Иерусалим. Все лики великого города

Глава 16 Город Саладина

История захвата Иерусалима султаном Саладином начинается с сельджукского полководца по имени Занги – основателя династии Зангидов. За храбрость в стычках с франками его прозвали «Имад ад-Дин» (араб. – столп веры). Имад ад-Дин Занги объединил под своей властью территории на севере Сирии и Месопотамии, из которых было образовано государство с центром в Мосуле. В 1127 г. или 1128 г. Занги покорил Алеппо, в 1129 г. – Хаму, в 1132 г. – Эрбиль, в 1135 г. – Ракку, в 1139 г. – Баальбек, в 1143 г. – Хомс. Спустя год под ударами туркоманов пало Эдесское графство – первое из четырех государств, основанных крестоносцами на Ближнем Востоке. Графство Триполи не помогло Эдессе, поскольку их правители ранее поссорились.

Потеря форпоста оказалась очень болезненной для Европы и обусловила Второй крестовый поход (1147–1149), который протекал для рыцарей крайне неудачно и закончился их разгромом под Дамаском – одним из главных городов исламского мира. Дамаском тогда правил Муин ад-Дин Унур аль-Атабеки из туркоманского рода Буридов. Город принадлежал сельджукам, но по-прежнему являлся исторической арабской столицей – и франки совершили роковую ошибку, напав на него, вместо того чтобы осуществить первоначальный план по возвращению Эдессы. Поражение уничтожило армию крестоносцев и навсегда развеяло миф об их непобедимости; кроме того, исчезла критически важная буферная зона между Иерусалимским королевством и владениями Зангидов. В 1154 г. Дамаск взял Нур ад-Дин – сын Имад ад-Дина Занги, расширяющий унаследованные от отца земли.

Через девять лет Нур ад-Дин, подчинив себе Сирию, нацелился на фатимидский Египет. Фатимиды ослабли, от былого блеска халифата не осталось и следа – и Нур ад-Дин отправил туда армию под командованием курдского военачальника Асада ад-Дина Ширкуха. Его сопровождал племянник Юсуф ибн Айюб. В историю он войдет как султан Салах ад-Дин (в западной традиции – Саладин).

Саладин появился на свет в 1137 г. в иракском Тикрите (спустя восемь веков в близлежащей деревне родится Саддам Хусейн). Будущему завоевателю исполнилось 26 или 27 лет, когда Нур ад-Дин приказал его дяде вторгнуться в Египет (1164). За пять лет Ширкуху и Саладину удалось взять и удержать Каир; Фатимиды являлись марионетками, номинально контролирующими страну. В том же 1169 г. Ширкух умер при невыясненных обстоятельствах, и Саладин, занявший его место, служил как визирем[104] фатимидского халифа аль-Адида, так и представителем Нур ад-Дина. Интересно, что египетская верхушка исповедовала шиизм, а Саладин – суннизм (есть версия, что его утверждение на посту визиря объясняется желанием Фатимидов расколоть вражеский лагерь). Как бы то ни было, в 1171 г. аль-Адид, предчувствуя скорую кончину, послал за визирем – видимо, дабы назначить того регентом при своих детях. Однако Саладин не приехал. Когда аль-Адид умер, Саладин принес байят (присягу) суннитскому монарху – аббасидскому халифу аль-Мустади, а себя провозгласил султаном Египта, упразднив Фатимидский халифат. Ключевые должности он раздал своим родственникам, тем самым основав династию Айюбидов и собственное государство. Аббасидский халиф тогда являлся символической фигурой, реальной властью в Багдаде обладали сельджуки. Таким образом, присягнув аль-Мустади, Саладин просто избавился от клятвы верности Фатимидам и превратился в суверенного правителя, признающего авторитет халифа лишь номинально. Через несколько лет после того, как новоиспеченный султан стал хозяином Египта, к праотцам отправился Нур ад-Дин – и Саладин забрал земли бывшего господина, расправившись с его наследниками и прочими конкурентами.

Далее Саладин начал планировать джихад с целью выбить крестоносцев из Святой Земли и заполучить Иерусалим. Султану приглянулась концепция Али ибн Тахира ас-Сулами (XI в.) – улема из Дамаска, автора «Книги джихада», который проповедовал борьбу с европейцами после Первого крестового похода[105]. Этот улем возродил концепцию «священной войны», переосмыслил тематические постулаты, существовавшие в исламской доктрине с середины VIII в., а также изложил новые правила ведения джихада, которые Саладин применил на практике.

Ас-Сулами считал причиной успеха крестоносцев междоусобицы среди мусульман и утверждал, что для победы над франками требуется единый исламский фронт. Он писал: «Их [крестоносцев] слабость в небольшом количестве кавалерии и снаряжения, которые они имеют в своем распоряжении, и в расстоянии, с которого приходят их подкрепления… Это шанс, который нужно использовать быстро». За несколько десятилетий до Занги, Нур ад-Дина, а затем и Саладина улем говорил о важности контактов с соседями: «Государь… должен посвятить себя отношениям с государями других стран, Сирии, Джазиры [Аравии], Египта и прилегающих областей, ибо действия [крестоносцев] могут примирить жителей этих стран [между собой], успокоить их старую ненависть и тайную вражду, а также отвратить их от их соперничества и взаимной ревности». Примечательно, что ас-Сулами рассматривал Крестовые походы как испытание правоверных и их готовности к джихаду. Улему не суждено было увидеть, как его учение претворено в жизнь, – но он разработал план, которым руководствовался Саладин.

