Хо

ГЛАВА X

Красная палуба была целиком погружена в темноту, поэтому Бекасу и Лиде приходилось двигаться по ней на ощупь. Они старались не поднимать шума, чутко прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь приглушёнными скрипами и повизгиванием радиопомех, доносившихся из радиорубки, в которой колдовал неутомимый Геннадий. Продвигаясь вдоль стены, Иван одной рукой ощупывал её перед собой, а другой — крепко удерживал за руку Лидию, идущую за ним следом. Ковёр надёжно скрадывал звуки их шагов, поэтому до дверей люкса они добрались незамеченными. Капитан их не услышал.

Аккуратно открыв дверь, Бекас пропустил вперёд Лиду, вошёл следом за ней, и также осторожно заперся на замок. В люксе витала лёгкая прохлада. Очертания предметов мебели чернели в полумраке. Гардины на окнах едва заметно просвечивали, выделяясь на абсолютно тёмном фоне, неправильными серыми четырёхугольниками.

— Давай включим свет? — шёпотом предложила Лида.

— Сейчас, — отозвался Ваня, скользящий в темноте, как привидение. — Подожди. Он где-то здесь включается.

Шурша, его руки шарили по стене. Наконец, этот поиск завершился щелчком, после которого спальня в люксе осветилась мягким светом бра и ночных светильников. В этом загадочном свете, лишь слегка отодвигающем темноту в дальние углы помещения, и раскрашивающем освещённые участки жёлто-красной цветовой палитрой, элитные апартаменты выглядели ещё богаче и величественнее.

— Ну? Как тебе здесь? — обернулся к подруге Бекас, сияя улыбкой.

— Здесь классно, — кивнула Лидия. — Но всё это я уже видела. Ты обещал показать мне нечто интересное, не так ли?

— Помню-помню, — Иван запрыгнул на огромную кровать, и, развалившись на ней, добавил. — Иди сюда — покажу.

— Да ну тебя, — махнув рукой, Лида развернулась, уже собравшись уходить из люкса, но голос Вани её остановил.

— Подожди, Лид! Я не прикалываюсь! Я это спрятал под подушкой. На самом деле.

Лидия обернулась. По озадаченному лицу парня она поняла, что он действительно что-то прячет от неё, и ему не терпится похвастаться этим. Интерес в её душе разгорелся с новой силой.

— Смотри, если прикалываешься! — погрозила она и, подойдя к кровати, легла рядом с Бекасом, недоверчиво глядя на него.

Лёжа на животе, Иван запустил руку под подушку, и вынул из-под неё небольшую коробочку квадратной формы, обшитую пурпурным бархатом.

— Вот.

— Это… Что? — Лида удивлённо посмотрела на протянутый ей предмет.

— Возьми. Открой.

Бархатная коробочка оказалась в руках Лидии, и, повинуясь её подрагивающим пальчикам, открылась, представив взору девушки своё прекрасное содержимое. Внутри находилась алая подушечка, в которой было вставлено золотое колечко со сверкающим бриллиантом, размеры которого действительно впечатляли.

— Ч-что это? — прошептала Лида, хотя сама прекрасно знала ответ на свой вопрос. — Красотища. Это настоящий брюлик? Неужели настоящий? Такой большой! Сколько же в нём каратов?

— Я в этом не разбираюсь. Но скорее всего бриллиант действительно настоящий. Вряд ли на свете есть дураки, которые хранят дешёвую бижутерию в сейфе, — перевернувшись на спину, рассуждал довольный собой Бекас. — Люди, отдыхавшие в этом люксе, были явно не самыми бедными. Не знаю, во сколько им обходилось проживание здесь, но то что денег у них куры не клюют — это факт. Эти «птички» летали повыше Гераниных.

— Почему ты говоришь о них в прошедшем времени? — нахмурилась Лида. — Может быть они всё ещё живы.

— Может быть. Но здесь-то их больше нет.

— Где ты это взял? — захлопнув коробочку, Лидия приподнялась на локтях, и строго посмотрела на друга.

— Здесь, в сейфе.

— В каком ещё сейфе? Ты что, шарил по чужим вещам?! Ну ты даёшь, Бекасыч! Это же мародёрство чистой воды!

— Сбавь обороты, — усмехнулся Иван. — Нигде я не шарил. Просто, из любопытства заглянул в сейф. Он был не закрыт.

— Ну конечно…

— По-твоему, я похож на медвежатника? Брось, Лидк. Не говори глупости. Я бродил по этой каюте, и вдруг увидел картину висящую косо. Хотел её поправить, и заметил под ней приоткрытую дверцу сейфа. Заглянул туда ради интереса, и нашёл это.

— А что там ещё было?

— Деньги, Лидочка, много денег. Тебе столько и не снилось. И все «зелёные». Баксы. Причём, ты знаешь, такое впечатление, что эти деньги были взяты их владельцами не для какого-то конкретного дела, а всего лишь на карманный расход.

— Почему ты так решил?

— Не знаю. Неаккуратно как-то сложены. К тому же там, кроме денег, лежали женские украшения. Видимо какая-то богатая баба здесь проживала. По-моему, там ещё что-то вроде лекарств лежало, я не рассматривал. Взял только это колечко, чтобы тебе показать.

— Интересно, интересно… — задумалась Лида. — Что побудило людей бросить всё, даже самое ценное, и так спешно покинуть корабль? Если бы он тонул — тогда понятно. А так…

— Не забивай себе мозги. Сейчас лучше об этом не думать, — Бекас зевнул.

— А о чём нам сейчас думать?

— Ну уж точно не об этом. Сколько гипотез не строй — всё равно без характерных улик до истины не докопаешься. Только паранойю свою раздуешь.

— Покажи мне, где этот сейф? — встала с кровати Лида.

— Зачем?

— Положу обратно.

— Зачем?!

— Гена прав. Это не наше. Это нельзя трогать.

— Прекрати, Лидка! — Ваня рассмеялся. — Что с тобой? Успокойся.

— Успокойся? — Лидия вновь присела на кровать, и потрясла коробочкой перед его лицом. — Ты хоть знаешь, сколько стоит эта драгоценность? Да тут далеко не одним десятком тысяч пахнет. Долларов! Это же целое состояние! А мы тут с ним играемся.

— А что в этом плохого?

— А то, что у этих вещей есть хозяева.

— Где они? Что-то я их не вижу, — огляделся Бекас. — Расслабься. Нас за это уж точно не посадят. Мы ничего не нарушали, и никого не грабили. Присваивать себе эти цацки никто из нас пока ещё не решил. Так что…

— Не нравится мне всё это, Ванечка, — покачала головой Лида. — Очень не нравится.

— Я тебя понимаю, — Иван погладил её по руке. — Ты, главное, пойми, что состава преступления в наших действиях нет. По идее, этот корабль, равно как и клад, должен являться собственностью государства. Мы его нашли, значит нам положено вознаграждение.

— Ты всё никак не успокоишься со своими вознаграждениями? Ребята же сказали тебе, что это правило распространяется только на корабли, найденные в нейтральных водах, да и потом, это частное судно, а не государственное. И вообще, нас самих ещё не нашли.

— Неправильно это как-то. Столько заброшенного добра пылится в этом сейфе. Только подумай, сколько бы пользы оно могло нам всем принести. Поделили бы по-честному, на семерых. Хотя нет, лучше на шестерых. Вовка обойдётся. Он у нас и так небедный. Чего ты на меня так смотришь? Как говорится, «что с воза упало — то пропало». Таково общепринятое правило, бытующее с древних веков. Неплохо бы было воспользоваться такой прекрасной возможностью лёгкого обогащения, но… Разумеется, мы ничего не будем брать, потому что мы не такие люди. Мы воспитаны иначе, — Бекас вздохнул и грустно улыбнулся. — Ведь так?

— Так, — кивнула Лида.

— Поэтому я больше ничего и не стал вытаскивать из того сейфа. Ни денег, ни украшений. Они действительно принадлежат не нам. Мало ли что случилось с их хозяевами — всё равно. Этика не позволяет прикасаться к их вещам. Культура. А ты вправду подумала, что я готов обобрать этот корабль?

— Нет, но твои слова меня насторожили, — немного успокоившись ответила девушка. — Мне показалось, что ты готов пойти на это.

— Ну что ты, хе-хе, — Бекас довольно ухмыльнулся. — Я просто подкалывал тебя. Было интересно, как ты отреагируешь. А ты молодец — не повелась, уважаю!

— Больше меня так не подкалывай. Это не смешно.

— Не буду. Теперь я серьёзен, — он приподнялся и обнял её. — Доля истины в моих словах всё же была.

— В чём именно?

