Иерусалим. Все лики великого города

Глава 20 Османский город

В 1516 г. контроль над Иерусалимом у мамлюков перехватили османы. Изначально они были группой кочевых тюрок, которые поселились в Анатолии, приняли ислам суннитского толка и начали создавать империю под руководством своего предводителя Османа I Гази. В XIII в. он основал небольшой бейлик (феодальное владение) с центром в городе Сегют – на территории современной Турции. Предположительно, имя «Осман» – это тюркская форма арабского имени «Усман», которое носил третий праведный халиф, Усман ибн Аффан, сменивший пророка Мухаммеда в роли исламского лидера. От тюркизированной формы данного имени было образовано название династии (Османы), ее подданных (османы) и государства (Османская империя).

Пока Мамлюкский султанат расширялся из Египта в Левант и Хиджаз (Западную Аравию), османы захватывали территории в Малой Азии и Европе. В 1326 г. они утвердились в Анатолии, взяв византийскую Прусу (ныне – Бурсу), к 1389 г. – подчинили Балканы, а в 1453 г. – овладели Константинополем, главным городом Византии. Он стал третьей османской столицей после Сегюта и Бурсы и с тех пор известен как Стамбул.

Когда Византия исчезла, османы, не имея врагов-христиан, с которыми можно было бы сражаться на востоке, направили пушки на регионы, удерживаемые собратьями-мусульманами. В 1512 г. на престол в Стамбуле взошел Селим I, получивший прозвище «Явуз» (тур. yavuz – грозный). На тот момент его империя уже являлась крупной державой, но султан мечтал о новых завоеваниях – а для этого надлежало вступить в конфликт с Каиром. Османская армия разгромила неприятеля в одном из главных сражений последовавшей войны – битве при Мардж-Дабике, недалеко от Алеппо (1516), – и эта победа открыла перед Селимом всю Сирию и Палестину. Султан преодолел путь до Каира, встретив лишь незначительное сопротивление. Итогом Османо-мамлюкской войны (1516–1517) стало падение государства мамлюков – его земли были присоединены к Османской империи, которая теперь занимала большую часть Ближнего Востока. Аль-Мутаваккиль III – последний мамлюкский «теневой халиф» из династии Аббасидов – передал Селиму I свой титул, и новоиспеченный лидер всех мусульман перенес столицу халифата из Каира в Стамбул.

30 декабря 1516 г. Селим торжественно въехал в Иерусалим, где его приветствовала толпа местных жителей – ликовавшая, поскольку свита султана разбрасывала монеты. «Все улемы и благочестивые люди вышли встречать Селим-шаха в 922 г. хиджры [1516 г.], – писал османский путешественник Эвлия Челеби. – Ему вручили ключи от мечети Аль-Акса и Купола Скалы. Селим пал ниц и воскликнул: “Хвала Аллаху! Теперь я обладатель (Святилища) первой киблы”. Затем он сделал подарки всем знатным людям, освободил их от обременительных налогов и утвердил их [на должностях]».

Иерусалим принадлежал османам на протяжении следующих 400 лет, но оставался таким же запущенным, как и при мамлюках. Большую часть османского периода он представлял собой поселение в составе санджака (округа) эялета (провинции)[119] Дамаск. Даже его священная аура поблекла за годы османского владычества. Несмотря на сакральный статус третьего по важности после Мекки и Медины мусульманского города, Селим I не сделал Иерусалим провинциальным центром, и он находился под юрисдикцией Дамаска.

На самом деле султан уделял Иерусалиму не больше внимания, чем любому другому населенному пункту Палестины. Ключи он получил позже, в Газе, вместе с ключами прочих городов Святой Земли, – и назначил в Иерусалим чиновника (пашу[120]) для управления повседневными делами. Резиденция паши располагалась в северо-западном углу Харам аш-Шариф, где полторы тысячи лет назад стояла крепость Антония. Здание возвели еще мамлюки, и с 1427 г. оно считалось дворцом градоначальника, хотя мамлюкские наместники предпочитали жить в Газе или Рамле.

