Громовые степи

XIV

В начале октября 1941 года немецко-фашистские войска вторглись в пределы Северо-Кавказского военного округа. Возникла реальная угроза захвата противником Ростова, выхода к Сталинграду и на Кавказ. По указанию Государственного комитета обороны на территории округа началось строительство оборонительных сооружений силами саперных частей, населения городов и сел, тружеников предприятий промышленности и колхозов.

Зина была мобилизована на трудовой фронт одной из первых как неработающая. Все произошло столь неожиданно, что мать с дочерью толком не сумели приготовиться. Лишь отцовы хромовые сапоги чеботарь татарин сумел за два дня переделать для молодой женщины. Внутри он утеплил сапоги мехом от старого отцовского пальто, получилось и тепло, и удобно. В военкомате предупредили о необходимости явиться в теплой одежде, с двумя парами белья, миской, ложкой и запасом питания на десять дней.

Зина оказалась в строительном батальоне на возведении противотанкового рва внешнего оборонительного рубежа. Первые же рабочие дни по десять-двенадцать часов с лопатой в руках показали совершенную ее неприспособленность к физическому труду. К концу третьего дня одеревенели ноги и руки, голова кружилась от однообразных движений лопаты, так что она боялась сорваться в ров с высоты более трех метров. Командовала всем и вся «бугриха», как ее называли за глаза женщины-рабочие. Эта звеньевая, неопределенных лет шустрая баба, прямо-таки изводила молодежь своими придирками из-за частых остановок в работе для отдыха. Говорить с нею никому не хотелось, а это еще больше раздражало звеньевую.

Симпатичную девушку заметил прыщеватый саперный капитан, руководитель инженерных работ на участке. Он подозвал Зину, поинтересовался, как зовут, сколько классов окончила.

— Десять? — удивился капитан. — Вот хорошо, а мне нужна грамотная учетчица. Пойдешь?

— Конечно, но я не знаю, что и как делать. — Она робко улыбнулась.

— Не беда. Особой сложности в обязанностях нет.

Так Зина оказалась хозяйкой полевой будки на колесах с печкой и нарами для отдыха. Ее рабочим местом стал длинный, сколоченный из плохо подогнанных досок стол с ворохом чертежей, графиков, отчетов. В обязанности учетчицы входила работа по сбору сведений от звеньевых о проделанной работе, с помощью сажени делать измерения и на вычерченной во всю стену схеме противотанкового рва сплошной утолщенной линией отмечать готовый участок. Несложное, но ответственное дело. А кроме того, она должна была поддерживать чистоту, порядок и тепло в будке. Зина ожила. Теперь «бугриха» здоровалась с нею первой, помогала делать замеры выполненной работы и вообще во всем старалась услужить, если такая возможность представлялась. Дел оказалось невпроворот, она часто допоздна задерживалась в будке и не всегда приходила на ночь в свою землянку. Капитан бывал на участке лишь по утрам, смотрел отчеты, схемы. Он был доволен смышленой учетчицей. Рада была и Зина, все у нее получалось неплохо. Одно не нравилось, когда капитан подолгу задерживал взгляд на своей помощнице. Чувствовала она себя в это время совершенно не защищенной. Но на ров идти с лопатой тоже не хотелось.

Сегодня капитан дольше обычного засиделся в будке, тщательно изучал график выполненной работы, отчеты звеньевых. В это время вошел красноармеец. Он представился шофером автомашины, следовавшей из Ростова в Сталинград с секретными топографическими картами со склада Северо-Кавказского военного округа. В машине его дожидался сопровождающий, младший лейтенант. Они вынуждены были просить пару ведер бензина.

После непродолжительного раздумья капитан неожиданно обратился к Зине:

— Поможем страдальцам?

Когда капитан с шофером вышли из будки, она посмотрела в окошко. Недалеко стояла полуторка. Около нее прохаживался стройный молодой военный: ладно сидящая на нем шинель, новенькая портупея, кобура с наганом — что-то знакомое почудилось Зине. Она пригляделась. Ёкнуло сердце. «Сережа?!»

— Сережа!!

Он услышал крик и обернулся. Перед ним стояла Зина. В наброшенной телогрейке, ватных брюках поверх сапог, без платка, она была радом и глядела на него глаза в глаза, взволнованно и тихо повторяла одно и то же: «Сережа…Сережа…Сережа…»

Сергей смотрел на милое, любимое лицо, слышал тихий родной голос и не мог сдвинуться с места.

Незримый глубокий ров оказался между ними.

— Сережа… Сережа… Сережа… — Глаза Зины наполнились слезами. Она сжала кулачки и беспомощно поднесла их к лицу.

Сергей сделал шал вперед, взял ее голову в свои ладони и поцеловал в лоб.