— Я не удержался и взял это колечко, чтобы тебе показать. Спрятал его под подушкой. Не знаю, что мою двигало, наверное, вспышка романтических чувств заставила меня так поступить. Представь такую ситуацию, вот если бы мы были не современными цивилизованными людьми, а какими-то дремучими пиратами, захватившими этот богатый корабль — мы бы непременно поделили его сокровища и деньги между собой.

— Мы же не пираты.

— Мы-то нет, но если бы были ими! Вот я пофантазировал, и представил, что было бы в такой ситуации, и как бы я поступил.

— И как бы ты поступил?

— Я бы в первую очередь, обнаружив сейф в каюте, спрятал бы это колечко от остальной команды, и никому бы о нём не рассказал, кроме тебя.

— Почему?

— Потому что оно должно принадлежать тебе, — улыбнулся Иван. — Я бы его тебе подарил.

— Но оно… — начала было Лида.

— Знаю, знаю, — отвернулся Бекас. — Чужое. Не спорю. Но ведь это была только фантазия, игра. Забава, основанная на вполне реальных побуждениях.

— На каких?

— На тех, что я ощущал уже очень давно. И они были всё сильнее и сильнее. Я должен тебе сказать кое-что, Лидочка. Уже давно намеревался это сделать, но всё никак не получалось. То случай подходящий не подворачивался, то не решался почему-то.

— Ванечка…

— Подожди. Не перебивай меня пожалуйста. Это колечко, которое я нашёл в сейфе, словно подтолкнуло меня к этому, придало уверенности. Я понял, что это знак. И потом, обстановка самая что ни на есть экстраординарная. Запомнится нам навсегда. В этом чёртовом корабле всё-таки кроется что-то судьбоносное. Мы не зря попали на него, и не зря столько пережили вместе. Когда я нашёл кольцо, то первая мысль, завладевшая моим рассудком, была, отдать его тебе. Торжественно вручить, надеть на твой пальчик. Здравый смысл требовал не трогать его, но чувства были сильнее, и я не удержался. Итак, оно твоё. Пусть понарошку, временно, но я тебе его дарю. Пока мы являемся узниками этого корабля — ты его законная владелица!

— Ох, Ванька! — Лида рассмеялась. — Ну, я не знаю…

— Ты принимаешь его? — Бекас и не думал улыбаться.

Глядя на его серьёзное лицо, Лидия тоже спрятала улыбку.

— Да. Спасибо, зай, — она поцеловала его, и вновь открыла коробочку. — Оно великолепно. И оно почти моё. Не верится даже.

— Не «почти», — Иван вынул кольцо из подушечки. — В данный момент оно твоё всецело.

— Но рано или поздно мне с ним придётся расстаться, — вздохнула Лидия.

— Ну и что? Зато оно навсегда останется в твоей памяти, как первое кольцо, которое я тебе подарил.

Лида озадаченно на него посмотрела.

— Да-да. Первое, но не последнее, — подтвердил свои слова Бекас. — Когда мы выберемся с этого ржавого корыта, я куплю тебе другое колечко. Конечно же, оно будет похуже и подешевле этого, но оно уж точно будет твоим навсегда. Если ты согласишься…

— Соглашусь? — от такого неожиданного поворота, к горлу Лидии подкатил комок.

— Угу, — тихонько кивнул Ваня, взяв её за руку. — Это то, что я уже давно собирался тебе сказать. Я знаю, что я балбес, пустомеля и шалопай. Да, я редкостный неряха, да, со мной иногда бывает стыдно в приличном обществе, да, меня недолюбливает твой папа, но… Но в целом-то я неплохой малый. А главное, я очень-очень-очень тебя люблю. Больше всего на свете. Больше собственной жизни, ведь без тебя моя жизнь потеряет смысл. Поэтому, ради тебя я готов на всё. Моя мечта — всегда быть рядом с тобой. И я хочу, чтобы ты стала моей женой… Ты согласна?

Лида потеряла дар речи. Она то улыбалась, то вновь принимала серьёзный вид. Её глаза заблестели. Не в силах совладать с нахлынувшими эмоциями, она пролепетала:

— Я… Ты… Ты серьёзно?

— Я серьёзен как никогда, — уверенно стоял на своём Бекас. — Так ты согласна?

Воцарилось молчание. Лидия закрыла глаза. Её губы дрогнули, а затем раскрылись лишь для того, чтобы выпустить короткое долгожданное слово:

— Да.

— Я люблю тебя, — Иван поцеловал её, а затем осторожно надел кольцо на палец подруги.

— Согласна, Ванечка, конечно согласна, — продолжала шептать Лида. — Боже мой. Я тоже тебя люблю, больше всего на свете. Как долго я ждала этого момента.

— Это кольцо так тебе идёт, — Бекас любовался бриллиантом, поблёскивающим на её пальце. — Скорее всего, я никогда не смогу купить тебе такое же. Как жаль…

— Мне не нужно такого же! — Лидия прижалась к нему, и посмотрела в глаза. — Каким бы оно ни было, пусть даже самым простым и дешёвым — всё равно оно будет лучшим из лучших! Для меня оно будет гораздо дороже этого! Во много раз дороже. Ведь оно будет со мной вечно, как и моя любовь к тебе.

— Я так счастлив, любимая! Ты не представляешь, как же я счастлив, — повторял Бекас, покрывая её лицо поцелуями, и увлекая на мягкое ложе.

Сначала вдохновлённая Лидия, забывшись на минуту, не препятствовала его настойчивым ласкам, напротив — отвечая ему тем же, но внезапно, заплутавшая мысль вынырнула из сплошной чувственно-эмоциональной кутерьмы, и тревожно озарила её сознание, заставив придти в себя и попытаться оттолкнуть Бекаса.

— Вань, хватит.

Увлекшись, тот не сразу почувствовал её протест, и продолжал свою распаляющуюся любовную игру. Тогда Лида изо всех сил уперлась руками в его плечи и рывком оторвала его от себя, почти выкрикнув:

— Прекрати!

— Да в чём дело? — тут же остепенился Бекас. — Что с тобой? Что я сделал не так?

— Ничего ты не сделал, — Лидия выбралась из-под него, и, спустив ноги с кровати, потёрла уставшие глаза, а затем вновь взглянула на озадаченного Ивана. — Прости. Дело не в тебе. Просто я не могу сейчас.

— Не во мне? Тогда в ком? Объясни.

— Понимаешь… Всё это, конечно же, прекрасно, я тебе очень благодарна, Ванюш, ты у меня чудо. Но я должна вернуться к Насте. Мне действительно нельзя задерживаться, хоть и очень хочется. Пожалуйста, пойми меня правильно, Бекасик. Ты ведь понимаешь?

— В данном случае — нет, — подавлено ответил Бекас. — Я разделяю твоё покровительственное отношение к больной подруге. Это хорошо, это правильно. Достойно похвалы. Но мне кажется, что всё должно быть в меру. Такая опека чрезмерна!

— Ты что, ревнуешь? — улыбнулась Лида.

— Нет конечно. Что за глупое предположение? Но я никак не возьму в толк, зачем ты нянчишься с Вовкиной девчонкой? Были бы вы давними подругами — другое дело. Но в данном случае я не нахожу причин для чрезмерного сердоболия. Я сторонник человеческой взаимопомощи. Но она, опять же, должна быть разумной. Твоя Настя спит без задних ног и видит сладкие сны, в то время как ты, почему-то, обязана бодрствовать, не смотря на свою усталость и взвинченные нервы, контролируя каждое её почёсывание или покашливание. Зачем это? Ты что, сестра милосердия? Или же Настька настолько больная, что нельзя от неё отходить ни на минуту? Ну, ладно бы у неё был сердечный приступ, лихорадка или ещё какая-нибудь понятная напасть. Тогда бы я первым вызвался дежурить у её постели хоть круглосуточно. Но в данном случае я не вижу особых причин для беспокойства. То, что у неё крыша поехала — проблема не смертельная, и никто из нас в этом не виноват. Виноваты обстоятельства, и слабая расшатанная психика самой Насти. Да, понятное дело, что слетев с катушек, девка может вести себя неординарно, и натворить что угодно, но для того, чтобы обезопасить её от этого, достаточно лишь приглядывать за ней. Понимаешь? Приглядывать, а не пасти. Ну, легла она спать, ну и ты успокойся, отдыхай. Или же ты намерена не смыкать глаз возле неё до самого утра? Это же безумие какое-то. Блажь. Глупое самопожертвование, совершенно необоснованное и беспричинное.

— Вовсе нет.

— А разве не так?

— Не так. Я сама вызвалась нести эту ответственность. Если с Настей что-нибудь случится…

— Да ничего с ней не случится. Что с ней вообще может произойти? Сейчас она спит. Вот и пусть спит. Завтра с утра продолжишь вести за ней наблюдение, а пока — расслабься и выбрось из головы пустые тревоги.