Сын и наследник Селима I Явуза, Сулейман I (1520–1566), считается одним из величайших османских султанов. На Западе его прозвали «Великолепным», на Востоке – «Законодателем» (тур. kanuni). За свое долгое правление Сулейман разгромил Венгерское королевство, штурмовал Вену (правда, неудачно), сражался с Персией и завоевал Багдад. Он реформировал правовую систему Османской империи и активно строил в разных уголках своей огромной державы.

В 1537–1541 гг. султан попытался хотя бы частично вернуть Иерусалиму ту славу, которой город пользовался при Саладине. Его главным достижением было восстановление стен, лежащих в развалинах с 1219 г. Также Сулейман реставрировал цитадель, которую после Айюбидов все-таки возвели мамлюки, – и вписал ее в крепостной комплекс, опоясавший Иерусалим.

Конечно, османы видели в реконструкции стратегическую необходимость. Город нуждался в защите – например от бедуинских набегов. Проекты Сулеймана были в первую очередь функциональными: возведенные при нем стены и ворота до сих пор определяют границы Старого города Иерусалима.

Как показывают археологические раскопки, рабочие следовали линии городской стены, разрушенной Айюбидами в XIII в., и использовали любые материалы, которые могли найти, – от тесаных камней эпохи Ирода до внушительных блоков более ранних периодов. Удалось восстановить старые ворота, которые сейчас называются Дамасскими и Яффскими. Заодно османы замуровали Золотые ворота – единственные восточные ворота Храмовой горы, через которые, согласно еврейской традиции, в Иерусалим войдет Мессия: «И привел он меня обратно ко внешним воротам святилища, обращенным лицом на восток, и они были затворены. И сказал мне Господь: ворота сии будут затворены, не отворятся, и никакой человек не войдет ими, ибо Господь, Бог Израилев, вошел ими, и они будут затворены. Что до князя, он, как князь, сядет в них, чтобы есть хлеб пред Господом; войдет путем притвора этих ворот, и тем же путем выйдет» (Иез. 44:1–3).

Для христиан Золотые ворота тоже имели мессианское значение – здесь родители Марии узнали о непорочном зачатии, а Иисус воспользовался этими воротами, когда торжественно въехал в город, тем самым исполнив пророчество Иезекииля. Дата возведения ворот оспаривается, есть мнение, что они являлись частью строительных проектов византийского императора Юстиниана I и посвящены победе над Сасанидами в Византийско-персидской войне (602–628). Мусульмане, зная о христианских и иудейских убеждениях, закрыли Золотые ворота в 810 г. Крестоносцы открыли их в 1102 г., потом в 1187 г. ворота запечатал Саладин, затем иерусалимские укрепления снесли Айюбиды, но в 1541 г. после восстановительных работ Сулейман распорядился заложить ворота. Они пребывают в этом состоянии и сегодня. Примечательно, что султан повторил поступок своего прадеда Мехмеда II, захватившего столицу Византии (1453): тот замуровал Золотые ворота в Константинополе – под впечатлением от предсказания, что через них придет христианский монарх, который отберет город у османов.

Как бы то ни было, Сулейман окружил Иерусалим мощными фортификационными сооружениями, сохранившимися поныне. Зубчатые стены удались на славу, и при их строительстве была сделана единственная ошибка. По легенде, архитекторы не сумели спроектировать южную стену так, чтобы гробница царя Давида на горе Сион оказалась внутри периметра города. Довольный работой в целом, но разгневанный упущением, Сулейман велел обезглавить архитекторов, а затем похоронить их с почестями у Яффских ворот.

Сулейман также усовершенствовал городскую систему водоснабжения. Были отремонтированы акведуки и бассейны Соломона[121], в Иерусалиме появились новые сабили (общественные фонтаны), а в 1536 г. заработал древний бассейн Султана, лежащий в нескольких сотнях метров от Сионских ворот в долине Хинном. Иосиф Флавий называл его «змеиным прудом». Во второй половине XIV в. водоем расчистил мамлюкский султан Баркук – с тех пор бассейн ассоциировался сперва с этим монархом, а затем с османским повелителем. Кроме того, Сулейман отремонтировал Харам аш-Шариф, уделив особое внимание Куполу Скалы. Он заказал плитку разных цветов в Изнике – столице османской керамики – для украшения фасада.

