Громовые степи

II

Стояла предрассветная тишина, когда Сергей возвращался домой. Восточная сторона небосвода уже заметно посветлела. Прохладный воздух приятно освежал лицо. Пахло землей, полынью. Сизый тонкий дымок тумана росою оседал в ложбинках. Тишина и благодать! Он шел не спеша, думать ни о чем не хотелось, спать тоже.

На пороге дома сидел отец, курил.

— Я жду тебя, сынок, хотелось поговорить, да уже поздно, пошли спать.

Пробудился Сергей от команды «подъем». Ничего не понимая, он вскочил с кровати. Перед ним стоял Алексей Московии, как всегда подтянутый, бравого вида командир Красной Армии, давний друг семьи Бодровых. С женой и дочуркой он прибыл в отпуск и теперь, узнав, что Сережку, этого пацана, призывают в армию, они всей семьей пришли сказать напутственные слова.

— Здравствуй, дядя Леня. Вы уже все знаете?

— Я в курсе. А ты команду выполнил неплохо. Еще тебе один совет: самый главный в армии человек — это командир отделения. Он для бойца бог, царь и воинский начальник. А если ты будешь командиром, запомни: быть жестоким, недобрым — тяжело. Требовать от подчиненных надо только то, что предписывается уставами.

— Спасибо, дядя Леня, за науку. Я ничего не забуду.

Стали подходить и подъезжать родственники. Первым — брат отца, дядя Иван, крестный. Сергей любил дядю и звал отцом. Иван Дмитриевич в Гражданскую войну восемнадцатилетним парнем вступил добровольцем в армию Миронова и прошел с нею до ее печального конца.

— Серок, Серок, — так звал дядя своего племянника, — надо же, ты красноармеец! Не верится. Но служи как следует, так легче будет отбыть положенный срок. Могут и отпуск дать. Хороших бойцов всегда ценят. Тяжело в армии только нерадивым, лодырям. Страна должна быть крепостью, теперь ты ее защитник.

Почти одновременно приехали оба деда и бабушки.

Дед Дмитрий Карпович, казак-атаманец, участник известного Брусиловского прорыва в Первую мировую. Вышел он тогда из операции с двухсторонним воспалением легких, а после того как пошел на поправку, подхватил тиф и еле живым возвратился домой. Революционные страсти особо не коснулись Горшовки. Молодежь навоевалась досыта, а старшее поколение отсиделось дома. Когда Дмитрия Карповича спрашивали, за красных он или за белых, он неизменно отвечал: за тех, за кого сын, Иван. В августе 1919 года части Донского казачьего конного корпуса во главе с Мироновым самовольно выступили из Саранска на Южный фронт для борьбы с Деникиным. Сам Миронов и его ближайшие соратники были за это арестованы, а бойцы и командиры размещены в специальных лагерях.

Дмитрий Карпович ездил в тот лагерь и привез оттуда больного сына. Ивана должны были вскоре расстрелять, но не потому, что он был в чем-то виновен. Оговорили безусого пацана. Расстреливали таких по нескольку человек ежедневно, всякий раз утром, без суда. Сына отдали за заслуги отца перед Красной Армией. Незадолго до этого в одном из хуторов Ярыженской станицы объявилась невесть кому принадлежавшая батарея: то ли красным, то ли белым, то ли бандитам. В тот вечер казаки хутора Горшовка отмечали чьи-то крестины. Вот и решили на хмельную голову отбить три трехдюймовых орудия у вечно пьяных батарейцев. Десять верст проскакали одним махом, чуть коней не загнали, ворвались в сонный хутор под утро. Незадачливые артиллеристы разбежались кто куда. Их потом так и не смогли отыскать. Утром протрезвели, стали рядить, что делать с пушками. А тут подоспел небольшой конный отряд красных, им и передали трофеи. Эти «заслуги» спасли жизнь Ивану Дмитриевичу. Судьба!

Дед лишь одно пожелание высказал внуку: «На службу не напрашивайся и от службы не отказывайся».

Больше не смог говорить казак-атаманец, обнял Сергея и заплакал.

