XXII

Вопреки ожиданиям сводную роту не расформировали. Командование полка, напротив, доукомплектовало ее по полному штату физически здоровыми бойцами. Два дня подразделение приводило себя в порядок и отдыхало. В это время в полку формировались еще две роты. А вскоре стало известно: создается отдельный батальон войск НКВД для пешего конвоирования из Воронежской области на юго-восток вдоль правого берега Дона большой партии заключенных из лагерей и исправительно-трудовых колоний, тюрем, а также лиц, содержащихся в арестных помещениях органов НКВД и милиции. Вся работа проводилась в большой спешке, немцы времени на раздумье не оставляли.

Неглубокая балка Бирючья стала местом концентрации всех заключенных, отобранных для пешего конвоирования. В течение ночи она была заполнена до отказа непрерывно прибывающими группами людей под конвоем.

Ночь. Воздух неподвижен. Духота, зловонье. Луна то выглянет из-за облаков, то опять скроется. Приглушенный гул сотен человеческих голосов, отдельные злые выкрики. Но порядок поддерживают десятки вооруженных бойцов.

Заключенные сидели или лежали на земле рядами по восемь человек в каждом и разделенные по сотням. Пять таких сотен будут составлять самостоятельную колонну. Вадиму не приходилось видеть одновременно такого количества заключенных на ограниченном пространстве. В колонии одни работают, другие заняты хозяйственными делами, не видно их, когда находятся в вагонах эшелона. Сейчас же перед глазами была масса копошащихся человеческих тел. Становилось временами не по себе. Были здесь молодые и в годах, крепкие и совершенно немощные.

Было сформировано четыре колонны и еще одна неполная, женская.

Несмотря на видимую спешку, работа по приему заключенных шла медленно. Отнимала уйму времени проверка документов, обыск, определение места в колонне, формирование восьмерок в рядах и сотен. Обострила обстановку прибывшая из тюрьмы большая партия осужденных к высшей мере наказания. Их необходимо было разместить по восьмеркам, да так, чтобы в каждой оказалось не более двух, а слева и справа они прикрывались не менее чем двумя заключенными. Не ставились эти лица в первые и последние два ряда. Потом таким же порядком стали размещать заключенных, склонных к побегу.

Уже во второй половине дня поступила, наконец, команда: «Построить колонны и боевые порядки конвоев». Впереди общей колонны — ручной пулеметчик, он же подвижный пост противовоздушной обороны, за ним комиссар конвоя, рядом — оперативная группа от первой колонны. Конвоирование каждой колонны осуществляет караул в составе взвода, женская группа охраняется отделением. На флангах каждой сотни, в десяти-пятнадцати метрах от заключенных, с обеих сторон выставлены часовые, с одной из них — разводящий. На удалении зрительной связи с флангов размещены дозоры по три человека, они же — подвижные посты ПВО. Их задача — вести наблюдение и своевременно предупреждать о приближении вражеских самолетов. В голове и хвосте каждой колонны — парные часовые. Оперативные группы по пять-семь бойцов назначаются для пресечения попыток заключенных совершить побег или нападение на часовых. Во главе каждой колонны — начальник караула, в хвосте подвода для отстающих заключенных, а за самой последней, женской — дымят полевые кухни. Женщины в основном там и работают.

Общая глубина построения колонн — до восьмисот метров. Непосредственно службу конвоя осуществляет половина батальона, другая половина меняет караул через сутки. До этого свободная смена — резерв командира батальона, который с оперативным составом следует за второй колонной.

Перед началом выполнения задачи командир сводного батальона, он же начальник конвоя, зачитал перед строем приказ начальника конвойных войск, которым каждый боец и командир предупреждались о персональной ответственности за порученное дело, доводилось до сведения требование народного комиссара Берия Л.П. о необходимости жестоко пресекать любые попытки или совершение побегов заключенными, в какой бы обстановке это ни произошло.