По мере того как Иерусалим благоустраивался, его население росло. Поселенцы были в основном мусульманами и христианами, но встречались и евреи, изгнанные из Испании в 1492 г. Город по-прежнему требовалось защищать от бедуинов – иногда под покровом тьмы они пытались взобраться на стены по веревкам. Однако Иерусалим стал гораздо более комфортным и безопасным, чем прежде, и местным жителям нравились иницативы Сулеймана. Еврейский хронист XVI в. Йозеф ха-Коэн, перебравшийся в Палестину из Марокко, писал: «Б-г пробудил дух Сулеймана, царя Румелии[122] и Персии, и он начал строить стены Иерусалима, Святого Города в земле Иудейской. И послал он служителей, которые возвели стены его и поставили ворота его, как в прежние времена, и башни его, как в дни минувшие. И понеслась о нем слава по всей земле, ибо он совершил великое дело. И они [служители] также протянули туннель в город, чтобы люди не жаждали воды. Пусть Б-г вспомнит его [Сулеймана] благосклонно».

Иными словами, Иерусалим процветал. Впрочем, благополучие длилось недолго, ибо Сулеймана сменили менее способные и заинтересованные султаны. Так, при его сыне Селиме II (1566–1574) системы канализации и водоснабжения находились в запущенном состоянии, дороги пришли в негодность, а количество жителей сократилось. Османская администрация не заботилась о развитии города и не желала его обслуживать.

Санджак-беи (губернаторы) усугубляли упадок, вымогая деньги у горожан. Получив должность с помощью взяток, они принимались усиленно возмещать свои затраты и преумножать личное богатство за счет иерусалимцев. Коррупции и всяческим злоупотреблениям способствовал также ильтизам – откуп налогов, практиковавшийся в Османской империи: государство за определенную плату делегировало право сбора налогов частным лицам (откупщикам) – и те завышали денежные суммы и размеры иных материальных благ, взимаемые с народа, поскольку оставляли у себя все, что собиралось сверх государственных требований. Османская администрация выжимала из иерусалимцев все соки, и городское население неуклонно сокращалось. К 1677 г. в Иерусалиме проживало около 15 000 человек, и с середины XVII в. до середины XIX в. он не развивался. Единственным строительным мероприятием за два столетия была реконструкция мечетей на Храмовой горе. В паломнической литературе того периода Иерусалим описывается как город-призрак, депрессивный и грязный, где многие районы лежат в руинах или превратились в пустыри, а дома заброшены и разрушаются.

Политика османской администрации в Палестине привела к тому, что деньги и власть сосредоточились в руках влиятельных местных семей – Нашашиби, Хусейни, Алами, Нусейбе, Джудех и других. Они занимали государственные посты, передавали их от отца к сыну и богатели, пока низшие и средние слои общества, – как мусульмане, так и евреи, – погружались в болото нищеты.

Османы периодически «закручивали гайки», обирая не только простой народ, но и городскую знать. Один из сановников, Мехмед-паша Курд Байрам, назначенный в 1701 г. санджак-беем Иерусалима, Наблуса и Газы, снискал гораздо более дурную славу, нежели его предшественники. Этот губернатор взвинтил налоги, регулярно организовывал карательные экспедиции против бедуинов, жестоко расправлялся с крестьянскими волнениями, изымал имущество должников силой – и так надоел иерусалимцам, что в 1703 г. они подняли восстание Накиб аль-ашраф. Им руководил Мухаммед ибн Мустафа аль-Хусейни – глава (накиб) иерусалимского аль-ашрафа (авторитетных семей, которые являлись шарифами – потомками пророка Мухаммеда). Накиб аль-ашраф занимался их делами: фиксировал рождения и смерти, улаживал ссоры и т. д. Человек, обладавший столь почетным титулом, имел право носить зеленую чалму; он же возглавил первое в империи по-настоящему народное восстание, спровоцированное беззаконием и хаосом, в которые погрузилась Палестина за два века османского присутствия.