Зина прильнула к нему.

Он еще раз поцеловал ее и отступил на шаг.

— Сереженька… Сереженька… Сереженька… — все повторяла Зина и, не сдержавшись, заплакала.

— Товарищ лейтенант, — позвал шофер, — надо ехать.

Он уже заправил машину и вместе с капитаном недоуменно смотрел на молодых людей.

— Еду под Москву. Побуду дома два-три дня, — только и успел сказать Сергей.

Так и запомнился этот миг: ей — уходящим в неизвестность Сергеем, ему — плачущей на дороге девушкой.

Зина неотрывно смотрела вслед уходящей машине. Подошел капитан.

— Кто это был?

— Родственник, — вытирая слезы, ответила она.

— Не огорчайтесь, еще встретитесь. — Капитан слегка прижал к себе девушку.

— Вряд ли. — Зина вновь расплакалась.

На повороте дороги Сергей обернулся, посмотрел назад. Зина стояла на прежнем месте рядом с капитаном. Бодров почти сразу же забылся в теплой кабине. Тяжелая физическая и моральная усталость заволокла сознание.

— Сталинград. — Шофер дотронулся до плеча младшего лейтенанта.

Время закрутилось как в калейдоскопе — даже события предыдущего дня затруднительно было выстроить в единую цепочку. В связи с приближением немцев к Ростову все чаще и чаще курсанты привлекались к операциям по ликвидации десантов и диверсионных групп противника, на восстановительные работы после бомбежек города. По указанию руководства войск НКВД ростовские курсы стали осваивать программу подготовки младших лейтенантов по укороченному варианту. Наиболее подготовленным и имеющим боевой опыт курсантам было присвоено звание младших лейтенантов, и они получили направление в войсковые части НКВД. Среди них оказался и Бодров. Его назначили для прохождения службы в полк по охране особо важных предприятий промышленности. В течение одного дня Сергей получил свою первую боевую награду — медаль «За боевые заслуги», командирскую форму, табельное оружие, денежный и вещевой аттестаты, деньги. Тут и поступила просьба со склада округа о выделении сопровождающего автомашины с топографическими картами. Машина оказалась незаправленной, и, чтобы достать для нее бензин, пришлось прочесать полгорода. Разжились всего одним ведром в гараже штаба одной из воинских частей — комендант оказался сталинградцем, земляки все-таки. По пути следования выпрашивали горючее у всех встречных и поперечных. Внезапное появление Зинки и столь же быстрое ее исчезновение спутало вконец все мысли. Сергей стал уже сомневаться: было это наяву или приснилось?

— А я сказал капитану, что вы из НКВД, а то не хотел давать бензина больше одного ведра, — рассказывал по дороге шофер.

«Значит, действительно повидался с Зинаидой».

Ни радости, ни огорчения. Лишь душевная тяжесть да растаявший в пыли женский силуэт у дороги.

Проезжая по улицам города, Сергей отметил, что Сталинград выгладит более чистым, нарядным по сравнению с Ростовом. Почти не видно военных, много детворы, женщин. Идут куда-то, торопятся. Мирная жизнь!

Карты без задержки сдали в военный отдел областного комитета ВКП(б). Здесь же на диване комендант разрешил переночевать. Утром должна была идти автомашина в Михайловку, ему попутно поручалось сопровождать груз для райкома партии. Это уже ближе к дому.

Сергей побывал в универмаге, купил родственникам по небольшому подарку, посмотрел на хоровод бетонных пионеров вокруг фонтана на Привокзальной площади. К вечеру отправился полюбоваться Волгой. Он знал из учебника географии, что Волга одна из крупнейших на земном шаре и самая большая в Европе река, протяженность ее более трех с половиной тысяч километров. Но все-таки представлял её не такой грандиозной. А тут водная ширь! Даль! На противоположном берегу люди видятся едва заметными штришками. Большие пароходы, катера, лодки: все это на фоне большой воды кажется мелочью. Спустился к воде, умылся. Ласковая волна накатывала и отходила назад. Живут же люди! Голубое небо, чистая вода, не налюбуешься! Правду говорят, на воду смотреть не надоедает. Здесь никакой тебе войны. Лишь на откосе вырыты щели для укрытия людей при бомбежке. Такие же раны войны на земле повсюду — в садах, парках, на площадях и во дворах. «Ну сюда-то война не может докатиться…»

На следующее утро — уже знакомый шофер с полуторкой, погрузка каких-то ящиков, бочек, мешков, и в путь!

К обеду прибыли в Михайловку. Сергей сдал в райком груз и быстрее на грейдер. До дому надо еще добираться, путь неблизкий.

Родные поля, лесные полосы, милые сердцу степные запахи.

