Хроники Арехина

5

Процесс был отработан до мелочей: в камеру размером со шляпную коробку помещается документ, в данном случае фрагмент карты, камера закрывается, открывается пластинка, и нажатием рычажка вызывается искра Румпфорда, которая и является источником очень яркого, но и очень непродолжительного света. Потом следует ждать пять минут, покуда «зольдатмотор» зарядит конденсаторы. Роль солдата играл маленький ветряк над башней, в штиль же приходилось крутить педали или подряжать на это дело казачка Никиту. Но сегодня ветер дул исправно, и дело спорилось. Пока на седьмом фрагменте принц не обнаружил, что контакт включателя барахлит, и потому искра получалась через раз. Оно, конечно, не беда, но разобрать теперь, какая пластинка экспонирована, а какая нет, не представлялось возможным.

Начинать сызнова принц не мог — нужно было проверить все контакты, дело это кропотливое, а он утомился. Лучше проявить пластинки и отпечатать получившиеся фрагменты карты.

Он взял все семь кассет и пошел в проявочную — небольшой закуток без окон и с плотно закрывающейся дверью. Зажёг лампу вишнёвого стекла, огляделся, поместил лампу в чёрный ящик, и стало совсем темно. То есть совершенно. Пластины к тёмно-вишнёвому свету были нечувствительны — эти пластины, но он работал и с другими, панхроматическими, и потому, чтобы не путаться, выработал привычку каждую пластину считать панхроматической. Принц ощупью достал пластины из кассет, поместил их в держатели проявочного сосуда и прикрыл светонепроницаемой крышкой. Теперь можно было возвращать фонарь из чёрного ящика.

Тёмно-вишнёвый свет после полной тьмы показался вполне приемлемым. В специальное отверстие он залил раствор, перевернул песочные часы. Ждать пришлось недолго, спустя десять минут он слил раствор в бутыль чёрного стекла, промыл пластины кипячёной, но, конечно, холодной водой, и залил фиксирующим раствором.

Песок струился медленно. Как время. Но, в отличие от времени, песок в часах конечен.

Принц слил раствор в фиксажную бутыль, трижды промыл пластины водой и, наконец, извлек их. Сушиться.

И, не дожидаясь результатов, пошёл спать.

Сны прилетали тревожные, один другого злее, и проснулся Пётр Александрович с неясными, но томительными предчувствиями чего-то тёмного и грозного, поджидающего на дороге.

С предчувствиями он боролся обыкновенным способом: холодными обливаниями и крепким горячим кофе. Обливал его казачок Никита, кофе принц варил себе сам. И предчувствия отступили. Как обычно.

Делать отпечатки с пластин он доверил Никите. Занятие хоть и непростое, но здесь ошибку возможно исправить. Хотя Никита ошибался редко.

Пока казачок прилежно колдовал в химическом закутке, он проверил копировальный аппарат. Так и есть — отошёл контакт в вилке. Работа минутная, когда знаешь причину. Но он не спешил, проверил и остальные контакты, и только потом заглянул узнать, как справляется с заданием Никита.

Уж он справился, так справился. Принц позвал его делать новые снимки. Срочно, аллюр «четыре креста». Но оно того стоило.

В полдень принц вновь собрал гостей — Арехина-старшего, Егорова и англичанина.

— Ваша карта удивительна, — обратился он к Арехину. — Возвращаю с благодарностью — и он передал владельцу все двадцать фрагментов карты. — Теперь светокопии — и он положил перед каждым стопку отпечатков, полностью повторяющих фрагменты карты. — А теперь самое интересное. Случайно вышло так, что часть копий я сделал без освещения карты. В полной темноте. Согласно теории светописи, пластинки должны были остаться неэкспонированными, сколь бы чувствительная эмульсия не была бы на них нанесена. Однако случилось иначе. Пластинки запечатлели карту. Но совсем не ту, что мы видим своими глазами как на оригинале, так и на светокопиях. Я с помощником повторили съёмку в темноте и с использованием искры Румпфорда в качестве источника света. Те копии, что у вас на руках, точно совпадают с оригиналом и получены как раз в результате освещения искрой Румпфорда. Они пронумерованы согласно оригиналу. А вот то, что получилось в результате фотосъемки в темноте, хотя фотосъемка в темноте, пожалуй, оксюморон, — и принц раздал новые комплекты копий карты. — Сравните.

Сравнивали недолго. Что сравнивать, если видно сразу: есть совпадения, есть. Часть элементов «чёрных» копий накладывались на элементы копий обыкновенных. Но только малая часть.

— Да…– протянул Егоров. — Тайна на тайне бежит и тайной погоняет.

— Любопытно, как получились изображения в полной темноте? — спросил Конан-Дойль.

— Этому-то у меня объяснение есть, — ответил принц. — Симпатические чернила.

— Вы полагаете? — англичанин не скрывал скепсиса.

— Да. Только не обычные, вроде молока или лукового сока. Эти чернила испускают икс-лучи, которые глазу не видны, но фотопластинка их фиксирует.

— И, по-вашему, этим чернилам сто лет, или даже несколько столетий?

— А вот это и есть загадка. Столетий, даже тысячелетий… Не знаю. Просто отмечаю факт: были использованы икс-симпатические чернила.

— Но почему тогда их не видно на обыкновенных копиях? Фотопластинка должна была зафиксировать как обычный рисунок, так и рисунок с икс-чернилами. Хотя… Да, понимаю, обычный рисунок маскирует рисунок скрытый. Дополнительные детали маскируют детали истинные, — заключил англичанин.

