Сказитель говорил: мое познанье пей.
Когда Хосров Парвиз, домчавшись до степей,
Стрелял и стрелы в дичь без счета попадали, —
Вдали взметнулась пыль: неслась Ширин из дали.
В кругу своих подруг с дворцового двора
Ширин охотиться отправилась с утра.
И два охотника, одним замкнуты кругом,
Коней пустили вскачь, охотясь друг за другом.
И стройных два стрелка, дворцов покинув сень,
Друг в друга целились, как целятся в мишень.
Два друга — им любовь, как хмель, затмила око —
Пылая, всех друзей оставили далеко.
Хосров — ему венец рука судьбы дала;
Ширин — та сто венцов с Хосрова сорвала.
Здесь — гиацинты кос над нежной розой гнутся,
А там — по розам щек их лепесточки вьются.
Здесь — амброю кудрей прикрыты уши там —
Арканы мускуса сползают по плечам.
Здесь — облачко пушка вокруг Луны играет,
Там — подбородка грань Луну оберегает.
Глазами так они друг другу жгут глаза,
Что на зрачках у них уж светится слеза.
Вблизи Ширин — Парвиз; их бег согласный страстен.
Гульгуна обогнать Шебдиз уже не властен.
Ну как заговорить? Она Ширин — иль нет?
Парвиз ли перед ней? Достаточно ль примет?
И вот назвали их. И вот, узнав друг друга,
Без чувств, упав с коней, они лежат средь луга.
Беспамятство прошло, и, головы подняв,
Они свой жемчуг слез рассыпали меж трав.
И, встав, беседуют, по правилам дворцовым
Друг другу поклялись. Но много ль молвишь словом?
О благе и о зле сказали все, — и вот
Примолкли: «Ждать и ждать!» — лишь это разум жжег.
И, чтоб связать с землей ширь голубого крова,
Как птицы на древа, на седла сели снова.
Тут каждый, кто скакал, поводья натянул,
Коней под лунами глухой умолкнул гул.
И видят спутницы: Луна и Солнце рядом
И, встретясь в синеве, друг друга манят взглядом.
В их души обронен огонь любовных снов.
Как бы вдавились в топь копыта скакунов.
И подъезжавших всех дивило это диво:
Они — равны красой, все в них равно красиво.
Шептали муравьи, что в тесный круг сползлись:
«Взгляни, сам Соломон и савская Билькис».
Все новые войска спешили, подъезжали,
Хосрова и Ширин рядами окружали.
Когда сомкнулся строй на склонах ближних гор,
Стон сдавленной земли был для Быка — укор.
И говорит Ширин: «Твой свет на всех высотах!
Как тысячи рабов, и я в твоих тенетах.
Твой царственный престол земле дарует честь.
О благе твой венец в лазурь направил весть.
Хотя семь областей, во всем их протяженье,
В твоем, о царь земли, находятся владенье, —
Недалеко от нас — подарок пышный твой —
В узорах высится шатер наш кочевой.
Коль снизойдет к нам шах и примет просьбу нашу, —
Чтоб услужить ему, я стан свой препояшу.
Коль слон пожалует на муравья ковер, —
В восторг придет мураш, его заблещет взор».
Промолвил государь: «Коль ты принять готова,
Войду, возликовав, под сень благого крова».
Склонилась ниц Ширин, чтоб юношу почтить,
И славословий вновь ему сплетает нить.
На сменных скакунах она к Бану послала
"Служителя, — и та не медлила нимало:
Известье получив, хозяйственных хлопот
Не устрашается: Хосрова в гости ждет.
И Солнце и Луну осыпали дарами.
Навстречу выехав, под синими горами.
Юнца в какой дворец направила судьба!
Что было схоже с ним? Лишь райская туба.
Дворец приподнят был под купол небосвода,
Как два майдана, ширь от входа и до входа.
Прощения прося за скромный дар, послы
Роскошеством даров заполнили столы.
И здесь Парвиз такой осыпан был казною,
Что повестью о ней не скажешь ни одною.
А «дело о Ширин»? Звучит лишь крик: «Ширин!» —
В душе царя. Пред ним чей сладкий лик? — Ширин.