Идальго

Глава 7

В плаванье я отправился не один, со мной на яхте разместились еще семь человек. Один — «казначей», назначенный одновременно Ларраньягой и де Тагле (и, понятное дело, он был представителем церкви), по одному «секретарю» от Монтевидео и Буэнос-Айреса (вообще-то мальчики на побегушках, сыновья каких-то местных представителей знати, возрастом лет по пятнадцать) и по два вояки от Уругвая и Аргентины, изображавших мою охрану. Причем вояки все имели неплохой такой опыт морских плаваний — и для них, все же с картами, видимо, знакомых, стало потрясением то, что «Дева Мария», выйдя из Ла-Платы, устремилась на юго-восток.

Я бы тоже удивился, но маршрут изучил еще до выхода и знал, что комп рассчитал трассу с использованием так называемых «западных ветров» и соответствующего морского течения — а чтобы его подхватить, нужно было спуститься как раз на юго-восток на полторы тысячи километров. Вроде бы далековато, да и «строго на юг» это от Петербурга было как бы на тысячу с лишним километров дальше — зато следующие четыре тысячи километров до Африки яхта должна была проплыть только под парусами, причем быстро. Очень быстро: если не повезет, то скорость на этом отрезке пути будет под полсотни километров, а повезет — так и вовсе шестьдесят пять. А если уж совсем не повезет… про плохое лучше вообще не думать.

Ни один из моих нынешних попутчиков раньше на яхте не катался, так что пришлось среди них провести «вводный инструктаж», заключающийся в том, что им запрещалось выходить на палубу дальне огороженной площадки у задней двери рубки, запрещалось спускаться в трюм, заходить на камбуз и в рубку без явного моего приглашения. И первое ограничение было вызвано тем, что я точно знал: если человек свалится за борт, то выуживать его из моря будет уже бесполезно. Потому что вода, в которую упадет на полной скорости товарищ, покажется ему не мягче бетонной плиты — и последствия будут аналогичные. Инструктаж я проводил как раз пока яхта из залива не спеша выходила и он был встречен, как я успел заметить, весьма скептически, но когда Ла-Плата осталась позади и «Дева Мария» на всех парусах помчалась у одной ей ведомой цели, народ притих.

Я подозреваю, что ни один из пассажиров в жизни с такой скоростью никогда не передвигался — а ведь под парусами яхта шла едва лишь с восемнадцатью узлами. Сейчас шла — но и это ввергало пассажиров в священный ужас. Казначей, обладающий чином викария, за обедом еще спросил, почему никто не стоит за штурвалом и я не гоняю моряков работать с парусами — и получил честный ответ, что судном управляет по моей просьбу лично дева Мария, а мешать ей просто неприлично, после чего вообще все вопросы отпали. Почти все: уже за ужином он так же поинтересовался, почему приготовлением пищи для всех именно я занимаюсь, ведь это вроде не совместимо с дворянской честью.

— Дон Пастор (вот такое имя у викария было), на этом судне много чудес, обычному человеку непонятных, но из-за непонимания их человек несведущий может что-то сделать не так и все испортится. Я обучался тому, что можно в камбузе делать, довольно долго и способен по крайней мере не нарушить наставления Девы, а остаться в море без горячей пищи желания у меня нет. Так что мне проще самому приготовить всем еду следуя наставления Мадонны, а исполнение ее заветов ущерба дворянской чести нанести не может. А вас я вот о чем спросить хотел: сеньор де Тагле сказал, что вы оплатите любые мои покупки в Европе, но мне хотелось бы знать, на какие суммы я вообще могу рассчитывать. Сами понимаете: попытка купить что-то, что окажешься не в состоянии оплатить нанесет как раз большой ущерб чести…

Вопрос был совершенно не праздный. Во-первых, я даже примерно не знал, сколько денег священники выдали казначею — так что было бы крайне неприятно оказаться в описанной мною ситуации. А во-вторых…

Я уже совершенно точно знал, что церковь в «провинциях Рио-де-Ла-Плата» была куда как богаче всех тамошних государств. Хотя бы потому, что церковную десятину там платили абсолютно все (кроме, разве что, парагвайцев после установления там диктатуры) и церковники большую часть полученного просто складывали в свои загашники. В разговоре с Ларраньягой я совершенно случайно узнал, что два основных собора (в Буэнос-Айресе и в Монтевидео) хранят в своих подвалах золота, например, больше, чем его имеется у всех «гражданских» жителей этих территорий. Но это золото составляло лишь небольшую часть накопленных богатства, так что мне два самых важных церковника двух стран могли с легкостью отсыпать всякого ну очень много. Но могли и не отсыпать, ведь им сейчас предстояли огромные траты: те же заводы новые выстроить, да и два университета должны были в очень немаленькую копеечку обойтись.

