сара, касаясь губами его шеи. — Теперь ничего.

Через несколько часов, когда по улицам эхом разнесся призыв к вечернему намазу, она слегка растерянно взглянула на мужа. Ей никак не удавалось сообразить, сколько времени прошло.

Ракким улыбнулся ей.

— Да-да, уже поздно. Но мы уже в постели.

Сара сжала его внутренними мышцами, заставив смеяться, и дрожь пробежала по их телам. Он вошел в нее еще глубже, а она скрестила ноги у него на поясе.

— Я тебя поймала, — раздался ее шепот. — Ты в ловушке.

— Все время хотел в ней оказаться. — Ракким поцеловал ее.

Она прижалась к нему, не расслабляя мышц, и он стал двигаться быстрее и быстрее, словно старался поскорее стереть разделявшее их время и расстояние, уничтожить сомнения и отличия, и вскоре их крики заглушили призывы муэдзина.

Сара прижалась лицом к его груди, потом откинулась назад, держа Раккима за руку. Когда он покрыл поцелуями рубцы на ее спине, бешенство «черного халата» постепенно исчезло из памяти. По крайней мере, для нее. Голос мужа изменился, едва он увидел следы от трости. Ракким потребовал рассказать, что произошло, затем попросил описать блюстителя нравственности. В другое время она бы отказалась, ведь в мире и так слишком много насилия и не стоит увеличивать его число. Но не в этот раз. Она запомнила лицо истязателя до мельчайших подробностей, его кривые зубы, форму бороды, красные точки на мочках ушей, свидетельствующие о высоком положении. Даже шрам на запястье правой руки, сжимавшей трость. Ракким позаботится об остальном.

Он поцеловал ее в уголки рта.

Сара с закрытыми глазами вдохнула его запах.

— Твой пот пахнет по-другому. Более эротично… насыщенно. От тебя пахнет Библейским поясом. Это не неприятно. Просто по-другому. — Она провела ладонью по бедру мужа. — Не неприятно, совсем не неприятно.

В дверь тихо постучали.

— Не помешаю?

Сара накинула на них простыню.

— Входи, мама.

Кэтрин принесла поднос с чайником, нарезанными фруктами и сыром.

— Я подумала, что вам будет нелишне подкрепиться после… такого напряжения сил.

— Спасибо, что помешала, — сказал Ракким. — Мне показалось, что твоя дочь пытается меня убить.

Кэтрин едва заметно улыбнулась.

— Это наследственное. — Она поставила поднос у изножья кровати.

— Как там Майкл? — спросил бывший фидаин.

— Крепко спит. Когда тебя не было, его мучили кошмары. — Кэтрин откинула назад длинные рыжеватые волосы. С каждым днем в них появлялось все больше седых прядей, да и морщины в уголках ее губ становились все глубже.

— Мама, ты в порядке? — спросила Сара.

Кэтрин махнула рукой.

— В монастыре мне жилось проще. Я чувствовала себя гораздо лучше, когда была изолирована от непрерывного потока новостей, бесконечных угроз и контругроз.

Ракким сел.

— Что-нибудь произошло?

— Что-нибудь всегда происходит, поэтому так и тяжело. Ладно, продолжайте наслаждаться друг другом, а я пойду спать.

Ракким подождал, пока закроется дверь, наклонился к подносу и разлил чай по чашкам.

— Она выглядит усталой.

— Мама волнуется из-за Кинсли. — Сара добавила себе ложку меда. — Мы все волнуемся. Завтрашний визит должен был стать проявлением доброй воли, но президент Арбусто воспринимает его как признак слабости, прелюдию к передаче северо-запада.

— Это действительно прелюдия к передаче.

— Когда ты выступаешь с позиции слабого, заключение лучшей из возможных сделок является победой. — Она сделала глоток чая, жмурясь от сладости и аромата. — Кинсли играет в эту игру уже сорок лет, мы должны доверять его мнению.

— Жаль, что мне не удалось привезти оружие. Возможно, оно стало бы решающим…

— Что сделано, то сделано. Президент по-прежнему доверяет тебе. Понимает, насколько трудным было задание. По крайней мере, никто не сможет использовать изотоп благодаря усилиям Лео. — Она постучала ногтем по кромке чашки. — Может быть, после возвращения из Ацтлана президент попытается прощупать отношения с китайцами…

— Ты это тоже хорошо умеешь делать.

— Имеешь в виду Гетти Андалу?

— Он мне не нравится. А еще меньше нравится то, что ты договорилась с ним, ничего не сказав мне. Или президенту.

— Ты тоже не понравился Гетти, но он готов работать с тобой. Это называется дипломатией. — Сара едва заметно улыбнулась. — Я скажу президенту, когда сочту нужным.