Определение джихада как «справедливой войны», данное ас-Сулами, послужило основой для исламских атак на крестоносцев – на том основании, что мусульмане пытались вернуть утраченные земли и защитить еще не потерянные. Аргументы ас-Сулами были аналогичны аргументам другого средневекового улема, Абу Хамида аль-Газали, убежденного, что джихад является обязанностью каждого дееспособного мусульманина, любое нападение на крестоносцев надо считать оборонительным и действия мусульман должны быть коллективными.

Саладин, приняв указания ас-Сулами, призвал мусульманских правителей отставить разногласия и сплотиться против крестоносцев. В 1175 г. султан велел своему визирю Кади аль-Фадилю составить документ, где изложил стратегию объединения Египта, Сирии, Месопотамии и Йемена ради возвращения Иерусалима: «И с помощью Аллаха мы сможем освободить мечеть [Аль-Акса], из которой Аллах поднял Своего Посланника на Небеса». Но Саладину потребовалось 12 лет, чтобы подчинить себе других исламских монархов. До второй половины 1180-х гг. Айюбиды одновременно боролись с единоверцами за региональное господство и выгодно торговали с Европой. Конфликты с франками происходили, если нарушались договоры, включая территориальные соглашения. Параллельно Саладин пропагандировал ненависть к христианам – но пропаганда являлась неотъемлемым элементом исламского империализма. Айюбиды хотели создать собственный халифат, и характер их взаимоотношений с европейцами определялся именно этой целью. Султан не враждовал с крестоносцами, пока те ему не мешали, и наносил удары, когда выпадала такая возможность.

Кампании Саладина против «неверных» отнюдь не всегда были успешными. Одно из наиболее серьезных поражений он потерпел 25 ноября 1177 г. в битве при Монжизаре близ Рамлы. Султан во главе огромной армии (по разным данным, от 20 000 до 26 000 человек) намеревался захватить Иерусалим, но его остановили несколько тысяч крестоносцев под командованием иерусалимского монарха Балдуина IV. Юный Балдуин (которому на момент битвы исполнилось 15 лет) с детства страдал от проказы. Первым насторожился историк Гийом Тирский, воспитатель мальчика – он заметил, как во время игры дети щипали друг друга, но царственный ребенок не чувствовал боли. Проказа поражает нервные окончания – поэтому Гийом Тирский увидел в потере чувствительности кожи симптом недуга. Через несколько лет его опасения подтвердились. Несмотря на тяжелую болезнь, Балдуин IV достойно прожил свою короткую жизнь – в частности, выступал как король-воин и неоднократно присутствовал на поле брани, хотя поездки давались ему с большим трудом.

После смерти 24-летнего Балдуина (1185) и череды дрязг в Иерусалимском королевстве престол занял Ги де Лузиньян – муж Сибиллы (старшей сестры покойного монарха), которому было суждено наблюдать переход Священного Города в руки мусульман. Предпосылками к этому явились события лета 1187 г. Пока иерусалимские бароны грызлись между собой, Саладин осадил Тивериаду (ныне израильская Тверия) – оплот важного феодала, графа Раймунда III Триполийского. Эскива, жена Раймунда, запертая в Тивериаде, взывала о помощи, и ее письмо, привезенное запыхавшимся гонцом, вынудило рыцарей срочно начать плохо продуманную спасательную операцию – возможно, по замыслу Саладина, который хотел выманить врагов из Иерусалима.

Некоторые историки обвиняют в падении Иерусалимского королевства французского рыцаря Рено де Шатильона – одного из богатейших и влиятельнейших сеньоров Святой Земли, князя Антиохии (1153–1160) и лорда Трансиордании (1177–1187), снискавшего репутацию безответственного авантюриста. В отличие от идеализированной личности Саладина личность Рено, наоборот, демонизирована: так, распространен миф, что он изнасиловал и убил сестру султана, после чего разгневанный Саладин, объявил франкам джихад. В реальности этого не было, хотя Рено вел себя безрассудно – например, нападал на арабские караваны, тем самым нарушая перемирие и позволяя неприятелю возобновить боевые действия. По иронии судьбы, триумф мусульман над крестоносцами, повлекший за собой взятие Иерусалима, обусловлен стечением обстоятельств. Здесь очень много «если»: если бы Рено де Шатильон не ограбил караван в определенный момент; если бы он по требованию султана освободил пленных и вернул добычу; если бы христиане собрали против Айюбидов не большую армию, а скромный отряд… При соблюдении любого из данных условий последующее сражение получило бы гораздо меньшую огласку – или вообще не состоялось бы.

