Хроники Арехина

1

Двуколка остановилась у парковых ворот. Открыты, шлагбаум поднят, но у въезда стояла будка, а у будки — старик почтенной наружности в форме стрельца допетровских времён. С настоящим бердышом, солнце так и сверкало на лезвии.

— Куда изволите ехать, господин хороший? — спросил он.

— Не узнаешь, Петрович? — спросил сидящий на козлах человек, одетый практично, и вместе с тем достойно, всякому видно: барин, а не кучер.

— Узнаю, как не узнать, Александр Иванович, но для порядка обязан спросить.

— Порядок — то, в чём прежде всего нуждается русский человек, — согласился барин. — Помещик Арехин Александр Иванович с сыном и господин Конан-Дойль, английский путешественник, по приглашению его высочества принца Петра Ольденбургского.

— Добро пожаловать, — ответил ряженый стрелец и отставил бердыш на манер салюта, мол, проезжайте, вам тут рады.

Барин вроде бы и не пошевелился, но лошади шагом прошли ворота, рысью пробежали по парку и шагом же въехали в другие, уже дворцовые ворота, впрочем, тоже открытые нараспашку.

Подскочил казачок Никита, паренёк лет шестнадцати.

— Карл Иванович сейчас подойдёт, а пока дайте, вашбродь, я помогу — он взял левую лошадь под уздцы, и двуколка двинулась к свитским номерам, где лошади и застыли. Барин соскочил на землю. Из двуколки вылез мальчик лет семи и господин в полном расцвете сил.

Как раз и мажордом поспел, Карл Иванович.

— С приездом, гости дорогие! Его высочество сейчас на заводе, но через час освободится — сказал он на безупречном русском языке, что сразу выдало в нем немца. — Вам, господин Алехин, отведена голубая комната, а вам, мистер Конан-Дойль — жёлтая. Обе во втором этаже. Никита вам поможет с багажом и прочим.

— Уж я постараюсь, — сказал казачок, и начал доставать чемоданы из двуколки и аккуратно, чтобы не испачкались, ставить на каменное крыльцо. Малый он был сильный, и справился с делом в минуту. Затем посмотрел на Карла Ивановича.

— Начни с англичанина, он человек непривычный, а Александр Иванович Россию знает.

— Мусью, — начал казачок, — силь ву пле…

— Он по-русски не понимает, и во французском не силен, — сказал Арехин-младший, а Арехин старший одобрительно кивнул. — Я ему переведу, — и он заговорил с англичанином.

— Он рад, всех приветствует и благодарит, а жёлтая комната для него имеет особое значение, за что благодарит отдельно, — перевел мальчик слова Конан-Дойля.

— Вот и чудесно.

Мальчик указал казачку багаж англичанина и тот быстро, полубегом, отнес чемоданы наверх. Затем пришел черёд самого англичанина. Нет, казачок не нёс английского путешественника, но сопровождал таким образом, что Конан-Дойль нечувствительно оказался в номере в считанные секунды. Казачок показывал, а Арехин-младший переводил — ванная с горячей и холодной водой, ватерклозет — всё, что и положено современному дому. Рамонь к двадцатому веку готовится на славу.

Оставив англичанина привыкать к месту, казачок взялся за Арехиных. Тут и перевод не требовался.

— Я немного погуляю в парке, — сказал Арехин-младший.