— А когда ты сочтешь нужным?

Она резко опустила чашку на блюдце, едва не разбив ее.

— Ты негодуешь по поводу того, что я скрыла от тебя информацию, а у самого полно секретов от меня!

— Ты о чем?

— Врач позвонил после твоего отъезда. Почему ты попросил его проверить ДНК?

Ракким потянулся за ломтиком яблока.

— Что он сказал?

— Сказал, что с тобой все в порядке, даже лучше. Сказал, что реакция стала быстрее.

— А по поводу ДНК?

Она покачала головой.

— Все в полной норме. Никаких изменений. Тебя беспокоили генетические усилители? Возникли проблемы?

— Никаких проблем.

— Скажи мне. Тебя ведь что-то беспокоит, иначе бы ты не стал обращаться к врачу. Рикки, я твоя жена. Что происходит?

Ракким смотрел в потолок. Раскрыл рот, но замолчал. Со второй попытки он заговорил едва слышным голосом, а взгляд его остался приклеенным к потолку.

— У меня стали возникать странные мысли после того, как я убил Дарвина. Я знаю то, чего не должен знать. То, что может знать только ассасин. Я стал быстрее. Быстрее, чем был когда-либо.

— Ты думаешь, что Дарвин… — Она наклонилась, сжав его лицо ладонями. — Даже если в тебя попала его кровь, ДНК так не передается. И даже если возникло перекрестное заражение, ты не мог вдруг овладеть его мастерством или его…

— Я его видел.

— Дарвин мертв.

— Скажи об этом ему. — Ракким почувствовал, как лицо покрылось румянцем. — Он… в моей голове. Мне кажется, иногда он исчезает или прячется, но он говорит, что может…

— А сейчас он здесь? — Сара окинула взглядом спальню. — Ты его видишь?

Ракким покачал головой.

Она легла рядом с ним, притянула к себе, слушая биение его сердца.

— Иногда… иногда я сам не понимаю, кто я такой.

— Я знаю, кто ты такой. — Сара погладила его по волосам. — Полюбила тебя, когда ты был девятилетним мальчишкой. Ты остался прежним. Сильным, храбрым и добрым. Иногда испуганным, но это тебя не останавливает. Ты никогда не отступаешь, чего бы это ни стоило. — Она засмеялась. — Этим ты сводил Рыжебородого с ума. Он говорил, что ты всегда выбирал самый трудный путь.

— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда помнила об этом.

— Мне нет необходимости помнить об этом. — Она поцеловала его. — Ты должен был рассказать обо всем.

— Я сам не хотел признавать этого.

Сара еще раз поцеловала его.

— Больше никаких секретов. Договорились?

Ракким поцеловал ее в ответ.

— И что это будет за семейная жизнь? — Он погладил ее по животу. Лицо его посерьезнело. — Нам нужно переехать.

— Тсс.

— Ты сказала, что тебя заметили на уличной ярмарке.

— Сказала, что могли заметить, но мы здесь, живы и здоровы. — Она поцеловала его. — Кроме того, мне здесь нравится.

— Мне тоже. Поэтому мы должны переехать. Слишком расслабились. Рано или поздно совершим ошибку. Завтра спрошу у Спайдера, нет ли у него подходящей квартиры. Лео он уже спрятал.

— Думаю, вы слишком остро на все реагируете.

— Спайдер так не думает.

— А что думает Лео? — спросила Сара.

— Он думает, что я и Спайдер относимся к нему как к двухгодовалому ребенку, хотя это не так. Мы относимся к нему как к человеку, в голове которого хранится информация, ради которой могут убить.

— А у тебя? — Она постучала его пальцем по лбу. — Что хранится у тебя?

Ракким усмехнулся.

— Ничего.

Сара целовала его в уши, в щеки, в нос, продолжала целовать, боясь остановиться, сама не зная почему.

— Так и надо. Таких мужчин я и люблю. Сильных и глупых. — Она закрыла ему глаза поцелуями. — Спи. Ты вернулся домой. Рядом твоя семья. Никто ничего не сможет тебе сделать.

Они крепко обняли друг друга. Сара принялась тихонько напевать любимую колыбельную Майкла. Ракким ее тоже любил. В детстве песню пересмешника им обоим на ночь пела домоправительница Рыжебородого Ангелина. Теперь ее пела Сара, убаюкивая Раккима. Странная старая колыбельная о ребенке, получавшем подарок за подарком, и каждый из них требовалось заменить. Пересмешника, который не поет, бриллиант, превратившийся в стекло, собаку, не умеющую лаять, зеркало, которое разбилось… «Эта песня о том, что любовь не бывает идеальной», — говорил про нее Ракким. А Сара думала, что ребенку просто не везло.