А с университетами было вообще очень интересно: де Тагле мало что решил выстроить «лучший университет в католических странах», так еще решил привлечь в качестве преподавателей самых лучших современных ученых. Кого именно, я не очень представлял (он говорил, но имена оказались мне совершенно незнакомыми). То есть не представлял за исключением планируемого декана химического факультета: на эту должность гонцы де Тагле уже отправились смаривать самого Дель Рио. А это был действительно знатный химик, я у попа его книжку взял почитать и в ней уже много полезного для себя вычитал. То есть книжку я просто «скормил» компу (дорогие сейчас были книжки, эту мне де Тагле с трудом дал на недельку всего), а потом время от времени ее почитывал. То есть раньше почитывал, просто чтобы быть в курсе нынешних научных достижений — а сейчас я просто сидел (в рубке или, чаще, просто в своей каюте) и думал над тем, как бы получше (и побыстрее) применить с большой пользой описанное в книге Дель Рио «новое» вещество, придуманное всего тридцать лет назад Эдвардом Ховардом…

Если мои пассажиры и думали, что яхта плывет осень быстро, через два дня мнение свое они поменяли. Железяка верно рассчитала маршрут, да и вероятностные ее прикидки оказались вполне обоснованными — и утром тридцать первого паруса поймали краешек раскинувшегося над всей Южной Атлантикой циклона. Самый-самый краешек, железяка своим ровным голосом сообщила, что скорость ветра составляет всего-то шестьдесят пять километров в час. А скорость самой «Девы Марии», идущей под заметных таким углом к ветру, была уже в районе семидесяти…

Следующие двое суток мои пассажиры питались исключительно мате с сахаром (сахара, кстати, мне погрузили чуть ли не полтонны), а мате я не заваривал как положено, а просто засыпал его в бортовую кофе-машину. Ну а я — меня даже от этой бурды мутило не по детски, однако я все же старался побороть свой непослушный организм и мелкими порциями все же ел паровой рис. И в результате все выжили, хотя вид абсолютно у всех был очень бледный. Бледный, но совершенно не испуганный: католикам даже в голову не могло придти, что с яхтой, управляемой «лично Девой», может что-то нехорошее случится, а безумная качка — это всего лишь испытание твердости из духа…

Из циклона яхта вышла примерно в тысяче километров от Африки, на широте границы между Анголой и Намибией, и потом десять дней мы неспешно (со скоростью в районе тридцати километров в час) добирались до Островов Зеленого Мыса. Пару раз на этом маршруте включались моторы, но ненадолго, а вот после этого моторы не выключались до самого Лиссабона (куда мы, правда, заходить не стали). Ну а последние четыре с половиной тысячи километров яхта прошла ровно за две недели, и на этом пути дважды, причем оба раза на Балтике, пришлось оба мотора на полную мощность запускать: какие-то корабли с пушками почему-то очень захотели нас остановить. Наверное, расспросить хотели нас о дальних странах…

И я очень сильно пожалел о том, что башенка подъемного крана не была оснащена так, как я это представил, впервые ее увидев. Но, надеюсь, это дело наживное — главное, что яхта все же добралась туда, куда я так долго стремился. Ну а то, что путешествие заняло полтора месяца вместо «обещанных» железякой трех недель — это пустяк. Я же сам указал использовать «наиболее экономичный режим плавания», а когда я увидел через окно зала управления яхтой Кронштадт, в баках плескалось хорошо если тонны полторы топлива…

Федор Красиков внимательно смотрел за проходящими в Санкт-Петербург судами: работа у него была такая. Каждое судно, подходящее с моря к Котлину, останавливалось, на него высаживалась команда солдат под командой караульного офицера, сам Федор проверял судовые документы — и если ничего не вызывало у него подозрений, судно продолжало свой пусть к столице, но уже под руководством крепостного лоцмана. Со времен Петра случилось лишь одно изменение: теперь шкиперов в караулке не держали и караульные не ждали, пока шкипер к форту на шлюпке приплывет, а сами на борт поднимались. Император приказал особо следить за судами аглицкими и французскими, но поди разбери, откуда какой судно идет и что на борту везет — так что проверке подвергались все корабли. А сами солдатики, не привлекая к этому делу офицеров, проверяли даже лодки рыбацкие.

