Хроники Арехина

9

— Делайте, что хотите. Берите наган и стреляйте, слова не скажу. Ваша воля. Только я человек маленький, мне приказали — я исполняю. Иначе живо пулю съешь, — извозчик стоял перед Арехиным с понурой головой, но никакого раскаяния в нем не чувствовалось. Ну, дадут раз-другой по шее, перетерпим. Не впервой. Глядишь, еще и обойдется, орлы мух не клюют.

— Кто же тебе приказал, и что именно приказал? — нарочито спокойным голосом спросил Арехин, а сам, будто невзначай, кобуру расстегнул.

— Приказал известно кто, товарищ Ухтомский. Ты, говорит, как они тебе велят к дому Ипатьева ехать, не прямиком вези, а через Мазюкинов переулок. Я и спросил, а что, мол, если они не велят ехать к Ипатьевскому дому, что тогда. А тогда, ответил товарищ Ухтомский, что хочешь делай, но через Мазюкинов переулок их провези все равно.

Ну, провезти можно, думаю, отчего ж не провезти.

— А про засаду ты знал?

— Откуда ж мне знать? Там и засад-то никаких сроду не бывает, никто ж там и не ездит, и вообще, дурак я в засады соваться, первого же и кончат.

— А о чем думал, когда вез в этот Мазюкинов переулок?

— Мне должность думать не позволяет. Там девки веселые в конце переулка живут, вдруг вам девок решил показать товарищ Ухтомский? Некоторые любят — баню с дороги, девок… Не знаю.

— Что-то непохоже, что ждали нас девки.

— Это и я потом понял. Вы убежали, а меня-то оставили. Ну, чуть проехал, встретили трое. Лошадь под уздцы, мне наган под нос, где московские, спрашивают.

— Кто спрашивает?

— А я знаю? Сейчас всяких развелось, сизовские, припольские, пермяки наезжают… Порядку-то мало. Где московские — и в рыло. Вон, разукрасили… — извозчик махнул рукой. Смотреть особо было не на что, фонарь под глазом, да губа разбита. — А тут вы стрелять начали. Я и поехал, раз так. Им-то до меня дела никакого. Сначала по Мазюкинову переулку, потом по второй фабричной, за ней Крюкова дорога…

— Ты меня дорогами не путай, что мне твои дороги. Дело говори.

— А что говорить, вернулся я, стало быть, на конюшню, распряг лошадь, почистил, овса дал Халифе — лошадь Халифой кличут, ну, и спать пошел. Признаваться кому побоялся. Утром к товарищу Ухтомскому за указаниями, что делать-то. А товарищ Ухтомский в ответ — как что? Что и вчера! Московских возить!

Я говорю, опять в Мазюкинов переулок, а он по уху, мол, керосин пьешь, последний ум спалил? Какой Мазюкинов переулок, что врешь? Вижу, делать нечего, запряг Халифу и к вам.

— Молодец, — сказал Арехин.

— Так стреляйте или бейте, что ль.

— Это уж мне решать, что и как, — сказал, и руку от кобуры отвел. Врал извозчик, или правду говорил — неважно. Главное — не дать ответной реакции. Пусть побудут в неведении те, кто стоят за извозчиком. И сам извозчик тоже. Маленьких людей не бывает, а угроза часто сильнее исполнения. — Значит, Халифа вычищена, накормлена и хорошо отдохнула?

— Да.

— Тогда иди, жди. Мы сейчас.

Извозчик вышел из комнаты, сопровождаемый хранителем. Ничего, Павел Петрович, потерпи. Скоро мы уедем, будешь дальше писать потаенную историю Урала.

— Вы доверяете этому прохвосту? — возмущенно спросил Капелица.

— Нет, не доверяю.

— Так что же вы его…

— Не пристрелил, что ли?

— В Чека!

— В Чека мы всегда успеем. Только мы сюда не затем прибыли — извозчиков в Чека сдавать. Мы должны с дирижаблем разобраться. Демонстрация полета назначена на полдень. Вы хотите ее пропустить, идти на завод пешком или все-таки поехать? Другого извозчика нам не дадут. А если обращаться в Чека, то на завод мы не попадем точно.

Капелица возражать не стал. Дело есть дело, и чем оно кончится, неясно.

Время у них было, и потому Арехин велел извозчику заехать к Ипатьевскому дому. Только прямой дорогой, никуда не сворачивая. Пока гроза не собралась.

А гроза затевалась всерьез. Апрель даже, не май, но и вчера парило, и сегодня с утра душно.

Извозчик дело знал, в доме с кем-то пошептался, и Арехина с Капелицей проводили и по комнатам, и в подвал завели. Правда, доски, которыми подвал когда-то был обшит, и которые нашпиговали пулями, давно убрали. То ли белые, то ли красные, то ли ради пуль, то ли на дрова. Зато в зале на обоях им показали тайные знаки, при виде которых Капелица сделал стойку, вытащил из кармана английского костюма английский блокнот и английский карандаш, и начал быстро писать.

