Хо

ГЛАВА VI

Попрощавшись с Настей, Ольга возвратилась обратно в каюту. Сергей, уже расстелил свою постель, и, в одних плавках развалившись на ней, забросив руки за голову, задумчиво рассматривал потолок.

— С кем ты там разбиралась? — зевнув спросил он, когда та вошла.

— С Настей, — ответила Оля, направляясь к своей кровати.

— А чего она?

— Ты знаешь, она меня всё сильнее начинает беспокоить. Дёрганная какая-то стала. Странная. От тёмных углов шарахается. Говорит, что видит нечто жуткое. Что-то, чего мы все не замечаем.

— Да она по жизни такая, — ничуть не удивился Сергей. — Чувствуется, что у неё не все дома.

— Я бы не сказала, что она чокнутая. Скорее, не приспособленная к таким незаурядным ситуациям.

— Психи разные бывают.

Только сейчас, готовясь ко сну, Ольга ощутила лёгкий дискомфорт. Она чувствовала себя грязной, словно её тело было сплошь покрыто тонким слоем чего-то неприятного, липкого. Ей захотелось во что бы то ни стало смыть эту грязь поскорее… Но как? Воды на корабле едва ли хватит чтобы обеспечить всех питьём, и тратить драгоценную жидкость на такие недопустимые излишества…

Воды хватит. Прими душ, и не думай ни о чём. Всё это для тебя.

Оля взволнованно посмотрела на Сергея, а тот, согнув ногу, спокойно почёсывал её, не произнося ни слова. С ней разговаривал уже не он, а кто-то другой. Голос принадлежал тому же, кто привёл её сюда, указав эту каюту. Осторожно осмотревшись по сторонам, на всякий случай, девушка ничего необычного не заметила. Тогда она обратилась к Сергею.

— Серёж, как ты думаешь, здесь душ работает?

— Фиг его знает, — ответил тот, усаживаясь на койке по-турецки. — Сходи, проверь.

Тогда Ольга, поднявшись, направилась к кабинке, в которой размещался санузел, и открыв дверь, с любопытством заглянула внутрь. Кабинка представляла из себя уборную совмещённую с душем и умывальником. Их разделяла только полупрозрачная занавеска. Включив свет, Оля всё подробно рассмотрела.

Не смотря на то, что в скромном помещении могло свободно разместиться не более двух человек, оно было вполне удобным для любых гигиенических процедур. Аккуратный умывальник, не выступая далеко, абсолютно не мешал человеку, принимавшему душ в центре кабины, а унитаз, отгороженный занавеской, находился в другом её конце, будучи практически полностью изолированным от душевой. В полу было углубление со стоком посередине, а на потолке размещался венчик душа, который при желании можно было регулировать как пожелаешь. Под зеркалом, на умывальнике, стояли всевозможные тюбики, бутылочки, флакончики и зубные щётки. Осталось выяснить, работает ли здесь водоснабжение.

Повернув вентиль холодной воды на смесителе, Ольга подпрыгнула от неожиданности, когда кран, громко «кашлянув», выплюнул в раковину комок ржавой грязи, затрясся, вибрируя и гудя, но потом спокойно засвистел, источая холодную воду, на первый взгляд вполне чистую. Потрогав струю пальцами, Оля набрала немного в ладошку и рассмотрела поближе, понюхала, попробовала на язык. Обычная вода. Немного мутная, но вполне чистая, без видимых признаков грязи и мусора. Тогда, закрыв синий вентиль, она попробовала открыть красный. Что-то загудело где-то на потолке, и вода тут же потекла безо всяких усилий, предварительно выплеснув немного скопившейся в трубе ржавчины.

— Ну что? Есть вода?! — послышался голос Сергея.

— Есть, — ответила Ольга, щупая новую струю из-под крана, которая постепенно становилась всё теплее и теплее, чем вызвала у девушки неподдельную радость. — И горячая даже есть! Ура!

— Неужели водонагреватели пашут? — не поверив, подошёл к ней Сергей, и сам принялся проверять на ощупь воду, от которой теперь наглядно шёл парок.

Пальцы уже начало немного обжигать.

— Как видишь.

— Вот это — да! Круто! Теперь самое главное, чтобы она не закончилась в самый неподходящий момент.

Усмехнувшись, он вышел из кабинки.

— Надеюсь, что не закончится, — Ольга немного прибавила холодную воду, чтобы её общая температура была не слишком высокой, и заперла дверь.

Быстренько раздевшись, она встала под душ и включила его, фыркнув, когда жгучие водяные прутья вонзились в тело, не успевшее привыкнуть к такой температуре, хоть вода была и не горячей, а просто очень тёплой. Но очень быстро кожа адаптировалась к ней, и Оля блаженно зажмурилась, подставляя лицо под ласковые игривые струйки, бьющие из венчика. Какое это было наслаждение, чувствовать как остатки грязи смываются с тела, унося вместе с тобой в водосток обрывки неприятных воспоминаний и волнений. Душ расслаблял, успокаивал, отвлекал от всего, что осталось за дверью душевой кабины. Он был достойной наградой за все последние мучения. Тёплая вода десятками ручейков стекала по её волосам, по плечам, по груди, приятно щекоча кожу. И даже постоянно норовя забраться в глаза, или в нос, она не нарушала общего ощущения блаженного удовольствия. Ольга умывала ею лицо, разглаживала волосы, своё уставшее тело, приятно ноющее после целого дня напряжения. Закрыв глаза, она представляла, что попала в какой-то волшебный энергетический поток, через который летит в бесконечность, забыв обо всём, что осталось позади. Ощущение было великолепным.

Стерев с лица воду, она посмотрела на умывальник, что за тюбики и бутылочки были на нём расставлены. Разнообразие её приятно удивило. Здесь был отличный шампунь, гель для душа, и несколько бальзамов. Вдобавок ко всему там находилась мягкая губка-мочалка. Всё что нужно, чтобы принять душ достойно. Обнаруженные средства тут же пошли в ход. Оля тщательно вымыла волосы, а затем, не торопясь, стала приводить в порядок своё тело, ощущая, как оно радуется этой заботе, и, покрываясь лёгкими мурашками, впитывает в себя целебный бальзам каждой своей порой. Лампочка слегка мелькнула, но девушка, погружённая в волну наслаждения, не заметила этого. Затем дёрнулась дверная ручка, но это также ускользнуло от её внимания. Сейчас ей было не до этих мелочей. Ей было так хорошо.

Смыв остатки мыла, Ольга протёрла глаза и, выключив воду, подошла к запотевшему зеркалу. Вытерев его, она взглянула на собственное отражение и довольно улыбнулась. Как же всё-таки приятно ощущать себя чистенькой и свежей! Словно заново родилась. Только глаза уставшие и красные от воды. Повернувшись к мокрой занавеске, она слегка отодвинула её, нащупала мягкое махровое полотенце, висящее на стене, и принялась вытираться, по ходу размышляя, чего же ей ещё не хватает сейчас для полного счастья. Проведя языком по зубам, она ощутила на них неприятный налёт. Да, действительно, зубки почистить тоже не мешало бы. Но это уже вряд ли возможно, даже не смотря на то, что среди вещей, приготовленных на умывальнике, наблюдалась зубная паста и пара зубных щёток. Как и все аккуратные в плане гигиены люди, Ольга брезговала чужими зубными щётками, даже идеально чистыми. Она бы не засунула такую щётку в рот, даже если бы в нём творился полный ужас. Поэтому сейчас, при всём желании почистить зубы, она мысленно отказалась от этой затеи.

Посмотри на щётки. Одна из них совершенно чистая и новая. Возьми её. Это для тебя.

Кто здесь? Кто наблюдает за ней? Да какая разница. Ольга уже начала привыкать к этому необычному внутреннему голосу, который ещё ни разу её не обманул, и доселе советовал только хорошее. Окончательно вытершись, и досуха протерев волосы, она надела свой купальник, после чего начала рассматривать зубные щётки, и заметила, что одна из них действительно упакована в герметичную упаковку. Распечатав её, Оля провела пальцем по щетинкам. Совершенно новая щётка, ни разу никем не использованная. Что ж. Кажется, вечерняя процедура облагораживания ей сегодня удалась по максимуму. Довольно усмехнувшись, девушка потянулась за тюбиком зубной пасты.

Странно всё это. Мы расстались с ней, вроде бы, навсегда. Теперь она здесь, рядом. Изменившаяся, и в то же время всё такая же. Как это понимать? Что за жестокая ирония судьбы? Или, может быть, подарок? Спасёт ли она меня, или погубит окончательно? Не знаю. Уверен лишь в том, что она не такая как все. Она совершенно другая. И раз уж проведение свело нас вновь, значит в этом был чей-то незримый умысел, пока ещё нам непонятный, но явно предопределённый.

Вешая полотенце на прежнее место, Ольга обнаружила висевший там же халат нежно-зелёного цвета. Немного поразмыслив, она сняла его с крючка и прикинула на себя. Халат был очень мягким и приятным на ощупь. Было невозможно устоять, не примерив его, и девушка, конечно же, в него облачилась, завязав пояс и разгладив складки. Посмотрев на себя в зеркало, она немного повертелась перед ним, разглядывая себя со всех сторон. Халат ей очень понравился. Он был тёплым, бархатистым и каким-то уютно-домашним. Ольга решила, что не будет его снимать, и, забрав свою верхнюю одежду, вышла из душевой. Свет в каюте был выключен и горели только светильники над кроватями. Увидев её, Сергей не удержался от полушутливого комплимента:

— Оба-на! Какой у нас халатик! А тебе идёт.

— Нравится? — улыбнулась Оля. — Мне тоже.

Она подошла к своей койке, и начала возиться с одеялом.

— Как сполоснулась? — осведомился Сергей.

— Здорово. Замечательно. Вода прекрасная. Иди, если хочешь, тоже душ прими.

— Да ну. Не знаю. Хотя… Может и вправду пойти? — раздумывал Сергей.

— Иди-иди. Не пожалеешь, — Оля села на кровать и начала расчёсывать мокрые волосы.

Серёжка поднялся, но направился не в душевую, а к ней. Немного постояв перед подругой, он присел рядом, и, как бы невзначай, обнял её левой рукой.

— Так что? — та обернулась к нему. — Ты идёшь или нет?

— Иду, — он провёл пальцами по её волосам. — Попозже.

Ольга отложила расчёску, и пристально на него посмотрела. Она ещё не совсем понимала, чего он добивается. От Сергея немного пахло спиртным, и его дыхание, бьющее ей прямо в лицо, было неприятным. Вообще, она сейчас меньше всего нуждалась в подобном внимании с его стороны. После расслабляющего душа хотелось отдохнуть, но Сергей не разделял её желаний. Он был настроен на своё. Его пальцы спустились вниз по её щеке, к шее. Губы прильнули к её губам и сошлись с ними в поцелуе. Ольга не отстранялась, но и не отвечала особой взаимностью. На этом поцелуе должно было всё закончиться, однако Сергей не унимался. Его рука поползла по её ноге, всё дальше и дальше. Ольга стряхнула её, стараясь показать, что это ей уже не нравится. Но это действие лишь сильнее возбудило его желание, и крепко прижав её к себе, он попытался стащить халат с её плеч, покрывая шею поцелуями, чередующимися с горячим дыханием. Его грубоватые настойчивые ласки становились всё откровеннее.

— Не надо, Серёж, хватит, — пыталась высвободиться из его хватки Оля.

— Почему не надо? — его руки скользили по её груди, путаясь в складках халата. — Ты такая красивая! Почему не надо?

— Я не хочу. Не сейчас.