Впрочем, история не знает сослагательного наклонения. Битва произошла 4 июля 1187 г. в Галилее – у подножия двух холмов, именуемых Рогами Хаттина, где, по легенде, Иисус Христос произнес Нагорную проповедь. Саладин переправился через Иордан с 20 000 человек и встретил равное по численности войско крестоносцев. Франки, измотанные после марша по жаркой пустыне, были разгромлены, а их лидеры погибли или попали в плен, как Ги де Лузиньян и Рено де Шатильон. Одержав победу, Саладин повернул на юг и начал брать города, почти не встречая сопротивления, – Хайфу, Кесарию, Арсуф, Яффу, Рамлу, Лидду (Лод), Аль-Халиль (Хеврон)… «Мы также обложили Аскалон [Ашкелон], известный своими укреплениями, на 14 дней, и вернули его в результате капитуляции, – вспоминал Саладин. – Знамена единобожия подняты на вершины его башен и стен. Он заселен мусульманами после очищения от неверных и многобожников… Ничего не осталось в прибрежной зоне от Джубайля [Библоса] до границ Египта, кроме Иерусалима[106]. Дай Аллах, чтобы его выздоровление было легким».

О взятии Иерусалима Саладином рассказали Эрнуль («Хроника Эрнуля») – оруженосец рыцаря Балиана II Ибелина, патриарх Сирийской Православной Церкви Михаил Сириец («Хроника»), а также исламские летописцы XII–XIII вв. Среди мусульман – Ибн аль-Асир; Абу Шама аль-Макдиси («Книга двух садов в известиях двух династий»); Имад ад-Дин аль-Исфахани («История завоевания Сирии и Палестины Салах ад-Дином») – секретарь Нур ад-Дина, а затем Саладина; и биограф султана Баха ад-Дин ибн Шаддад («Жизнь Салах ад-Дина»), который привлек его внимание, написав в 1188 г. трактат «Добродетели джихада». Еще один труд, «Книга путей к познанию правящих династий», принадлежит перу более позднего автора – египтянина Таки ад-Дина Абуль-Аббаса Ахмада ибн Али аль-Макризи (1364–1442).

Летом и осенью 1187 г. в Иерусалиме катастрофически не хватало защитников. Большинство франков вернулось в Европу еще в 1099 г., в Палестине осталось около 300 дворян и 3000 других вооруженных людей. Многие рыцари полегли при Хаттине несколькими месяцами ранее. Когда Балиан II Ибелин – один из немногих аристократов, уцелевших в галилейской мясорубке, – был допущен в Священный Город с дозволения Саладина, он обнаружил там, по разным сведениям, от двух до четырнадцати рыцарей. Будучи благородного происхождения и обладая авторитетом среди иерусалимских баронов, Балиан, по словам Ибн аль-Асира, воспринимался мусульманами как «более или менее равный королю». Он договорился с султаном, пока тот стоял в Аскалоне, и обещал, что просто заберет из Иерусалима свою жену и детей до прибытия исламской армии, – но, очутившись внутри крепостных стен, отправил Саладину письмо, заявив, что патриарх Ираклий Иерусалимский запретил ему уезжать.

Далее по просьбе патриарха, королевы Сибиллы (супруги пленного Ги де Лузиньяна) и рядовых горожан Балиан принялся энергично организовывать оборону. Первым делом он произвел в рыцари от 50 до 60 человек – оруженосцев, мещан и дворянских сыновей старше 15 лет. Ряды защитников пополнили пехотинцы, спасшиеся при Хаттине. Население Иерусалима увеличилось за счет беженцев из Рамлы, Газы и других городов – все они, как отмечает Ибн аль-Асир, искали защиты от приближающегося исламского войска. К приезду Саладина в Иерусалиме могло находиться до 100 000 человек, но Ибн Шаддад оценивает количество боеспособных в 60 000, а Ибн аль-Асир и аль-Исфахани – в 70 000.

Эрнуль, Ибн Шаддад и аль-Исфахани солидарны в том, что Саладин – приехавший к Иерусалиму 20 сентября 1187 г., – поначалу атаковал его с запада, неся тяжелые потери. Описывая первую неделю боев, аль-Исфахани восхваляет мужество крестоносцев: «Они сражались мрачно и боролись изо всех сил, бросаясь в бой с абсолютной решимостью, они орудовали наконечниками своих копий, дабы напоить их вражеской кровью; они расправлялись с теми, кто потерял самообладание, и раздавали кубки смерти… Они упрямо стояли на своем, они делали себя мишенью для стрел и призывали смерть… Они сказали: “Каждый из нас стоит двадцати, а каждый десяток стоит сотни!”».

Наконец Саладин осознал свою ошибку и велел солдатам переместиться к северной стене – подобно завоевателям, осаждавшим город в предыдущих битвах. 25 сентября 1187 г. мусульмане и христиане «начали самую ожесточенную борьбу, какую только можно вообразить», – ибо и те, и другие расценивали ее как религиозный долг. Решающая схватка за контроль над северной стеной длилась неделю. Саладин послал к стене саперов, 10 000 лучников выпустили стрелы, и 10 000 кавалеристов приготовились вступить в бой. Защитники осыпали нападавших камнями и копьями, лили расплавленный свинец, – но сарацины все равно проделали в стене зияюшую брешь. «Враги видели, в какое беззащитное положение они попали, и им были ясны признаки того, что наша истинная религия победит ложную», – резюмирует ибн Шаддад.