— Ну-у, не знаю… Как-то это неправильно, — по голосу Лидии стало понятно, что она сдаётся, поддавшись его убеждениям.

— Всё правильно. Ты не медсестра и не ночная сиделка, а Настя — не настолько больна. Я не задерживаю тебя на всю ночь. Давай побудем здесь хотя бы ещё полчасика, чтобы не ломать романтику этой чудесной атмосферы. А потом отправимся спать по своим каютам. Согласна?

— Полчасика? Это можно… Но потом я обязательно должна вернуться обратно в каюту.

— Я не собираюсь тебя удерживать. Да я и сейчас тебя не держу. Можешь отправляться туда немедленно, если ты сама так этого хочешь, — развёл руками Бекас. — Насильно мил не будешь.

— О чём ты говоришь, дурачок. У нас с тобой будет ещё столько времени. Вся жизнь.

— А мне мало. Мало одной жизни, — Иван вновь повалил её на кровать, осыпая поцелуями.

— Оля меня убьёт, если узнает, — грустно усмехнулась Лидия, запуская пальцы в его взъерошенную шевелюру.

— Ах вот в чём дело. Так ты Ольгу боишься? А кто она такая? Ей надо — вот и сидела бы с Настькой сама, вместо того, чтобы тебя заставлять.

— Никто меня не заставлял. Я сама вызвалась. Ну я же не знала, что ты подготовил мне такой сюрприз, — Она поцеловала его в губы. — До сих пор в себя прийти не могу. Не верится даже. Вроде бы ожидала этого, а сейчас… Всё как во сне.

— Это не сон. Забудь ты об Ольге, ничего она не узнает. И с Настасьей всё будет хорошо. Возможно, её даже вылечат от этого ступора. А вообще, может быть я и неправ, но у меня присутствует ощущение, что она нарочно это делает.

— Что делает?

— Ну, симулирует аутизм. Хочет, чтобы все о ней заботились, кружились вокруг неё. Вовка же сам за себя. Заботится только о своей шкуре. Перестал обращать на неё внимание. Более того, как что — сразу собак спускает. Она чувствует себя одинокой, брошенной и несчастной. Вот и придумала способ, чтобы привлечь к своей персоне тебя с Ольгой.

— Вряд ли, — задумалась Лида. — Нет-нет. Не может этого быть. Разыгрывать психоз ради того, чтобы завоевать популярность — это уж слишком. Нужно совсем себя не уважать. А Настя — не из таких людей.

— Это ты так думаешь. Неизвестно же, о чём думает она. Некоторые люди используют жалость к себе в определённых эгоистических целях, и не считают это зазорным.

— Да пойми, Бекас, это сыграть попросту невозможно. Если поведение Насти и может быть обычной талантливой актёрской игрой, то её глаза не врут. У неё нездоровые глаза.

— Спорить не буду. Возможно, она действительно не притворяется. Я ведь только выдвинул предположение. Не более того. И против Насти я ничего не имею. Но не буду скрывать — она меня немного угнетает.

— Не только тебя. Поэтому мы должны быть более терпимыми, до той поры, пока нас не спасут. А пока…

— А пока, давай отвлечёмся от всех этих напрягов хотя бы на несколько минут.

— Давай.

Лидия издала короткий смешок, и они тут же нырнули под широкое одеяло, с головой окунувшись в поток захлестнувшей их страсти. Тела переплелись, дыхание слилось в единый блаженный стон, любовная феерия началась, и двум её участникам было уже не до чего. Поглощённые неповторимым, нарастающим удовольствием от этой захватывающей близости, забыв о волнениях и тревогах, они окончательно отрешились от всего сущего, и не заметили, как светильники вдруг разом моргнули на долю секунды, а загоревшись вновь, уже светили более тускло, окончательно передав дальние углы люкса во власть сумрака.

Гардины на окнах, прямо напротив арки ведущей в спальню, слегка качнулись, и странный сквознячок, прорвавшийся между ними, влетел в просторное помещение. Устремившись вперёд, он побеспокоил лёгкие шторы, обрамляющие арку. Как будто бы кто-то незримый призрачно вошёл в спальню, выдав своё присутствие едва заметным колебанием этих тёмных завес. Что-то было там, за стенами люкса, по ту сторону пропитанных пылью гардин и седых безликих окон. И это двигалось в тумане, практически бесшумно проносясь мимо, порождая лишь лёгкие воздушные завихрения, напоминая гигантскую чёрную птицу, не похожую ни на одну из обитающих на Земле.

Своим видом, это наводящее трепетный ужас нечто, больше напоминало совершенно иных созданий нашего мира — скатов — мрачных обитателей морских глубин, грациозных, и, вместе с тем, отталкивающих. Было ли это невероятное существо реальным, или же клубящийся туман рисовал в тёмном пространстве зловещие метаморфозы — кто знает? Вряд ли кто-то из здравомыслящих людей подозревал о существовании подобных монстров, словно перепутавших небо с океаном. То, что парило сейчас за окном, кружа вокруг одинокого корабля, и демонстрируя своим полётом образец идеальных аэродинамических качеств, по природе своей не имело ничего общего с обычными хрящевыми рыбами, населяющими моря и океаны реального мира.

Если бы кто-то из психически здоровых людей имел несчастье увидеть это паранормальное существо, то первые возникшие ассоциации непременно заставили бы его вспомнить манту — морского чёрта. Самого крупного из скатов и самого безобидного из них. Действительно, плоское туловище, остроконечные крылья-плавники, узкий хвост и раздвоенная голова — демонстрировали предельное сходство с типичным представителем морской фауны.

Говорят, что во время грозы аэроскаты принимают на себя удары молний, как живые громоотводы. Таким образом они собирают и аккумулируют в своих телах необходимое им небесное электричество. Хотя, возможно, это пустой вымысел — не более.

Зловещий чёрный гигант бесшумно парил среди тумана, совершая медленные взмахи своими широкими крыльями, похожими на края распахнутого плаща. Под стать призраку он был нереален, наполовину растворённый туманом, сокрытый в глухой непроницаемой темноте безликого неба. Его пугающая фигура, не менее трёх метров в поперечнике, казалась поистине внушительной. Медленно заваливаясь на левое крыло, скат приступил к повороту. Плавно обогнув корму корабля, он спустился пониже, и полетел вдоль правого борта, на уровне второй палубы, едва различимо шелестя краешками своих острых крыльев. Водяной конденсат растекался по его гладкой спине причудливыми узорами. Широкий рот вдруг открылся и надулся точно мешок, обнажая мельчайшие ряды зубов и ребристую глотку чудовища. Вместе с этим, послышался гулкий протяжный вой. Печальный, похожий на завывание далёкого ветра. Это был голос ската, уныло зовущий кого-то. Зачем звучала эта тревожная песня жителя таинственных сумерек? Кого он вызывал из тумана? Наверное, такого же бродягу из рода небесных рыб.

Но это всего лишь бессмысленная лирика, порождённая творческой фантазией. Сумеречный скат не умел петь, и никого не искал в тумане. Своей огромной пастью он ловил какую-то невидимую питательную взвесь, наполнявшую прохладный сырой воздух, который, проходя через огромные жабры, создавал тот самый тоскливый потусторонний звук. Эти мощные фильтры, напоминающие воздухозаборники самолёта-невидимки, располагались за головой летающего монстра. Каждый раз, выпуская отфильтрованный воздух вместе с моросью, они грозно раздувались.

Неподалёку послышался голос другого ската. Более мелкий собрат ночного чудища пролетел выше, над кораблём, пересекая его путь. Когда встречный сородич проносился мимо мачты, его на секунду осветил топовый огонь, прежде чем он вновь скрылся во тьме. Приняв порцию невидимой пищи, трёхметровый гигант слегка отклонился влево, и помчался почти над самой прогулочной палубой, мимо вереницы тёмных окон, лишь одно из которых светилось впереди, озаряя своим скупым светом небольшой участок ночной палубы, обволакиваемой сплошным курящимся туманом.

Чёрные глаза ската, расположенные по бокам сплющенной головы, внимательно сфокусировались. Пролетая мимо светлого окна, монстр скосил левый глаз, мельком заглянув в него. Пытался ли он что-то разглядеть в этой каюте, или же его привлёк сам свет, источаемый окном — так и осталось загадкой. Луч искоса полоснул мрачное тело нереального создания, цвета сажи газовой, выхватив его из тьмы на пару мгновений. Яркий отблеск сверкнул в чёрной роговице большого бездушного глаза, квадратной искрой, и тут же потух. Скат вновь нырнул в непроглядную темноту, скрывшись в ней без следа. И лишь глухой трубный клич, повторившийся через минуту, свидетельствовал о том, что ночная тварь улетела не далеко, и продолжает неустанно кружить над дремлющим кораблём. Подобно смерти.