— Ну брось ломаться! Ну что ты как маленькая?

— Серёж, отстань! — Ольга уже с силой начала отталкивать его от себя. — Сказала же — нет! Тоже мне, нашёл место!

— А чем тебе место не нравится? Нормально всё! — настойчиво продолжал удерживать её Сергей. — В самом деле!

И вдруг из динамика, неожиданно для них, загремела музыка. Это отвлекло Сергея и позволило Ольге наконец-то освободиться от него, окончательно оттолкнув. Сергей поднялся и, подойдя к репродуктору, с удивлением принялся его рассматривать, пробормотав:

— Это чё? Кто музыку-то врубил? Бекас что ли прикалывается?

Потом он подошёл к двери и, открыв её, нос к носу столкнулся с Иваном, стоявшим в коридоре.

— О! — воскликнули они в один голос, неожиданно увидев друг друга.

— Это чего? — Сергей указал пальцем на орущий над его головой репродуктор.

— Я не знаю! У вас тоже включилось?

— Похоже, что у всех включилось. А кто включил-то?

— Не знаю! Я вот и пришёл к тебе разобраться. Думал, что ты.

— Это не я, как видишь. Но если не я и не ты, то кто? Может Вован?

— Пойдём к нему. Если в каюте его нет — значит он. Да кроме него и Генки больше некому.

— Пойдём, — Сергей повернулся к Ольге, и сообщил. — Я скоро вернусь.

Опомнившись, та быстро поправила помятый халат, натянув его обратно на плечи, но Бекас этого не заметил, вообще не обратив на неё внимания. Он был слишком увлечён неожиданно включившейся музыкой. Серёжка закрыл дверь, и они с Иваном поспешно отправились в соседнюю каюту — к Геранину. Оля осталась одна, немного взбудораженная и растрёпанная. Сергей чуть было всё не испортил, но успокоение постепенно стало возвращаться к ней, сразу после того, как в каюте кроме неё больше никого не осталось. Она выключила свой ночник и легла, накрывшись одеялом. От избытка мыслей и воспоминаний, которые требовалось повторно проанализировать, пользуясь спокойной обстановкой, голова раздувалась. А зачем ей сейчас вообще о чём-то думать? Неизвестно, что им всем готовит завтрашний день, и встретить его нужно подготовленными, хорошо отдохнувшими. Самое лучшее сейчас — это хорошенько выспаться. А всё как следует обдумать она успеет в любое время. Сейчас она слишком устала для этого. Ольга потянулась, наслаждаясь приятным ощущением физического расслабления, и зевнула. Нужно отвлечься от всего, и заснуть поскорее. Отвлечься и заснуть… Но как заснёшь под эту музыку? Даже если не обращать на неё внимания, то как можно успокоиться, если постоянно возвращаешься в своих мыслях туда, куда возвращаться не хочется? Достаточно вспомнить о том, где они находятся, и уже можно забыть о безмятежности. Нет, так легко ей заснуть не удастся…

Хочешь узнать истину?

— Да кто со мной разговаривает?! — не выдержав, прошептала Ольга. — Кто ты? Где ты?

Ответа не последовало. Напрасно она вслушивалась в слова звучащей песни. И только когда первые посторонние мысли начали возвращаться к ней, голос повторился:

Ты узнаешь и это. Если захочешь. Так ты хочешь этого?

— Ну, допустим, хочу, — в этот раз Оля не стала произносить слова вслух, а просто подумала об этом ответе.

Если голос звучит в её голове, значит и направленные ему мысли он должен понимать. В этом она не ошиблась.

Тебе понадобится кое-что. Это находится в шкафу.

— Что за глупая игра? — ей овладело необычное волнение, являющееся одновременно пробирающим до костей, и распаляющим дикое неудержимое любопытство.

Здравый смысл упорно подсказывал ей, что нельзя поддаваться этой затее. Нельзя идти на поводу у того, о чём она не имеет ни малейшего представления. Рассудок взывал к её осторожности. Но как можно оставаться рассудительной, когда вот-вот должна открыться какая-то великая тайна? Ведь это так интересно — вдруг столкнуться с чем-то нетривиальным, попахивающим настоящей мистикой. Встретить это и пройти мимо? На это способны лишь люди, напрочь лишённые природного любопытства и любознательности. Прожженные прагматики и реалисты до мозга костей. Ольга к таким не относилась. Не прошло и пяти минут, прежде чем в мучительной борьбе между её осторожностью и любопытством, последнее одержало победу с разгромным счётом.

Мысль «Что там в шкафу?» вскоре стала основной, заполнившей её сознание, и всё сильнее подмывавшей пойти и посмотреть. Так она и поступила. Встала, подошла к шкафу, и, ощутив волнительный жар, поднимающийся откуда-то из-под рёбер — к голове, решительно открыла его створку, ожидая увидеть за ней всё что угодно, только не… Пиджак. Оля даже немного разочаровалась этому. Её любопытство успело так разжечь фантазию, что сейчас уж лучше бы она увидела жуткого монстра, спрятанного в шкафу, но не этот самый обыкновенный пыльный мужской пиджак, висевший на вешалке, который выглядел более чем банально. Словно выждав этот глупый по своей бессмысленности момент, музыка в динамике вдруг резко оборвалась, сменившись пустой звенящей тишиной.

— Очень смешно, — вздохнула Ольга.

Она уже хотела было запереть шкаф, но тут её таинственный собеседник произнёс:

Подожди. Ты забыла проверить карманы.

— Совсем здорово, — подумала девушка. — Я должна шарить по карманам чужого пиджака. Замечательно.

Но кто согласится остановиться на полпути? Покосившись на дверь, не возвращается ли Сергей, она начала осторожно проверять карманы обнаруженного костюма. Поиски ничего не дали. Все карманы были пустыми.

— Ну и где? Только не говори, что «завалилось за подкладку»…

У этого пиджака есть ещё и внутренний карман.

— И вправду, — нащупав потайной карман, она запустила в него руку, и нащупала там нечто шуршащее и плоское.

Что это? Осторожно удерживая найденный предмет двумя пальцами, Ольга извлекла его наружу, и увидела, что это таблетки, упакованные в специальную пластинку. Закрыв шкаф, и вернувшись в кровать, она, включив светильник, принялась рассматривать обнаруженный препарат. Таблетки были двух цветов: красного и синего. Полупрозрачные, овальной формы. На пластинке значилось: «Illusium».

— Экстази! — мелькнула в её голове первая мысль. — «Дискотечные колёса». Это явно не лекарственное средство.

Не лекарственное. Но и не Экстази. Выпей одну таблетку. Ты успокоишься, и хорошо отдохнёшь. А заодно и приоткроешь завесу тайны, которая не даёт тебе покоя.

Что может быть глупее, чем глотать неизвестные таблетки, от которых потом может случиться всё что угодно? Нет. Она конечно же любопытна, но не до такой степени. Во всякой игре должны существовать разумные рамки. Оля выключила ночник и, спрятав таблетки под подушку, постаралась забыть о них, а также о призрачном голосе, и вообще обо всём… Отвлечься, отвлечься, главное отвлечься от всего.

Дверь открылась, и в каюту вошёл Сергей. Приподняв голову от подушки, Ольга спросила у него:

— Ну? Что?

— Ложная тревога, — ответил тот. — В музыкальном центре включился «будильник», вот он и начал орать. Переполошил всех. Даже Генка прибежал. И смех и грех.

Объяснив это, он подошёл к Ольге. Та напряглась, приготовившись было к отражению новых атак, но Сергей не собирался к ней приставать. Наклонившись, он поцеловал её, и, пожелав спокойной ночи, отправился спать на соседнюю койку, выключив светильник.

— В душ не пойдёшь? — спросила она напоследок.

— Да ну его. Спать хочу, — он завалился на постель, накрылся одеялом и затих.

Всё успокоилось. В коридоре ещё слышались голоса и шаги растревоженных пассажиров, но Оля не обращала на них внимания, раздумывая о своём. Таблетки, спрятанные под подушкой, словно прожигали её насквозь, они точно шептали: «Мы здесь. Ты не забыла про нас? Ну же, достань нас и попробуй. Неужели тебе не интересно заглянуть за занавес?» Какое-то время, Ольга ещё боролась, ворочаясь с боку на бок, пыталась выбросить мысли о находке из головы. Но все размышления сводились к этим таблеткам, словно те притягивали её подобно магниту.

— Ну если я попробую одну таблеточку, то, надеюсь, не отравлюсь? — она подумала об этом и тут же стала себя ругать за эту слабость перед соблазном.

Нет, нет, и нет! Вдруг это действительно какие-нибудь наркотики? Нельзя поддаваться. Лучше всего выбросить их куда-нибудь и забыть. Так она и поступит! Спустит проклятые пилюли в унитаз! Сейчас же. Рука нырнула под подушку и, сжав таблетки, выскользнула обратно. Косясь на Сергея, отвернувшегося к стенке и, кажется, уже уснувшего, Ольга привстала с кровати, подпитываемая желанием поскорее избавиться от таблеток-искусительниц. Сейчас она их выбросит! Выбросит… Но тогда она так и не узнает тайну. А зачем ей узнавать эту самую тайну?! Зачем ей это нужно?! Она остановилась в окончательной растерянности.

Шли минуты, долгие, тягучие. А она всё сидела и думала, думала, думала… Что делать? Как поступить? Она понимала, что стоит на краю чего-то необычного, на пороге какого-то величайшего открытия, которое, возможно, должно будет в корне изменить всё её мироощущение. Его дуновение чувствовалось каждой клеточкой её существа, переполненного почти детским искренним любопытством. Господи, не дай мне пожалеть потом об этом поступке!

Палец надавил на прозрачную оболочку, выдавливая таблетку из упаковки. Как можно тише, чтобы не услышал Сергей. Маленькая красная таблеточка скатилась в её ладонь. Что ей ждать от этого лёгкого крошечного пятнышка? Что последует потом? Это можно узнать, только попробовав… Затаив дыхание, Оля опрокинула ладонь в рот, забросив в него таблетку, и тут же проглотила её, быстренько запив водой из пластиковой бутылки, стоявшей на столе.

Всё. Маховик запущен. Поздно сомневаться и жалеть. Остаётся только ждать, что же произойдёт. Боже, как неразумно, как необдуманно с её стороны! Ольга ругала себя на чём свет стоит, понимая, что это уже ничего не изменит. Спрятав таблетки обратно под подушку, она легла и закрыла глаза. Время продолжало обычное течение, и никаких изменений в своём самочувствии она так и не ощущала. Ни улучшения, ни ухудшения после приёма таблетки не последовало. «А может быть это были обычные поливитамины?» — вкралась первая успокаивающая мысль. Столько страхов и волнений вокруг обычных витаминок? Забавно. Она перевернулась на другой бок, и ощутила необычайную лёгкость этого поворота. Приятную лёгкость. Как будто бы она лежала без одеяла. Неужели это от таблетки? Оля открыла глаза, и немного пошевелила рукой, а потом ногой. Эти движения были такими же лёгкими и приятными, как будто бы её мышцы нисколько не устали, и вообще она находится в каком-то безвоздушном пространстве, в котором отсутствуют предметы, стесняющие её движения. Очень необычное чувство, как и то, ч-что… У Ольги перехватило дыхание от того, что она вдруг осознала. Не смотря на то, что она перевернулась на другой бок, она всё равно продолжала лежать на прежнем боку! А как же она тогда перевернулась? Совершенно непонятно, как это произошло, но перевернулось она только в своём ощущении поворота на бок, в то время как физическое тело оставалось в прежнем положении.