Мусульмане пробили стену недалеко от места, где оборону прорвали персы царя Хосрова II в 614 г. – и там же, где это сделали рыцари в 1099 г. Готфрид Бульонский воздвиг в обозначенной точке каменный крест, напоминавший о победоносном взятии города, – но воины Саладина разрушили его метательным снарядом из катапульты.

Франки, понимая, что развязка близка, делегировали Балиана к Саладину, дабы обсудить капитуляцию. Айюбидский правитель намеревался сокрушить город огнем и мечом. Как записал аль-Исфахани, султан сказал Балиану: «Вы не получите ни прощения, ни милосердия! Наше единственное желание навечно покорить вас… Мы будем убивать и брать вас в плен скопом, проливать кровь мужчин и обращать бедняков и женщин в рабство». Это подтверждается в письме Саладина – там сказано, что в ответ на просьбу франков о капитуляции «мы наотрез отказались, желая только проливать кровь мужчин и обращать в рабство женщин и детей». Кроме того, во время первой встречи Балиана и Саладина гремели бои; в какой-то момент сарацины взобрались на северную стену и подняли над ней флаг. Увидев это, султан спросил, почему Балиан просит о сдаче Иерусалима, если тот уже пал. Однако крестоносцы отбросили мусульман от стены. Разгневанный султан отправил рыцаря восвояси, – но наутро Балиан вернулся и пригрозил, что, если не будет приемлемых условий сдачи, то сарацины получат выжженную землю.

Ибн аль-Асир передает эту речь: «Знай, о султан, что нас очень много в этом городе, одному Богу известно, сколько… если мы увидим, что смерть неизбежна, то клянусь Богом, мы убьем наших детей и жен, сожжем наше имущество, чтобы не оставить вас ни с динаром, ни с драхмой, ни с одним мужчиной или женщиной для порабощения. Когда это будет сделано, мы разрушим Святилище Скалы [Купол Скалы, Куббат ас-Сахра], мечеть Аль-Аксу и другие священные места, мы убьем 5000 мусульман, которых держим в плену, убьем всех лошадей и других животных, которыми владеем. После этого мы выйдем сражаться с вами, и когда каждый из нас, прежде чем погибнуть, убьет себе подобных, мы умрем с честью или одержим благородную победу!»

Все советники Саладина были за то, чтобы он предоставил гарантии, запрошенные франками, не принуждая их к крайним мерам, исход которых нельзя было предугадать. «Давайте считать их нашими пленниками, – сказали они [советники], – и позволим им выкупить себя на условиях, согласованных между нами», – сообщает Ибн аль-Асир. В итоге монарх одобрил сделку. По утверждению Ибн Шаддада, капитуляция была принята в пятницу, 27 раджаба [2 октября] 1187 г. Таким образом, Саладин получил Иерусалим в годовщину ночного путешествия Мухаммеда, когда пророк переместился из Мекки в «отдаленную мечеть» верхом на Бураке, а потом вознесся на небеса с Харам аш-Шариф.

Возвращение Иерусалима мусульманам легло в основу красивой, но неправдоподобной легенды о Саладине – «победителе крестоносцев». Султан прославился как благородный персонаж, чье безупречное поведение резко контрастирует с ужасными выходками его варварских врагов. На протяжении столетий Саладин изображается настоящим Рыцарем с большой буквы, у которого учились гуманизму и нравственности дикие европейцы, – и чьи моральные принципы якобы легли в основу пресловутого рыцарского Кодекса чести. В качестве наивысшего проявления великодушия султана подается то, что в 1187 г. он позволил франкам уйти из осажденного Иерусалима, – хотя крестоносцы, взяв город в 1099 г., разграбили его и учинили чудовищную резню. Это центральный эпизод мифа о милосердном Саладине – и здесь надо учитывать ряд объективных факторов.

Прежде всего, в 1187 г. у Саладина еще не было героического, романтического или рыцарского образа. Будучи средневековым исламским полководцем, он неоднократно расправлялся с пленными франками – и расправлялся жестоко.

Говоря о взятии Иерусалима крестоносцами (1099) и Саладином (1187), необходимо учитывать, что крестоносцы его штурмовали. По законам средневековой войны это давало победителям карт-бланш на грабежи, поджоги, изнасилования и убийства. Аналогичным образом обстояли дела и у мусульман – можно вспомнить захват османами Константинополя (1453), когда Мехмеду II, вопреки традиции, пришлось остановить своих солдат, которые уничтожали город, или осаду Вены (1683), когда великий визирь Мерзифонлу Кара Мустафа-паша надеялся вынудить венцев поднять белый флаг, дабы не отдавать столицу войскам после штурма, а преподнести ее османскому султану Мехмеду IV. Иными словами, если население хотело сохранить жизнь и отчасти имущество, то оно капитулировало. В противном случае все заканчивалось атакой, разорением, реками крови и горами трупов. Саладин не брал Иерусалим штурмом – город сдался ему на заранее оговоренных условиях.

Кроме того, султан не отпускал франков безвозмездно. Они выкупали себя. Мужчина стоил 10 динаров, ребенок (независимо от пола) – два динара, женщина – пять динаров. Все, кто заплатил требуемую сумму в течение 40 дней, были освобождены; те, кто не заплатил, стали рабами.