Вопросов, каким образом «пресекать» побеги в любой обстановке, ни у бойцов, ни у командиров не возникло. Не допустить таких случаев, когда в общей колонне свыше двух с половиной тысяч человек, да еще в пешем порядке на сотни километров в тылу отступающих фронтов, можно только силой оружия. Заключенным было объявлено, что во время движения колонны переход из ряда в ряд не допускается, выход из строя на один шаг в сторону считается попыткой побега, а на два — побегом, который пресекается силой оружия; всякое движение заключенного в направлении часового считается нападением, огонь на поражение открывается без предупреждения. Эти же требования оставались в силе при расположении этапированных в местах отдыха, где запретную границу устанавливала охрана. Начальник конвоя назначил единый для всех сигнал «воздух», который надлежало подавать при нападении авиации или десанта противника. По сигналу заключенные обязаны были лечь на землю и не подниматься до получения команды «отбой».

Во второй половине дня по колоннам прозвучала команда: «Шагом марш!»

Заждавшаяся, належавшаяся, изнервничавшаяся, уставшая от ожидания громадная масса людей заволновалась, зашевелилась, загалдела, закашляла, застонала, зашаркала и запылила тысячами ног.

Восьмирядные колонны полностью охватили проезжую часть и обочину дороги; по бездорожью шли часовые, несколько в стороне от них передвигались дозоры.

Жарко. Зэкам разрешено идти в нательных рубашках. Оттого светлая лента колышащейся людской массы четко видна на серой дороге. Хорошо для вражеских самолетов, плохо беглецам: далеко видно.

За час движения до первого десятиминутного привала колонны преодолели километра два. Далеко позади осталась балка «Бирючья», где можно было полежать вдоволь. Теперь это стало мечтой. Только уселись, угомонились, а уже слышится команда: «Подъем! Стройся рядами!»

К концу второго часа колонны стали растягиваться, темп движения замедлился. Пожилые и больные заключенные не успевали за здоровыми, начали отставать, установленный порядок построения рядов нарушился. Время всего следующего малого привала ушло на восстановление рядов, организацию охраны отхожих мест.

Вадим со своим отделением в первую смену караула не попал. Монотонное движение внутри общей колонны, воздух, пропитанный пылью, потом и вонью на бодрый лад не настраивали при полной неясности обстановки, которая в любой момент могла взорваться бомбежкой, пулеметным обстрелом, встречей с десантом противника или его танками. Темп движения низкий. Первый караул мечется: одних поторапливает, других сдерживает, восстанавливает ряды, пересчитывает. Часовые идут по целине вдоль дороги, по ухабам, промоинам, пням, кустарнику, сухой и жесткой граве. Болят ноги. Не легче и дозорным. Пока в колоннах особых происшествий не зафиксировано. Пройдены пятнадцать километров пути.

Первый большой привал. Ужин.

От каждой сотни один ряд заключенных по обочине — на кухню. Для конвоя кухня своя. Часовые с места не сходят, но сидят, дозоры тоже остановлены, их потом на ужин подменят.

Благодатная пора! Тепло. Ни комаров, ни мух. Яркий розовый закат. Пыль улеглась, по лощине негустой туман стелется. Поступила команда отдыхать лежа до рассвета. А ночи летние очень короткие: вечерняя заря только меркнет, а на востоке разгорается утренняя. Вот и весь отдых. На период темного времени суток колонны должны останавливаться: уж больно много соблазнов для побега.

Когда на ограниченном пространстве скапливается большое количество людей, тишины не бывает: постоянно слышны приглушенные голоса, кашель, шорохи, один встает, другой ложится. Даже птиц не слышно, только горлинка повторяет монотонно: наташ-ка… наташ-ка… наташ-ка…

Вдруг в тишине грянул выстрел, потом другой. Вся масса заключенных всполошилась. Конвой ощетинился штыками. Из третьей колонны совершила побег одна восьмерка. Третий ряд в конце колонны неожиданно набросился на слишком близко подошедшего часового, заключенные выхватили у него винтовку и врассыпную стали уходить в темноту. Огонь открыл часовой с противоположной стороны дороги. Дозор, ставший на период привала сторожевым постом, также произвел несколько выстрелов по беглецам; с двух сторон от колонны пошли на преследование оперативные группы; резерв командира батальона дополнительно выставил по обоим флангам колонн парных часовых.