К аль-Хусейни примкнули все, кто разочаровался в османах: иерусалимские шарифы и прочая знать, улемы, торговцы, ремесленники, крестьяне из соседних деревень, бедуины… Повстанцев поддержал кади (шариатский судья), которого Мехмед-паша считал напыщенным занудой и своим личным врагом. Кади слыл жадным и продажным, монахи-францисканцы посмеивались над ним, называя «маломудрым», – но он был шурином шейх-уль-ислама[123], а значит, имел очень хорошие связи в Стамбуле.

Так или иначе, в майскую пятницу 1703 г., после пламенной проповеди кади в мечети Аль-Акса мятежники двинулись к цитадели. Санджак-бей с гарнизоном опять подавлял беспорядки под Наблусом. Воспользовавшись его отсутствием, повстанцы овладели Иерусалимом и освободили узников, лишенных свободы по приказу Мехмеда-паши. Накиб аль-Хусейни стал градоначальником, а горожане провозгласили самоуправление, прекратили платить налоги и отразили несколько атак изгнанного чиновника, пытавшегося вернуть контроль над Иерусалимом.

Минуло два года, прежде чем в Стамбуле обратили внимание на Иерусалим. Столичные сановники были заняты так называемым «инцидентом в Эдирне» (тур. Edirne Vakasi) – восстанием янычар[124], которое грянуло в 1703 г. на берегах Босфора и завершилось в Эдирне. Оно привело к свержению султана Мустафы II и возведению на престол его младшего брата Ахмеда III. Янычары бунтовали все чаще, в разных регионах вспыхивали волнения – и все это являлось прямым результатом деградации Османской империи, которая, в отличие от XVI в., характеризовалась не централизованной властью, а ослабленной, громоздкой и неэффективной административной системой – со своевольными воинскими подразделениями, алчными губернаторами и наместниками, хищными сборщиками налогов и вечно ссорящимися друг с другом местными лидерами.

Между тем Мехмед-паша, потеряв Иерусалим, вместо позора получил повышение до вали (губернатора) эялета (провинции) Дамаск и удостоился почетного звания амира аль-хаджа (руководителя паломнического каравана, направлявшегося из Дамаска в Мекку). Воспрянув духом, Мехмед-паша поставил на свою прежнюю должность санджак-бея чиновника по имени Аснам-паша и поручил ему отбить Иерусалим. В октябре 1704 г. Аснам-паша с 2000 янычар подошел к городу, но местные жители заперли ворота и отказались пускать нового губернатора. Не имея достаточных сил для штурма, Аснам-паша несколько недель ждал, полагая, что иерусалимцы не готовы к длительной осаде. В конце концов удалось достичь компромисса: горожане уплатили налоги, новый губернатор назначил заместителя, который представлял его в Иерусалиме, а османские войска остались за стенами, так и не войдя в город.

Вскоре ситуация усугубилась. Султан в далеком Стамбуле назначил нового санджак-бея Иерусалима – старика, и повстанцы не возражали, ибо не видели в нем угрозы. Однако Мехмед-паша решил раз и навсегда задушить мятеж. Он направил иерусалимцам ультиматум, требуя капитуляции. Не дождавшись удовлетворительного ответа, в ноябре 1705 г. вали выступил в поход с помощником по имени Мустафа-паша и 22 ротами янычар общей численностью от 2200 до 2500 человек.

Когда Мухаммед-паша приблизился к Иерусалиму, там царила суматоха. Накиб аль-Хусейни поссорился с кади; не исключено, что османы тайно финансировали противников накиба, дабы расколоть бунтовщиков. По традиции, вместо того чтобы объединиться для борьбы с общим врагом, иерусалимцы разделились на два лагеря и начали сражаться друг с другом. Кровопролитные столкновения бушевали несколько дней. Увидев янычар у городских стен, аль-Хусейни и другие лидеры восстания поняли, что их время истекло, – и бежали ночью. 27 ноября 1705 г. османы вошли в Иерусалим. В одних отчетах говорится, что ворота были распахнуты, в других – что бунтовщики упорно сопротивлялись, но потерпели поражение. В любом случае, у города появился новый санджак-бей – Мустафа-паша, и с тех пор в Иерусалиме дислоцировался хорошо вооруженный гарнизон. В 1707 г. накиб аль-ашраф Мухаммед ибн Мустафа аль-Хусейни был пойман, доставлен в Стамбул и казнен.