Поступок Саладина не являлся ни милосердным, ни великодушным – султан просто выполнил условия, на которых капитулировал Иерусалим. Для Средневековья это была нормальная практика. Крестоносцы тоже отпускали жителей Арсуфа (1101) и Сидона (1110), сдавшихся до взятия города. Не все иерусалимцы сумели выкупиться (хотя за некоторых платили – например, Балиан отдал 30 000 динаров за 18 000 бедняков). Патриарх Ираклий заплатил только за себя, потратив 10 динаров, – и уехал со всем своим имуществом, хотя его сокровища обеспечили бы свободу очень многим.

По свидетельству Ибн аль-Асира, в плен попали 16 000 человек, по данным аль-Исфахани – 15 000 (7000 мужчин, 8000 женщин и детей). «Женщины и дети вместе числом около восьми тысяч были быстро поделены между нами, их стенания вызывали улыбку на лицах мусульман, – вспоминает аль-Исфахани. – О, сколько милых женщин стало исключительной собственностью одного мужчины! Сколько близких было разлучено! Сколько знатных жен было опозорено, сколько девочек, едва достигших брачного возраста, выдано замуж; сколько девственниц обесчещено и сколько гордых женщин предано поруганию! Сколько алых женских губ было покрыто поцелуями, сколько строптивиц укрощено! Сколько благородных мужей взяли их себе в качестве наложниц, и как много высокородных дам было продано за гроши!»

Из этого эпизода выросли истории о терпимости и других высоких моральных качествах султана Юсуфа ибн Айюба, чье почетное прозвище «Саладин» («Салах ад-Дин») на арабском означает «благочестие веры» (араб.). Обладатель этого прозвища торжественно вступил в Иерусалим 9 октября 1187 г. Европейцы, заплатившие за свою свободу, покинули город через ворота Давида (ныне Яффские ворота) тремя колоннами во главе с тамплиерами, госпитальерами и патриархом соответственно. Сарацины сняли с Купола Скалы позолоченный крест – и их радостные вопли слились с горестными криками христиан, раздававшимися из-за городских стен. Как пишет Ибн аль-Асир, сочетание стонов и криков было «настолько громким и пронзительным, что земля содрогнулась».

Саладин превратил Иерусалим в мусульманский город – и он оставался таковым на протяжении всей эпохи Айюбидов (1187–1244). Первым делом султан велел привести в порядок исламские святыни. Отовсюду удалялись христианские символы – мозаики сбили, фрески замазали; мечети окропили розовой водой, доставленной из Дамаска. Жилые помещения, кладовые и уборные, пристроенные тамплиерами к Аль-Аксе, были снесены, Соломоновы конюшни – очищены от грязи и нечистот, а мраморные плиты, которыми европейцы облицевали Краеугольный камень, – сняты (хотя железная решетка сохранилась до наших дней). Купол Скалы – старейший из ныне существующих в городе памятников мусульманской архитектуры – подвергся реставрации. Из Алеппо привезли красивый деревянный минбар[107], изготовленный по распоряжению Нур ад-Дина задолго до взятия Иерусалима. Минбар простоял в Аль-Аксе 800 лет – до 1969 г., пока не сгорел во время пожара, устроенного сумасшедшим австралийским туристом.

Далее Саладин взялся за наследие иноверцев. Церковь Святой Анны стала медресе Салахия, получив имя в честь завоевателя. Базилика на горе Сион – которую на протяжении веков неоднократно разрушали и возводили заново[108], – была в очередной раз стерта с лица земли. Гробницу царя Давида, священную для иудеев, христиан и мусульман, переделали в мечеть. Над храмом Гроба Господня теперь возвышался минарет. Помимо того, султан решил, что Масличная гора будет вакфом (сакральной исламской собственностью); это означало, что христианам больше нельзя там молиться, а евреям – хоронить.

Позже Саладин смягчился и проявил щедрость к восточным христианам – грекам, сирийцам и армянам, владевшим арабским языком. Первых он пригласил обратно в город, вторым выделил средства на ремонт церкви Святого Марка, а третьим даровал личный указ о защите. Правитель был благосклонен и к евреям, отменив запрет на их возвращение, наложенный крестоносцами. В 1190 г. иудеи обосновались на юго-востоке Иерусалима, где вырос Еврейский квартал Старого города (он существует по сей день). Поначалу мигранты стекались из прибрежных населенных пунктов, разоренных сарацинами, но затем в Иерусалим потянулись иудеи из Марокко и Йемена.

Одни палестинские мусульмане восхищались этими переменами, другие оставались равнодушными. Родословные некоторых людей, вернувшихся в Иерусалим, уходили корнями в глубину веков и были неразрывно связаны с городом. Отпрыски старых династий не забыли легенды, рассказанные в X в. арабским историком Мутаххаром ибн Тахиром аль-Мукаддаси, – например, что в Судный день в Иерусалиме начнется воскрешение из мертвых. Исламская традиция превозносила достоинства города, указывая на особое чувство, которое Аллах испытывает к нему: «Аллах смотрит на Иерусалим дважды в день»; «Судный день не наступит, пока Аллах не приведет лучших из Своих рабов жить в Иерусалиме».