— В парке? В парке погуляй, в парке можно, — ответил Арехин-старший рассеянно. Рассеянность объяснялась просто: он раскладывал на столе маленькие листки пергамента. Издали можно было подумать — пасьянс, но листки были не игральными картами, а географическими. Точнее, фрагментами географической карты. Взять географическую карту, начертанную прилежным картографом старых времён, разрезать её на сто неравных кусочков, выбрать двадцать и попытаться сложить их так, чтобы понять, какое место изображено. Но не получалось. Проекция непонятна. Масштаб неизвестен. Широта и долгота не указаны. Населенные пункты? Есть изображения ступенчатых пирамид, православных церквей и зубчатых башен, такой вот набор. И надписи есть, на непонятном языке. Не латинский шрифт, не кириллица, не арабская вязь, не китайские иероглифы, вообще, петербургскими учёными не опознан ни один из известных живых или мертвых языков. Есть извилистые линии, вероятно, реки. Есть массивы елочек и дубков — вероятно, леса. Есть холмы — очень немного. И есть пятиугольник размером с ноготь указательного пальца мужчины. Серый на свету, в темноте он переливался всеми цветами радуги. Не ярко, но вполне заметно.

На обороте каждой карточки карандашом были проставлены номера, вразброс, от 3 до 98. Ни одного номера подряд. Арехин-старший раскладывал их рядами десять на десять, пять на двадцать, восемь да двенадцать, но выходило скверно. Слишком много пустого пространства. Пятиугольник? Да, интересно, собственно, с этим он и приехал сюда, но кто знает, что осталось за пределами двадцати лоскутков?

Арехин-младший тем временем спустился по лестнице, прошёл вестибюль, вышел на дворцовую площадь (не петербургскую, но с фонтаном в центре), дошёл до ворот и оказался в парке. Парк размерами невелик, а если сравнивать с парками Царского Села, Гатчины или Петергофа, так просто мал, но Арехин-младший парками избалован не был, и потому с удовольствием гулял по аллеям, разглядывая клумбы, деревья и лабиринт в центре. Правила прохождения лабиринтов он знал теоретически, из книжки, и теперь хотел опробовать на практике. Не съест же его Минотавр.

Вход в лабиринт он нашёл легко. Да что искать: на столбике была деревянная стрелка-указатель с надписью «Лабиринт. Вход».

Башенные часы сыграли два такта «Коль славен наш Господь в Сионе», после чего пробили полдень.

Он посмотрел на небо. Солнце стояло высоко, как и должно стоять июльскому солнцу в это время. Представил, что взлетел в небо на триста шагов. Оглядел окрестности. Под ним — сплошной зеленый квадрат. Лабиринт. Ну, это он пока сплошной.

Арехин-старший шагнул ко входу.

— Погодите!

По парку шёл мальчик его лет. Одет так, как одеваются дети из приличных семей. Не слишком броско, но чисто и опрятно. Он и сам так одет.

— Вы сегодня приехали, да? Я из окна видел.

— Сегодня. Александр Арехин-младший, — представился Арехин. В гимназии, говорят, представляются только по фамилии, но ведь он ещё не гимназист.

— Георг Тольц, — и, секунду помедлив, мальчик добавил: — Барон Тольц.

— Отлично. Я буду вас звать Тольцем, а сойдемся поближе — просто бароном.

— Хорошо, — согласился мальчик. — Вы хотели войти в лабиринт?

— И сейчас хочу.

— А вы знаете, в лабиринте недолго и заблудиться?

— Догадываюсь. Но взрослому заблудиться легче.

— Почему?

— Он полагается на свой возраст, опыт, знания, нам же остаётся думать.

— Согласен, — сказал Тольц. — Но я ходил в лабиринт с отцом. Он путешественник, бывал и в Африке, и в Индии, и в Амазонии. Так он говорит, что в лабиринте всякий может растеряться. Особенно если гроза, змеи, тигры.

— Тогда нам повезло. Небо ясное. И тигров, похоже, нет.

— Нет. Но вам не кажется, что из лабиринта веет жутью? Вы, вообще, боитесь страшного? Говорят, только девочки боятся, а я… я не знаю.

— Я вот не девочка, а знаю. Боюсь. Не люблю. Мне потом страшные сны снятся, как будто я уже взрослый, а жути всё больше и больше.

— Господин Арехин! Господин Арехин!

Арехин-младший оглянулся.