Зато дедушка Михаил Михайлович общался с внуком долго. Невысокий, седенький, он положил руку на колено сидевшему на диване Сергею и говорил о боге. Это была его любимая тема. Дед соблюдал все посты, отмечал церковные праздники, крестился и читал молитвы перед сном, завтраком и обедом. Вот и теперь он говорил внуку о святой вере, спрашивал его:

— Ты в бога веришь?

— Нет, я не верю в то, чего нельзя понять.

— Верят в бога сердцем, а не умом. Он в убеждениях, а не в конкретном облике. В сердце все добрые начала, разум порождает сомненья, зло всякое. Вера дает душевный покой, радость жизни, она должна преобладать над мыслью. Ты в бога не веришь, как знаешь, — сказал Михаил Михайлович, — но когда тебе придется туго, будет очень опасно, перекрестись, помолись Господу хотя бы мысленно, смотришь, он и отведет от тебя беду.

— Войны-то ведь нет.

— Первую мировую и Гражданскую тоже никто не ожидал, а они обернулись для России вон какими бедами. Дай-то бог, чтобы не было войны, но не похоже. Пока ни одному поколению русских людей не удавалось прожить без нее.

Бабушка Феня привезла икону Божией Матери. Она благословила Сергея на службу и дала ему молитву «Ангелу Хранителю». Он не хотел брать, но бабушке, свой любимой бабушке, отказать не посмел.

— Ты ее заверни в грамотку и никому не показывай. Плохо будет, почитай, молитва всегда поможет, — поддержала сваху бабушка Вера.

Так, каждый по-своему, близкие родственники давали советы призывнику. Лишь младший брат Вадим воздержался от пожеланий.

— Ты еще не вернешься, а я уже уйду в армию. Не увидимся долго, может, где и встретимся.

Вадим моложе брата всего на полтора года, жил больше с дедом Дмитрием, помогал ему в работе на колхозной пасеке.

Сказала свое слово и Лида, как всегда коротко:

— Я тебе буду писать всю правду.

— Вот за это спасибо.

Сергей вышел во двор, сел на завалинку. Последний день в кругу родных медленно угасал. Над горизонтом меркло заходящее багряное солнце. Оно было неровно подернуто дымкой и словно зависло на одном месте. Запад окрасился в густой кровавый цвет. Вот на солнечном диске появилась темная полоса, через мгновение она расширилась, и небесное светило почти сразу погасло. Как говорит отец в таких случаях — к ветреному дню.

За столы сели, когда стало темнеть и мать подоила корову. Тосты были за здоровье и благополучное возвращение. Неприятную минуту пережил Сергей, когда отец спросил:

— А почему тебя забирают в армию, а все другие ребята еще дома?

— Что святой бог ни делает, все к лучшему, — выручил дед Михаил.

— Может, это и в самом деле к лучшему, — согласилась мать.

— А теперь давайте наказы да и споем для моего дорогого внука.

Дед первым же и посоветовал:

— Не лезь на рожон.

— Родина у нас одна на всех, — это Иван Дмитриевич.

— Не гневи бога, схожу к Явленной в Урюпино, помолюсь за тебя.

— Не простывай, сыночек, об нас не тужи.

— Не переусердствуй, — сказал дед Михаил. — Поспешишь — сатану порадуешь.

— Водка еще никого к добру не приводила, — закончил разговор отец.

Сергей сидел между отцом и матерью. Не хотелось выпить лишнего. Ему всегда неприятна была слабость в теле от выпитого. Контролировал он границу дозволенного подергиванием себя за волосы. Если чувствительность притуплялась, значит, хватит. Его никто не видел, да и он ни единого раза не чувствовал себя пьяным. Вот и сейчас эта граница четко обозначилась.

После нескольких тостов попытался отец заиграть песню, но она не пошла. Михаил Михайлович начал делиться воспоминаниями о казачьей службе, об уходе за конями, но и разговор не клеился. Предложили «промочить горлышко».

Дмитрий Карпович, подперев ладонью щеку и прикрыв глаза, начал казачью, умел это делать. Хорошо поставленным голосом он уверенно повел мелодию, куплет за куплетом. Знал дед великое множество казачьих песен. Сергей всегда слушал их с душевным трепетом, чувствовал себя приобщенным к казачьему роду. Особенно ему нравилось в казачьем исполнении переложенное на музыку известное стихотворение А. С. Пушкина, хотя Дмитрий Карпович искренне верил, что это казачья песня.