Но «караульциков» Кронштадта перевозимые грузы вообще не интересовали, их, грузы эти, мытари на берегу все проверят — а крепостной гарнизон сейчас следил за тем, чтобы на кораблях никаких пушек не было. Если ты мирный торговец — то иди своей дорогой, а если у тебя на борту хотя бы и раньше имелся даже фальконет, то тут уж изволь доказать, что судно твое ныне не вооружено и никаких подлостей от тебя ждать не надо. Однако основным назначением «морского караула» было все же распределение судов между причалами порта: иногда их столько в город набегало, что им и причалить было негде, и чтобы в Неве не устраивать заторы, еще у Котлина их распределяли по свободным причалам — а если таковых не было, то просто задерживали на внешнем рейде. И как раз сегодня все городские причалы были заняты, так что Федор больше раздумывал над тем, куда поставить появившиеся на горизонте суда. И эти мысли отвлекли его от наблюдения за морем — так что он снова повернул свой взор на запад только после удивленного крика караульного солдатика:

— Нет, ты глянь, как летит-то!

Федор сам с огромным удивлением смотрел на изрядно наклонившийся кораблик, идущий с одними латинскими парусами с просто невероятной скоростью: ветер-то дул с берега и любой иной корабль с того момента, как караульные паруса замечали до острова доходил хорошо если за пару часов — а этот был уже не далее чем в миле. И останавливаться явно не собирался, так что Федор отдал приказ дать предупредительный выстрел из пушки. Команда пушкарей была натренирована, пушка стояла заряженной — но когда прозвучал выстрел, до судна оставалось как бы не меньше полумили…

Но на выстрел на корабле отреагировали, Паруса все как-то разом спустили (и Федор вообще не понял, как они это так быстро сделали) — правда, на скорость судна это вроде и не повлияло. Или оно разогналось так, что полмили до форта без парусов протии смогло. А затем судно — вообще без единого паруса и без весел — подошло к причалу, но не причалило, а вышедший на палубе какой-то человек проорал в трубу (громко так проорал): «Какого черта вы из пушки стреляете, так же людей напугать можно!»

Федор Красиков не услышал, что ответил дежуривший у причала солдат. А вот слова человека с корабля он расслышал более чем хорошо:

— Вызови мне суда дежурного старшего офицера! Бегом!

Ждать солдата Федор не стал, сам спустился на причал — не по требованию неизвестно кого, а, скорее, из любопытства: на суденышке размеров крайне невеликих мачта стояла как бы не выше адмиралтейского шпица. И ванты на суденышке отсутствовали, так что понять, как наверх матросы поднимаются, было бы интересно…

— Вы почему не соизволили остановиться в виду форта? — первым делом поинтересовался Красиков и единственного стоящего на палубе человека в странном камзоле. По-русски поинтересовался, ведь хотя судно было явно иностранным (Федор Иванович сразу увидел сияющие золотом буквы на носу судна, явно его название обозначающие, но орал-то этот человек на солдата именно на русском языке).

— Допустим, я вообще первый раз слышу о том, что у форта судам останавливаться положено, но из пушки-то зачем палить? Могли бы флагом, например, помахать или еще что. А если бы я в ответ на выстрел ваш форт просто снес?

— Интересно, чем бы вы его снесли? — искренне удивился капитан артиллерии, не видя на палубе вообще никаких признаков оружия.

Из двери в задней части надстройки вышел еще какой-то человек в черной одежде и что-то спросил на незнакомом языке. Первый — молодой еще парень — ему что-то ответил, а затем снова повернулся к Федору:

— Значит так, мы здесь представляем посольство Уругвая и Аргентины, и вы посольское судно вообще задерживать права не имеете. Так что идите и занимайтесь своими делами, а мы дальше поплывем, побыстрее все же на берег сойдем. А то, знаете ли, полтора месяца в море болтаться грустновато.