Жёлтый подрагивающий отсвет, проливаясь через окно, падал на мутный фрагмент палубы, по которому, то корчась, то замирая, метались какие-то уродливые тени, непонятно кому принадлежащие. А там, по ту сторону грязного стекла, в помещении находящемся под защитой яркого электрического света, на разобранной койке лежало несчастное человеческое существо.

Praecipites Vigilate!

Болезненные вежды открылись, слепо повинуясь глубинному зову. Страх, копившийся в душе, уже настолько воспалил сознание, что восприятия атрофировались, оставив лишь сплошную линию непрекращающихся кошмаров, от чего истерзанный разум находился в состоянии постоянного шока. Нелегко описать всё то, что чувствовала Анастасия в эти минуты. Она осталась одна в каюте, и никого не было рядом с ней. Что-то необузданное, животное, сейчас усиленно тянуло её вперёд — навстречу с тем, чего она боялась больше всего, в то время как остатки человеческой сущности упорно сопротивлялись этому.

Беспорядочные мысли сметали одна другую. Ей мерещились невероятные по своей омерзительности образы, возникающие повсеместно: в тёмных углах, шкафах, под койками, и особенно — за окном. Там постоянно кто-то шевелился. То глухо топая по палубе, то заглядывая в окно и тут же исчезая, то царапая стекло острыми когтями. Настя не хотела туда смотреть. Она вообще старалась держаться как можно дальше от темноты. Но лежать с закрытыми глазами было ещё страшнее. Так она чувствовала себя ещё беззащитнее. Нужно идти… Но зачем? И куда?! Поймав себя на этой страшной мысли, девушка похолодела от ужаса. К ней пришло осознание, что с каждой минутой она всё больше и больше поддаётся этому критическому соблазну, теряя волю и подчиняясь кому-то, настойчиво пытающемуся ей управлять.

Возня на палубе становилась всё более отчётливой. Лампы в каюте то мерцали, то начинали светить тусклее, заставляя Настю отчаянно молить бога, чтобы тот не дал им погаснуть окончательно. Напряжение нарастало. И чем сильнее увеличивался этот гнёт, тем больше ей казалось, что кровать поглощает её. Перина медленно проваливается, и матрас с одеялом неторопливо обволакивают тело, превращаясь в единое целое. Терпеть это жуткое ощущение дольше не было сил, и в порыве исступления, Настя сбросила с себя одеяло. Проваливающееся углубление перины оказалось ложным ощущением. Койка не претерпела никаких деформаций. Но девушка поняла, что не может больше лежать на ней.

Голоса и вопли в голове буквально разрывали сознание несчастной пленницы. Спасения от них не было. Нужно уходить… Опять это проклятое желание! Анастасия жалобно застонала, и согнувшись в три погибели, вцепилась пальцами в собственное лицо, словно желая сорвать его с головы как карнавальную маску. Остатки здравого смысла всё ещё удерживали её от безумного срыва, но состояние ежеминутно ухудшалось. Большая часть её естества представляла из себя безвольного робота — мясную куклу, повинующуюся рывкам невидимых нитей. А человеческий разум, всё ещё сохранившийся в ней, словно забился в угол, как загнанный охотниками волк, и с ужасом понимал, что уже не может сопротивляться. Кукла утягивала его за собой — в эту затхлую трясину беспробудного кошмара. И было ясно, что пути назад уже не будет.

— Ты скоро умрёшь. Не пытайся сопротивляться. Пойми, твоя смерть неизбежна, — нашёптывал чей-то монотонный голос.

— Господи, да что же это?! — не выдержав, взвыла Настя, поднимаясь с кровати, и облокачиваясь на столик.

— Не упоминай имя Господа всуе. Всё равно Он не слышит тебя, — после этих слов голос умолк, оставив после себя лишь шелест тихого неразборчивого шёпота, и далёкие стенания.

— Вот так люди и сходят с ума, — подумала девушка, и, вздрогнув, домыслила. — А может быть я уже?..

Её рука бесцельно шарила по столу, ища что-то, сама не понимая что, сталкивая пластиковые бутылки и коробки с крекерами. В глазах всё расплывалось, двоилось, пестрело. Уходить… Надо уходить… В памяти, одно за другим, всплывали воспоминания чудовищных фантасмагорий, увиденных ею во время безвольных спиритических видений. Осквернённые человеческие останки и обильно окроплённые кровью коридоры адского корабля. Предсмертные корчи несчастных пассажиров, запечатлённые в каком-то неизвестном традиционной науке гипнотическом измерении, словно на видеоплёнке, и время от времени транслируемые для неё в этом сумеречном эфире. Там, в мельчайших деталях, проносились невообразимые по своей откровенной жестокости кадры немыслимых истязаний и изуверского насилия. Мужчины, женщины, старики и дети — все без разбора попадали в эти кровавые жернова, становясь жертвами чудовищной мясорубки. Истерзанные, замученные, пожираемые заживо — они кричали ей что-то, дёргаясь в предсмертной агонии, и их многочисленные голоса сплетались в единую душераздирающую какофонию.

Ни один психически здоровый человек не смог бы долго терпеть эту пытку, и Настя чувствовала, что грань настоящего безумия уже распростёрлась под её ногами прозрачной полосой. Она зашаталась над ней, и машинально взглянула на разверзшуюся впереди бездну, готовую в любую минуту её поглотить без остатка. Её взгляд упёрся в тёмное окно. Глаза округлились, и из гортани вырвался сдавленный сип. По ту сторону стекла кто-то был. Его глаза светились жёлтыми голодными огнями, а клыки тускло поблёскивали в полумраке кривым частоколом. В темноте, господствующей за окном, разглядеть неведомого монстра было невозможно. Различимой была лишь передняя часть его уродливой морды, но уже по ней можно было судить, какой отвратительной внешностью обладало это страшное существо. Какое-то время они смотрели друг на друга через стекло, не моргая и не дыша. Затем зверь пошёл на сближение. Его широкий, приплюснутый нос, слегка напоминавший собачий, ткнулся в холодную гладь стекла, оставив на ней влажную кляксу. Без резких движений, Настя поднялась с койки и попятилась назад — от окна, не спуская глаз с прильнувшего к стеклу создания.

Одна из уроненных со стола бутылок, откатившаяся в сторону, предательски попалась ей под ногу и издала пронзительный треск. В полной тишине этот звук был сродни грохоту взорвавшейся мины. От неожиданности, Настя подпрыгнула, а свирепое чудовище за окном, издав утробный рык, моментально бросилось вперёд. К счастью, стекло выдержало его бешеную атаку. Уродливый профиль буквально впечатался в него, сплющивая и скомкивая в гармошку щетинистые щёки, обнажая скользкие дёсны, из которых неравномерно торчали острые кривые клыки. Елозя мордой по внешней стороне окна, монстр лязгал зубами и облизывал его мерзким пупырчатым языком, размазывая по стеклу свою густую отвратительную слюну. На уголках его тонких чёрных губ, седыми клоками росла липкая пена.

Вид бьющейся в окно твари окончательно подстегнул остолбеневшую Анастасию на безумный поступок. У неё больше не осталось сил выносить этот кошмар, и примитивная животная реакция — бежать куда глаза глядят — победила в ней остатки человеческого рационализма и осторожности. Сломя голову, девушка бросилась прочь из каюты.

Оказавшись в коридоре, она заперла дверь за собой, и, прижавшись к ней спиной, разрыдалась тихими всхлипами, медленно сползая на пол. Сидя на корточках под дверью, она закрыла лицо руками, и бессильно плакала, раскачиваясь из стороны в сторону. Это было настоящее отчаянье. Грань между трезвым восприятием и сумасшествием стёрлась, низвергнув растерзанную душу в тартар бесконечного кошмара, неожиданно принявшего реальные очертания.

Коридор вокруг неё словно пульсировал. Из всех его щелей и трещинок сочилась кровь. Лишь яростно вонзившись пальцами в собственные виски, девушка смогла отбросить от себя это страшное видение, вернув прежний облик окровавленного коридора, ставший уже привычным.

Я жду тебя. Хо, хо, хо.

Леденящее душу уханье пронзило пустоту коридора, и в дальнем его конце показались две приземистые тени, вышедшие из-за поворота, и неторопливо направившиеся в сторону скорчившейся возле двери Насти. Поджарые голенастые твари, имеющие нечто общее с гиенами, косолапо перебирая длинными костлявыми лапами, брели по ковровой дорожке, принюхиваясь и скалясь. Их жёлтые глаза без зрачков, источали мёртвое свечение. Морды, скорченные в судорожной гримасе застывшей агрессии, выглядели как живое воплощение безумия. Длинные и рваные лопоухие уши, трепетали. Ноздри раздувались, а с клыков капала слюна.