— Мамочки… Да что же со мной?! — с ужасом подумала она, ощущая покалывание по всему телу, проникающее всё глубже и глубже, отсоединяющее её от биологической оболочки…

— Что же я наделала?!!! — вопящая мысль захлебнулась.

Потолок, стены и пол как будто бы сошлись воедино, сомкнувшись вокруг неё сплошной чернотой. В ушах послышался зудящий шум. Последовала яркая вспышка, и на короткий миг её взору открылся бесконечный светло-серый коридор, чьи стены как бы шевелились, по ним текли многочисленные чёрные пятна. Мимолётное видение сменила череда пёстрых фантомов, закрутившихся в спираль. Затем всё остановилось и девушка ощутила, что наконец-то может двигаться.

Вскочив на ноги, она бросилась вперёд — сама не понимая куда. Впереди показался светлый прямоугольный проём, который она приняла за выход из каюты. Туда она и побежала, стремясь к свету — подальше от гнетущей темноты, населённой тошнотворными галлюцинациями. Выскочив на свет, она остановилась, усиленно моргая глазами, в которых всё почему-то расплывалось подобно растворяющимся в воде акварельным краскам. Шум в ушах мгновенно прекратился, и дискомфорт от лёгкого нарушения ориентации в пространстве уступил место уверенности, которая очень быстро помогла ей настроиться на адекватное восприятие окружающего. Пошатнувшись, Ольга зажмурилась, потрясла головой, и вновь открыв глаза, наконец-то, смогла настроить собственное зрение на нужную резкость, и оценить обстановку. Голова просветлела. Теперь можно было всё рассмотреть подробно.

Она оказалась в небольшой, но, тем не менее, просторной комнате, освещаемой плоской, широкой люстрой, похожей на светящуюся летающую тарелку, по краям которой свисали ровные стеклянные «сосульки». Также источали свет расположенные в четырёх углах комнаты аккуратные шарообразные светильники, возвышающиеся на резных деревянных ножках, высотой около полутора метров. Где-то среди тишины гулко тикали старинные часы. Ольга осмотрелась. Её ноги мягко утопали в пышном расписном ковре, нежно-зелёного цвета. Мебель вокруг была аккуратной и не громоздкой. Коротенький диванчик с высокой спинкой стоял у стены, рядом с ближайшим светильником. Далее виднелись: журнальный столик с какими-то газетами, пара кресел и шкаф-купе. На правой, противоположной стене, располагалось два окна, скрываемых зелёными шторами с жёлтой бахромой. Поэтому было непонятно какое сейчас время суток. Оля поискала глазами часы, но так их и не обнаружила. Вместо них, она увидела мутные фотографии на стене, в толстых рамках, за стёклами, покрытыми густой пылью. Ружьё, также висело на стене, зачёхлённое и забытое. В дальнем углу комнаты, прямо за журнальным столиком и креслами, тихо булькал кислородными пузырьками небольшой аквариум с неоновой подсветкой, придающий окружающей атмосфере полное умиротворение и покой. В нём плавала пара розовых вуалехвостов, вальяжных и сонных, похожих на розовые облачка.

Девушка не догадывалась о том того, что предметы, находящиеся в комнате, будто бы появлялись из ничего. Обстановка возникала сама собой, по мере того, как блуждал по окружающему пространству любопытный взгляд Ольги. Всё возникало так плавно и так вовремя, что она не успевала заметить пустоту, из которой всё это вырисовывалось, мгновенно обретая материальную и приятно-знакомую форму.

Ольга медленно повернула голову, и с удивлением обнаружила, что прямо напротив неё, почти в центре комнаты, возвышается широкий письменный стол. Так это не обычная комната. Это — кабинет. На столе с краю высится плоский жидкокристаллический монитор персонального компьютера. Старомодная позолоченная лампа. «Мраморные» подставки для ручек и других канцелярских принадлежностей, фигурная чернильница, пресс-папье, листочки для заметок, пара справочников и тёмный радиотелефон с короткой антенной. Больше на чёрном полированном столе никаких предметов видно не было. За столом вырисовывалось кресло, повёрнутое к гостье своей высоченной изогнутой, воронёной спинкой. Такое же кожаное кресло с дутым сиденьем и удобными подлокотниками стояло перед столом, предназначенное, очевидно, для визитёров.

Но где же хозяин этого кабинета? Интересно, кто он? Политик, бизнесмен, учёный, писатель? Девушка сделала пару нерешительных шажков к столу и ноги её плавно пружинили по бархатному ковру, словно ласкающему их своим нежным ворсом. Вот она перед столом. Огромный, блестяще-чёрный, тяжёлый. Он сильно выделялся среди остальных, изящных, миниатюрных предметов мебели, расположенных в этом странном кабинете. Он походил на гроб. Но Ольга быстро прогнала от себя эту страшную и глупую мысль. Обычный стол. Ничего общего с унылым погребальным реквизитом. Да, массивный. Да, грубый. Но ведь это даже хорошо, в какой-то степени. Подчёркивает важность, фундаментальность, солидность. Наверное, человек который работает в этом кабинете — очень серьёзная личность. Старомодные, почти антикварные вещи, гармонично сочетаются здесь с предметами, олицетворяющими достижения современнейших технологий. И эти обои на стенах… Перламутровые, с плавными, симметричными узорами. Надо отдать должное тому, кто спроектировал этот дизайн. Здесь уютно. Очень уютно.

Оля прикоснулась ладошкой к полированной крышке стола. Лёгкая прохлада тут же впитала тепло её руки.

— Можешь мне не верить. Но я всё это время ждал тебя.

Она отдёрнула руку, словно стол ударил её разрядом тока, и отскочила назад. Сердце сбилось с ритма и заколотилось как попало, от прострелившей усыплённое сознание неожиданности. Она здесь не одна!

Голос. Знакомый голос. Тихий, усталый, немного печальный. Он исходил от кресла, стоящего за столом. В нём кто-то сидел. Кто-то скрытый высокой спинкой.

— Кто здесь? — задыхающимся голосом выпалила Ольга.

Её сердце, казалось, должно было вот-вот выскочить из груди — так бешено оно колотилось. Дыхание стало почти агонистическим. Она боялась даже пошевелиться. Страх сковал тело. Невидимыми призрачными щупальцами он выбирался отовсюду, из всех незаметных щелей этого незнакомого чужого кабинета и, стелясь по полу, оплетал её ноги, поднимаясь выше, по туловищу — к голове, заливая своим дрожащим, холодящим сознание потоком горло, ноздри, уши и глаза несчастной. Застилая зрение, заглушая слух, сбивая чувства с толку, руша все биологические ритмы и настраивая их на один лад — на трепет перед призрачным, необъяснимым ужасом.

— Прости. Я задумался. Я напугал тебя? — голос повторился.

На сей раз он уже не был неожиданностью для неё.

Ей было бы страшнее, если бы голос не повторился. Но теперь стало понятно, что она действительно не одна в этой комнате. И что помимо неё здесь находится ещё один человек. Именно человек. Не призрак.

Также, Ольгу немного успокоил тон невидимки. В его голосе не звучала агрессия, угроза или жестокость. К тому же, этот голос точно был ей знаком. Но откуда?

— Немного, — призналась она, слегка отдышавшись.

— Ты, вероятно, думала, что здесь никого нет? — в голосе невидимого собеседника скользнули нотки лёгкой шутливости.

— Я… — начала было Оля, но замолчала, не зная что ей ответить.

— Чего же ты стоишь? Присаживайся. В ногах правды нет.

Удобное кресло, стоящее перед столом, словно само по себе повернулось к ней, как бы приглашая сесть в него. Плавно, незаметно. Когда её внимание сконцентрировалось на нём, оно уже было к ней повёрнуто. Никакой враждебности. Страх понемногу начал отступать, вытесняемый любопытством. Ольга вернулась к столу. Неуверенно, но целенаправленно. Она вновь была полна решимости, хотя где-то в глубине её естества всё ещё ощущалась дрожь, порождаемая волнением.

— Ну же. Садись, — голос был настойчивым и добрым.

Она послушно села и словно утонула в мягком пружинящем сиденье. Приятно-прохладном. Удобном. Уставшая спина блаженно заныла, почувствовав эргономичную опору, точно повторяющую все её изгибы. Руки расслабленно легли на деревянные лакированные подлокотники, словно сделанные специально для них, соблюдая все размеры и пропорции. Это кресло как будто заставляло её поневоле расслабиться, забыть о страхе, успокоиться. Обнимало её незаметно, ненавязчиво.

Легонько оттолкнувшись носочком от мягкого тёплого пола, девушка смело развернула свободно-вращающееся кресло, повернувшись лицом к чёрному столу. Её глаза смотрели на спинку противоположного кресла уже без страха. Только с любопытным ожиданием. Кто же там скрывается от неё за этой спинкой? Она слегка улыбнулась краешком губ.

За чёрной кожаной преградой зашуршала бумага.

— Обстановка в мире нестабильна, — произнёс невидимка.

И голос его, исполненный тяжкой грустью, эхом отразился от окружающих стен. Вуалехвосты в аквариуме разом вздрогнули и расплылись в разные углы своей неоновой пузырящейся обители. Ольга рефлексивно бросила на них взгляд, а когда глаза её вернулись к чёрной спинке противоположного кресла, та уже поворачивалась. Медленно, бесшумно. Дыхание Вершининой вновь застыло. Волнение опять хлестнуло уже было успокоившийся разум, накатившись на него всесокрушающей волной цунами. Холодок прошёлся по суставам. Кто же там?! Кресло остановилось. Газета. И две руки, держащие её. Человек, сидевший в кресле напротив, читал большую газету, скрывавшую его целиком от пытливого взгляда гостьи. Длинные белые пальцы с аккуратно остриженными ногтями, бережно, не сминая бумаги, держали широкие, сероватого цвета листы, испещрённые столбцами разношёрстных новостей, жирными заголовками и неопределёнными смазанными картинками-фотографиями. Что это была за газета и на каком она была языке, Оля так и не смогла понять.

— Ах, прости ради бога, — руки сошлись, решительно складывая шуршащую газету пополам. — Как это невежливо с моей стороны. Когда я зачитываюсь…

Она онемела. Теперь она увидела его. И узнала. Человек, сидевший за столом был знаком ей. Отлично знаком. Узкое, треугольное лицо. Низкий, но не массивный и не раздвоённый подбородок. Гладкий нос. Тонкие, плотно сжатые губы. Аккуратные, тёмные брови. Каштановые волосы, очевидно прилизанные гелем. И большие чёрные очки, в которых отражалось её вытянувшееся от удивления лицо. Одетый в строгий чёрный костюм и белую рубашку, на которой чётко выделялся важный тёмно-синий галстук с серебристыми нитями, представляющими неброский и вместе с тем притягательный для взгляда узор. «Прямо человек в чёрном!» — мелькнула мысль в голове Ольги. Мелькнула и тут же растворилась в потоке нахлынувших чувств. Пальцы её задрожали, глаза заблестели, а улыбка сползла с побледневших губ. А он уже отложил газету в сторону и виновато улыбался, подпирая подбородок своими сложенными в замок руками.

— Женя? — наконец-то Ольга решилась назвать его имя, уже так давно забытое и не произносимое.

Имя-табу. Тот кивнул, и его улыбка стала шире.

— Откуда ты взялся? Где мы? — не спуская с него глаз, вопрошала она слегка дрожащим от волнения и удивления голосом.

— Удивлена? Ты рассчитывала встретить здесь кого угодно, только не меня? — Евгений опустил руки, сложив их на столе как примерный первоклассник. — Но мир тесен. И вот, ты у меня в гостях. Добро пожаловать. Извини, что не сразу уделил тебе внимание. Статья на глаза попалась очень занимательная.