— Подождите, пока лоцман не придет. Но ждать придется долго, сейчас все причалы в порту заняты.

— А зачем нам лоцман? И, мне кажется, что Дворцовый причал точно свободен…

— Иностранным судам приказано швартоваться только в торговом порту.

— Парень, ты уши-то протри! Тебе русским языком говорят: здесь, на яхте, посольства двух государств, Аргентины и Восточной Республики Уругвай, так что к торговцам мы отношения не имеем.

— Как вы смеете! Я капитан…

— А я — адмирал флота.

— Но по уставу без караула…

— Та в форте единственный сейчас офицер?

— Нет, я дежурный…

— Значит так: у тебя есть пять минут. Назначаешь другого офицера дежурным… а солдаты у тебя — это караульные?

— Да.

— Грузишь ко мне на борт десяток солдат — они как раз яхту покараулят пока ты меня отведешь к вашему генерал-губернатору. Ведь негоже посольству на яхте ютиться, надеюсь, что… кто сейчас генерал-губернатором здесь работает?

— Военным генерал-губернатором является князь Голеницев-Кутузов Павел Васильевич.

— Вот, надеюсь, что Павел Васильевич нам какой-нибудь особнячок под посольство и подберет. Ну что стоишь? Беги уже, исполняй службу…

Федор Иванович сам не очень понял, почему он выполнил распоряжение этого иностранца, но через десять минут на палубе суденышка стоял десяток солдат, а сам он сел рядом с этим… адмиралом на удобный диван, стоящий под навесом позади надстройки. А затем этот… человек сто-то негромко сказал на иностранном языке, паруса очень быстро поднялись — сами поднялись! — и яхта, почему-то издавая низкий, едва слышный рык, с невероятной скоростью помчалась вперед. И капитану артиллерии стало понятно, что день у него сегодня будет очень насыщенным и интересным…

Наверное, я очень соскучился по Родине, и поэтому, когда с форта ударила пушка, явно намекающая, что дальше плыть не стоит, я сильно рассердился. И в сердцах наорал на спустившегося на причал офицера. Но в целом все получилось не так уж и плохо: офицер согласился проводить нас в столицу, даже охрану для яхты захватить согласился. Вот только в Дворцовому причалу нам подойти не удалось: поперек реки — как раз перед причалом — оказался мост, причем не разводной, а вообще наплавной. Но перед мостом тоже нашлось место, где причалить — а посланный офицером солдатик уже через пять минут подогнал к месту нашей высадки экипаж и мы отправились в гости к генерал-губернатору. Мы — это я, викарий-казначей и соответственно этот офицер, которого звали Федор Иванович.

По дороге я Федору Ивановичу вкратце рассказал про две великие южноамериканские державы, особо в ненужные детали не углубляясь дабы его не смущать — и уж не знаю, что он там Павлу Васильевичу пересказать успел, но нас (с викарием) глава Санкт-Петербурга принял буквально через пятнадцать минут. Очень вежливый оказался товарищ:

— Я раз, что высокие гости из столь дальних стран посетили нашу столицу. Но из слов капитана Красикова я не совсем понял, по какой нужде вы решили ко мне обратиться.

— Нужда у нас простая: мы представляем посольство… два посольства заокеанских держав, и нам было бы неудобно ютиться на судне в ожидании аудиенции у императора. Смею надеяться, что вы, как глава города, можете нам поспособствовать в приобретении, хотя бы на время, какого-либо особняка.

— Так вы квартирмейстер посольства? — с легкой усмешкой спросил Павел Васильевич.

— Как раз нет, — едва удерживаясь от того, чтобы не расхохотаться, ответил я и повернулся к викарию:

— Дон Пастор, передайте господину губернатору мои грамоты.

— Что-то я не разберу… — пробурчал Кутузов, вглядываясь в буквы на украшенной золотыми гербами бумаге.

— Это по-испански, а если у вас нет толмача под рукой, то… вы какими языками владеете? Латынь, французский?

— Пожалуй, лучше французский… а вы этот язык что ли не знаете?

— Знаю, но уж лучше вам переведет этот документ секретарь посольства. А я французский не знаю, так что он не будет стараться сказать что-то лично мне приятное.