Чудовищные гиенособаки выглядели пренеприятно. Их облезлые шкуры бурого цвета, были обильно покрыты отвратительными лишаями и широкими шрамами, затянутыми полупрозрачной пергаментной кожей, под которой пульсировали подрагивающие артерии. Тошнотворный запах псины, источаемый тварями, опережая их, распространялся по душному помещению, вызывая нетерпимое отвращение. Они видели Настю, и направлялись к ней, щерясь, глухо взбрёхивая и хохоча. Виляя куцыми огрызками хвостиков, ковыляя на кривых лапах — передние были несуразно длиннее задних, что делало гиенособак похожими на какие-то нелепые творения маньяков-вивисекторов с острова доктора Моро.

Твари выглядели адскими карикатурами, жестокими пародиями на традиционно земных существ, вызывающими содрогание. Даже на таком существенном расстоянии, Анастасия, к величайшему своему отвращению, сумела разглядеть сонмы жирных блох, в изобилии ползающих по плешивым телам этих живых дохлятин, и заставлявших последних время от времени приостанавливаться, чтобы встряхнуться или почесаться. При этом, монстры терпеливо дожидались друг друга, никуда не торопясь, и продолжали двигаться строго нос в нос, не выбегая вперёд и не отставая. Они явно подчинялись чьей-то суровой воле.

Настя прекрасно понимала, что дольше медлить нельзя. Намеренья этих злобных химер были очевидными, и ничего утешительного ей не предвещали. Нужно было вернуться обратно в каюту, накрепко запереть дверь, но девушка почему-то боялась возвращаться туда ещё больше, чем вступить в схватку с гиенособаками. Противоположная часть коридора оставалась свободной, и Анастасия, вскочив на ноги, бросилась бежать, сама не зная куда. Гиенособаки расхохотались клокочущим хохотом, и, комкая ковровую дорожку своими кривыми лапами, рванулись в погоню. Бегущая Настя слышала их хрюкающее сопение, и стук когтей, раздающиеся всё ближе и ближе. Добежав до конца коридора, где он примыкал к смежному проходу, она завернула за угол, и помчалась в сторону ресторана, перепрыгивая через высохшие фрагменты человеческих тел. В глазах мелькали бесконечные двери кают. Дыхание заходилось. Гиенособаки не отставали. Достигнув поворота, за которым скрылась Настя, они не сбавляя скорости метнулись в него. При этом, одну из тварей по инерции занесло, и она с визгом ударилась облезлым боком о противоположную дверь, оставив на её медной рукоятке клок вонючей шерсти.

— Мамлюк! Зелот! Ату её! — прорычал чей-то хрипящий голос, от которого преследователи разом взвыли, и прибавили скорость.

Коридор преобразовался в нечто совершенно жуткое, став воплощением адского каземата. Двери кают впереди открывались сами собой, и из них высовывались невероятно мерзкие скользкие щупальца с присосками, густо покрытие слизью, а также, сморщенные волосатые хоботы и суставчатые лапы с серповидными когтями. Всё это извивалось и дёргалось, пытаясь до неё дотянуться. Из каждой коррозии на стенах и потолке, из-под каждой заклёпки вытекала тягучая жижа, источавшая запах фекалий. По цвету она напоминала грязную ржавчину.

Повсюду была развешена паутина. Иногда тенёта преграждали путь целиком, и девушке приходилось продираться через них, разрывая мягкие липучие кружева. Клочки разорванной паутины повисали на её теле и волосах, вместе с отталкивающего вида коконами и небольшими пузатыми пауками, которые, щекочась, начинали ползать по ней. На бегу, она стряхивала их, испытывая страшные нервные судороги, и мчалась дальше. До спасительных дверей ресторана оставалось всего несколько метров, но добежать она не успела. Нога подвернулась, и Анастасия, закричав от боли, упала на пол, рядом со страшным трупом, переломанные рёбра которого торчали наружу, вывернутые самым бесчеловечным образом. Оттолкнув отвратительный труп от себя, Настя подняла заплаканные глаза на своих неутомимых преследователей. Те уже настигли её, и находились на расстоянии одного прыжка. Но в сценарий невидимого режиссёра, видимо, не входил столь быстрый исход погони.

— Стоять! — воскликнул он резко и гневно.

От этого восклицания, пауки быстро разбежались по углам, а кошмарные извивающиеся отростки тут же втянулись обратно в каюты. Правая гиенособака резко затормозила, просев на гипертрофированные передние лапы, и почти чиркнув носом по ковровой дорожке. Левая же, томимая своим безумным голодом, настолько увлеклась погоней, что проигнорировала команду, и прыгнула на Настю. Её ощеренная пасть с болтающимся слюнявым языком, в эту секунду выглядела особенно отвратительной.

Размахивая лапами, монстр летел прямо на Настю, а той больше ничего не оставалось, кроме как вытянуть вперёд руку, в последней попытке себя защитить. Это немного помогло, и гиенособака не сумела сразу же вцепиться ей в глотку. Клыки сомкнулись за запястьем Насти, пронзив руку девушки насквозь. Та закричала от боли, в то время как зверюга начала яростно трепать её. Однако, планы сумеречного загонщика были несколько иными. Он появился откуда-то сзади, огромным чёрным силуэтом, и при его появлении, лампы в коридоре стали гореть совсем тускло. Подчинившаяся гиенособака припала к полу, и снизу вверх поглядывала на приближающегося хозяина, всем своим видом демонстрируя смирение и покорность. Вторую же настолько захлестнул дикий азарт, порождаемый невыносимым голодом, что она, опьяненная вкусом крови, буквально забыла обо всём, прорываясь к горлу жертвы. Сдерживать этот натиск было невозможно. Не в силах оттолкнуть жестокого монстра, слабая девушка почти сдалась.

Но внезапно, окровавленные челюсти хищника разжались, и из них вырвался задыхающийся стон. На шее гиенособаки, точно капкан, сомкнулась когтистая рука поистине страшного существа. Настя уже видела его вчера. Это был он. Чёрный. Возвышаясь над поверженной девушкой, этот ходячий кошмар, вытянув свою длинную руку, сжимал шею бьющейся гиенособаки, медленно поднимая её наверх, словно испорченную игрушку. Провинившаяся тварь извивалась, хрипела и разбрасывала по сторонам крупные капли слюны и ошмётки кровавой пены.

— Мамлюк… — прошипел Чёрный. — Ты ослушался моего приказа, и не заслужил кормёжки. Те, кто ослушиваются моего приказа — сами становятся чьим-то кормом.

После этих слов, он ухватил гиенособаку за загривок, а второй рукой вцепился в её горло, сжал его, и вырвал вместе с болтающимися обрывками трахеи. Во все стороны полетели мутно-зелёные брызги. Из образовавшейся в шее существа громадной дырищи хлестала зелёно-коричневая кровь, перемежающаяся с пузырящимся зловонным воздухом — испускаемым лёгкими вместе с последним стоном. Глаза твари медленно потухли, превратившись в два чёрных шара.

Воспользовавшись моментом, когда Чёрный отвлёкся на свою чудовищную воспитательную работу с нерадивым питомцем, Анастасия, затаив дыхание, отползла в сторонку и, оказавшись позади него, быстро вскочила на ноги. Зажимая рану на руке и прихрамывая, она побежала дальше — к дверям ресторана. Скрывшись за ними, Настя тут же заперлась изнутри. Услышав как щёлкнул замок, Чёрный вполоборота бросил безразличный взгляд на захлопнувшиеся двери, продолжая удерживать на весу мёртвое тело гиенособаки, а затем, как ни в чём ни бывало, повернул голову обратно, уставившись на другую тварь, распростёршуюся возле его ног, смиренно демонстрирующую преданность и исключительное подчинение беспощадному хозяину. Отбросив через плечо обрывок вырванных внутренностей, Чёрный охотник тихо произнёс:

— Зелот…

Услышав свою кличку, монстр задрожал всем телом и умоляюще заскулил.

— Ты меня не разочаровал. Modestia — Praemio ferre. Держи. Заслужил, — произнеся эти слова, он брезгливо швырнул на пол бездыханное тело Мамлюка, после чего резко развернулся, и направился в сторону ресторана.