Особо хорошо она получалась, когда пели в три голоса: дед с бабушкой Феней и сосед Иван Мартияныч.

Казачья песня — протяжное, широкое многоголосье. Она не поется, а именно играется, как бы вытекает из души. Нельзя забыть ее звучание. Казачья песня не пишется, она слагается народом, а сюжет — сама жизнь казаков во всем ее многообразии.

Но сегодня Сергей так и не дождался Пушкина. Обстановка была иной.

Мысли его непрерывно перескакивали с одного на другое, не мог сосредоточиться на чем-то конкретном.

Слушал песню и не слышал. Волновала и настораживала неизвестность. «Войска НКВД, — думал он, — что это такое, хорошо или плохо?»

Слаженно поют родственники. Не покидают Сергея мысли о Зине. Песни бередят душу.

А потом уже со слезами на глазах начал дед Дмитрий Карпович:

Песня сама собою прервалась. Больше никому не хотелось петь. Мать и обе бабушки плакали.

Когда утром Сергея посадили в поезд Сталинград — Москва, в вагоне уже находились восемь призывников одной с ним команды. Сопровождающий группу сержант кивком головы указал Сергею на верхнюю полку, взял военкомовское предписание и, не сказав ни слова, ушел в свое купе. Сергей забрался на отведенное место и сразу же забылся. В сознании еще мелькали казачьи песни, слова отца, матери, дедов. Вспомнилась Зина. Она все же пришла на вокзал. Увидел ее, когда поезд набирал скорость. Зина стояла одна в сторонке от людей, с сожалением смотрела на него и лишь головой коротко кивнула на прощание. Сергей вспомнил брата, сестру, которая так и не смогла сдержать слез, хотя и обещала, отца с матерью, старавшихся держаться бодро.

Домой захотелось уже на станции Поворино, где группа призывников делала пересадку на Харьков. Несколько часов пришлось ожидать поезда, и все это время мысли были только о доме. Даже Зина почти не вспоминалась. Только родные, их милые глаза, беспомощность перед судьбой.

Из окна вагона открывался широкий простор. Мимо проплывали поля и лесные посадки, остались позади речушка с заросшими осокой берегами, какая-то деревушка, пацаны с удочками на плечах… Но все это где-то там. А здесь неразговорчивые новобранцы переживают свое расставание с близкими.

Немного отвлек Сергея от дум тяжелых веселый пропойца-проводник из их третьего вагона, пассажиры которого только военные. Все воинство дружно поддержало предложение проводника: если ему дадут пол-литра водки, он выльет содержимое в чашку, накрошит туда хлеба с луком, а затем выхлебает эту «окрошку». На первой же крупной станции водку закупили и под внимательным взглядом любопытных пассажиров проводник выполнил обещание. Ни разу не поморщился, не дрогнул ни единым мускулом, съел! Сергей не смог доглядеть до конца процедуру, начинало тошнить. А проводник как ни в чем не бывало продолжал выполнять свои обязанности, но вагон, по его мнению, стал сильно раскачиваться.

Харьков не понравился, серый какой-то. Правда, кроме привокзальной площади да улиц вдоль железной дороги, он ничего не видел. Родное Батурино куда лучше!

Другое дело Киев. От вокзала до Святошино призывники ехали на трамвае. Была возможность посмотреть вокруг, полюбоваться: вдоль чистых улиц сплошь растут каштаны, много магазинов, Пушкинский парк. Сергей не видел больших городов. Дома здесь казались ему очень высокими. На одной вывеске было крупными буквами написано: «Перукарня». Он так и не понял, что означает это слово. На пекарню вроде бы не похоже. Лишь позже узнал, что так по по-украински называется парикмахерская. Да, Киев это уже не Батурино!

Разместили призывников в палаточном городке. Карантин.

Погода в Киеве стояла чудесная, жары не было. Сергей читал где-то, что каштаны можно жарить и есть. Тут же они валяются повсюду. Он попробовал один. Плод темно-коричневого цвета с глянцевой поверхностью на вид был очень привлекателен, аппетитен. Новобранец тут же очистил первый попавшийся и впился зубами в жесткую мякоть. Но вместо приятного вкуса во рту появилась сильная горечь, от которой смог избавиться лишь к утру следующего дня.