Попутными машинами Сергей добрался до Батурино, когда начало смеркаться. Отметился в военкомате у дежурного о прибытии и пошел к «разлучному» столбу. Столб как столб. Но он особый, к нему она прикасалась! Погладил ладонью его корявую поверхность. Постоял на том месте, где обычно стояла Зина, его Зина, а не та, что осталась у противотанкового рва. Ту Зину здесь он уже не представлял. Посмотрел на высокое крыльцо, с которого Зина на прощание махала рукой, на освещенное окно. Теперь и крыльцо, и огни были для него чужими. Многое отдал бы сейчас Сергей за возвращение хотя бы на миг недавнего прошлого. Не дано! Люди не знают, когда они бывают счастливыми, им это становится известно потом.

Но вот и дом родной. Обошел вокруг. Постучал щеколдой — тишина. Еще раз постучал, услышал наконец тонкий девичий голосок:

— Кто стучит?

— Я, твой родной брат.

— Мои братья на фронте.

— Лидок, это же я, Сергей.

— Ой, мамочки! — радостный крик долетел до небес.

Выбежали отец, мать. Без ума от счастья целовали сына, причитали.

— Господи боже ты мой, откуда? Какими судьбами? Почему не сообщил?

Угомонились за полночь. Мать остепенила говоривших: «Будя на нынче, Сережа устал». Она все время молча глядела на сына, держала его ладонь в своей, поглаживала раненое плечо.

А рано утром, откуда только люди узнали, соседи, знакомые, родственники, эвакуированные… Всем хотелось посмотреть на вернувшегося живым и здоровым Сергея. Сыпались одни и те же вопросы: «Не видел..?», «Не знаешь?», «Как там война, когда кончится?» Пришла и тетя Тося Московина.

— Сережа, тебя не узнать! Четыре месяца не видела, изменился ты здорово. Уже не мальчик — мужчина! Похоже, у войны свой отсчет прожитого времени.

К вечеру всей семьей поехали к деду Дмитрию. Отец работал шофером на «эмке», возил председателя райисполкома, отпросился на денек побыть с сыном.

В Горшовке те же вопросы. Дед прослезился на радостях, засуетился. Как же, первый офицер в роду Бодровых! Бабушка Феня заохала: «Я же не приготовилась встретить дорогого внучка».

У деда нашлись две бутылки «Русской горькой», берег «для случая». Своей семьей провели весь вечер в разговорах и рассказах. Жаль, что нет Вадима.

— Где-то далеко служит, — качает головой мать.

— Все в воле божьей, — добавляет бабушка, — может, живыми останутся. Иван, отец твой крестный, тоже на фронте, воюет. Помоги ему, господь.

Погорился отец:

— Бронь кончается в марте, а продлять больше не будут. Мать с Лидой останутся одни.

Лида це отходила от брата.

— Не встревай, — каждый раз останавливала ее мать, когда она хотела что-то сказать брату.

Никак не удавалось остаться наедине, не терпелось рассказать все, что знала и слышала от других. Только утром брат с сестрой смогли пойти вдвоем в сад к Панике, к любимому мостику. Летом с него можно нырять, а можно просто посидеть, посмотреть на подводную жизнь жучков-паучков, послушать лягушачьи концерты, шепот талов и вербы. Сейчас здесь тихо. Водная гладь не шелохнется, и только то в одном, то в другом месте беззвучно расходятся круги. Жизнь идет! Война далеко, но ее дыхание коснулось и этого райского уголка. В хуторе одни женщины и старики, много эвакуированных. У дедов живут две молодые женщины-еврейки: Броня и Соня. Они из-под Бердичева добирались до Горшовки. Никак не успокоятся, просят разрешения у деда отрыть щели в саду на случай, если появятся немецкие самолеты, не верят, что фашисты сюда не придут.

Лида рассказала все, что знала. Но Сергею это было уже известно из письма Зины.

Она внимательно выслушала рассказ брата о встрече с Зиной у противотанкового рва, никак на это не прореагировала, лишь с сожалением смотрела на него.

— Довыкобенивалась, — подытожила разговор сестра.

Перед тем как уехать от дедов, Сергей починил не работавшие уже несколько месяцев часы-ходики. Разобрал несложный механизм, промыл его керосином, почистил цепочку, установил стрелки, дунул вовнутрь, и часы, на удивление дедов, пошли.

— Будем теперь жить по твоему времени, — обрадовалась бабушка, — тикать им теперь до твоего возвращения.

— Ворочайся поскорее и пиши почаще, — наказал дед, — а то как нет долго писем, не знаешь что и думать.

Опять военкомат. Надо отметиться об убытии. Пожелали легкого пути и скорейшего возвращения с победой.

На выходе, на тебе, Иван Степанович.