Позади него, Зелот с остервенением вгрызся в останки своего только что убитого собрата, выдирая из него огромные трепещущие куски мяса, и проглатывая их почти не жуя, давясь и хрюкая от наслаждения. Крадучись, из ближайшей каюты показалось ещё одно существо, небольшое, похожее на крысу-мутанта с розовыми лапками, покрытыми чем-то вроде витилиго, и длинным хвостом такого же цвета. Принюхиваясь, эта крысообразная зверушка подобралась к пирующей гиенособаке, и пристроилась с краю, принявшись украдкой жевать внутренности, вывалившиеся из разорванного брюха Мамлюка. Заприметив его, жадный Зелот гневно зарычал, и одним ударом мощной передней лапы отшвырнул крысу в сторону. Та ударилась об стену, и упала на пол, конвульсивно подёргивая конечностями. Её тут же облепили более мелкие существа, похожие на бледных мокриц…

Все здесь пожирают друг друга. На периферии, этот постоянный процесс проявляется гораздо нагляднее и сильнее, чем в реальности. Наверное потому, что все существа в этом неполноценном мире крайне ограничены временем, и сильнейшему приходится неустанно доказывать своё превосходство, поглощая чужую энергию, чтобы немного подпитать свою — неукротимо угасающую. Всё равно, рано или поздно, съедят его самого. Но пока этого не произошло, есть должен он. Вечный голод и вечный страх, управляемые диким безумием, вызванным безысходностью, правят в периферийном мире, диктуя свои сумеречные законы. Есть, чтобы выжить. Выжить, чтобы есть…

Ресторан встретил Настю почти звенящей тишиной. Это было очень необычное ощущение: испытать неожиданную тишину, последовавшую сразу за оглушительным стуком захлопнувшихся дверей и щёлкнувшего замка. Тишина была особо ощутимой ещё и потому, что все крики и голоса, раздающиеся в её голове, разом прекратились, вместе с рычанием уродливых тварей, от которых она только что убежала. Боль в прокушенной руке почти не чувствовалась — сказывался сильнейший шок, на время блокировавший болевые ощущения. Кровь, струясь между пальцев, капала на гладкий паркет тёмными звёздчатыми кляксами. Настя не обращала на неё внимания. Она до сих пор не могла поверить в то, что все ужасы так неожиданно прекратились. Сейчас можно было прийти в себя и собраться с духом, но именно тишина угнетала её больше всего, потому что была странной, подозрительной и недоброй. Словно затишье перед бурей.

Включать свет она не стала, то ли боясь вновь привлечь внимание злобных сумеречных созданий, то ли опасаясь увидеть что-то, доселе скрытое полумраком. Всё перевернулось в её сознании, и теперь тьма казалась для неё спасительной, а свет — наоборот, пугал. Пошатываясь, девушка побрела по ресторану, между белесыми силуэтами столиков, выступавших из сумрака ровными прямоугольными кочками.

Её губы неустанно шептали:

— Царю Небесный, Утешителю, душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.

Секунды били по нервам, изматывая своей равнодушной синхронностью, и хоть Настя не смотрела на часы, но ощущала их каким-то скрытым подсознательным чутьём, отсчитывала, суммировала… С каждой новой секундой она ожидала, что вот-вот позади неё послышится возня дверной ручки, а затем, наверняка, чудовищный удар, выламывающий спасительные двери. Но секунды капали одна за другой, а звуки преследования всё не различались. Не было слышно даже шагов в коридоре. Всё живое как будто вымерло. Одно было понятно — Чёрный не хотел её убивать. Во всяком случае не сейчас, не сразу. Он притаился и чего-то выжидал. Что — лишь одному ему известно.

Глупые человекообразные. Что сапиенсы, что симилисы, в некоторых вопросах мыслят совершенно одинаково — примитивно. И взгляды у них зачастую однообразны. За тысячелетнюю историю своего существования они почти не изменились. Наивные…

Зачем сумеречнику выбивать двери, преследуя жертву? Ведь эта преграда — отнюдь не является помехой для того, кто умеет просачиваться в любые щели…

А он умел…

В щели между дверями появилось что-то жуково-чёрное. Оно заструилось, засочилось, потекло напрямик, по всей высоте дверного проёма. Беззвучно, как дым, густо, как нефть, вытягиваясь, постепенно приобретая форму. Из этой текущей черноты всё быстрее и быстрее выступал длинный отросток, который начал раздваиваться, расходясь в разные стороны — направо и налево. Обретая суставы и сочленения, пара образовавшихся отростков постепенно приняла форму рук, которые осторожно упёрлись в обе дверные створки, помогая просачивающемуся аморфному телу скорее выпростаться наружу. Между руками набухло большое уплотнение, в котором открылись два круглых глаза, горящих зелёным светом. Ещё один сформировавшийся отросток превратился в ногу, уверенно вставшую на пол.

Настя не видела всего этого, даже не подозревала. Она дошла почти до середины ресторана, и лишь тогда почувствовала, что кто-то внимательно за ней наблюдает. Но откуда?! Глаза шарили по темноте, но не видели ничего кроме однотипных столов.

— Кто здесь? — дрожащим голосом спросила она.

В ответ послышался чей-то глубокий вздох. Подняв ближайший стул, девушка принялась водить им из стороны в сторону, удерживая обеими руками.

— Кто здесь?!

И вновь ответа не последовало, хотя Анастасия уже твёрдо знала, что в ресторане она не одна. С замершим сердцем, она обернулась, и, точно лань, загнанная пантерой, обречённо взглянула на того, кто находился позади неё. Он молча стоял возле закрытых дверей, держа руки за спиной. В полумраке был виден лишь его силуэт, да пара светящихся глаз с большими зрачками. Он как-то особенно на неё смотрел, немного свысока, надменно и равнодушно вскинув голову.

— Что тебе от меня надо? — спросила у него Настя.

— Скоро узнаешь, — спокойно ответил Чёрный, и улыбнулся.

Эта страшная улыбка была отлично видна в темноте, потому что его пасть светилась тёмно-красным светом. В этой неприятной личине прослеживалось нечто общее с обликом Чеширского Кота, из сказки Кэрролла. Глаза и улыбка — на фоне сплошной темноты.

— Я тебя знаю…

— Знаешь? В самом деле?

— Да.

— И кто же я?

— Ты — Лукавый, верно? Дьявол, Люцифер, Сатана… Сколько у тебя имён, исчадие ада? Или мне называть тебя «Князем тьмы»?

— А ты ещё наивнее, чем я думал, — вздохнул Чёрный, и скрестил руки на груди. — Хотя, доля истины в этих словах есть, но не более. Кто такой Сатана? Дешёвая выдумка хитроумных представителей твоего вида, ориентированная на то, чтобы запугивать глупых себе подобных. Вы не можете жить без того, чтобы кого-то бояться. И если в вашем мире уже нечего бояться, то вы выдумываете себе этот страх. Есть ли дьявол? Нет. Это вымысел. Возможно, в основу этой выдумки лёг страх перед такими как я. Возможно, природная людская глупость. На самом деле, мне это безразлично.

— Ты говоришь как существо разумное. Значит ты не зверь. Но кто тогда?

— Представь себе такую ситуацию. Ты общаешься с обезьяной, используя примитивные жесты. И вдруг эта обезьяна даёт тебе понять: «А ты, оказывается, тоже разумное существо, если общаешься со мной такими же жестами». Понимаешь, о чём я?

— Я ничего не понимаю. Кто ты, чёрт тебя возьми?! Зачем ты травил меня своими адскими псами?!

— Я — охотник, ты — добыча. Вообще-то, мне тоже удивительно, почему я до сих пор с тобой разговариваю. Обычно я не церемонюсь с потенциальными жертвами. Только с исключительными экземплярами, к которым ты не относишься. Наверное, сказывается длительное воздержание.

— Не пытайся меня запугать! Проискам дьявола не совладать с силой Господа!

— Ты веришь в бога?

— Да, верю. И я знаю, что Он сильнее тебя!

— Типичный случай. Вы все начинаете верить, когда вам становится по-настоящему страшно. До этого — лишь красуетесь, и занимаетесь показухой. Вы считаете, что если на шее висит крестик, в комнате или в автомобиле находится икона, и вы регулярно посещаете церковь, оставляя там свои деньги во искупление грехов, то это обеспечивает вам защиту со стороны Всевышнего? Глупцы.

— Моя вера крепка!

— Твой страх крепок. Знаешь, что меня больше всего удивляет в людском обществе? То, что практически абсолютное большинство истинных праведников у вас — атеисты, а те, кто называют себя убеждёнными верующими, на деле имеют немало скелетов в шкафу, да и жизнь зачастую ведут далёкую от праведности. Грешат легко и не задумываясь, а потом усиленно молятся. Видимо считают, что это поможет им очиститься. Взять, к примеру, тебя. Кто ты есть? Задумывалась ли ты об этом? Во что ты верила, легко совмещая свои религиозные предрассудки с распутной жизнью?

