Двое часовых патрулировали вход в южную башню, двое других охраняли лестницу. Этим военные полицейские как бы заявляли: сегодня ночью никто не погибнет, мы будем спать спокойно. Вход в башню находится в безопасности. Надо было потешить тщеславие убийцы. Для того, чтобы тот наверняка решил совершить свое гнусное дело, пройдя через подземелье, думая, что находится в полной безопасности. Фревен был в этом уверен: преступник должен нанести еще один удар, желая, как он и задумал, перебить всю команду ВП. А поскольку он считает, что все военные полицейские находятся в его власти благодаря потайному ходу, он будет атаковать. Это было слишком заманчиво для него.
«Он любит выставлять свои преступления напоказ, — вспомнил лейтенант. И подумал: — Он не будет сопротивляться своему желанию, и поэтому надо распространить слух, что убийства больше невозможны, так как безопасность обеспечена. Уверенный в своем всемогуществе, он не преминет этим воспользоваться».
Фревен ходил по лабиринту, желая обнаружить два других хода — в восточную башню и в северную, где размещается третий взвод. Он решил не звать с собой своих людей, опасаясь, что это будет заметно или что подчиненные проговорятся, и это разрушит его план. Его стратегия основывалась на секретности. К тому же их осталось всего трое.
Маттерс должен будет стоять на посту у входа в восточную башню, на всякий случай, если убийца из любопытства решит идти этим путем. Монро будет наблюдать за входом из северной башни, наиболее вероятным путем убийцы, а сам Фревен будет находиться в середине подземелья. Они обнаружили, что лабиринт из коридоров и зала располагался вокруг большого центрального пространства, которое непременно придется пересечь, чтобы пройти от одного выхода другому. Как только Монро и Маттерс увидят, что преступник выходит из башни, они должны будут идти за ним на расстоянии, чтобы отрезать ему путь к отступлению, вплоть до того момента, когда Фревен возьмет его на мушку.
К большому удивлению Фревена, Энн безропотно согласилась остаться в своей комнате, удовлетворившись обещанием, что она будет присутствовать при допросах убийцы. Лейтенант не предполагал, что у нее другие планы. Возможность остаться одной позволила бы ей вернуться в комнату Маттерса, чтобы просмотреть его дневник. Если окажется, что сержант не тот, кем его все считают, она найдет способ тотчас предупредить Фревена. Мысль, что все трое будут заперты внизу, сильно тревожила ее.
Таким образом, каждый имел свой план. И надеялся, что все пройдет именно так, как задумано.
Энн была одна в течение целого часа.
С наступлением сумерек полицейские спустились в подземелье. Фревен не хотел рисковать. Если надо, они будут ждать до самого утра. Энн захватила с собой подсвечник и выглянула в холодный и продуваемый ветром коридор. Горели только две масляные лампы. В коридоре никого не было.
Энн тихо проскользнула в комнату, смежную с ее кельей, и на дне ящика Маттерса снова нашла его тайный дневник. Она выпрямилась и на мгновение задумалась.
В моей комнате или здесь? Где будет, безопаснее?
В конце концов Энн решила остаться. Она села на стул, лицом к подставке для свечи, и открыла блокнот в кожаном переплете. У Маттерса был круглый почерк с широкими завитушками и неуверенными линиями. Почерк ребенка… Первые страницы были написаны почти год назад. Энн начала быстро просматривать текст, желая обнаружить слово или фразу, которые бы отражали личность сержанта. Маттерс говорил о состоянии своей души, иногда о матери, по которой он тосковал. Он жаловался на бытовые неудобства, а на нескольких страницах повторил, как ему повезло, что он учится своему делу у такого человека, как лейтенант Фревен.
Проведя за чтением целый час, Энн заинтересовалась, чем Маттерса так привлек его командир. Иногда его отношение к Фревену граничило с восхищением. Потом его записи стали носить двусмысленный характер. Его привязанность к Фревену казалась нездоровой.
Энн понимала, что теперь она впитывала слова, не следя за временем. Она больше не перескакивала через строчки, внимательно читала все. Внезапно он заговорил о своей слабости. Был вечер, сержант чувствовал подавленность и в отчаянии доверился дневнику:
«Это возвращается. Я постоянно думаю об этом. Я гоню эту слабость из головы, из тела, но она возвращается. Это все равно что остановить прилив, построив голыми руками плотину из песка… Я не хочу разорваться. Но я думаю об этом, это навязчивая идея. Эти желания ослепляют меня, эти образы жестоко всплывают в моем мозгу. Даже ночью это мне снится. Что же мне делать, чтобы они оставили меня?»
Дальше Маттерс снова возвращался к этой теме:
«Сегодня я нашел средство успокоить себя. Я воспользовался своим увольнением, чтобы купить плетку. Я буду вечерами выбивать из себя слабость. Бить по бедрам, чтобы не были видны следы. Мне было стыдно, когда я входил в лавку, и, если бы не было еще более стыдно за мои дьявольские мысли, я бы тут же выскочил из нее. Надо же, наконец, чтобы я был в состоянии управлять собой. Господи, неужели я такое чудовище, грязный извращенец?»
Чем больше страниц она прочитывала, тем чаще Маттерс говорил об этой своей «слабости», или «пагубном отклонении», мучившем его. Временами он говорил о «Зле», как делали это Фревен и она сама. Зло — это опыт, оно внутри каждого человека, — размышляла она.
Потом она снова сосредоточилась на дневнике. Недавно Маттерс был встревожен, обнаружив, что все больше и больше увлекается этим. Ему пришлось выходить даже ночью. Подчиняясь своему влечению.
А затем появился «Врачеватель».
Существо, способное его утихомирить.
Сначала Маттерс делал все, чтобы избавиться от него, чтобы не уступать ему.
Но это оказалось гораздо сильнее его. Годом раньше несколько раз он отпускал на свободу свои темные инстинкты. Но, к счастью, он не позволил им взять верх над собой. С помощью большого упорства ему удалось справиться с чудовищем внутри него.
Однако тяга к извращению не оставляла его.
А Врачеватель появился для того, чтобы снова возродить в нем желание.
И тогда Маттерс снова предался ему. Оно создавало Зло. И он стал самым отвратительным существом.
Чтение дневника становилось лихорадочным, сжимая медсестру в тисках слов. Она проглатывала последние страницы. И ее охватило возбуждение.
Она бросила дневник на кровать и побежала к двери.