В карантине призывники жили неделю. Проходили медицинскую комиссию, писали домой, знакомились с армейскими порядками. Здесь Сергей получил первое представление о войсках НКВД, узнал, что он находится в школе подготовки младших командиров для войск НКВД оперативного назначения, ведущих борьбу с бандформированиями в освобожденных год назад районах Западной Украины и Западной Белоруссии.

О войсках НКВД призывники между собою не говорили, писать о них в письмах не разрешалось. Цензура работала.

На склоне лета зелень травы и деревьев в Киеве была непривычна по сравнению с белесыми степями в далеком теперь Батурино.

Превращение призывников в красноармейцев произошло в конце недели. К этому времени из них был сформирован учебный взвод. Сергея поставили в строй правофланговым первого отделения. Его командир, сухопарый раздражительный младший сержант, оказался на голову ниже правофлангового Бодрова, но командным зыком бог его не обидел. Если подавал команду, отстающих в исполнении, как правило, не было.

После бани плотный, но очень подвижный каптенармус выдал курсантам форменную одежду. Гимнастерки оказались с малиновыми петлицами и эмблемами общевойсковых стрелковых подразделений.

— Ты сотворен по армейским стандартам, — сказал он Сергею, — тебе ничего не приходится подбирать, что ни взял, все на своем месте.

Когда новобранцы, одетые по форме, выстроились во дворе, замкомвзода сержант Терещенко подчеркнуто официально обратился к ним. С открытым и симпатичным лицом, несколько грузноватый, туго затянутый поясным ремнем, он говорил, как сам выражался, «с одесским прикусом».

— Товарищи! — От волнения он даже стушевался, наморщил брови, но затем собрался с мыслями и продолжил: — Сь этой минуты ви красноармейцы великого Советского Союза. Поздравляю сь этим высёким званьем, желаю каждому дослужиться до ленерала!

Веселое оживление, вызванное получением форменной одежды, пожеланиями сержанта, не покидало вновь испеченных красноармейцев всю обратную дорогу до школы. 11-го пришел взвод уже не в палаточный городок, а в казарму.

Так началась для Сергея Бодрова солдатская служба в полковой школе, строго по уставам, без каких-либо скидок и послаблений, порой тяжелая до изнурения.

— Не сьтанете ви хорошими командирами, — говорил Терещенко курсантам, — если из вась не вытряхнуть гражданскую пиль.

Знакомство с войсками НКВД началось на первой же лекции. С вступительным словом к будущим командирам обратился начальник школы майор Кислицин. Своим постоянно кислым выражением на строгом чернобровом лице он полностью оправдывал фамилию, но говорил вразумительно, будто чеканил фразы. Его первые слова о том, что войска НКВД являются составной частью Вооруженны) Сил СССР, сразу же упростили общее о них представление. Настораживало лишь то, что никаких записей на занятиях делать не разрешалось. Нельзя было писать или сообщать кому-либо о своей принадлежности к войскам НКВД.

Ничего секретного не видел Сергей в том, что войска стали называться так с 1939 года, после образования Народного комиссариата внутренних дел, составной частью которого они являются. Предшественниками их были в двадцатые годы отряды вспомогательного назначения и войска ВЧК, затем войска внутренней охраны республики (ВОХР), впоследствии войска внутренней службы (ВНУС). По принадлежности части и соединения назывались сначала войсками Государственного политического управления, затем — Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) и потом уже НКВД.

Организационная структура войск непрерывно совершенствовалась, неоднократно менялись их задачи. К концу Гражданской войны основным предназначением их стала охрана железнодорожных сооружений и самих дорог, крупных предприятий промышленности. С 1992 года в состав войск был включен Отдельный пограничный корпус республики.

Кислицин остановил свой рассказ, посмотрел в окно на низко висящие тучи и неожиданно просто сказал: «Дождь будет. У нас тут хорошо. Тихо». Улыбнулся краешками губ.

Лицо его на миг прояснилось, подобрели глаза. Но тут же оно вновь приняло свое обычное постное выражение, и он продолжил занятие.

В 1939 году в состав СССР были включены западные области Белоруссии и Украины, Бессарабия и Северная Буковина, Латвия, Литва и Эстония. В этой связи пограничные войска взяли под охрану новые большие участки Государственной границы с недружественным в своем большинстве местным населением в тылу.