— Твои богохульные речи не сломят мою веру! Убирайся обратно в ад! Заклинаю тебя именем Отца и Сына, и Святаго Духа! Моя душа никогда не будет принадлежать тебе!

— Мне не нужна твоя душа.

— Ты лжёшь! Ты её никогда не получишь, слышишь?! Никогда! Знаешь, почему? Потому что она принадлежит Богу, а не тебе, кто бы ты ни был!

— Сейчас я — твой кесарь. И душа твоя мне без надобности. Твои примитивные слова начинают меня раздражать. Пора заканчивать этот бессмысленный разговор. Можешь отдать Богу — богово, но кесарю ты отдашь кесарево!

И вот произошло то, чего так опасалась Анастасия — включился свет, и всё, что было доселе сокрыто темнотой, теперь предстало перед её глазами во всём своём кошмарном обличии. Они были не одни в ресторане. Со всех сторон их окружали чудовища, прячущиеся между столами и под скатертями. Резкий хлынувший свет заставил их разом оживиться, морщась и издавая неприятные звуки.

Кого здесь только не было! Всевозможные уроды, многие из которых вообще не имели ни малейшего сходства ни с одним земным существом. Были тут уже знакомые гиенособаки, толстые пауки и мокрицы, облезлые крысы, а также некие подобия исполинских насекомых, отвратительных улиток и сухопутных медуз. Из этой разношёрстной толпы особенно выделялись исключительно отталкивающие твари, не похожие вообще ни на что, словно сконструированные из тысячи различных частей, принадлежащих совершенно разным животным. При беглом рассмотрении они больше всего напоминали кабанов. Наверное, своими продолговатыми мордами, завершающимися плоским рылом. Особо ужасал в этих монстрах их необычайно разумный взгляд. Они глядели на Настю, и как будто бы веселились, широко усмехаясь своими широкими плоскозубыми пастями.

Детально осматривать этот зверинец попросту не было времени и выдержки. Нечисть обступала Анастасию со всех сторон, медленно замыкая круг, и сжимая кольцо. Выставив вперёд стул, девушка крутилась из стороны в сторону, угрожая наступающим.

— Не подходите! Прочь!

Твари угрожающе скалились, рычали, и продолжали приближаться.

— «Ангел Божий, святой мой Хранитель, данный мне от Бога с неба на сохранение! Прошу тебя усердно: Ты меня сегодня вразуми и от всякого зла, научи меня доброму делу и направь меня на путь спасения. Аминь», — удерживая стул одной рукой, она поспешно сотворила крестное знамение.

В этот момент одна из гиенособак прыгнула на неё, и тут же, получив чувствительный удар стулом по голове, с визгом отскочила в сторону.

— «Храни меня Боже, ибо на Тебя уповаю. Господь есть часть наследия моего и чаши моей. Ты держишь жребий мой…»

Сверху на Настю попытался спуститься крупный паук, но также был сбит на пол стулом. Не обращая внимания на страшную боль в прокушенной руке, истекая кровью, девушка продолжала: «Ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление».

Крысы на полу вылизывали её кровь, а она пинала их ногами и била стулом. Кольцо сузилось до критического размера. Гиенособаки и отвратительные насекомоподобные уроды, напоминавшие большущих серых сверчков, запрыгивали на столы. Против такого ополчения одинокому человеку было явно не устоять. Но они не нападали, потому что боялись. Только не её, а того, кто наблюдал со стороны. Когда круг сжался до предела, он вскричал:

— Хватит! Расступитесь! Она моя!

Твари дрогнули, обернулись в его сторону, и начали медленно пятиться, отползая назад — обратно под столы и за стулья, где прятались. Тяжело дыша, измученная Настя стояла посреди зала, со стулом в руках — прямо напротив своего основного врага. Глядя в его бесчувственные глаза, она продолжала упорно твердить: «Очи Господни обращены на праведников, и уши Его — к воплю их. Но лице Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память о них. Много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь. Он хранит все кости его, ни одна из них не сокрушится. Убьёт грешника зло, и ненавидящие праведного погибнут. Избавит Господь душу рабов Своих, и никто из уповающих на Него не погибнет!»

— Что же сказать на это? Если Бог за вас, кто против вас? — произнёс Чёрный, двигаясь к ней. — За Него умерщвляют вас всякий день, считают вас за овец, обречённых на заклание!

— «Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться? Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут».

— Твоё время вышло. Пора бы уже понять, что твой Бог тебя не слышит.

Настя закрыла глаза и опустила своё импровизированное оружие. Чёрный демон совершил свой роковой прыжок. Приземлившись возле жертвы, он без малейших усилий выбил стул из её рук, и вторым ударом свалил её с ног — наземь. Сумеречные твари завыли вокруг, поглядывая на них жадными глазами, но жестокой уханье Хо заставляло их отступать ещё дальше. Чёрный выпрямился, возвышаясь над поверженной добычей, и, наклонившись, схватил её за шею. Хрипя, девушка пыталась вырваться, но эти попытки были настолько ничтожными, что хищник их даже не замечал. Уверенно двинувшись вперёд, он поволок её по полу через весь ресторан — в сторону камбуза. За ними тянулся тонкий кровавый след.

Миновав камбуз, Чёрный затащил свою жертву в затхлый отсек морозильной камеры. Висевшие там бараньи и говяжьи туши, успевшие за долгое время высохнуть и истлеть, зловеще скалились своими выступающими рёбрами. Выбрав свободный участок в середине морозильника, хищник остановился. Чудовища, шествующие за ним, неторопливо входили и вползали в помещение, заполняя его, распределяясь вдоль стен и по углам. Они не решались приближаться к центру. Немного приподняв Настю над полом, Хо склонилось над ней, и взглянуло в её глаза, наполненные слезами. Не выдержав этого пристального изматывающего взгляда, девушка забилась в истерике, попытавшись укусить Чёрного за руку. Тогда тот яростно встряхнул её, от чего несчастная жертва сильно ударилась затылком об пол, и на минуту лишилась чувств, дав возможность хищнику подготовить её к трапезе.

Резкими механическими движениями, Хо принялось срывать с неё одежду. Материя поддавалась, разрываясь с глухим треском, в разные стороны отлетали пуговицы. Анастасия не сопротивлялась. Всё её тело превратилось в один сплошной болевой сгусток, и она уже ничего не соображала, не в силах даже позвать на помощь. А беспощадный монстр, с проворством паука, раздевал её, отбрасывая сорванную одежду в сторону. На эти обрывки тут же набрасывались небольшие твари. Изнывая от голода, они начинали драться за жалкие лоскуты, раздирая их зубами в мелкие лохмотья.

В поведении Хо не было ничего извращённо-противоестественного. Анастасия не возбуждала в нём никаких потребностей, кроме одной — она была его пищей. Её одежда была непригодной для употребления, поэтому оно первым делом решило избавиться от несъедобного.

Когда жертва была раздета полностью, Чёрный подхватил её как бездушный манекен, и поднял, удерживая навесу. В этот страшный момент Настя пришла в себя. До самой последней секунды она не догадывалась об истинных намереньях Хо, но уже была уверена в том, что оно приготовило ей какую-то беспощадно-невыносимую экзекуцию.

— Умоляю… Не надо… Отпусти меня, прошу тебя!!! Не-ет!!! — из последних сил простонала она, пытаясь выдавить из этого потустороннего существа — воплощения самого кошмара — хотя бы каплю человеческой жалости.

Но оно было глухо к её мольбам. Оно хотело есть. потустороннего существа — воплощения е ничего не соображала, не в силах

Обычно, умелые рассказчики, подводя свои истории к наиболее пугающим эпизодам, щадят чувства мнительных слушателей, вовремя останавливаясь, и предоставляя возможность людям самим домыслить развязку жуткого происшествия, в меру своей наивности, или же напротив — извращённости. Затем, они переходят к констатации происшедшего события. В лучшем случае обходятся несколькими решительными, жестокими предложениями, чтобы обрисовать ужас во всех красках. Но крайне редко кто-то берёт на себя тяжкое бремя донести до слушателя или читателя все подробности кошмара, пережитого его персонажами. Не всякий идёт на это. Либо опасаясь прослыть больным маньяком, либо боясь собственной истории, которая бумерангом ударит по нему самому, обдав волной ледяного кошмара.

Но что остаётся рассказчику, желающему передать читателю истину, во всей её нелицеприятной отвратительности? Эта истина заключается в одном простом и страшном определении — реальность никогда не заканчивается нажатием кнопки «стоп», или просьбой: «хватит!» Она всегда продолжается до конца. Хотя каждый из нас многое отдал бы за то, чтобы прекрасные минуты жизни тянулись как можно дольше, а часы мучений — пролетали как можно быстрее. Но обычно всё происходит как раз наоборот.