— Это англичанин, писатель и путешественник. Меня к нему папа переводчиком приставил, чтобы разговорный английский подтянуть, — и громко сказал в ответ:

— Да, сэр, как я рад, что вы уже отдохнули.

— Благодарю, но я нисколько не устал. Парк этот — местная достопримечательность?

— Парк — это парк. Место для прогулок, — сказал Арехин-младший.

— Это я и имел в виду. А это, если не ошибаюсь, лабиринт?

— Мы тоже так решили, — вежливо согласился Арехин-младший.

— Аккуратный. С песчаной дорожкой. Что важно, дорожка подметена, следовательно, есть возможность вернуться по собственным следам.

— Тут уже есть следы. Кто-то вошел в лабиринт. И не вышел, — Арехин-младший указал на отпечатки на дорожке.

Англичанин наклонился.

— Вы правы, мой юный друг. Следы принадлежат мужчине, находящемуся на склоне лет, вероятно, отставному солдату, ростом пять футов восемь дюймов, прихрамывающему на левую ногу и курящему… курящему местный заменитель табака — махорку, которую он заворачивает в клочок газеты «Новое время».

Арехин-младший перевёл слова чужеземного гостя барону — Тольц в английском, по его собственному признанию, пока хромал.

— Положим, с махоркой угадать нетрудно, — сказал Тольц. — Вон она, самокрутка, в стороне от дорожки лежит. И спичка обгоревшая. Видно, кто-то зажег её, да выбросил и спичку, и самокрутку.

— Правильно, — выслушав перевод Арехина-младшего, сказал англичанин. — Видите, дальше он идет на цыпочках. Значит, услышал что-то важное или просто интересное, решил подкрасться, потому и бросил samokrutku, чтобы едкий дух makhorki его не выдал. Интересно, кого он надеялся застать врасплох?

— Не знаю, — ответил Арехин-младший.

— Эй! — воскликнул Артур Конан-Дойль.

Никто не отозвался.

— Ну, конечно, если кто-то и был, то давно ушёл.

— А следы? Здесь нет следов, ведущих в обратную сторону!

— Бывают лабиринты с двумя выходами, — рассеянно сказал англичанин. Идти он старался, не наступая на прежние следы.

— Вы постарайтесь точно наступать на мои следы, вам это будет легко: мои ботинки больше ваших, а шагать я буду нешироко.

Они миновали два поворота, как вдруг англичанин остановился:

— Погодите, ребята! Дальше я один!

Арехин-младший послушно замер, так что Тольц едва не налетел на него.

— Англичанин велел, — объяснил он барону причину остановки.

Англичанин пошёл дальше один, но было видно — на песчаной дорожке лежали чьи-то ноги в старых солдатских сапогах и солдатских же штанах времен Александра Третьего. Остальное скрывалось за поворотом.

— Не приближайтесь, — предупредил англичанин.

— Не очень-то и хочется, — пробормотал Арехин-младший. Роль переводчика начинала утомлять. Совсем это не весело — быть попугаем и трещать на двух языках. Сначала весело, а потом нет. И ещё ноги чьи-то.

И ног, и людей целиком, валяющихся то там, то сям, Арехин-младший видел предостаточно. Пьют люди без меры, говорит папенька, вот и валятся с ног. Но чтобы здесь, в дворцовом парке — это перебор. Тут сторож, и вообще… нехорошо. Разве назло сделали? Есть такие — себе навредят, но чтобы и другим настроение испортить. Да еще англичанин. Будет потом рассказывать, что в России пьют что угодно и где угодно.

— Ребята! Вы сходите, что ли, взрослых позовите. Полицию, или кого тут у вас принято.

Арехин-младший засомневался, что по такому пустяку стоит звать полицию, но вслух ничего не сказал. Он не в полицию пойдет, в Рамони и полиции-то никакой нет. Он лучше папеньке расскажет, что и как. А уж папенька знает, что делать.