— Как же ты изменился, — Ольга слегка наклонила голову и попыталась усмехнуться.

Но усмешки у неё не получилось, лишь какая-то убогая гримаса, не имеющая ничего общего с нормальной улыбкой.

— Постарел? — он сверкнул своими ровными зубами.

— Не-ет…

Мысли роились в её голове. Она была рада и огорчена, взволнована и расслаблена, напугана и успокоена. Сколько противоречивых чувств одновременно! Как же это возможно? Наверное, только она была на это способна.

— Сколько лет, сколько зим, — кивнул Женя, тихонько постукивая тонкими пальцами по полированной крышке стола. — А ты всё такая же.

Оля зарделась и опустила глаза. Он заметил её смущение и тихо усмехнулся. Как давно они расстались. Как долго ничего не знали друг о друге. Что же сейчас может их связывать?

— И всё же, — собравшись, Ольга смело подняла глаза и, хитро прищурившись, изобразив на губах всю ту же дежурную пленительную улыбку, повторила свой твёрдый вопрос, умело развеянный было расплывчатым ответом Евгения. — Где мы? Я понимаю, что у тебя. Но где именно, у тебя?

— В моём кабинете, — улыбка старого знакомого сложилась в задумчивый «бантик».

Он пожал плечами и слегка дёрнул головой.

— Во сне, — кивнула Оля и, устало вздохнув, перевела взгляд на грубую мраморную подставку для ручек, похожую на миниатюрную модель мавзолея, из которой торчали кукольными копьями длинные золочёные паркеры.

Почему-то именно сейчас сознание вернулось к ней. Оказавшись так неожиданно в этом странном помещении, увидев человека, о котором всё это время пыталась забыть и которого уже почти забыла, она на какое-то время отвлеклась от реальности. Теперь же, отлучавшаяся в небытие память, вновь настойчиво теребила её, заставляя прийти в себя, провести черту между сном и явью, истиной и ложью. Ну конечно же, это всего лишь сон. Реалистичный, необычный, но всё же сон. Такое бывает, когда во сне начинаешь понимать, что всё это тебе только снится…

— Не совсем так, — после весьма долгой паузы «прочитал её мысли» Евгений. — Это не сон, хотя, разумеется, и не реальность. Сон — это бессознательное состояние. Здесь же ты можешь абсолютно себя контролировать. Что есть сон? Непроизвольное функционирование твоего мозга. Вспышки памяти, подсознательные ощущения, запомнившиеся образы, страхи, желания. Всё это всплывает в твоём сознании, когда ты засыпаешь. Мозг работает. Это говорит о том, что твоё психическое состояние перегружено, что нервы напряжены. Лучше не видеть снов. Если не видишь сны — значит расслабляешься всецело, давая возможность отдохнуть не только своему телу, но и своему сознанию. Хотя многие индивиды, как это ни странно, больше ценят мир снов, нежели реальный мир. Странные люди.

— Так что же это, если не сон? — тихо спросила Ольга, медленно наклонившись вперёд и поставив локти на стол.

— Мир, — Женя медленно развёл руками. — Мир моих иллюзий.

Оля опустила глаза и негромко простодушно рассмеялась. В её глазах вновь засверкали весёлые искорки.

— Ты мне не веришь? — улыбнулся собеседник, поправив очки и положив руки на крышку стола.

— Ну почему же? — она, улыбаясь, посмотрела на него, и на щеках её появились весёлые ямочки, порождённые этой светлой улыбкой. — Теперь я, кажется, готова поверить чему угодно.

— Ты можешь не верить, но это действительно так. Возможно, ты ещё не заметила, что все окружающие тебя предметы возникают из ниоткуда, едва лишь ты посмотришь туда, где они должны появиться…

— Я заметила это.

Ольга солгала. На самом деле она только сейчас обратила на это внимание. Ей удалось скрыть свою ложь, и только глаза её выдали, немедленно приобретя серьёзный и настороженный оттенок. Он заметил это, но не подал виду, и продолжал:

— Всё здесь иллюзорно. Ведь это лишь порождение моего сознания. Мысли, ставшие реальными, благодаря силе моего разума. Человеческого разума.

Он сделал особенный нажим на слово «человеческого».

— Ты хочешь сказать, что люди способны создавать свой собственный мир так, чтобы он мог реально восприниматься не только ими самими, но и другими людьми, пришедшими в него? — не без доли скептицизма осведомилась Ольга.

— Люди — да, — утвердительно кивнул Женя.

— И я тоже могу?

— Вероятно. Думаю, сможешь.

— А научишь, как это делается? — в её голосе послышались игривые нотки.

— Ты сама это знаешь. Мы все это знаем. Нужно лишь захотеть. Открыть запертые доселе двери своего разума. Абстрагироваться от сущего. Это самое сложное. Стоит лишь миновать этот Рубикон, как дальше всё пойдёт само собой. Вопрос в другом. А нужно ли тебе всё это?

— Но тебе же нужно? Вот и ответь мне, для чего ты всё это создал?

Улыбка окончательно сползла с бледного лица её собеседника. Оно стало сероватым, измученным, осунувшимся.

— А у меня не было выбора, — прошептал он, пронизывая её чёрными, плотно скрывающими глаза стёклами бездушных очков, похожими на пустые глазницы человеческого черепа.

Ольга уже хотела было продолжить занимательную, хотя и расплывчато-загадочную беседу о сотворении собственного мира иллюзий, к тому же её сильно удивил ответ Евгения и конкретно то, почему же у него не было выбора. Но она осеклась. Память вновь спустила её с небес на землю, вырвав сознание из плена удивительного, невиданного доселе мира управляемых сновидений. Она снова вспомнила своих друзей, оставшихся в мире страшной реальности. Вспомнила туман, крушение «Гортензии», корабль-призрак, безумное поведение Насти… Вспомнила всё. И взор её покрылся серой паутиной тоски. Женя заметил это.

— Что с тобой? — тихо спросил он.

В его голосе звучало неподдельное беспокойство.

— Да так. Ничего, — она отвернулась, пряча глаза.

— Но я ведь вижу, что тебя что-то тревожит, — слова слетали с тонких сухих губ подобно умирающим листьям во время осеннего листопада. — Не скрывай это. Лучше поделись томящей тебя печалью со своим старым другом.

Едва заметная улыбка озарила его глубокий измученный лик.

— Это только мои проблемы, — она медленно повернула к нему своё печальное лицо, на котором выражалась не то тоска, не то отвращение.

— Хочешь сказать, что это не моё дело?

— Я этого не говорила…

— Но подумала.

Евгений говорил монотонно, без эмоций. Было неясно, действительно ли он старается вывести её на разговор, чтобы попытаться утешить, или же «лезет под ноготь». Было вообще непонятно, чего он добивается всей этой пустой беседой.

— Какая разница? — Ольга тяжело вздохнула, и слегка насупилась.

Глаза её были мутными и серыми, как туман, там — в реальности.

— Всё равно ты ничего не знаешь.

— Смотря что ты имеешь в виду. Тебя ведь тревожит реальность? Я угадал?

Она никак на это не отреагировала. Похоже, что её действительно уже ничто не удивляло.

— Меньше всего меня волнуют иллюзии. Тем более, чужие иллюзии, — равнодушно ответила она, глядя в пол. — Зато меня волнуют мои друзья. Они остались там. И им не поможешь ни ты, ни твой придуманный мир.

— Ваша яхта пошла на дно. Вы перебрались на борт заброшенного корабля, который выведен из строя и плывёт по воле волн неизвестно куда. История — что надо.

Женя повернулся к ней боком, развернув своё кресло немного вправо и, задумчиво приподняв голову, начал рассматривать резные багеты, удерживающие тяжёлые шторы под самым потолком. По краям этих багетов, выполненных их неизвестного материала похожего на дерево и на железо одновременно, располагался декор, изображающий ухмыляющиеся, оскаленные головы химер, плотно крепящиеся на изогнутых ребристых шеях. Головы смотрят в разные стороны, с обоих краёв багетов. Не пугают. Напротив. Улыбаются, дразнясь тоненькими язычками. Евгений глядит на них и перед глазами поражённой Ольги предстаёт его чёткий светлый, почти птичий профиль, словно выточенный прямо из воздуха. Вот он вздохнул и сделал горлом лёгкое глотательное движение.

— Ты знаешь это? Знаешь что с нами произошло? — стараясь всё также казаться максимально равнодушной, осведомилась гостья.

— В общих чертах. За исключением деталей, — он снова плавно повернулся к ней лицом.

Высокий лоб подёрнулся паутинками морщинок.

— В целом, ситуация тяжёлая, но не безнадёжная. Ведь вы живы? Да. Причём живы все. Никто не пострадал, никто не заболел. Конечно же, путешествовать в открытом море на корабле-призраке, без руля и без ветрил, это опасное занятие. Но ведь на этом корабле есть всё, чтобы можно было беззаботно пережить это неприятное путешествие как минимум десять дней. Сухая и чистая постель, санузлы, душевые кабины, уцелевшие водонагреватели, почти полные газовые баллоны, функционирующий генератор, целые шкафы консервированной провизии и макаронных изделий. Не суперкомфортабельный лайнер, согласен, но ведь условия для существования на этом судне вполне приемлемые, чтобы не умереть от холода или голода. Согласись.

— Десять дней, — нервно усмехнулась она, складывая свои слегка дрожащие руки на груди. — Я не знаю, как смогу там и сутки-то прожить.

— Приспособишься. Человек создан приспособленцем, — и снова нажим на слово «человек».

— К тому же, — он развёл руками, — не сомневаюсь, что вас уже ищут. А значит найдут рано или поздно. Не печалься.

— Только на это мне сейчас и остаётся надеяться, — поёжилась Ольга.

По её спине пробежал лёгкий холодок.

— Скорее бы нас нашли.

— Вы не погибли, значит вам суждено жить, — Евгений отклонился на спинку своего кресла и словно наполовину утонул в ней. — Я всегда говорил своим друзьям, что нужно внимательно выбирать себе компанию. С кем поведёшься…

— Ты о чём? — она кинула на него острый, обидчивый взгляд.

— Да так, — он немного приподнял голову и закинул за неё обе руки, при этом его шейный позвонок слегка хрустнул. — Забудь. Это я о своём. Проехали. Лучше расскажи мне, что тебя действительно тревожит. Ведь ты не считаешь, что вам повезло? И ты не согласна со мной, что все твои друзья здоровы. Я прав?

— А ты сам не знаешь? — Оля отвернулась, надув губки.

В её душе закипало какое-то раздражение, словно Евгений нарочно издевался над ней, поигрывая с её незаживающей ноющей раной.

— Не знаю. Клянусь. Расскажи, что не так? Я ведь твой друг. Поделись со мной.

Он не говорил. Он шептал заклинания, против воли отворяющие двери её накрепко закрытой от внешнего мира истерзанной души, и она сдалась.

— Меня тревожит Настя, — всё также не поворачиваясь к нему лицом, уставившись на зелёный мирок аквариума, раскрыла карты Ольга.

— Настя, — кивнул собеседник, медленно опуская руки и кладя их обратно на стол. — Постой, я припомню её…

— Ты её всё равно не знаешь. Я сама познакомилась с ней всего неделю назад.

— … это ведь такая рыженькая? — он пропустил её слова мимо ушей.

Он знал Настю. Откуда?!

— Да.

Оля уже не могла скрыть своих удивлённых глаз. Она посмотрела в чёрные безжизненные зеркала очков своего оппонента и опять ничего в них не увидела, кроме собственного, слегка искривлённого, словно в «комнате смеха», отражения.