Как бы я хотел остановиться сейчас, и не продолжать изложение страшных подробностей последних минут жизни Насти Альжевской, но иначе я не смогу продемонстрировать то, чему подвержен несчастный человеческий разум, когда Хо снова и снова мучит его, подвергая новым чудовищным испытаниям. Когда вы закрываете глаза, но видите сквозь веки, когда затыкаете уши, но всё равно всё слышите, когда пытаетесь кричать, но лишь разеваете рот… Можно прокрутить время на несколько часов вперёд, но я не в силах. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.

Боль, неожиданно пронзившая её тело, была настолько острой и безумной, что она потеряла сознание. Под рёбра Насти вонзился кривой металлический крюк, на который её насадил Чёрный палач. Сумеречные твари взревели, глядя как девушка, медленно провисая вниз, всё глубже насаживается на острие мясного крюка, целиком вошедшего в её спину. Травма несовместимая с жизнью. Разрыв внутренних органов и многочисленные кровоизлияния, благодаря которым она должна была умереть через несколько минут. Времени было недостаточно, и Хо понимало это. Словно талантливый хирург, оно оценивало состояние жертвы, и прорабатывало варианты, способствующие продлению её жизни как можно дольше. Его пальцы прикоснулись к её голове. Нужно было вновь активировать мозг и центральную нервную систему. Именно от их работы зависит выделение столь питательного вещества, богато насыщенного животворной энергией, и обогащаемого воздействием болевых ощущений и страха жертвы. Сердце, только что пережившее тяжёлый приступ, запустилось вновь, под воздействием хладнокровного реаниматора. Мозг включился, и тело несчастной опять стало дёргаться в страшной агонии.

Оно не давало ей умирать. Удерживало на этом свете, заставляя жить и мучиться, переживая невообразимые пытки. Возвращение сознания сопровождалось волной нечеловеческой боли, и, казалось, что во всём теле не осталось ни единого места, которое бы её не испытывало. Это был тот момент, когда истязаемые жертвы обычно начинают молить не о спасении, а о смерти. Жуткая боль в спине, в том месте, куда вонзался крюк, практически отступила перед новым шквалом нестерпимых болевых ощущений, вызываемых когтями и зубами хищника, терзавшего её плоть.

Снова и снова, Хо беспощадно вгрызалось в тело своей добычи, вырывая из него большие куски мяса. Леденящие душу звуки ломаемых костей и рвущихся сухожилий сопровождались чавканьем отвратительного монстра, пожирающего свою жертву заживо. А она уже ничего не чувствовала. Боль зашкалила все разумные пределы, и перестала изматывать, превратившись в нечто новое. Сначала она вызывала непроизвольные судороги в разных участках тела, а затем и вовсе уступила место всеобщему онемению, близкому к параличу. Нервная система не выдержала такой чрезмерной перегрузки. Жертва неукротимо умирала, и хищник наслаждался последними минутами её жизни.

От невыносимой боли Настя уже ничего не видела, кроме кровавых пятен и головокружительных вспышек перед глазами. И вот, когда боль сменилась совершенно новым, необычным ощущением, сродни продолжительному электрическому разряду, сотрясающему всё её существо, зрение вновь вернулось к ней на мгновение. Открыв красные распухшие глаза, она взглянула вниз. Там было сплошное кровавое месиво и летящие в разные стороны фонтанчики крови. Её крови. Унылым, затухающим взглядом, она рассматривала внутренности, медленно вываливающиеся из её разорванного живота, и кровавые ручейки, стекающие на пол. Последнее, на чём зафиксировался взгляд несчастной, было отвратительное свиноподобное существо, украдкой подобравшееся к ней сбоку. Поглядывая на неё снизу вверх маленькими чёрными глазками, с каким-то грустным, как будто бы виноватыми видом, оно уткнулось в её ногу своим плоским влажным рылом, и лизнуло её, содрав кожу до мышц. Язык создания был шершавым и жёстким, как напильник. В этот момент Чёрный заметил его, и с остервенением пнул ногой, от чего покусившийся на добычу монстр, визжа, отлетел в сторону. Гиенособаки жалобно завыли. Чудовища принялись дико рычать, хрюкать и верещать.

— Заткнитесь! — с набитым ртом прошипело Хо. — Пошли прочь, твари!

После этих слов визг монстров лишь усилился. Они клацали зубами и скоблили когтями металлический пол. Десятки кровожадных глаз со всех сторон пронизывали Хо, горя беспощадным огнём. Разумеется, свирепый сумеречник мог без труда разделаться со всеми тварями, собравшимися здесь, без лишних усилий. Но особое расположение духа побудило его пойти им на небольшие уступки.

— Ладно, — произнёс Чёрный, ухмыляясь. — Так и быть. Получите свою долю.

Это было последнее, что слышала Настя. Её губы успели лишь беззвучно прошептать: «Помогите…» После чего из них густо потекла кровавая жижа. Не обращая на это никакого внимания, Хо обеими руками схватило её за ноги и изо всех сил рвануло в разные стороны, разрывая жертву пополам. В результате, правая нога оторвалась по уровню бедра, и тут же была брошена на съедение сумеречным созданиям, которые моментально, всем скопом набросились на эту кровавую подачку, отталкивая и кусая друг друга.

Всё что осталось от Анастасии, внезапно выгнулось на крюке, и хрипло закашлялось, выбрасывая изо рта кровавые сгустки. Этот бесформенный огрызок, который несколько минут назад был живым человеком, вдруг поднял своё страшное окровавленное лицо к потолку, открыв две круглых алых раны вместо глаз, источающих кровавые слёзы, и широко разинув рот, издал такой душераздирающий вопль, что даже Хо, замерев на мгновение, отстранилось, стирая кровь со своих губ, и нахмурилось. Этот нечеловеческий крик умирающего существа был безнадёжно поглощён звуконепроницаемыми стенами морозильной камеры. Никто из спящих пассажиров не услышал его. В одну секунду вся жизнь пронеслась в сознании умирающей: с самого рождения — до этого последнего мгновенья. И хоть глаза её, заполненные кровью, уже не могли ничего видеть, она отлично различала разверзшуюся над ней твердь.

Потолок импровизированной камеры пыток расступился, обнажая сквозное отверстие, проходящее через помещения верхней палубы, далее — через туман, в небо… Чистое-чистое, озарённое нежными лучами солнца. Кто-то огромный, безграничный, великий, разумный и добрый там, в той лазурной глубине, звал её к себе. И она, оставив позади своих мучителей, бросив им на съеденье своё растерзанное тело, вместе с болью, тоской и страданиями, полетела к нему, подхваченная волной собственного последнего крика. Вырвавшись из её тела, незримый комок живой энергии, с лицом Насти, поднимаясь всё выше, с блаженной улыбкой глядел в небеса, навстречу зовущему его голосу. Её душа запела. Это была необычная песня, без слов. Гладко изменяя тональность, звеня в бездонной высоте, она воспевала своё освобождение. Пела и мчалась ввысь, к тому, кто звал её…

Хо проводило её безразличным взглядом. Только оно слышало эту красивую и страшную песнь, символизирующую ожидаемый исход. Настя умерла. Её сердце, перенеся подряд несколько тяжелейших приступов, остановилось окончательно. Изуродованный остов безжизненно обмяк на крюке. Всклокоченные рыжие волосы, обильно смоченные кровью, свисали вниз, целиком покрывая страшное лицо умершей, перекошенное гримасой последнего страдальческого крика.

Издав глухое рычание, хищник обеими руками вцепился в её обнажённые рёбра, и рывком разорвал грудную клетку надвое. Теперь эти бесформенные, обглоданные, кровавые останки, с острыми, выгнутыми наружу рёбрами, обрамляющими зияющее чрево брюшной полости, из которой тошнотворно свешивались клубки внутренностей, уже совсем не походили на принадлежность к человеческому существу, и мало чем отличались от свиных или бараньих туш, висящих рядом. В разбросанных на полу ошмётках и кишках копались какие-то мелкие твари, похожие на крыс и тараканов. Наклонив голову, Хо облизнулось, и глухо чавкнув, вонзило свои острые, как лезвия, зубы в застывший под выломанными рёбрами небольшой комочек, в груди жертвы, который совсем недавно так отчаянно бился, даря ей жизнь. Свет погас, и тесное помещение до краёв наполнилось непроницаемым мраком, в котором до самого утра слышалось чавканье, жадное утробное рычание, да хруст костей.

Где-то в другом конце корабля, чей-то тихий печальный голос, затерявшийся в бездушном полумраке коридоров и кают, пропел короткий отрывок из «Реквиема».

Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, dona eis requiem sempiternam.