— Здравствуй, Сережа, — заулыбался учитель, — рад тебя…

Но не успел закончить. Апперкот слева Сергей провел молча, не раздумывая зачем. Иван Степанович не устоял, повалился набок, оперся о стену руками и сел на пол. Сергей усадил его на скамейку, сунул в руку отлетевшие в угол очки и, не оглядываясь, пошел на выход. Никого нет в коридоре, никто ничего не видел. «Не надо нарыкаться. Видит бог, и в мыслях не было».

Нехорошо получилось, но на душе стало все-таки полегче.

Вечером на вокзале гомон, толчея — очередные мобилизованные идут в армию. Проводы. Сергей с трудом пробился к железнодорожной кассе. На удивление, ему выдали билет по воинскому требованию не в общий третий, как это всегда было, а в седьмой плацкартный, на среднюю полку. Привилегия командного состава!

Стоял ноябрь 1941 года. Противник под Москвой, перевес в его силах очевиден, нажим все усиливается, войска Западного фронта с тяжелыми боями отходят, железнодорожная ветка Сталинград — Москва систематически подвергается бомбовым ударам противника. Поезд идет в Москву, прифронтовой город. А в плацкартном вагоне не чувствуется уныния или растерянности. Слышатся шутки, оживленный разговор. Пассажиры в основном молодые командиры. Возобновляется прерванный появлением Сергея диалог о женщинах.

— Вы говорите, симпатичных девушек, которые нравятся, много, — обращается сосед к седому майору, — а как определить, которая из них самая-пресамая?

— Когда поглядишь на нее и глаз не сможешь отвести, прервется дыхание и душа захолонется, она и есть, — степенно отвечает майор.

— А что должно нравиться?

— Все. Если только лицо, так это быстро пройдет. Если хоть что-то во внешности будет не по душе, неприязнь скоро станет основным чувством.

— Часто у мужчин глаза расширяются при виде смазливой девки, — включился в разговор хмурого вида капитан, отрешенно глядевший в окно, — поэтому при знакомстве надо повнимательнее присматриваться, причем на трезвую голову, чтобы потом судьбу не клясть.

— А когда, по-вашему, надо в любви объясняться? — вопрошает с пухлыми девичьими губами лейтенант.

— Об истинных чувствах не говорят, они и так видны, а пустозвонить об этом можно с первой минуты знакомства. Истинная любовь — это святое, этим шутить нельзя.

— Влюбиться нетрудно, — вновь в разговор включился майор, — а вот разлюбить — неподвластно мужчине. Он с годами может измениться: приобрести другие внешние черты, привычки, характер. При совместном проживании с любимой женщиной постепенно размываются прежние пылкие чувства. И созданный милый сердцу образ живет в душе как бы отдельно от реальной женщины. Даже если будет разрыв в отношениях, чувства останутся незаживающей душевной болью.

— Да, душевной боли хоть отбавляй… — взгрустнулось Сергею.

Медаль младшего лейтенанта «За боевые заслуги» и полученные от родителей припасы на дорогу сразу же расположили к Сергею попутчиков. Поезд шел без задержек, и в Коломну прибыли, когда завечерело. Несколько минут до штаба полка и все, спокойная отпускная жизнь закончилась. Такое впечатление, что младшего лейтенанта прямо-таки поджидали. Буквально в течение одного часа Бодров был назначен командиром взвода и начальником гарнизона по охране особо важного объекта. Вместе с ним двадцать шесть человек: три отделения по восемь бойцов и его заместитель — сержант Волынов Василий. «Войско» совершенно не подготовленное, никто в войсках НКВД и охране важных объектов не служил, только что мобилизованы. Но курс молодого бойца когда-то проходили, это уже хорошо. Исключением был Волынов.

Он только что прибыл домой по демобилизации, а тут война. Опять служба. Вот уже год, как вступил в партию. На фронт пошел с томиком «История ВКП(б)». Постоянно по форме одетый, подтянутый, рассудительный, озабоченный делами взвода, Волынов с первых же дней пользовался уважением сослуживцев.

Дежурный по штабу на вопрос, где разместиться взводу на ночлег, ответил: «Ты командир, сам и решай». Общими усилиями в темноте нашли не занятый сарай с остатками прошлогоднего сена. На входе резко ударило в нос смешанным запахом прелой травы, мышей, невесть откуда взявшегося немытого человеческого тела. Тут и расположились. Поужинали остатками своих съестных припасов.

Утром в штабе дежурный по полку укорил:

— Больше часа не можем тебя отыскать. Где пропадаешь?

— В сарае, у которого двери не закрываются.

— Там же пленных немцев содержали, вшей теперь понабрались, — подленько хихикнул дежурный.

— Надо было предупредить.

— Младший лейтенант, а уже разговорчивый. Советую пройти санитарную обработку. А сейчас к начальнику штаба.