— Откуда ты зн…

— Такая милая девушка, — не дал ей довести свой вопрос до конца погрустневший голос Жени. — Такая спокойная. Что же с ней могло стрястись? Почему она тебя так волнует?

Он не кривил душой. Его действительно это интересовало. А может он искусно играл с собеседницей, умея максимально владеть интонацией своего голоса.

— Она себя очень странно ведёт. Это началось с того момента, как мы потерпели крушение, — объяснила Ольга, слегка карябая ноготком блестящую крышку стола.

— А точнее, с момента приближения корабля-призрака, — прошептал Евгений так тихо, что она не смогла уловить его слов, больше похожих на журчание лесного ручейка, струящегося на самой глубине тёмного оврага.

Она не расслышала их, почти бессмысленных, хотя и пугающих, наверное потому, что адресовались они не ей, а скорее ему самому.

— Странно ведёт? — теперь он произнёс уже громко и чётко, как опытный психоаналитик, принимающий пациента. — В чём выражается эта странность?

— Она… — Оля долго не могла подобрать нужные слова, а точнее, этому препятствовало одно чувство, назревающее в глубине её души алым бутоном — чувство страха, который с радостью готов впустить в свои призрачные объятия, а вот выпустить… — Она… Складывается такое впечатление, что она сходит с ума. Иначе её поведение попросту невозможно охарактеризовать. Взгляд безумный. Речи — бессмысленные, бессвязные. Действия лишены рациональности.

— Вероятно она просто напугана. Ситуация та ещё, — Евгений пожал плечами, а затем вдруг выхватил «Паркер» из подставки-мавзолея и начал его нервно покручивать тонкими изящными пальцами. — Вспомни, сколько вам пришлось пережить. Нервный срыв в такой ситуации — дело обычное. Ведь далеко не у всех людей нервная система такая устойчивая и крепкая. Многие не выдерживают, «ломаются».

— Женя, она обезумела, — голос девушки дрогнул тающими хрусталиками льда, глаза набухли влагой.

— Что она говорит? Что делает? — выдержав паузу и понизив голос, спросил осёкшийся Евгений.

— Несёт бред. Никак не может успокоиться. Да что об этом говорить?

— Бред — это далеко не всегда бессмыслица. Зачастую, это истина, которую видит другой человек, и не замечаешь ты сам. И никто кроме него одного не способен её заметить. Поэтому все и считают это бредом сумасшедшего.

— По-моему ты говоришь глупость.

— Отнюдь. Хотя ты вольна иметь собственную точку зрения. И, тем не менее, мне интересно поподробнее узнать об этом… хм… «бреде», как ты говоришь. И об её действиях. Расскажи. Возможно я знаю его причину, — он договорил, и сухие губы вновь сошлись «бантиком». Голова едва заметно наклонилась, обозначив только одно — он весь во внимании, он слушает её.

Ольга тяжело вздохнула, наконец оставив стол в покое и, положив свои мягкие тёплые ладони на приветливые подлокотники, удобно изогнутые на концах расширенными завитушками, начала неторопливо объяснять. Её мелодичный голос рассеивался по комнате, и стелился, оседая на ковёр невидимым инеем. Хрустальные «сосульки» на люстре мелко вибрировали от его звучания.

— Она стала панически бояться темноты. Как ребёнок, — Оля слегка втянула голову в плечи.

— Боится тёмных углов. Боится оставаться одна. Не может успокоится когда выключен свет. Её тревожат самые обычные посторонние звуки. Она всё время ищет куда бы ей спрятаться. Кричит, плачет, дрожит как в лихорадке. Да?

Девушка молча кивнула.

— Так, так, так, — Евгений заметно помрачнел. Его бледное лицо стало приобретать землистый оттенок. — Что она говорит?

— Она утверждает, что слышит какие-то голоса, чей-то шёпот. Что видит какие-то призраки. Кошмарные картины. Кровь… Утверждает, что на самом деле, всё вокруг нас выглядит совсем не так как мы это видим. А она это видит, — Оля на секунду закусила губу и, дёрнув плечом, продолжила. — Но самое поразительное даже не это…

— А что?

На лбу собеседника выступила едва заметная росинка пота. Вздувшиеся на висках лиловые вены ровно и синхронно пульсировали. Он был напряжён до предела, но ни один мускул не выдавал этого напряжения.

— Что, самое поразительное?

Не сказал. Простонал. Словно заведомо знал ответ.

— Она постоянно повторяет одно странное слово. А может быть вздох.

Ольга не обратила внимания на его растущую тревогу, увлечённая своими объяснениями. Она приподняла левую руку и слегка потрясла кистью в воздухе, как будто стараясь себя немного приободрить таким произвольным жестом.

— Ка-кое? — голос Евгения стал гробовым.

Его челюсти шевельнулись, исторгнув этот страшный вопрос, и сжались намертво, до хруста в зубных корнях, до крови из дёсен. Этот вопрос был лишним. В тот момент, когда он его задал, Ольга уже открыла было рот, чтобы самой назвать это слово. Она слегка опешила, но опять не обратила внимания на ужас, которым было охвачено его осунувшееся почерневшее лицо.

— Хо.

Он вздрогнул. Он знал этот ответ. Он был готов к нему. И всё равно это имя воткнулось в его истерзанный разум ржавым гарпуном. Как много оно в себе таило. Усталые невидимые глаза безжизненно закрылись под чёрными стёклами. Челюсти ослабили натиск и между ними просочился лёгкий вздох — вздох обречённого на смерть. Одно это слово было олицетворением ужаса. Не говоря уже о том, что оно в действительности олицетворяло.

Оля сказала «Хо». Её нежный приятный голосок вынес его на своих тонких бриллиантовых крыльях навстречу ему. Слово сорвалось с нежных вожделенных губ, опоганив их сквернее самого непристойного ругательства. Рассекло тёплую атмосферу кабинета, ледяным топором вонзившимся между ними. Порхнуло с её уст чёрной траурной птицей, превратившейся в скользкую ядовитую гадюку. Исторглось надменным смехом уродливых демонов из самых глубин пекла.

И сразу повеяло прохладой сырого подземелья. Хо. Знает ли она сама, несчастная, чьё имя произносит так легко и просто?! Нет. Не знает. И не должна знать. Но ведь если она заинтересуется… Если спросит, то он должен будет… В голове Евгения бушевало адское пламя. Она смотрела на него. Такая наивная. Такая беспомощная. А он ничем не мог ей помочь. Ведь оно возвращалось. Близилась очередь его хода в этой безумной, жестокой игре-схватке. И несчастный никак не мог ему помешать. Теперь всё зависело только от Ольги. Как она поступит? Не поверит и спасётся, или поверит и…

— Прости. А ты уверена в том, что она произносит именно слово «Хо»?

Он всё ещё надеялся. Всё ещё цеплялся за что-то. Как тонущий человек хватается за доски, или щепки, не способные удержать его на поверхности. Он говорил почти шёпотом, боясь придать ей решимость. В душе умоляя её опомниться, остановиться, заткнуться. Его имя он произнёс совсем тихо, сморщившись, как от болезненного приступа. Напряжение достигло апогея. Губы вновь раскрылись, слегка дрожа.

— А может она говорит, к примеру, «Ох»?

— Да нет же. Я чётко слышала это слово. Оно похоже на резкий приглушённый выдох. «Хо! Хо! Хо!» — так она говорит.

Ольга говорила, ни о чём не подозревая. Повторяла мрачное заклятие, окутывающее её невидимыми путами обречённости. А слова всё разлетались по комнате чёрными нетопырями. И при каждом слове Евгений едва заметно морщился, стискивал зубы, сжимал веки, словно в его сердце вонзалось острое лезвие ножа, словно эта девушка, сидящая напротив, секла его нервы тонкой бритвой, словно его жизнь укорачивалась ещё на один год. Он врастал в своё кресло, чувствуя как рубашка прилипает к спине, покрытая липким ледяным потом. «Она хочет это знать… Скажи ей!» Очки запотели. Язык приклеился к нёбу. Между зубов, по дёснам заструилось что-то тёплое, солоновато-медное на вкус. Хо! Хо! Хо! Она уже замолчала, а слова всё мечутся и мечутся по комнате, соприкасаясь со стенами и выбивая на них волновую рябь. Магия чёрного ужаса. От неё не скрыться даже в мире собственной фантазии. Мурашки побежали по холодеющей коже. Сердце стало останавливаться. Ольга смотрит на него с растерянным удивлением, ожидая его ответа. А он не может вымолвить ни слова. Лишь чувствует, как что-то обволакивает его ступни, ползёт выше, к коленям, обвивает ноги тугими холодными щупальцами-проводами. Выше, выше. К поясу, к груди… Захлёстывает лёгкие, зажимает сердечную мышцу, сползает по рукам, делая их ватно-бесчувственными, расслаивается, струясь к горлу, к гортани, к языку, глазам, ушам — к мозгу! На отвоёванные территории, на те позиции, которые ему уже не принадлежат… Из желудка пахнуло омерзительным запахом подвальной гнили, как будто он заживо разлагается. Последняя вспышка человеческого. Последний рывок мускула на лице — «Уходи, дура!!! Убегай пока не поздно!!! Не верь мне!!! Не верь ему… Ему…» Всё.

«Паркер» в одеревеневших пальцах, хрустнув, переломился пополам, как жалкая спичка. Ольга обеспокоено взглянула на собеседника. Но ничего подозрительного больше не происходило. Прошла минута, а он всё также задумчиво молчал. И лишь непонятное напряжение заметно его отпустило. Выступающие вены спрятались обратно под кожу, морщины разгладились, капельки пота растаяли, губы слегка разомкнулись, пропуская сквозь зубы короткое дыхание, руки расслабленно легли на стол, выронив остатки изуродованной авторучки. И бледность исчезла с лица. Он вновь улыбался. Загадочно, беспричинно, надменно.

— Что ты обо всём этом думаешь? — наконец решилась спросить Оля, измученная неопределённым ожиданием ответа.

— А что я могу обо всём этом думать? — каким-то странным тоном вдруг ответил Женя. — Вдруг тебе это только показалось?

— Нет! Сколько можно говорить?! — в голосе и во взгляде Ольги сверкнула не то обида, не то раздражение. — Хотя какое мне дело, веришь ты мне или нет.

Она демонстративно сложила руки на груди и забросила ногу на ногу, полуотвернувшись от него.

— Понимаешь. Дело не в том, верю я тебе или нет, — он задумчиво уставился на люстру и улыбка сползла с его губ словно змея, прячущаяся от палящего солнца в тень — под корягу. — Всё гораздо сложнее. Для тебя сложнее. Но раз уж ты так уверенна в том, что всё это происходит на самом деле, то я пожалуй могу поведать тебе причину «помешательства» твоей подруги.

— И тебе известна эта причина? — она упёрла в него свой сверлящий распалённым любопытством взгляд.

— Думаю, да, — скрестив руки, Евгений тихо вздохнул.

— Тогда проясни её.

— Это тебе действительно нужно?

— Если бы мне не было это нужно, если бы это меня не интересовало, думаешь я бы стала тебя об этом спрашивать?

— Логичный довод. Значит, ты уверена, что тебя это интересует?

— Прекрати задавать глупые вопросы! Если не хочешь ничего мне рассказывать, или сам попросту ничего не знаешь и водишь меня за нос, то и не надо ничего говорить, — в её голосе теперь определённо звучало раздражение.

Вероятно, она даже была готова уйти в любую минуту. «А может отпустить её? Нет. Какой смысл? Она уже попалась. К чему тянуть время?»