Конечно, у Иерусалима – или, как его называют мусульмане, Аль-Кудса, – имелись и недоброжелатели. Негативное отношение выражено в пословице, отрицающей ценность посещения города: «Если бы [расстояние] между мной и Аль-Кудсом было два парасанга [11 км], я бы туда не поехал». Но критики не пытались изменить статус Иерусалима в сакральной иерархии. Его рейтинг был формализован благодаря знаменитой поговорке, которая ранжирует города в соответствии с ценностью молитвы в них: «Одна молитва в Мекке равна 100 000 молитв в другом месте; одна молитва в Медине равна 50 000 молитв в другом месте; одна молитва в Аль-Кудсе равна 40 000 молитв в другом месте; одна молитва в Дамаске равна 30 000 молитв в другом месте».

Вести о катастрофе при Хаттине и потере Иерусалима достигли Западной Европы до конца 1187 г. В октябре того же года умер папа Урбан III – по слухам, от горя. Его преемник Григорий VIII призвал западных монархов вернуть Священный Город. Падение Иерусалима взбудоражило европейское рыцарство, и в 1189 г. в Святую Землю отправился могучий старик Фридрих I Барбаросса – правитель Священной Римской империи. Кроме него, участие в Третьем крестовом походе приняли французский король Филипп II Август и английский король Ричард I Львиное Сердце.

Приключения Барбароссы завершились летом 1190 г., когда он, будучи облаченным в тяжелые доспехи, упал с лошади и утонул во время переправы через реку Селиф (Гексу), что на территории нынешней Турции. Теперь лидером крестоносцев считал себя харизматичный и высокомерный Ричард I – лучший полководец Западной Европы того периода. С ним связан один из судьбоносных эпизодов Третьего крестового похода – осада Акры (1198–1191).

Овладев Акрой, рыцари двинулись на юг вдоль побережья Средиземного моря. Они не сумели отвоевать Иерусалим (не хватало ни сил, ни логистических возможностей), – но зато трижды разгромили Саладина (под Акрой, при Арсуфе и при Яффе). Третий крестовый поход все же был успешным – только воспринимать его надо как попытку спасти остатки Иерусалимского королевства, чья столица была перенесена в Акру.

Осознав угрозу, исходящую от неприятеля, Саладин распорядился вырыть вокруг Иерусалима новый глубокий ров и укрепить фортификационные сооружения. Силы крестоносцев таяли, их командиры ругались и делили добычу – но султан готовился к обороне Аль-Кудса, выжигая окрестности и отравляя воду в колодцах, дабы лишить врага малейшего шанса на успех. Ричард Львиное Сердце понимал это. К тому же в Палестине король поссорился с другими европейскими аристократами, а раздоры в Англии требовали его немедленного возвращения. Ближайшей точкой возле Иерусалима, куда добрался Ричард, была гора Наби Самуил, – стоя там, он отводил взгляд от города, который не мог покорить.

2 сентября 1192 г. Ричард Львиное Сердце и Саладин заключили перемирие. По условиям договора христиане сохранили контроль над побережьем Палестины. Внутренние районы – в частности Иерусалим – оставались у мусульман; христианским паломникам гарантировался доступ к святым местам. Ричард отплыл в Англию, очутился в эпицентре интриг и скандалов, раздуваемых теми, кого он оскорбил, – и, наконец, угодил в австрийский плен, откуда его выкупила мать Алиенора Аквитанская.

Пока король переживал свою одиссею, Саладин умер (1193). Почитателям он запомнился как величайший правитель Иерусалима и «благородный лев Востока». Мусульманские авторы прославляли султана за завоевание Аль-Кудса, но воистину огромную роль в создании его культа сыграли европейцы.

Популярный миф о «хорошем Саладине» проистекает из «Истории священной войны» Амбруаза Нормандского – летописца Третьего крестового похода (1189–1192) и капеллана Ричарда Львиное Сердце. В этом сочинении много вымысла, и главным врагом Ричарда предстает не Саладин, а французский государь Филипп II Август. Начинает формироваться идеализированный образ султана, соответствующий куртуазности Средневековья. В культуре феодальной Европы практиковалось восхваление противника, порой в ущерб собственным интересам. Например, в битве при Пуатье (1356) – крупном сражении Столетней войны – Эдуард Вудсток по прозвищу «Черный принц» взял в плен французского монарха Иоанна II Доброго и тут же принялся распространять легенды о храбрости, мужестве и благородстве оного, а также обращаться с ним как с королем, хотя права Иоанна на престол не признавал даже отец Черного принца – английский правитель Эдуард III (он сам претендовал на трон в Париже, из-за чего и шла война). Тем не менее такова специфика «рыцарского взгляда» на мир. Следуя данной парадигме, Амбруаз Нормандский придумал ряд сюжетов, которые потом широко использовались, – в том числе историю о том, как щедрый Саладин прислал прекрасную лошадь Ричарду, потерявшему своего скакуна в битве при Яффе.