Перед войсками НКВД нередко ставились задачи по ликвидации бандитских формирований. Отряды вспомогательного назначения принимали участие в оперативно-боевых операциях. Об этом свидетельствует факт, что в период 1918–1922 годов части и подразделения войск оказывали помощь отрядам ВЧК в ликвидации свыше четырех сотен различного рода преступных группировок. В последующие годы войска ГПУ, О ГПУ нередко привлекались для выполнения такого рода задач. На местах они оказывались порой единственно реальной вооруженной силой, способной вести борьбу с бандами. В этой связи декретом ВЦИК с февраля 1922 года им вменялась обязанность участвовать в операциях по уничтожению бандформирований во взаимодействии с местными органами НКВД и милицией. С тех пор эта задача с них не снималась.

Майор вновь посмотрел в окно и, хотя все это видели, с грустью заметил: «Дождь пошел. Год назад в такую вот мерзкую погоду нам пришлось просидеть в засаде около двенадцати часов. Кроме мокрых кустов, никакого укрытия. Удивительно, но никто из бойцов не простудился. Зря прождали, банда не появилась… Ну а теперь, — продолжил он, — о наших делах».

Кислицин говорил о том, что для борьбы с бандитизмом и диверсионными группами в западных областях Белоруссии и Украины, в Прибалтике в 1939 году сформированы стрелковые части войск НКВД оперативного назначения. В настоящее время имеется одиннадцать таких полков, которые подчинены Главному управлению пограничных войск. Вместе с войсками оперативного назначения задачи борьбы с бандформированиями решают четырнадцать маневренных групп численностью сто тридцать — двести шестьдесят человек в каждой. Созданы они из пограничников.

Школа является составной частью резервного полка. Ее главная задача — квалифицированная подготовка младших командиров для оперативных войск.

Далее начальник школы посетовал, что сейчас не известно количество бандгрупп в районе действий оперативных частей.

В то же время против нашей страны сейчас действует более сотни военных разведывательных и контрразведывательных органов (абвер) и службы безопасности (СД) фашистской Г ермании с их шестьюдесятью специальными школами шпионов и диверсантов. Есть данные, что по сравнению с прошлым годом Г ермания увеличила количество заброшенных в наш тыл агентов в три раза. С ее помощью формируются бандгруппы из белоэмигрантского подполья, польских националистов, организации украинских националистов (ОУН), националистических профашистских групп Прибалтики. В этом, 1940, году только на территории Киевского Особого военного округа нами ликвидировано более двадцати крупных оуновских банд.

— Такая вот обстановка складывается сейчас на территории западных приграничных округов, — закончил Кислицин.

Начальник школы помолчал, вновь посмотрел в окно, тяжело вздохнул и продолжил рассказ:

— Вам, молодым, предстоит ликвидировать оставшиеся диверсионные группы и бандитские формирования. Может быть, кто-то из вас и доживет до дней, когда с ними будет покончено. Но эти времена наступят не скоро. Надо помнить, что дураки, простаки, профаны в среде бандитов и диверсантов встречаются крайне редко. Правда, выпить они не прочь, чем помогают нам. Но рассчитывать на это не следует. Потерь у нас много, вот беда. Действуем иногда по-глупому.

Лицо майора вновь приобрело печальное выражение, и он закончил:

— Вы — будущие младшие командиры. На ваши плечи ляжет вся тяжесть боевой работы. Вам надо вобрать весь имеющийся опыт борьбы с диверсионными и бандитскими группами. Следует научиться выполнять оперативно-боевые задачи по-умному, без потерь своих товарищей. Необходимо научиться думать в боевой обстановке, быть умнее любого бандита и диверсанта. Для этого и создана наша школа. Все, что здесь вам будут говорить преподаватели, это не выдуманная теория, а обобщенная практика. Приложите все свои силы, чтобы закончить школу на «отлично». От приобретенных здесь знаний и навыков, от умелого их применения на практике зависит успех выполнения оперативно-боевых задач, жизнь ваших будущих подчиненных да и ваша собственная тоже. Яснее ясного. Вопросов ни у кого не возникло. Осталась лишь дума: может, бандитов и диверсантов к моменту выпуска из школы переловят?..