В томительном ожидании результатов преследования беглецов незаметно наступил рассвет. Вдали прозвучало еще несколько выстрелов, и снова тишина.

По окончании наспех организованного завтрака колонна тронулась в путь. Через полчаса возвратились оперативные группы, вместе с ним двое бежавших. На связанных из жердей носилках принесли еще одного, раненного в голову. По докладу старшего нарядов четверо бежавших были убиты, одному удалось уйти. Его видели, стреляли, но беглец, петляя, словно заяц, скрылся в балке, а потом его и там не оказалось. Винтовка была в руках у тяжело раненного. К превеликой радости, она была возвращена бойцу, которому за ротозейство грозил военный трибунал по прибытии в пункт назначения.

Как выяснилось, побег совершила восьмерка лиц, приговоренных к высшей мере наказания. В ходе движения колонны они постепенно сосредоточились в одном месте и, выбрав удобный момент, бросились на часового.

Нести раненого было поручено задержанным беглецам и их пособникам. Но уже после первого привала нести оказалось некого — задушили бедолагу, а кто, так выяснить и не удалось.

«Сам умер», — в один голос утверждали заключенные.

Может, и так, подробно разбираться не было времени, как, впрочем, и хоронить. В небольшой промоине забросали труп травой и комьями земли.

В середине дня идущая впереди колонны оперативная группа услышала шум танковых моторов, а затем из-за поворота появились на дороге десять «тридцатьчетверок». Из головного танка вышел командир, с которым комиссар конвоя договорился о порядке пропуска машин вдоль пешей колонны. Заключенным было приказано сойти за правую обочину и сесть на землю, часовым усилить внимание. Без паузы во времени танки на максимальной скорости прогрохотали у самых ног конвоируемых, засыпав их сантиметровым слоем пыли.

И удивительное дело, недовольных таким бесцеремонным отношением танкистов не оказалось. С радостной улыбкой, а то и со слезами на глазах смотрели заключенные вслед уходящим боевым машинам, увозящим на броне бойцов.

— Нам бы вот так, — говорит идущему рядом рябой заключенный.

— Если бы всех зэков поставить под ружье, немцам на нашей земле места не оказалось бы, — вторит ему невысокий чернявый, прихрамывая на правую ногу.

— Дяденьки, а вы попроситесь, — подал голос Женька Димитров, — вас обязательно возьмут в Красную Армию, вы хорошие, я знаю.

— Кто нас слушать будет. Никому мы уже не нужны.

— Если представится случай, обязательно буду проситься на фронт, срок-то у меня небольшой. — Узловатые в суставах пальцы говорившего нервно теребят снятую фуражку.

— А меня не возьмут, — с сожалением сказал рябой, — статья у меня дурная, 58-я, к которой я воистину отношения не имею.

— Да уж, с нею не сунешься.

Начальник конвоя прокладывает маршрут следования по устаревшей карте, стараясь миновать большие дороги, избегать путей передвижения войсковых частей. Но первейшая задача — не встретиться с авиацией противника. Конвоиры и заключенные окажутся совершенно беззащитными, если их пути пересекутся. Правда, командир батальона принял кое-какие меры, но это малое утешение. Еще перед началом движения конвоя ему обещали выделить два крупнокалиберных пулемета ДШК, но они так и не прибыли к сроку. По своей инициативе он сформировал пулеметное отделение из трех спаренных пулеметов системы «максим», смастерил для стрельбы по воздушным целям треногу собственной конструкции. Но «прикрытие» еще не имело подготовленных для этого бойцов.

На первом привале заключенный Славнов Александр, наблюдая за неумелыми действиями пулеметчиков, обратился к начальнику конвоя с просьбой назначить его в их команду, сказав, что знаком с этим делом.

— Кто ты такой, как оказался заключенным? — спросил командир батальона.