Капеллан английского короля изобразил дружбу своего господина с султаном (отсюда легенда об их хороших отношениях), а также постоянно сравнивал обоих правителей, выставляя их славными рыцарями. Этот мотив лег в основу романа Вальтера Скотта «Талисман, или Ричард Львиное Сердце в Палестине» (1825), повествующего о событиях Третьего крестового похода. «Христианский и английский монарх проявил тогда жестокость и несдержанность восточного султана, в то время как Саладин обнаружил крайнюю осмотрительность и благоразумие европейского государя, и оба они старались перещеголять друг друга в рыцарской храбрости и благородстве, – писал Скотт в предисловии. – Этот неожиданный контраст дает, по моему мнению, материал для романа, представляющий особый интерес».

Возвеличивание Саладина постепенно превращалось в западную литературную и художественную традицию. Появлялись все новые и новые рассказы, новеллы и поэмы, где культивировался не исторический, но такой понятный и привлекательный для европейцев образ султана, созданный еще хроникерами Третьего крестового похода. Позже английский король Генрих III (племянник Ричарда Львиное Сердце) заказал росписи на тему военной кампании своего дяди для нескольких дворцовых залов. Сюжетом одной из фресок стал поединок между Ричардом и Саладином – хотя они никогда не встречались.

Средневековые авторы «ассимилировали» Саладина, встраивая его в куртуазную модель и делая из исторической личности типичного героя рыцарских романов. Неудивительно, что в многочисленных произведениях – этаких образчиках fan fiction – султан становится настоящим рыцарем: щедрым, галантным и обходительным. Он путешествует по Европе, говорит по-итальянски и по-французски, участвует в турнирах и влюбляется в прекрасных дам. Сюжет о европейской поездке Саладина встречается даже в «Декамероне» Джованни Боккаччо.

Позже Саладину стали приписывать французское происхождение и придумали ему соответствующую аристократическую родословную. В XIV в. у менестрелей появился сюжет, где султан задумывается об обращении в христианство (и даже принимает его – как минимум у одного автора). Словом, литературный персонаж и историческая личность переплелись так тесно и неразрывно, что в массовом сознании первое поглотило и подменило второе.

Реальный Саладин не имеет отношения к романтическим фантазиям о нем. Он не был ни самым милосердным и благородным, ни самым ужасным и кровожадным (например, не складывал пирамиды из отрубленных голов, в отличие от Тамерлана). История Ближнего Востока – и до, и после этого монарха – изобилует рассказами о людях, которые отличались воистину звериной жестокостью. Сегодня идеализация Саладина означает демонизацию крестоносцев и Запада (как средневековой Европы, так и современного западного мира), – что имеет глубокую идеологическую окраску. Имидж Саладина претерпел значительную трансформацию, пройдя через время и пространство, – от фигуры в художественных произведениях («Декамероне» Джованни Боккаччо, «Талисмане» Вальтера Скотта и фильме «Царствие Небесное» Ридли Скотта) до кумира знаменитых политиков, военачальников и террористов. Фактически Саладин – один из известнейших восточных героев, созданных европейцами по своему разумению, исходя из собственных представлений о хороших человеческих качествах и моральном превосходстве, коими прототип не обладал. Тем ироничнее – и трагичнее.

Султан Саладин был примером для Усамы бен Ладена, который опирался на концепции Али ибн Тахира ас-Сулами и Абу Хамида аль-Газали. В соответствии с их учением джихад («священная война с неверными») не ограничивается обороной, подразумевая активную агрессию в борьбе с предполагаемыми угрозами исламу в любой точке земли. В интервью CNN (1997) Усама сказал: «В нашей религии [исламе] наш долг – совершать джихад, чтобы слово Аллаха было превознесено и чтобы мы прогнали американцев из всех мусульманских стран». Идентичное мнение в марте 2003 г. выразила Академия исламских исследований при каирском университете Аль-Азхар (главном учебном заведении мусульман-суннитов): «Согласно исламскому закону, если враг на исламской земле, джихад становится обязанностью каждого мусульманина мужского и женского пола». Академия также призвала «арабов и мусульман всего мира быть готовыми защищать себя и свою веру».

В своей первой фетве (1996) бен Ладен специально использовал слово «крестоносцы». Называя так израильтян и вооруженные силы США, дислоцированные в Саудовской Аравии и других ближневосточных странах, он, подобно Саладину, апеллировал к разработанному ас-Сулами определению джихада как «справедливой войны» против крестоносцев.

23 февраля 1998 г. Усама и другие исламистские лидеры обнародовали вторую фетву – «Декларацию Всемирного исламского фронта джихада против евреев и крестоносцев». В фетве говорилось: «Решение убивать американцев и их союзников – как гражданских лиц, так и военнослужащих – является обязательным для каждого мусульманина, который может сделать это в любой стране, где это возможно, для того чтобы освободить мечеть Аль-Акса [в Иерусалиме] и священную мечеть [Аль-Харам в Мекке] из их рук, и для того чтобы их армии ушли изо всех земель ислама, побежденные и не способные более угрожать ни одному мусульманину. Это соответствует словам Всемогущего Аллаха…»

Бен Ладен употреблял термин «крестоносцы», намеренно эксплуатируя образ жестокости средневековых рыцарей – и тем самым вызывая у мусульман страх и ненависть. Через несколько недель после терактов 11 сентября 2001 г. он заметил: «Новую еврейскую кампанию крестоносцев возглавляет самый большой крестоносец Буш под знаменем креста. Эта битва считается одной из битв ислама…» 27 декабря 2001 г. Усама сказал: «Стало ясно, что Запад в целом во главе с Америкой питает невыразимую крестоносную неприязнь к исламу. [Это] самая опасная и самая жестокая война Крестового похода, начатая против ислама».