В наказание османы обложили Иерусалим неподъемными налогами. Если период восстания считался у горожан тяжелым, то первые годы после его подавления казались невыносимыми. Рабби Гедалия из Семятичей – еврейский хронист XVIII в., приехавший в Палестину из Речи Посполитой, – писал: «Когда могущественный паша вошел в город во главе сильного войска, он грабил и разрушал, что никого не оставило равнодушным. Что касается евреев, то если он знал о богатстве кого-то из них, то ловил его и заставлял выкупать себя за огромную сумму. Его оправдание перед султаном: они все мятежники. И пришла новая армия от султана, дабы жить там [в Иерусалиме] и следить за тем, чтобы больше не было мятежа. В это время многие богатые сефарды[125] бежали из Иерусалима и поселились в других местах».

Спустя полвека в Иерусалиме обострились религиозные распри. Город, сакральный для иудаизма, христианства и ислама, не отличался веротерпимостью, но к 1757 г. вспыхнула с новой силой старая вражда между православными греками и католиками. Они представляли две самые крупные христианские общины Иерусалима. Христиане разных конфессий ожесточенно конфликтовали с XVI в., ибо каждая из них желала контролировать святыни Палестины. Королевская Франция, считавшая себя покровительницей католиков, проживавших в Османской империи, в 1740 г. заключила с ней договор, и монахи-францисканцы при политической и финансовой поддержке Парижа получили статус хранителей ряда святых мест (в том числе храма Гроба Господня). Возмущенные греки запротестовали и предъявили указ, якобы составленный в VII в. халифом Умаром, где говорилось о передаче им всех прав на христианские святыни. Католики не верили в подлинность документа, называя его подделкой; апеллировали к тому, что в VII в. Церковь еще не разделилась на католическую и православную (это произошло в 1054 г.) – а значит, в случае подлинности указ распространяется на все христианские конфессии; и, наконец, твердили, что являются преемниками крестоносцев – в отличие от греков, даже не участвовавших в Крестовых походах.

Христиане не только ругались и строчили друг на друга доносы в Стамбул, но и дрались. Стычки нередко заканчивались кровопролитием и повреждением церковной утвари. Эти ужасные сцены описаны многими паломниками, среди них – русский инок Парфений, посетивший Иерусалим в 1845 г. Он рассказывает о побоище в часовне Голгофы, возникшем из-за того, что католики хотели заменить на престоле греческую пелену на свою собственную: «Греки принесли с кухни много дров, и пошла на Голгофе драка и война. Греки били дровами, а франки свечами, а после и они принесли дров. Турки было бросились разнимать, но и у них ружья поотнимали; и они бросились спасать Божий гроб и Воскресенский храм… Мы же не знали – куда бежать, от страха оцепенели».

Особенно «славился» подобными инцидентами храм Гроба Господня, где драки случались постоянно. Иерусалимская греческая община долго страдала от того, что, по ее мнению, католикам несправедливо достались привилегии, – и вот на Страстной неделе 1757 г. гнев выплеснулся наружу. Разъяренные греки ворвались в храм Гроба Господня, разрушили алтарь, сооруженный францисканцами, и загнали их в кельи. Греческий патриарх Парфений направил султану Осману III доклад об этом инциденте, где обвинил католиков в «скрытой враждебности» османским властям. Султан выпустил фирман (указ), закрепивший за обеими конфессиями равные права в храме Гроба Господня, а также санкционировавший передачу Иерусалимской православной (греческой) церкви базилики Рождества Христова в Вифлееме и гробницы Богоматери. Согласно ряду источников, фирман был принят благодаря великому визирю Коджа Мехмеду Рагып-паше, получившему от греков большую взятку. Французский посол граф де Верженн пытался оспорить волю Османа III, но Рагып-паша сказал ему: «Эти места принадлежат султану, и он отдает их кому захочет; возможно, они и находились всегда в руках франков, но сегодня Его Величество желает, чтобы они принадлежали грекам».