— Хорошо, хорошо, — он виновато пожал плечами. — Извини. Это такая тема… Возможно, это даже тебя напугает. А мне так не хочется тебя пугать.

— Говори как есть. Вряд ли что-то испугает меня больше, чем состояние моей подруги, — холодно произнесла Оля.

— Ну что ж. Тогда позволь тебе задать такой вопрос. Ты веришь в паранормальное?

— Во что?

— Ну-у, скажем, в призраки, в НЛО, в снежного человека?

— Я верю только в то, с чем столкнулась сама. Я не видела ни призраков, ни НЛО, ни снежного человека. Зато увидела этот иллюзорный кабинет. Чем не паранормальность? — она развела руками и усмехнулась. — Считай, что теперь верю.

— Этот кабинет, созданный из иллюзий человеческого сознания — лишь микроскопический кристаллик льда на вершине айсберга, пропоровшего борт непотопляемого «Титаника», — ровным голосом произнёс собеседник. — Параллельные миры, сумеречный мир, эктосфера и прочее, прочее, прочее — множество составляющих, неподвластных разуму, мыслящему в стандартной плоскости и в трёх измерениях. Порой двери открываются, и некоторые из нас видят истинную сущность нашего мира. После этого им уже не суждено вернуться обратно — в счастливое неведение.

— Где-то я это уже слышала, — шутливо нахмурившись, кивнула Ольга. — Ага, точно, сейчас ты мне предложишь две пилюли: синюю и красную…

— Я не шучу, — перебил её Евгений. — Да, я тоже смотрю фильмы, и многие из них мне нравятся, хотя там больше фантастики, чем здравого смысла. Но что-то общее, соглашусь, во всём этом просматривается, хотя на самом деле, в реальности всё гораздо страшнее. Без уникальных компьютерных программ, заставляющей людей думать о том, чего на самом деле не существует, без машин-эксплуататоров, без электростанций, работающих на «человеческом» топливе, и без суперлюдей, которые могут со всем этим бороться. Ничего красивого, как в голливудских фильмах. Ничего романтичного, зрелищного, захватывающего, или модного. Лишь грязь, темнота, вонь, мерзость.

Он скорчил гримасу отвращения, словно перебарывая в себе тошноту и продолжил:

— Хотя, если хочешь, могу удивить тебя прогулками по стенам, по потолку, зависанием в воздухе и торможением времени. Мне это раз плюнуть. Но есть ли смысл?

— Не удивлюсь. Уверена, что здесь возможны и не такие фокусы.

— Ты права. Думаю, стоит перейти к делу. Итак, ты всё узнаешь в своё время. И про иные миры, и про параллельные измерения, и про воплощение иллюзий. Сейчас тебе ещё рано это усваивать. Тебя волнует не это, а лишь то, почему Анастасия так странно себя ведёт. И почему она произносит слово… «Хо». Верно?

Ольга тихо кивнула. Было заметно, что ей уже порядком надоели бредовые рассуждения о сверхъестественном. Но вот Евгений вернулся к интересующей её теме.

— Значит, Хо, — он медленно пригладил волосы. — Если это то, о чём я думаю, значит у вас, ребята, серьёзные неприятности. Очень серьёзные. Более того, сказать, что над вами нависла смертельная угроза — значит не сказать ничего.

— Я перестаю тебя понимать, — в голосе Ольги зазвучали нотки притворного равнодушия, скрывающего страх непонимания и призрачной тревоги, чувства, разрастающиеся в одинокой душе подобно снежному кому. — То ты утешал меня, мол, нам повезло, мы спаслись. Теперь же напротив — сгущаешь краски. Пытаешься напугать меня. К чему это? К чему страшные загадки?

— Я же говорил, что это может тебя напугать. И потом, я сам был уверен, что вам повезло, до того момента, пока не услышал, что во всём этом деле замешано Хо.

— Хо? Так это не обычное слово. Что же это тогда? Имя? Название? Явление?

— Я и сам не знаю, что оно обозначает, хотя изучаю феномен Хо целый год, и уже многое в этом постиг. Уверен лишь в том, что там, где появляется Хо, не будет ничего хорошего. Хо — это: Мрак, кровь, ужас, боль, зло, ненависть, смерть. Оно играет подсознательными страхами, которые присутствуют в каждом из нас. Оно само является воплощением кошмара. Оно нестандартно. Обычные страшные вещи, имеющие стандартную основу, могут пугать одних людей, а других — оставлять равнодушными, или напротив — даже притягивать, привлекать. Хо же аморфно по своей ужасной структуре, ибо подстраивается под каждый разум индивидуально, изучая его слабые стороны — его страхи, тревоги, сомнения. И оно бьёт по этим слабым местам, превращая самого отважного героя в трусливого ребёнка. Но самое страшное даже не в этом, а в том, что от Хо нет спасения, — Евгений закончил это мрачное объяснение шелестящим молитвенным шёпотом.

Глаза у Ольги расширились, как у маленькой девчушки, слушающей перед сном страшную бабушкину сказку. Она с трудом смахнула с себя давящее оцепенение и ровным голосом спросила:

— Кто оно?

— Не знаю, — пожал плечами собеседник. — У него так много воплощений, так много образов. Оно очень похоже на призрака, хотя по сути своей существо материальное. Я бы отнёс его к песочным людям, слышала о таких?

— Нет. Никогда.

— Ну, это такие мифические создания, которые могут усыплять людей, проникать в их сны и даже управлять ими. Хо не подходит под общепризнанное определение песочных людей, но тем не менее очень сходно с ними в своём поведении.

— Ага. Значит ты хочешь сказать, что к Насте пристаёт песочный человек по имени Хо?

— У вашей Насти большие проблемы — вот что я хочу сказать. Её уже ничто не спасёт. Рано или поздно оно убьёт её. Вы будете думать, что с ней случился сердечный приступ, кровоизлияние в мозг, или она вдруг бросится за борт, или вскроет себе вены — но это только вы так будете думать. И правильно. Так и думайте. Если хотите, чтобы с вами такое же не случилось.

— Значит это какая-то болезнь?

— В точку. Заболевание, недуг, чума. Единственная болезнь, при которой больной мечтает не о выздоровлении, а о смерти. Смерть — это избавление.

Ольга сжалась в комочек. Её дыхание участилось. Гортань пересохла. Всё её тело бросало то в жар, то в холод. Евгений говорил непонятные, но чрезвычайно страшные вещи. Страшны они были тем, что она, кажется, понимала их смысл, но ещё не до конца это осознавала сама. Как будто это уже было в ней заложено с рождения, а он сейчас лишь напоминал ей об этом. Он говорил омерзительно красиво, представляясь ей пауком, плетущим свою смертоносно-ажурную паутину. Она трепетала, ощущая стальные канаты тоски, которые всё сильнее и сильнее сжимали артерии тугими питоньими кольцами. Хо, Хо, Хо — огромной ночной бабочкой порхало вокруг них незнакомое и пугающее слово. Кто же оно?!!! Оля потёрла пальцами виски, чувствуя, как напряглись под подушечками раздувшиеся от избыточного кровяного давления горячие подрагивающие вены. Несчастная девушка погружалась в зловонное болото ужаса всё глубже и глубже. И он это понимал, глядя, как она съёживается, теряет свою гордыню и прыть, сдаётся практически без боя. Он чувствовал это, ощущал каждой своей клеточкой, страдая, одержимый чудовищной враждебной силой, но играющий по правилам этой ненавистной проклятой игры. Она слишком быстро проигрывала ему. Это ненужно. Это неинтересно. Единственная зацепка, которую можно использовать против него, чтобы спасти её. Хватит! На сегодня хватит. Нужно заканчивать.

И он, сделав задумчивое лицо бывалого психиатра-профессионала, продолжил:

— Что я могу вам посоветовать в данной ситуации? Не оставляйте её одну ни на минуту. С ней постоянно должен кто-нибудь находиться. Даже, я извиняюсь, в уборную её должен кто-то сопровождать: или ты, или Лида. Но одну её не оставляйте ни при каких обстоятельствах.

— А что с ней может случиться? — с лёгкой хрипотцой, вызванной душащим её страхом, перебила его Ольга.

— Я бы ей не позавидовал, — Евгений поморщился. — Думаю, что она покончит жизнь самоубийством.

Последние слова он произнёс таким саркастическим тоном, словно это было заведомо ложное утверждение. Оля вздрогнула. Это была последняя черта. Она и так узнала слишком много для начала. И он остановился, вернув долгожданную улыбку на своё мертвенно-бледное лицо.

— Но это произойдёт только если вы оставите её одну, — ободряюще заверил он Ольгу. — Будьте с нею рядом, старайтесь отвлечь её от неприятных мыслей, и тогда ничто не будет ей угрожать. Ваша дружба — это лучшее средство борьбы с Хо во всех его проявлениях. Да хватит про Хо. Возможно, что все эти подозрения беспочвенны. Мы лишь наводим тень на плетень. Лучше расскажи мне про себя. Чем занималась всё это время? Как живёшь? Как у мамы дела? Мы ведь столько лет с тобой не виделись.

Резкая перемена тональности его речи, с угрожающе-пугающей на добрую, приветливую, дружескую, немного обескуражила совершенно растерявшуюся Ольгу. Она не сразу смогла переключиться от мрачных раздумий к лёгкой непринуждённой беседе, встав в какой-то мысленный тупик. Но, не смотря на это, такой контраст в переходе с одной темы разговора на другую, неожиданно позволил ей моментально сбросить с себя тяжёлые цепи нарастающего в душе страха, оставив лишь какую-то глупую неопределённость, словно всё сказанное до этого было лишь какой-то несуразной шуткой. Страх исчез, лопнув словно большой мыльный пузырь, расплывшись в воздухе кривыми тающими призраками. А Евгений умиротворённо вздохнул, видя как чёрные когтистые руки, трясясь от бессильной ярости, медленно сползают с её нежной шейки, которую едва не сжали в смертельном захвате, подобно строгому ошейнику, всего лишь минуту назад. Они опускаются ниже, ощупывая изгибы её ключиц, сплывая по волнующей упругой груди, растворяясь, распадаясь, исчезая. Осыпаются на тонкие колени чёрным бесформенным тленом и исчезают совсем. А девушка даже и не подозревала о существовании этих страшных рук. Она ощущала их, но не видела. И слава богу, что не видела… Нельзя… Нельзя их видеть!

Время потекло дальше, и Ольга, спасённая от лап удушающего страха, уже давно что-то шелестела своим мелодичным певучим голоском, как будто где-то у неё внутри играли на свирелях сказочные пастушки. Говорила она про то, как закончила институт, как искала работу, как продвигалась по жизни через многочисленные удачи и неудачи. Говорила о своей семье. О том, что мама её в полном порядке, что она всё также живёт одна и, слава богу, не болеет и чувствует себя совершенно замечательно, и только по ней очень скучает. Рассказывала о новых и старых друзьях, о каких-то особо запомнившихся происшествиях. Говорила скорее не ему, а самой себе, очевидно, чтобы окончательно отделаться от остатков мрачных мыслей, оставшихся в её голове. Чтобы забыться. Переключиться на положительное. Евгений удивлялся, как у неё получалось так понятно, полно, и, вместе с тем, в предельно сжатой форме, излагать всё это. Кратко, уверенно, без лишних слов, словно чёткий доклад толкового аспиранта на кафедре. Речь струится красиво, понятно, завораживающе. Никаких междометий. Только красивая строгость слов. За несколько минут ей удалось изложить то, что не каждый способен рассказать и за полчаса, а многие не уложатся и за час.