— Вполне возможно. И теперь есть смысл снова разложить карту нашего уезда, даже всей губернии, и посмотреть. Но это может подождать. Сейчас есть более срочное дело, дело, ради которого я вас и позвал приехать в Рамонь.

— Возвращение девяносто пятого года, — не вопрошающе, а утвердительно сказал Арехин-старший.

— Надеюсь, что нет, — ответил принц. — Но должен убедиться.

— Имеются признаки присутствия… — Арехин-старший запнулся, подбирая слово.

— Метаморфов? — подсказал принц. — Очевидных — никаких. Смерть Пахомова, нашего сторожа, на счёт метаморфов не отнесёшь — уж они не оставили бы тело нетронутым. Скотина? Да, пропадают овцы, козы, изредка коровы, но они всегда пропадают. И если медведи в наших краях повывелись, то волки встречаются, а двуногих воров год от года всё больше. Но эти двуногие — обыкновенные люди. Оснований для тревог нет. Но последние недели люди видят по уезду странное. Рыщет кто-то. Не волк, не человек, а что-то вроде бабуина.

— Ваши жители… Они прежде бабуинов видели? — спросил Конан-Дойль.

— Нет. Жители говорят «собачий чёрт». По описанию — похож на бабуина. Нужно признать, описания не точные. Ночь, темно, страшно. То он размером с взрослого человека, то с ребёнка, а иногда их двое, трое, не поймёшь сколько.

— Не стоит забывать, что народ у нас такой… Веселие на Руси — чертей разглядывать.

— Я разговариваю с людьми трезвого поведения, — сухо сказал принц.

— Не сомневаюсь, но эти люди передавали чужие слова, или видели собственными глазами?

— Видели двое. Собственными глазами. Один в деревне Грязное, другой — житель хутора Сорокино. И еще семеро передают с чужих слов, слов своих жен и детей, которым они доверяют.

— И много бед натворили эти бабуины?

— Забирались в курятники и пожирали кур. Одну-две съедят, остальных загубят.

— Этим обычно лисы грешат. Однако лису принять за бабуина трудно, — признал Егоров.

— Вот и я так думаю, — сказал принц.

— Но… Грязное, Сорокино, овраги… Тут большую облаву нужно.

— С лисами и волками селяне справятся и без нас. А метаморф привязан к месту. И если он — или они — остатки гнезда девяносто пятого года, то где их искать, известно — на кордоне Зверинец. И время, когда искать, известно — в полнолуние.

— А когда ожидается ближайшее полнолуние? — спросил Конан-Дойль.

— Сегодня в два часа пополуночи.

— Что ж, я не прочь встретить полнолуние в лесу и в хорошей компании, — сказал Арехин-старший.

— Я на это надеялся, — присоединился к товарищу Конан-Дойль.

— И я надеялся. С тех пор, как узнал о событиях девяносто пятого года. Потому располагайте мной, — заключил Егоров.

— Благодарю, господа. У вас, Николай Иванович, ружьё всегда с собой, я знаю. А вам, — принц обратился к Арехину-старшему и Конан-Дойлю, — нужно подобрать хорошее оружие.

— У нас тоже есть, — ответил Арехин-старший.

— Есть? — удивился принц. — Я не знал.

— В чемодане лежат. Пистолеты.

— Пистолеты? На метаморфа?

— Немецкие пистолеты, маузеры, и у меня, и у Конан-Дойля. Мощная артиллерия, стоит винтовки, и, главное, десятизарядная.

— А, маузер… Слышал. Хорошо, если для вас привычен маузер, что ж…

— Привычен, — заверил Арехин-старший. — С десяти шагов в туза попадаю, а господин Конан-Дойль так и с пятнадцати.

— Стрелять нам не в тузов…

— Мы и не в тузов стреляли, поверьте.

— Тогда готовьте ваши маузеры, — но чувствовалось, что Петр Александрович не убеждён в пользе пистолетов. — Пункт встречи — здесь же, за час до полуночи.

— В двадцать три ноль-ноль, говоря языком железнодорожников, — уточнил Егоров.

— Точно так, — подтвердил принц. — Не знаю ваших привычек, но сам я после обеда думаю соснуть часок-другой. Если получится. А пока прошу извинить, мне нужно подготовить нашу вылазку.

Присутствующие откланялись. До назначенного часа времени оставалось предостаточно. И солнце, и башенные часы это подтверждали.

— Пойду, почищу ружьё, — сказал Егоров. — У меня есть и запасное, двустволка от Зауэра, так что если кто-то захочет…

— Нет, благодарю, — ответил Арехин-старший.

— К своему пистолету я привык, — объяснил свой отказ англичанин.

— Вы меня заинтриговали, — сказал Егоров, но развивать мысль не стал, а пошёл в свитские номера. Арехин-старший и англичанин сели на скамейку в тени липы.

— Я уже не в первый раз слышу о событиях девяносто пятого года, но не знаю подробностей, — сказал Конан-Дойль.

— Я тоже. Принц не любит распространяться на эту тему. Вам лучше поговорить об этом с Павлом Павловичем Хижниным. Умнейший человек, ваш коллега, а, главное, непосредственный участник событий.

— Где я могу его найти?

— В больнице, вероятно. Работы у него много: люди любят лечиться, особенно даром.

— Даром? — удивился Конан-Дойль.

— Издержки по лечению частью берёт на себя земство, частью семья Ольденбургских.

— А, тогда понятно, — успокоился англичанин.

Арехин-старший не стал разубеждать собеседника. Пусть считает, что понял. Да и стыдно перед иностранцами-то.