Дополнительные заявления в том же духе делались и в 2002 г. В феврале 2003 г. – незадолго до вторжения коалиции под руководством США в Ирак – бен Ладен обратился к единоверцам: «Мы с большим интересом и озабоченностью следим за подготовкой крестоносцев к развязыванию войны с целью захвата бывшей столицы ислама [Багдада], разграбления богатств мусульман и установления марионеточного правительства, которое следует диктату своих хозяев в Вашингтоне и Тель-Авиве».

Усама бен Ладен – не единственный арабский лидер, подражавший Саладину и ассоциировавший себя с ним. Аналогичным образом поступали главы Египта, Сирии, Палестины и Ирака – Гамаль Абдель Насер, Хафез Асад, Ясир Арафат и Саддам Хусейн[109]. Насер сравнивал свою борьбу в разгар Суэцкого кризиса (1956) против Великобритании, Франции и Израиля с борьбой Саладина против сил Третьего крестового похода (где тоже участвовали англичане и французы). Асад в 1993 г. открыл в Дамаске конную статую султана. Вокруг памятника разместили портреты президента с надписями, провозглашающими верность ему как «потомку Саладина».

Американская журналистка Эми Доксер Маркус описала сирийского лидера в статье, опубликованной в октябре 1996 г. в «The Wall Street Journal»: «Он любит усаживать иностранных гостей перед древней мозаикой, которую отреставрировал и установил в приемной своего дворца. Археологическая находка изображает битву 1187 г., когда Салах ад-Дин, восседавший на имперском престоле в Сирии, победил христианские армии крестоносцев, вынудив их отступить со Святой Земли. В своих речах господин Асад часто ссылается на Салаха ад-Дина для обоснования жесткого подхода, которого придерживается сам в отношениях с израильтянами, коих он считает современными крестоносцами».

Что касается Ясира Арафата, то в ноябре 2000 г. израильско-американский журналист Йосси Кляйн Халеви поделился своими наблюдениями в газете «The Los Angeles Times»: «В городе Наблус на Западном берегу [реки Иордан] я увидел транспарант, изображающий Арафата верхом на белом коне и с мечом – современный Саладин на пути в Иерусалим». Спустя два года Эхуд Барак – бывший премьер-министр Израиля – заявил в интервью историку Бенни Моррису: «Арафат видит себя возрожденным Саладином – курдским мусульманским полководцем, победившим крестоносцев в XII в., а Израиль – всего лишь еще одним эфемерным государством крестоносцев». Действительно, сам факт того, что государства крестоносцев на Святой Земле просуществовали недолго, питает арабский мир надеждой на то, что и Израиль скоро исчезнет.

Саладина очень любил и Саддам Хусейн, считавший Тикрит – место рождения султана – своей малой родиной. Будущий президент Ирака появился на свет в соседней деревушке, но этот город сыграл огромную роль в его становлении, формировании взглядов на жизнь и последующей судьбе. Саддам ассоциировал себя с «победителем крестоносцев» (как и с вавилонским владыкой Навуходоносором II), а также мечтал сравняться с Саладином в славе и величии. Например, в июле 1987 г. в Тикрите состоялась научная конференция «Битва за освобождение – от Саладина до Саддама Хусейна». В том же году в Багдаде была издана детская книга «Герой Саладин». На обложке изображался Саддам на фоне вооруженных всадников. В книге вкратце рассказывалось о жизни Саладина (с акцентом на завоевание Иерусалима); остальная же часть текста была посвящена Саддаму, который в первый раз именовался «благородным и героическим арабским воином Саладином II Саддамом Хусейном», а далее – «Саладином II».

В наши дни восхищение многих мусульман Саладином логично и объяснимо: этот персонаж олицетворяет победу ислама над христианством и Ближнего Востока – над Западом. Наряду с ассирийскими и вавилонскими царями, покорявшими регион в I тыс. до н. э., Саладин представляет собой ролевую модель для исламских политиков и военных – но модель более динамичную, нежели Навуходоносор II. Одержимость прошлым направлена на укрепление современных основ власти. Неудивительно, что коммюнике Усамы бен Ладена в феврале 2003 г. содержало заявление, направленное против «неисламских» правительств ряда государств: «Истинные мусульмане должны действовать, подстрекать и мобилизоваться для того, чтобы вырваться из рабства этих тиранических и вероотступнических режимов, порабощенных Америкой, дабы установить власть Аллаха на земле. Среди регионов, готовых к освобождению – Иордания, Марокко, Нигерия, Страна Двух Святынь [Саудовская Аравия], Йемен и Пакистан».

Конечно, Усама бен Ладен поддерживал идею всемирного джихада, которая так нравилась султану Саладину в XII в. и халифу Абу Бакру – в VII в. Нынешняя экстремистская пропаганда исламских боевиков и террористов – охватывающая пространство от Филиппин и Индонезии до Африки, Ближнего Востока, России, Индии и других стран, – предполагает, что мир сейчас захлестнула очередная волна джихада, которая является «преемницей» завоеваний Саладина.