— Был пулеметчиком на счетверенной зенитной пулеметной установке, — без тени смущения ответил Славнов, — попал в окружение, оказался арестованным полицаями, но без документов сумел бежать. В особом отделе кто-то сказал, что видел меня с полицейскими. Десять лет за это знакомство схлопотал.

После проверки умения обращаться с «грозой для немецких самолетов», как бойцы окрестили зенитную установку, Славнов был расконвоирован и временно назначен пулеметчиком. Бойцы поменяли его зэковскую черную фуражку на пилотку, правда, без звездочки. Как человек преобразился!

И не напрасно командир батальона рисковал, доверяя заключенному боевую единицу. Это стало ясно уже через пару дней. После раннего завтрака колонны пошли по маршруту. Но не прошло и получаса, как по ним разнеслись испуганные возгласы: «Воздух!» Заключенные бросились на землю, свободные от караула бойцы справа и слева от дороги бросились врассыпную по ямкам, за бугорки; лишь часовые остались на своих местах.

Самолеты, ведя непрерывный огонь из пулеметов, пронеслись над колоннами и, сделав широкий круг, вновь устремились на заключенных, заметавшихся на дороге. Завыли бомбы. Несмотря на запреты и угрозы, люди все же бросились в разные стороны от дороги, вздыбившейся вместе с человеческими телами, пылью и комьями земли. В заполнившем всю вселенную грохоте взрывов люди перестали ощущать реальность. Колонны смешались в хаотичном движении, некоторые заключенные оказались даже за дозорами. Но вдруг почти разом все остановились. Славнов, орудуя своей «боевой единицей», всадил длинную очередь в стервятника, и тот почти сразу задымил, снизился, ударился о землю и взорвался невдалеке от расположения кухни.

«Ура!» — кричали заключенные и конвоиры. Победа зримая, хотя и небольшая, подняла общее настроение. Без особых понуканий заключенные стали собираться по своим колоннам, обсуждая только что пережитое. Ровная местность, невысокая трава сразу выявили тех заключенных, которые во время паники ушли слишком далеко и не пытались возвратиться. На двух санитарных подводах оперативные группы по дороге и бездорожью бросились вдогонку, и вскоре все беглецы были водворены на свои места, но с пометкой в личных делах о попытке пресеченного побега.

Отделение Вадима во время налета «юнкерсов» охраняло головную колонну, на которую обрушились первые пулеметные очереди и бомбы. Оглушенный чудовищным грохотом и ярким пламенем, Вадим на мгновение потерял сознание, очнулся с чувством тяжести во всем теле и тотчас определил, что сверху лежит человек. Взрывная волна бросила на него убитого заключенного. Вокруг слышны стоны, просьбы о помощи. Он высвободился из-под навалившегося тела, встал на ноги и, покачиваясь, не глядя на опустевшую развороченную дорогу, пошел проверять посты. Часовых на своих местах не оказалось. Но вот появился один, потом второй. На левом фланге командир отделения насчитал четверых, на правом только троих подчиненных. Часовые стояли вдоль дороги, а заключенные медленно сходились, сосредоточивались вдоль обочины, с опаской поглядывая на проезжую часть. Получилось так, что заключенные оказались за спинами часовых. На месиво из земли и окровавленных человеческих тел никто не решался выйти.

Поступила команда от начальника конвоя отойти от дороги на пятьдесят метров и там построиться, подсчитать потери.

Почти два часа приводили себя в порядок смешавшиеся колонны, хоронили погибших, оказывали помощь раненым. Более ста заключенных было убито, столько же ранено. Три бойца отделения Бодрова и четыре из первого взвода погибли при бомбежке. Бойцов похоронили в братской могиле, заключенных — в воронках от авиабомб и в наспех вырытых неглубоких траншеях.

И снова в путь.

Однако несчастья этого дня для конвоя не закончились. Во время очередного привала вновь прозвучала страшная команда: «Воздух!» Теперь лишь один самолет атаковал конвой, однако на дороге уже никого не было: заключенные разбежались в разные стороны, часовые также успели отойти, поэтому пулеметные очереди прошлись почти по пустому месту, туда же были сброшены шесть бомб. Но Славнов оказался опять на месте. Все повторилось, как несколько часов назад. Сбил расконвоированный зэк и этого фашиста.