Позже, уже в пролетке, Арехин спросил:

— Что-то интересное?

— Как вам сказать… Обнаружить в комнате, где жил император, уравнения Фоккера-Планка достаточно неожиданно.

— Уравнения Фоккера-Планка?

— Точнее, расчёт плотности вероятности в стохастических дифференциальных уравнениях.

— Это физика?

— Новая физика, да.

— Я и со старой-то не очень… Что, собственно, дает это уравнение? На практике? Здесь?

— Не знаю. Разве что гимнастика ума, чтобы рассеяться? Но почему на обоях? И, насколько мне известно, физикой никто из императорской семьи не интересовался. Хотя, конечно, я могу и ошибаться…

До завода они добрались к сроку.

Ворот не было вовсе, и красноармейцы деловито прокладывали узкоколейку-времянку.

— Понятно. Решили дирижабль железной дорогой вывозить. Что ж, у командующего фронтом и возможности фронтовые, — прокомментировал Капелица.

Вдали загромыхало. Гроза приближается, или это эхо будущей войны?

Из пролетки пришлось выйти — рельсы и шпалы перекрывали дорогу. Случайно, нет?

Знакомым путем они дошли до чугунного огурца. Полдюжины красноармейцев стояли невдалеке редкой цепью. Для охраны или для красоты?

Охранять они могли два кресла, стоявшие в пятнадцати шагах от огурца. У кресел нес пост Тишка, гордый, невозмутимый, держа перед собой большой черный зонт.

Главные действующие лица ждать себя не заставили.

— А вот и товарищи из Коминтерна! — комфронта вышел из мастерской, а рядом, отстав на полшага, шли Розенвальд и Рагозинцев. — Испытание можно начинать. Вы готовы? — не спросил, а, скорее, приказал комфронта Рагозинцеву.

— Мы готовы, — ответил инженер.

Громыхнуло сильнее, порыв ветра поднял с земли мусор и понес его прочь. Хорошо, не в лицо.

— Молнию дирижабль не притянет?

— Все, что можно было притянуть, уже притянули.

— Тогда давай… показывай, — комфронта остановился у кресла, но не сел.

Инженер подошел к откинутому люку.

— Тарас, у тебя готово?

— Готово, дядя Андрей, — донеслось изнутри.

Инженер обернулся, махнул рукой, то ли приветствуя кого-то, то ли, напротив, прощаясь. По приставной деревянной лесенке в три ступеньки поднялся, пролез в люк и изнутри потянул за тросик, закрывая крышку.

— Делайте ставки, товарищи! На аршин поднимется, на сажень или на вершок! — комфронта был бодр и весел.

Никто веселья не поддержал. Вид чугунного дирижабля угнетал. Кем нужно быть, чтобы поверить, будто эта чушка может летать?

А кто поверил? Дали команду разобраться, вот и разбираются.

Хлынул ливень. Тишка раскрыл над командующим зонт, но что зонт?

— Перейдем в мастерскую, — комфронта подал личный пример. Правильно, если оставаться в дураках, то лучше в сухих дураках.

Но на полпути крики красноармейцев заставили остановиться, оглянуться.

Чугунный дирижабль висел в воздухе, поднявшись на три сажени от земли!

— Это просто Гоголь какой-то, — сказал Арехин, но никто его не слышал: и гром гремит, и ливень шумит, а главное — сердце стучит.

— Ура, товарищи! Ура! — закричал комфронта, и красноармейцы поддержали:

— Ура!!!

Капелица, Розенвальд и Арехин не кричали. Просто смотрели, как висит над землею многотонный чугунный дирижабль — теперь уж точно дирижабль, раз летает. Хотя никак не должен был. По всем правилам науки. Старой науки?

— Знаете, товарищ Арехин, в этом дирижабле ведь и вашего меда капля есть. Даже две, — сказал, наконец, Розенвальд.

— Какие капли? — Арехин был готов ко всему. К тому, например, что он во сне сконструировал дирижабль. Или вывел таинственную формулу полета, как бишь ее — Фоккера-Планка.

— Рубины, что вы недавно отыскали. «Слезы Амона». Без них дирижабль бы не полетел.

— Рубины я помню. Но как рубины помогают… этому — он показал на зависший над землею дирижабль.

— Я не специалист. Какой-то физический эффект, необходимый для управления полем тяготения.

Ливень стоял стеной, все давно промокли, но уходить никто не торопился.

— А вы сомневались! — сказал неизвестно кому комфронта и рассмеялся. — Вот оно, ваше сомнение! Летает, и еще как летает!

Словно услышав комфронта — или действительно услышав? — дирижабль стал быстро подниматься. На пять саженей, на десять, на двадцать пять. Поднимался не отвесно а под углом градусов в сорок, сорок пять к горизонту, и через пару минут чугунный дирижабль затерялся в облаках.

— Искать! Всем на поиски, — распоряжался комфронта, посылая в сторону улетевшего дирижабля своих людей.

— Идемте, попытаемся обсохнуть, — тронул Капелицу Арехин. — Наше задание окончено.