Викарий французский знал вероятно даже лучше, чем князь Голеницев-Кутузов, но затык случился не из-за языка:

— А где этот идальго и граф? Ждет на корабле нашего ответа? — и князь тут же повторил вопрос по-французски. А после довольно долгого и излишне, ответа Пастора, он, глядя на меня, несколько ошарашено спросил:

— Этот господин сказал, что вы назначены послом обеих стран… потому что пресвятая дева Мария лично вам покровительствует и в делах всех помогает, и что пресвятая дева с вами разговаривает, по вашему зову является народу… он что, сумасшедший?

— Нет. В смысле, он не сумасшедший, и при одном явлении Мадонны он лично присутствовал. И не он один, там тысяч двадцать человек было — но дева не по моему зову является, а когда сама считает это необходимым. А разговаривать… этот корабль выстроила — и посвятила Деве моя тетка-испанка, двоюродная тетка, в Веракрусе — это в Мексике — построила. А недавно усопший папа Римский ее благословил и попросил у пресвятой девы защиты для меня, поэтому, вероятно, пресвятая дева иногда со мной на корабле и разговаривает. Но на самом деле она просто следит, чтобы я исполнил свои обеты и при необходимости направляет меня на путь истинный, следя, чтобы я не свернул с праведного пути…

— Так вы католик?

— Я — точно нет, но мы, я думаю, сейчас этот вопрос обсуждать не будем. Давайте сначала решим вопрос с особняком для посольства.

— Вероятно, подобрать такой в столице было бы нетрудно, но хватит ли у вашего посольства средств для его приобретения?

Я повернулся и задал этот вопрос викарию, на что тот просто сунул руку в карман и вытащил забавную побрякушку. Честно говоря, у меня челюсть отвисла: в оправе из белого металла на довольно толстой цепи висел изумруд размером чуть ли не с грецкий орех. А попик пояснил, сначала по-французски для князя, а потом и по-испански для меня:

— Этот изумруд стоит немногим дороже, чем Собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии и Святых Филиппа и Иакова…

— Это главный столичный собор Уругвая, — тут же пояснил князю я. А викарий продолжил:

— Мы желали бы подарить его вашему императору и надеемся, что небольшой особняк в качестве ответного дара…

— Граф, — не дал викарию договорить князь, — я не уверен, что подобрать должный особняк у меня выйдет уже сегодня, но я с радостью приму ваше посольства у себя дома. А завтра, или в крайнем случае послезавтра вы обретете то, что делаете.

— Спасибо за приглашение, но мы, пожалуй, еще некоторое время пробудем на нашем корабле. И прошу не обижаться, я всего лишь исполняю обет, а пресвятая дева скорее всего не обрадуется, если я его нарушу. Поэтому мы вас сейчас покинем… а если вы найдете способ ускорить мою аудиенцию с императором…

— Безусловно, безусловно, я сделаю все, что будет в моих силах. Единственное, о чем я вас хочу попросить, так это переставить ваш корабль к Дворцовой пристани.

— Так мост мешает.

— Мост ночами разводится, я распоряжусь сегодня его пораньше развести…

Ну да, ради огромного изумруда можно и мост развести, и даже особнячок у кого-то забрать: про особняк мне гонец от князя сообщил уже на следующее утро часам к десяти, причем особо подчеркнул, что освободят его «нынче же к вечеру». Нехилый такой особнячок, трехэтажный — и к нему можно вплотную яхту мою по каналам каким-то подвести. Но это было лишь мелким достижением моей дипломатии (а точнее, изумрудной дипломатии викария Пастора). А по-настоящему важным было то, что Павел Васильевич сообщил, что «император меня ожидает» уже послезавтра. Поэтому спать я отправился, прияв «снотворную таблетку»: очень уж переволновался. От разговора с Николаем зависело, получится ли у меня то, что я задумал — а опыта разговоров с русскими императорами у меня не было ни малейшего, так что если я облажаюсь…

Но я все же не облажался, хотя разговор прошел совсем не так, как я ожидал. Впрочем, все всегда случается не так, как планируется, так что я даже и не расстроился особо. Просто уже некогда расстраиваться: нужно начинать работать. И работать уже по-настоящему…