Герою дня пожал руку сам начальник конвоя, бойцы похлопывали его по плечу, заключенные приветствовали поднятием руки вверх.

— Здорово ты целишься! — хвалили растроганного общим вниманием Славнова.

— Да никуда я не целюсь, — ошарашил своим ответом Александр, — просто ставлю пулеметы стволами вверх под небольшим углом, когда самолет еще далеко, и даю непрерывную очередь — фашист сам напарывается на нее от двигателя до хвоста. Ударную силу пули увеличивает и скорость машины. Вот и весь секрет.

— Ну голова! Ну молодец! Ты же превзошел самого себя! Тебе надо зенитчиков обучать стрельбе, а ты в зэках ходишь.

— Сейчас война, в армию пошел бы добровольцем?

— Еще как пошел бы. — Смущенное лицо расконвоированного зэка покрылось румянцем.

От контузии у Вадима стала подрагивать левая рука. Дрожание непроизвольно усиливалось, когда слышался гул самолета. Эдакая предательская мелкая вибрация от локтя до ладони. Как ни пытался он унять противное подрагивание, ничего не получалось. Но потом приспособился: брал в левую руку винтовку, помогало.

Перед утром на привале вновь прозвучала команда «воздух!». Но самолеты прошли стороной.

Команду эту ждала группа заключенных, сговорившихся совершить массовой побег во время бомбежки. Однако паники на сей раз не последовало, часовые, дозорные и оперативные группы оставались на своих местах в полной боевой готовности.

Заключенные совершили рывок к оврагам, мимо которых конвой прошел вечером. К пресечению побега был привлечен резерв командира батальона. На этот раз выстрелы в темноте звучали часто. Только к утру два десятка бежавших были возвращены на свои места в колонне, пятнадцать насчитали убитыми, пятерым удалось уйти.

Нападение авиации противника, побеги, восстановление порядка в колоннах, большое количество раненых и больных — все это снижало и без того медленный темп движения конвоя. В западном направлении все чаще слышалась артиллерийская стрельба, по ночам стали видны сполохи, как при далекой грозе. Днем по горизонту стелилась сплошная пылевая завеса, наволакивал дым пожарищ.

Приближался фронт, а значит, и немцы. Это стало очевидным всему конвою. Заключенные по-разному восприняли данный факт. Одни со сдержанной радостью, другие удрученно, были и те, кто неприязненно посматривал на конвоиров.

Каждый понимал: темп движения колонн в последние дни не позволит дойти до намеченного пункта. Как ни хотелось командованию оттянуть это время, а надо было принимать какие-то решения. Через день-другой немцы захватят медленно движущуюся массу людей. В этой обстановке начальник конвоя счел необходимым обратиться в ближайшую районную прокуратуру, органы НКВД и милиции с просьбой в экстренном порядке пересмотреть дела конвоируемых, исходя из условий реальной угрозы захвата противником. Он понимал незаконность такой процедуры. А что делать? Другого варианта решения проблемы попросту не было.

Война ускоряет многие процессы. Если в мирное время пересмотр решения суда занимает недели и месяцы, то в обстановке, когда немцы оказались рядом, эту работу надо было выполнить за считанные часы. Женщины, старики, подростки, имевшие небольшие сроки судимости, были освобождены из-под стражи и отпущены на все четыре стороны; лица призывного возраста тут же передавались представителям военного комиссариата.

Имевшие по приговору суда высшую меру наказания (шпионы, диверсанты, убийцы, другие лица, способные, по оперативным данным, пополнить ряды предателей Родины, перейти на службу врагу) были отделены от общей массы конвоируемых, отведены в соседнюю балку и расстреляны.

Заключенные, не способные по состоянию здоровья к ускоренному передвижению, оставлялись в распоряжении местных органов НКВД и милиции. Из остатков конвоя сформировали всего одну колонну, и под усиленной охраной форсированным маршем она пошла по намеченному маршруту. Конвоировать «отборных» заключенных поручалось отдельной роте, имевшей опыт боевых действий в Воронеже.