Фирман 1757 г. предопределил современную ситуацию в Иерусалиме, когда христианские конфессии совместно управляют святынями. Это состояние, подтвержденное указом султана Абдул-Меджида I (1852), называется «статус-кво Святой Земли». В той или иной мере он соблюдался и соблюдается всеми сторонами, в чьей юрисдикции с XIX в. находилась и находится Святая Земля, – османами, британской администрацией подмандатной Палестины, Иорданией, Израилем.

К XVIII в. оборона Иерусалима находилась в плачевном состоянии. В 1740-х гг. было известно, что 27 бронзовых пушек, защищавших цитадель, на самом деле не стреляют. Спустя 40 лет османские власти все еще игнорировали запросы на новые орудия и боеприпасы. Постройки Сулеймана Великолепного обветшали. Один европейский путешественник так описал город в 1784 г.: «Увидев разрушенные стены, засыпанный обломками ров и изобилующие руинами окраины, вы вряд ли узнаете знаменитый мегаполис, когда-то сражавшийся против самых могущественных империй в мире; который на мгновение держал в страхе даже Рим; и который по причудливой иронии судьбы обретает честь и уважение в своем позоре. Короче говоря, вы вряд ли узнаете Иерусалим».

Османская администрация Дамаска прислушалась к отчаянным просьбам об оружии и боеприпасах лишь в июле 1798 г., когда французская армия, возглавляемая Наполеоном Бонапартом, вошла в Египет. В следующем году Наполеон отправил около 13 000 солдат в Святую Землю и выиграл решающие сражения при Эль-Арише, Газе и Яффе. Это было первое успешное вторжение европейцев в Палестину с эпохи Крестовых походов.

Иерусалимцы приготовились дать отпор завоевателям, но ожидаемая атака так и не состоялась. Хотя 2 марта 1799 г. французы встали в пяти километрах от города, Наполеон сосредоточился на захвате Яффы, а затем (безрезультатно) осадил Акру, которая была важнее Иерусалима в экономическом и военном плане. Гораций Верне в «Истории Наполеона» пишет: «Когда подошли на довольно близкое расстояние от Иерусалима, то приближенные спросили Бонапарта, не желает ли он пройти этим городом. Наполеон с живостью возразил: “Что касается этого, то ни под каким видом! Иерусалим не входит в мою операционную линию; не хочу по этим трудным дорогам навязать себе на руки горцев, а с другой стороны – подвергнуться нападениям многочисленной кавалерии”».

Египетская кампания Наполеона и французская экспансия в Святую Землю заново пробудили в Европе интерес к Ближнему Востоку. К 1830-м гг. западные путешественники, художники, археологи и библеисты стали приезжать в Египет, Сирию и Палестину. В промежутке между уходом Наполеона из Палестины (1799) и прибытием европейцев несколькими десятилетиями позже Иерусалим по-прежнему сотрясали конфликты. Порой местные власти не справлялись, и беспорядки подавлялись при помощи соседних провинций (например Сидона, как это было в 1807 г.).

В 1808 г. сгорел храм Гроба Господня. Пожар начался в западной части и быстро охватил все здание, опустошив его и разрушив опоры, поддерживающие купол. Одним из последствий этого ужасного бедствия стала утрата захоронений в храме – в том числе предводителя Первого крестового похода Готфрида Бульонского и его брата, иерусалимского короля Балдуина I. Огонь пожрал могилы и других знатных мужей. Чудом уцелело захоронение английского рыцаря Филиппа д’Обиньи, умершего в 1236 г. и погребенного возле храма; мусульмане соорудили на его надгробии скамейку для исламских стражников и привратников.

Османы разрешили восстановить храм Гроба Господня только спустя 11 лет после пожара, но едва началась реставрация, как мусульмане рассвирепели. Они избили рабочих, набросились на христианскую процессию, атаковали греческий патриархат и заняли цитадель. Бунтовщиков усмиряли османские войска, переброшенные из Дамаска: осадив цитадель, они вынудили мятежников сдаться, а командир по имени Абу Дхария лично отрубил головы 46 лидерам восстания.