— … Ну вот, вроде бы и всё, — наконец подошла она к несколько неуверенному завершению своего «отчёта», так неожиданно и задумчиво замолчав, отведя взгляд в сторону.

Звенящая тишина вновь заполонила свои владения, но лишь на пару минут. Певучий голосок опять бесцеремонно отбросил её в самые дальние углы комнаты, разлетаясь в воздухе приятными звуковыми ручейками:

— Так я и живу… Ну а ты? Как ты жил всё это время? Чем занимаешься теперь?

Женя ответил не сразу. Несколько молчаливо-тягучих секунд он сидел безответно, лишь слегка улыбаясь, очевидно заворожённый магией её речи, которая так давно не ласкала его слух. Но вот он наконец встрепенулся, придя в себя. Нужно было ответить ей на этот встречный вопрос. Ответить также кратко, лаконично, без лишних, опасно-лишних слов. И он заговорил, стараясь казаться непринуждённым и равнодушным.

— Я окончил университет, получив специальность историка. Но по специальности так и не сумел найти для себя подходящей работы. Поэтому устроился работать менеджером в одной неплохой фирме, занимающейся продажей оргтехники. Зарплата приемлемая и мне одному её вполне хватает, к тому же премиальные, вознаграждения… Одним словом я втянулся в эту непыльную, хотя и чертовски однообразную работу. Она позволила мне отвлечься от всего остального: от проблем, от тоски, от одиночества. На работе я постоянно окружён людьми. Дома же — совершенно один.

— Прости, что перебиваю тебя. Ты говоришь, что дома ты совершенно один. Почему? Ты ведь жил с родителями? — заметила Ольга, с подозрением на него посмотрев.

— Родители, — Женя вздохнул и этот тяжёлый вздох был насквозь пронизан тоскливой болью, словно вскрылась старая, загноившаяся рана. — Отец погиб три года назад. Ты же знаешь, он у меня был без ума от рыбалки. Отправился в одно весеннее утро вместе со своими друзьями на какое-то озеро, куда они обычно выбирались для подлёдного лова. И не вернулся. Пропал. Ушёл под лёд.

— Боже мой. Как печально. А мама?

— Она прожила ровно год после гибели отца. Потом у неё случился очередной приступ дикой головной боли. Всю ночь я не отходил от неё. На утро ей вроде бы стало полегче. Она попросила меня сходить в магазин, чтобы купить ей кефир. Я отправился выполнять это поручение, спустился вниз, добежал до магазина, купил бутылку кефира, а когда вернулся домой… — он опустил голову. — В общем, потом врачи мне сказали, что у неё случился инсульт. Так я остался один.

— Прости, я не знала об этом, — прошептала Оля. Взгляд её погрустнел и затуманился. — Мне очень жаль твоих родителей. То, что с ними случилось — ужасно.

— Не стоит извиняться, — Евгений снова вздохнул. — Что свершилось — того уже не изменить. Я свыкся с их потерей. Приспособился. Полгода не мог прийти в себя после смерти матери, ходил как зомби, несколько раз порывался свести счёты с жизнью, но понимал, что это не выход. Ведь она была моим единственным близким другом. Она одна любила меня по-настоящему. Её смерть выбила почву у меня из-под ног. Сначала я не желал мириться с её потерей. Не мог находиться дома один, кидался на стены, проклинал себя за то, что оставил её одну — не был рядом. Ведь, возможно, я бы смог помочь ей тогда. Полгода мрака, именуемого «жизнью». Наверное, именно они послужили началом создания этого иллюзорного мира. Хотя, скорее всего, всё началось гораздо раньше. Но это не важно. Время зарубцевало душевные раны. Я огрубел, ожесточился, замкнулся в себе, но выжил, справился. В реальной жизни я превратился в гордое недоступное существо, выполняющее свою работу уверенно и чётко, как автомат. Работа стала для меня смыслом жизни. А потом, ночью, я, терзаемый бессонницей, погружался в свой альтернативный мир, где был тем, кем хотел быть, кем и являюсь на самом деле. Этот мир стал для меня важнее реального. Нужнее реального. Тогда он ещё не был таким, каким ты его видишь теперь, но я строил его, совершенствовал, укреплял.

Он неожиданно остановился и, так некстати усмехнувшись, перевёл тему своего повествования:

— Да какая теперь разница? Тебе нет до этого абсолютно никакого дела. Глупости всё это. Скажу лишь, что моя жизнь вряд ли способна тебя заинтересовать. Серая, однообразная, скучная. Друзья иногда скрашивают моё одиночество. Но это случается всё реже и реже. У каждого из них свои семьи, своя жизнь.

— А у тебя? — вздрогнула Ольга. Её глаза блеснули каким-то пугливым любопытством. — А ты почему до сих пор не обзавёлся семейством?

— Я? — он вскинул брови домиком, голос дрогнул. — Не знаю. Я даже не задумывался об этом. Есть некие принципы, которые я не могу превозмочь, вот и всё. И потом, кому я нужен? Никто не согласится меня терпеть дольше недели.

Сказав это, он простодушно рассмеялся, нервно толкая пальцем останки «Паркера».

— Странно, — загадочным тоном произнесла Оля. — Не понимаю почему, но почему-то я всё это время была уверена, что ты уже давно женат. Я даже представляла, как будет выглядеть твоя жена.

— Как будет выглядеть моя жена, — кивал головой Евгений. — Моя жена. Жена.

Интонация его голоса резко поменялась. Что ни слово — то холодное острие ножа. Не говорит, а сечёт, полосует. Щёки втянулись, выдавая рельеф острых челюстей. Губы искривились в какой-то ненавистной гримасе. Как быстро он изменился в лице!

— А у тебя разве нет на примете особы, которая могла бы подойти под это определение, — «добила» его Ольга.

— Моя жена, — проклокотал Евгений, точно камни катались в его высохшем горле. — Я расскажу тебе о «моей жене». Но прежде хочу спросить кое-что.

Ненависть.

Ольга вздрогнула. Кто произнёс это?! Не Женя, нет. Кто-то другой. Слово буквально вынырнуло из её подсознания. А собеседник уже поднимался из-за стола, и была в его движениях какая-то скрытая угроза. Он двигался плавно и красиво, неторопливо огибая громадный стол, ступая тигриной походкой. Рука плавно летела над полированной поверхностью, огибая рельеф предметов, находящихся на ней: стопки бумаги, телефон, монитор. Девушка настороженно следила за ним, не понимая, как ей следует реагировать на его приближение. Что-то внутри неё кричало сдавленным детским голосом: «беги-и!» Но она продолжала сохранять спокойствие, не спуская с него глаз, ожидая неожиданных выпадов, готовых произойти в любую секунду.

Ничего не произошло. Евгений подошёл к её креслу, и ничего не предпринимая, остановился сзади, и неслышно облокотился на его высокую изогнутую спинку. Ольга рефлекторно повернула голову немного в сторону. Нормальная реакция обычного человека, к которому кто-то вдруг подходит со спины. Её волнение, умело скрытое выражением абсолютного безразличия к происходящему, выдавалось лишь заметной бледностью и тревогой в глазах. А он нависал над ней, и кресло, зажатое его крепкими руками, доселе лёгкое и подвижное, словно окаменело под тяжестью нового, навалившегося на него тела. Он склонил голову, и его худое лицо остановилось в паре сантиметров от её макушки. Дыхание чуть-чуть взволновало светлый шёлк мягких волос, пройдясь по ним как лёгкий ветерок по полю, устланному пушистым ковылём. Он вдохнул их запах, память о котором хранил все эти годы. Губы, почти касающиеся близких душистых прядей, приоткрылись, выпустив короткий выдох, а вслед за ним — слова.

— Моя жена. Ты представляла её? И какова она? Расскажи мне.

— Ну-у… — Оля пожала плечами.

Она чувствовала жуткую неловкость от его тревожной близости. Она не видела его, это её угнетало и даже пугало. Но она не поддавалась давлению страха.

— Твоя жена непременно должна быть милашкой. Куколкой.

От последнего слова он немного вздрогнул. Пальцы впились в мягкую обивку как когти, словно были готовы разорвать её в клочья. Ольга почувствовала это по заметной вибрации, пробежавшей по её креслу.

— Кукла, — прошептал Евгений.

Слова запутались в ковыле её волос. — Ты права. Кукла. Моя жена. Та, которой не было никогда, и никогда не будет в моей жизни. Та, которая предала себя, свою душу, свой род, и посему недостойна даже жить в одном мире со мной. Кукла не достойна жить с человеком. Как она стала куклой, выбрав куклу. Моя жена. Та, что плачет у закрытого окна, в душной ночной комнате, держа на руках не моего ребёнка, рождённого от куклы. Та, что возвращается в чужую постель и грезит о рае, в котором нет меня. Та, что отдала своё тело на поругание недостойному. Та, что поддалась соблазну страсти, искоренив в себе человеческое. Та, которой не существовало. Она могла существовать, могла принести пользу гибнущему человечеству, но она выбрала низменность, и потому, не успев вспыхнуть утренней звездой, исчезла в клоаке бытия. Моя жена. Никто не достоин этого звания. Никто из кукол. Только люди, и то не все. Всё смешалось. Всё погрязло в скверне. Мы вымираем. Люди вымирают. Мировой баланс нестабилен. Добро и зло расположено на вселенских весах неравномерно. Поэтому я один. Я не хочу предать человечество. Тех, кто ещё жив из нашего рода. Не хочу совокупиться с куклой, которая навсегда испортит многовековой генофонд, бережно хранимый моими предками. Которая деформирует мои гены, осквернит моё тело, заразит меня недугом, убивающим человека, превращающим его в куклу. Ты знаешь, что я чувствовал всё это время? Как я страдал. Не знаешь. Ты не знаешь, что такое быть среди соблазнов. Моя жена. Кем она может быть? Любая женщина, способная ответить мне взаимностью, пусть даже фальшивой. Любая. Вот только мне она не нужна. Отвращение — вот что меня спасает. Отвращение к ним ко всем. К похоти, к разврату, к животным потребностям. Она касается меня, обнимает. Я чувствую, как моя кожа соприкасается с её кожей. И я ощущаю то, что источает каждая её пора. Запах. Терпкий, солоноватый, еле ощутимый. Аромат, испускаемый миллиардом желёз. Аромат женщины, готовой к соитию. Аромат самки. Аромат, способный одурманить любого мужчину, свести его с ума, потерять контроль над своей плотью. Мужчину-самца. Но не меня. Меня начинает тошнить, когда я чувствую эту вонь. Словно невидимая слизь смазывается с её мягкой кожи на мою кожу — пачкает её, травит. Но это не главная мерзость. Её дыхание. Удушающее, жаркое, учащённое. Ненавижу, когда женщина дышит на меня. Голова начинает болеть и кружиться. Хочется отвести лицо в сторону. Хочется не дышать, чтобы не чувствовать это дыхание. А поцелуй? Когда ты глотаешь её слюну, перемешанную с отвратительной губной помадой. Ощущаешь её скользкий язык у себя во рту, похожий на мерзкого червя. Что может быть отвратительнее?! Я давлюсь. Желудок сжимается спазмом. Мне хочется броситься в туалет и, сунув два пальца в рот, очистить свой пищевод от этой дряни, невыносимой отравы, гадости. Не стоит продолжать описание отвращений, которые я испытываю к этим гнусным проявлениям животных инстинктов. К этой грязи. Что может быть ужаснее, когда женщина прижимается ко мне. Когда она нарочно трётся об меня своей грудью, пытаясь видимо распалить, но лишь вызывая новые приступы отвращения и разочарования. Когда она совершает соблазнительные движения своими несуразно широкими бёдрами. Когда её нога захлёстывает мою ногу. Заочно она уже отдалась мне. И мне хочется оттолкнуть её от себя. Ведь то животное чувство, что заложено и во мне тоже, начинает постепенно поддаваться этой атаке соблазнов. Я уже чувствую, что желаю её. Как самец желает самку. Всё сильнее и сильнее. Я хочу обладать ею. Но вот тут-то человеческий разум заставляет меня остановиться, и тогда я становлюсь противен сам себе. Ведь я почти поддался своей похоти. Почти предал то, во что всегда верил. Вот она — моя жена. Моя ненависть. Моё отвращение. Лучше жить одному, чем испытывать всю эту мерзость вокруг себя. Мой злой рок? Не-ет. Высшая награда.