Вадим со своим поредевшим отделением замыкал колонну в качестве командира оперативной группы и тыльного дозора. Из головы не выходили события последнего дня. Радовался, что Женьку Димитрова освободили из-под стражи. Представитель местного органа НКВД, знакомясь с его делом, не скрывал удивления, осматривал со всех сторон мальчишку.

— За что попал сюда, пацан?

— За убийство.

— Ого! Кого же и как ты сумел убить?

— Отца на фронт забрали, а один мужик стал приходить к матери. Я их потом в погребе застукал. Хотел ломом только его, а проткнул обоих, не рассчитал.

— Правильно сделал. Куда пойдешь?

— Не знаю, — шмыгнул своим коротким носом мальчишка.

— Нет, так нельзя. Примкни к какой-нибудь воинской части, эту просьбу я выскажу в справке об освобождении.

Женька подошел тогда к Вадиму, смаргивая слезы и посапывая, молча пожал руку.

Вспомнились старшему тыльного дозора и блестящие от слез глаза Славнова, когда ему сообщили, что за сбитые самолеты снимается судимость, его призывают в армию и восстанавливают воинское звание старшины.

Балка Безымянная для одних стала добрым началом, местом освобождения и призыва в армию, поворотом судьбы, для других — местом гибели. Под расстрел тогда набралось более двух десятков человек. Попади к немцам, каждый из них мог натворить много бед. Добровольцев участвовать в расстреле оказалось немного. В отделении Вадима из строя вышел лишь Боровских. Обреченных тогда заставили снять с себя одежду, остаться лишь в нижнем белье. Шумный Боровских вскоре возвратился в подразделение, но обсуждать событие и разговаривать с ним на эту тему никто не пожелал. Особняком он потом так и держался.

Жаль было рябого, осужденного по 58-й статье, он остался в «отборной» колонне и теперь в последнем ряду пылил по проселочной дороге.

К концу первого дня форсированного марша колонна преодолела более тридцати километров. Местом очередного привала оказался овраг с колючим сухим боярышником, чистым звонким ручейком, прохладной, увлажненной землей. Измученные жарой и пережитым страхом конвоиры и заключенные легли там, где их застала команда «Стой!». Час назад все оказались очевидцами очередного налета немецких самолетов. Появились они так неожиданно, что колонна не успела рассредоточиться. Три «юнкерса» дважды пронеслись над лежавшими людьми, но пулеметного обстрела не последовало, бомбы тоже были предназначены, видимо, для более важных целей. Самолеты противника весь божий день кружили в небе то справа, то слева, их гул слышался непрерывно, но где-то вдалеке, а эта тройка буквально свалилась на головы конвоя. «Юнкерсы» как стервятники спикировали на хвост колонны и, едва не касаясь колесами труб полевых кухонь, оглушительным ревом своих моторов буквально вдавили в пыль конвоиров и конвоируемых. Обезумевшие лошади громко ржали, вставали на дыбы, порвали постромки и с болтающимися на шее хомутами, обрывками вожжей разбежались по полю. Поймать их не удалось, в одночасье лошади превратились в диких животных. С вытаращенными от страха глазами, они никого не подпускали к себе ближе десяти-пятнадцати метров. Продовольствие, воду, пулеметы, боеприпасы, другое имущество на повозках пришлось потом везти самим заключенным.

В прохладном тихом овраге, однако, долго отдыхать не удалось. С наступлением темноты предстояло пересечь железнодорожное полотно Ростов — Воронеж, да так, чтобы не встретиться с каким-либо поездом, а они шли без соблюдения графика.

Поужинав сухарями с ключевой водичкой, конвой тронулся в путь. Возле железной дороги в лесной полосе прождали около двух часов, пока в обе стороны не проследовали воинские эшелоны. Перебежали дорогу быстро, но одну повозку заклинило между рельсами, да так, что ее пришлось разломать и сбросить с насыпи. Два десятка включенных мучались со злосчастной повозкой. Когда выбросили со шпал последнюю заднюю ось, вдали послышался шум приближающегося поезда.