Через пару лет грянула Греческая революция (1821–1829). Греки сражались за независимость от турок, и эхо борьбы разносилось по агонизирующей империи. Османские чиновники еще больше притесняли христиан – так, в Иерусалиме у них отобрали оружие, приказали носить черную одежду и заставили строить городские укрепления. Мусульмане снова напали на греческий патриархат, но вмешались османские власти. Насилие едва не вспыхнуло повторно в 1823 г., когда поползли слухи, что греческий флот нападет на Бейрут, расположенный в 230 км от Иерусалима, – но этого не произошло, и город ненадолго успокоился.

В 1822 г. новый вали Дамаска, Мустафа-паша, поднял налоги в 10 раз. Земледельцы восстали через три года, измученные поборами и жестоким обращением. Османы провели карательную операцию, но, как только армия вернулась в Дамаск, крестьяне снова взбунтовались – и теперь их поддержали иерусалимцы, включая представителей высшего сословия. 5 июня 1825 г. они изгнали из города всех неарабов, в том числе турецкий гарнизон.

Султан Махмуд II в Стамбуле услышал о ситуации в Палестине только в 1826 г. и поручил разобраться с восстанием Абдулла-паше – наместнику Сидона, имевшему в распоряжении 2000 солдат и семь пушек. Абдулла-паша неделю обстреливал Иерусалим с Елеонской горы, разрушая общественные здания и жилые дома. Перемирие было достигнуто после того, как стало понятно, что запасы продовольствия в городе заканчиваются, а смертность растет угрожающими темпами. Мятежники сложили оружие, а османы согласились помиловать их и снизить налоги. Впрочем, Османская империя медленно разваливалась, и вскоре аналогичные восстания вспыхнули в Хевроне и Наблусе.

По мнению некоторых историков, османское господство обернулось для Ближнего Востока трагедией, чьи последствия ощущаются до сих пор. За XV–XX вв. европейцы пережили эпохи Возрождения и Просвещения, культурный расцвет, промышленную революцию. Проводились новые исследования, делались научные открытия, создавались политические движения и идеологии, способствовавшие формированию современных государств. Пока на Западе происходили фундаментальные изменения, Восток при османах увяз в невежестве и апатии. Американский философ и религиовед Томас Идинопулос, посвятивший Иерусалиму множество работ, утверждает: «Помимо навыков в военном искусстве трудно найти какие-либо политические, культурные или религиозные достижения, которые можно было бы приписать туркам. За четыреста лет их правления единственной заботой Высокой Порты, как называли турецкое правительство, являлось поддержание порядка и сбор налогов. Обширная империя не была приспособлена ни для каких иных целей, и мы видим это по тому, как она обошлась с Палестиной и Иерусалимом».

Подобная критика отражает общие тенденции османской эпохи. Вплоть до XIX в. иерусалимские улицы были узкими и немощеными, а здания – ветхими. К тому же город регулярно разоряли бедуины. Впрочем, евреи продолжали посещать Иерусалим. Некоторые даже поселились там, невзирая на трудности, – но прочие с тоской смотрели на Священный Город и по-прежнему заканчивали молитвы и литургические церемонии словами: «В следующем году в Иерусалиме!»

Процесс распада Османской империи набирал обороты. В 1831 г. разразилась Турецко-египетская война, в которой египетские войска возглавил блестящий наместник Египта – Мухаммед Али-паша. Получив должность вали в 1805 г., он модернизировал по французскому образцу египетскую администрацию, армию, систему образования и налогообложения. Кроме того, паша одержал ряд военных побед: например, в ходе Англо-турецкой войны (1807–1809) изгнал из Египта пятитысячный британский корпус; во время Османо-саудовской войны (1811–1818) захватил Аравию; в 1823 г. – присоединил к своим владениям Северный Судан. Албанец по происхождению, родившийся в один год с Наполеоном Бонапартом и Артуром Веллингтоном (1769), Мухаммед Али безраздельно распоряжался Египтом, а Каир и вовсе считал своей собственностью. У Египта появились современные вооруженные силы и прекрасно оснащенный флот. Вали задумал выйти из подчинения Стамбула и превратить страну фараонов в наследственную империю. Османский султан Махмуд II видел, что одна из самых крупных и доходных провинций его государства богатеет, процветает и рано или поздно начнет стремиться к обретению независимости, – но ничего не мог поделать.