Он говорил тихо. Почти шёпотом. Ни разу не сбившись и не сделав паузу. Словно выплёскивал всю свою горечь, всю свою боль. А может быть насмехаясь?

Ольга слушала его не шевелясь, закрыв глаза, плотно сжав губы. Она не понимала смысла того, что он говорил, но этот монолог был страшен в своей совершенно необъяснимой ожесточённости. Он был пронизан ненавистью буквально насквозь, и эта ненависть окутывала их двоих плотным, разрастающимся облаком.

— Мы с тобой так часто обнимались, — наконец промолвила она. — Помнишь? И целовались тоже много раз. Тогда ты тоже испытывал подобное отвращение? Ты тоже считал меня самкой? И тоже ненавидел меня? Тебя тошнило от моих объятий и поцелуев? Да?

Он замолчал. Его хватка ослабла, и кресло вновь стало лёгким. Молчание длилось достаточно долго. Ольга ждала ответа, легонько закусив губу, задумчиво глядя в никуда. И ответ прозвучал.

— Нет.

— Нет? — она немного удивилась, и подняла правую бровь. — Почему?

— Потому, что ты не такая как все, — он выпрямился, оставив её кресло в покое.

— Вот как? И в чём же я не такая как все?

— Во всём. Твоя кожа источает не отвратительную приманку для похотливых самцов, а благоухание, подобное пьянящей свежести морских волн. Твои губы — лепестки тропических цветов, манящих своей красотой и дурманящих волшебным нектаром. Ты — не кукла. Ты — человек. И ты пока ещё человек, как и я. Ты свежа и чиста. Ты совершенна. Твоя душа кристальна, а тело — прелестно. Прикасаясь к тебе, я всегда ощущал лишь одно — счастье. Не страсть временной близости, не похотливую жажду, а любовь. Только любовь. И желание всегда быть с тобою рядом. Вот что я чувствовал.

Его рука неподвижно лежала на кожаной спинке кресла. Ольга чувствовала её тепло совсем рядом со своим ухом. Медленно и осторожно она подняла свою руку, за плечо, по спинке — к его руке, и, положив сверху, легонько ласково сжала её. Как когда-то. По его коже пробежали мурашки. Она ответила ему. Она поняла его. Это была лишь минута нежности, однако в неё вошли все оттенки самых глубинных чувств, скрытых далеко от поверхности, но существующих назло всем переменам во главе с беспощадным временем.

Холодные кристаллы льда, покрытые инеем перемешанным с пылью, хрустнули, медленно осыпаясь с тяжёлым стеклянным перезвоном. Из-под толщи вечной мерзлоты, среди глубоких уродливых трещин появились крошечные зелёные росточки, которые тут же обмораживали свои нежные стебельки, но продолжали упорно тянуться наружу. Живые! И никакой лёд не мог победить эту неудержимую стремительную жизнь. Этого воскрешения. Неужели он всё ещё жив?! Среди всего этого безжалостного заиндевелого царства, управляемого беспощадным рассудком, холодным и жестоким, но единственным доселе спасавшим его душу от уничтожения, уцелело что-то трепетно-духовное, восставшее из останков умерших чувств, погребённых под многотонными сугробами безразличия и бронированным настом отчуждения. Что-то билось под снегом, прорубая своим ветвящимся телом туннели в его глухой спрессованной толще. Вьющиеся ростки, обмерзая, скрючиваясь на концах и отмирая, регенерировали с удвоенной силой, огибая двойными завязями свои умершие черенки, и ползли дальше, вгрызаясь в кристаллическую преграду. Они долбили панцирь наста изнутри, колотились как безумные, ввинчивались в него, царапали, кололи. И их упорство нарастало всё сильнее и сильнее, с каждой долей секунды, пока продолжалось касание рук. Слияние двух природ, энергетик, судеб…

Евгению стало по-настоящему страшно. Он не ожидал, что это произойдёт. Теперь, когда его сознание пытался контролировать некто другой, когда он уже был уверен в том, что никаким чарам не сокрушить каменного щита, закрывавшего его душу, и что в этом мире остались только двое: он и Его Враг — он был уверен, что не существует более сил извне, способных встрять в это тяжёлое противостояние интеллектов. Ему казалось, что одиночество — это его судьба, и всё, что кроме него — лишь помехи, создающие дополнительные муки и без того измученной душе. Он верил в то, что устоит, справится, останется равнодушным. Ольгу он ожидал встретить как некое приятное воспоминание из прошлого, но не более. Но теперь, нечто горячее, клокочущее в самых недрах его души просыпающимся вулканом, как и когда-то, в прошлом, стало всё сильнее и сильнее его настораживать. Он не знал, что повлечёт за собой эта авантюра, не мог предположить насколько велик риск, на который он отважился на самом пике рокового противостояния.

Кажущиеся доселе нерушимыми, циклопические ледяные пирамиды его же собственных убеждений и догматов начали постепенно оседать, подтаивая и разрушаясь. Евгений понимал одно — что-то необратимое уже свершилось. Он либо уже победил, либо уже проиграл.

Рука Ольги соскользнула с его руки, и девушка, поднявшись с кресла, посмотрела на него. Её взгляд был таким, что он, как и когда-то давно, не смог выдержать его на себе, и опустил глаза. Козни зловещего оппонента распались в одно мгновение, но вместе с ними осыпались в бездну бессмысленности и его убеждения. Ольга, одним лишь своим прикосновением разрушила всё, что он так долго и мучительно создавал.

— Этот внутренний голос в моей голове… Это ты со мной говорил? — спросила она.

Евгений кивнул.

— И даже когда я была в душе? — Оля покачала головой. — Ай-яй, как неприлично, подглядывать за девушками, когда они моются.

— Я не видел тебя. Только чувствовал. И направлял.

— Да мне, если честно, безразлично, подглядывал ты за мной или нет. Что такого-то? — она усмехнулась. — Что естественно — то не безобразно. Я тебе даже благодарна, за то что поддерживал меня, показал хорошую каюту, с работающим душем.

— Я рад, что сумел тебе угодить.

— А те таблетки, что ты мне дал?..

— Не беспокойся. Они безвредны. Это лёгкие психотропные транквилизаторы, которые призваны успокаивать нервную систему и блокировать некоторые сегменты мозга, в то время как работа других сегментов напротив — стимулируется. Это обеспечивает облегчённое проникновение в иллюзорный сон. Твоё промежуточное состояние «сумеречного сна» — промежутка между бодрствованием и полным сном, растягивается на более длительный срок, под действием принимаемого препарата. Вот и всё. Содержание кетамина в этих таблетках крайне незначительно, но не рекомендую тебе принимать их чаще чем один раз в сутки.

— А с чего ты взял, что я вообще буду их принимать?

— Принимать, или не принимать — это дело сугубо твоё. Приняв таблетку, ты сможешь вновь вернуться сюда, пообщаться со мной. К тому же транквилизирующие качества препарата способствуют лёгкому расслаблению, снятию напряжения и крепкому сну. Когда ты выйдешь из этой иллюзии, ты заснёшь и будешь благополучно спать до утра.

— Значит, сейчас я ещё не сплю?

— Я уже говорил, что нет. Частично ты, конечно же, спишь. Блок твоего разума, контролирующий материальную оболочку — отключён. А тот участок, который контролирует твою моральную, духовную половину — бодрствует, и активен, как днём. Если ты не поспишь, выйдя из иллюзии, а сразу же проснёшься, то будешь чувствовать себя так, словно не спала всё это время. Поэтому тебе необходимо обязательно выспаться после этого, — докторским тоном посоветовал Евгений.

— Уфф… Знаешь, Жень, всё это вообще какое-то… Этого не может быть. Тебе так не кажется? — Ольга попятилась к дверям. — Мне нужно проснуться. Всё это — бред.

Ей действительно пора уходить. Она и так уже основательно здесь задержалась. Не всякий способен так долго терпеть иллюзию, в первый раз погрузившись в неё. Сейчас в психике Ольги начался обратный процесс «отторжения иллюзии». Удерживать её больше нельзя. Это может привести к сумасшествию, поэтому нужно её отпустить. Она вернётся. Должна вернуться. Евгений смотрел на удалявшуюся Ольгу. А вдруг она всё-таки действительно не придёт больше? Может быть это было бы лучшим выходом для них обоих… Но она обязательно возвратится, потому что уже понятно без слов — она попалась, влипла в эту паутину. Став посвящённой, она отрезала себе все пути к отступлению, и теперь уже не может не вернуться.

— До встречи, — попрощался он.

Та обернулась, остановившись возле дверей, и, кивнув, ответила. — Пока.

Затем, она распахнула дверь и… Перед ней колыхалась сплошная жидкая чернота, в которой плясало её кривое отражение. Чёрный мазутный студень не вливался внутрь кабинета, а заполнял собой дверной проём сверху донизу, закрывая выход. Ольга открыла было рот, но Евгений спокойно произнёс у неё за спиной:

— Иди. Не бойся.

Иллюзия дрогнула, как изображение на барахлящем телевизоре, и Оля решилась войти в эту непроглядную, подрагивающую и расходящуюся лёгкими волнами преграду. Сначала в неё погрузилась нога девушки, затем рука. Внутри, чёрное желе было тёплым и сухим. Не раздумывая дольше ни минуты, она окунулась в него целиком, провалившись в мягкое колышущееся небытие.

Первой мыслью был страх. Ей показалось, что она погружается в какую-то бездонную пучину, в которой не существует ни света ни воздуха. Ольга начала было барахтаться в траурно-безликой болотной черноте, боясь кричать, чтобы не захлебнуться ею. Но её руки тут же вырвались наружу, без труда разорвав чёрное удушающее покрывало, и она вывалилась из чернильного плена, с наслаждением наполнив лёгкие кислородом.

Оля очнулась в своей каюте. Вокруг было темно и немного душно. Сергей время от время всхрапывал, укутанный полумраком. Обстановка опять выглядела вполне обычной. Неужели всё это оказалось только сном? Ольга сунула руку под подушку, и с трепещущим сердцем нащупала пластинку таблеток. Таблетки ей не приснились. Она действительно приняла одну и отключилась. Но что за сон ей приснился? Такой реалистичный и чёткий, что она и сейчас помнила каждую его деталь до мелочей. И откуда взялся Евгений, которого она уже почти успела забыть? Почему он ей приснился? Почему сумел затронуть какую-то звонкую струнку в душе? Как это всё объяснить? Раздумывая над этим, Ольга поймала себя на мысли, что безумно устала, и её размышления растекаются подобно воде уходящей сквозь пальцы, при любых попытках сконцентрироваться. «Он сказал, что мне нужно поспать», — вспомнила она. Боже, неужели всё это произошло на самом деле? На этой мысли Ольга и отключилась, сама того не заметив. Более не в силах сражаться с усталостью, она провалилась в забытье, переросшее в крепкий, глухой, безликий сон. Сон без сновидений.