Не доходя до Матвеевской, начальник конвоя круто изменил маршрут движения, и колонна повернула к Дону — без дорог, по оврагам и целине.

Куда шел конвой, никто, кроме начальника и заключенных, не знал. Вадим случайно услышал на привале разговор группы конвоируемых.

— Хотя бы знать, куда нас гонят…

— На строительство железной дороги Сталинград — Саратов. Это уже всем известно.

— А как через Дон переправляться?

— На своем животе, мостов нам никто не понастроил.

— А кто не умеет плавать?

— Надо было научиться заранее.

— А Дон широкий?

— По-разному. Где метров сто пятьдесят, в других местах до двухсот, а бывает и до четырехсот. Но скорость течения небольшая.

— Господи боже мой, — оторопело прошептал один из говоривших.

Теперь конвой днем отдыхал по оврагам, а с наступлением сумерек начинал ускоренное движение.

Дон появился неожиданно. Петляя по неглубокому оврагу, головной дозор вдруг за поворотом увидел широкую ленту реки. Метрах в пятидесяти от воды колонна остановилась. На раздумье и подготовку к переправе времени не было: до восхода солнца и появления вражеских самолетов оставалось не более двух часов.

— Кто покажет, как надо переплыть Дон? — обратился начальник конвоя к бойцам.

Вадим вспомнил, как однажды на их батуринском пруду секретарь райкома комсомола организовал соревнование по плаванию. У его родителей был хороший сад. Василий, как звали секретаря, отобрал десять пацанов, подвел их к воде, забросил такое же количество спелых крупных яблок на середину пруда и поставил условие: победитель тот, кто сумеет достать из воды больше яблок. Вадим тогда успел собрать шесть штук.

— Давайте я попробую, — ответил он командиру роты. Широкая река манила и отпугивала.

— Пробовать не стоит. Необходимо переплыть Дон и организовать охрану на той стороне прибывающих заключенных.

— Я готов.

— Вперед!

Смельчаков набралось восемь. Увязав в плащ-палатку вещмешки, скатки, положив сверху винтовки, поеживаясь от прохладного предутреннего ветерка, группа вошла в воду. Метров двадцать она двигалась по дну, а когда небольшие донские волны стали накатываться на плечи, поплыла, толкая перед собою свое имущество.

С волнением смотрели заключенные и бойцы на первый десант, как сносило его течением вправо. Но вот группа достигла противоположного берега. Переплыть можно!

«Не поверит Юлька, что сумел преодолеть Дон, да и никто не поверит, не каждый казак осмелится на такое», — размышлял довольный собою Вадим, натягивая промокшую одежду. Сушиться не было времени.

Заключенные группами по восемь человек с интервалами в полминуты поплыли с предупреждением, что конвой откроет огонь на поражение, если будет обнаружена попытка к побегу.

Бойцы и командиры без происшествий переплыли Дон метров на пятьдесят левее места переправы зэков.

Не умевших держаться на воде заключенных набралось около двух десятков. Им разрешили разломать последние две повозки, использовать сухой кустарник, связки куги и с помощью этих подручных средств соорудить небольшие плоты. Приспособления эти оказались слабыми, держали людей на воде плохо.

Печальное зрелище — наблюдать попытки переплыть широкую реку людьми, не умеющими этого делать: хаотичное бултыхание ногами и руками в воде, расширенные, не мигающие от страха глаза, судорожное глотание воздуха вместе с брызгами, крики о помощи. Дотянули до левого берега лишь пятеро, их отнесло течением метров на сто от основной массы переплывших Дон, но попыткой к побегу это не посчитали.

Двое заключенных отказались выполнить приказ на преодоление водного рубежа и по распоряжению начальника конвоя были расстреляны.

Вскоре мокрая и озябшая колонна продолжила путь на восток. Впереди были еще реки Хопер и Медведица, прежде чем конвой прибыл к месту назначения.

Загрузка...