Мухаммед Али неоднократно сражался за османов, усмиряя ради них непокорные племена и бунтующие династии местных царьков. Наконец, в 1831 г. он потребовал у Стамбула в качестве компенсации Палестину и Сирию – но столичные чиновники пренебрегли требованиями паши, а сам он не мог и не хотел больше мириться с равнодушием османских властей. Осенью того же года в Левант вторглась мощная египетская армия – по оценкам, ее численность варьируется от 40 000 до 90 000 человек – под командованием Ибрагима-паши, приемного сына Мухаммеда Али. По пути египтяне оккупировали Иерусалим 7 декабря. Султан призвал горожан сопротивляться захватчикам, но его никто не послушал.

Следующие девять лет (1831–1840) Палестиной правил Ибрагим-паша, и состояние Иерусалима резко улучшилось. Откуп налогов был отменен, контроль за городскими делами стал централизованным, а христиане и евреи впервые в истории Иерусалима наделялись теми же правами и привилегиями, что и мусульмане (в том числе правом на жизнь и собственность). Так, христианам дозволялось баллотироваться на выборах в муниципальный совет, а евреям – беспрепятственно молиться у Западной стены (Стены Плача) и ремонтировать свои культовые здания, в первую очередь четыре сефардские синагоги в Еврейском квартале (старейшая из них датируется 1586 г.), объединенные в архитектурный комплекс под общим названием «синагога Йоханана бен Заккая». Османы упорно запрещали их реставрацию на протяжении нескольких веков, ссылаясь на пакт халифа Умара (638).

Впрочем, годы египетского правления нельзя считать безоблачными. В мае 1834 г. Палестину охватил мятеж, который являлся реакцией на план Мухаммеда Али по призыву палестинского населения в египетскую армию. Местные вожди и авторитетные иерусалимские семьи истолковали этот шаг как способ лишить их последних крупиц власти. Повстанцы вошли в Иерусалим 31 мая через Навозные ворота[126] (по другим данным – через водные тоннели, словно в истории про захват Давидом крепости иевусеев тысячелетиями ранее). Заблокировав египтян в цитадели, мятежники удерживали город пять коротких, но кровавых дней. Лавки были разграблены, дома – разрушены, многие жители – изнасилованы и убиты по обвинению в пособничестве врагам. Параллельно начались беспорядки в Галилее, Газе, Наблусе и Хевроне, но бунтовщики в разных частых страны не сумели скоординироваться. Мухаммед Али давил восстания одно за другим на протяжении нескольких месяцев, неуклонно возвращая под свой контроль Цфат, Хайфу, Тверию, Хеврон и Наблус. Взятием Иерусалима командовал лично Ибрагим-паша. К августу Палестина успокоилась. Это было последнее крупное народное восстание османской эпохи.

Европейские государства опасались, что намечающийся крах Османской империи нарушит баланс сил на политической карте. Желая предотвратить это, они поспешили на выручку султану. В 1840 г. коалиция во главе с Великобританией вынудила египтян уйти из Леванта – но они покинули совсем другую Палестину и совсем другой Иерусалим по сравнению с теми, которые они завоевали в 1831 г. Мухаммед Али-паша и Ибрагим-паша способствовали развитию Иерусалима в западном духе. Экономическое процветание, активизация христианской миссионерской деятельности, безопасные путешествия и паломничество, юридическое равенство – эти факторы, начало которым положили египтяне, могли сыграть судьбоносную роль для Леванта.

Османам надлежало по-новому взглянуть на Палестину. Чиновники вычленили Иерусалим из Дамасского вилайета и подчинили напрямую Стамбулу (1841), а в 1872 г. преобразовали его в мутассарифат (административный округ), тем самым фактически уравняв с провинцией. В империи было три мутассарифата, и статус каждого из них объяснялся весомыми причинами: Горного Ливана – сложным этноконфессиональным составом местных жителей; Дейр аз-Зора – преобладанием кочевого и полукочевого населения; Иерусалима – необходимостью сдерживать Египет, административными процедурами (в том числе оформлением документов для иностранных паломников-христиан), международным духовно-политическим значением, а также повышенным интересом европейцев. Со второй четверти XIX в. город стал объектом пристального внимания европейских государств: Великобритания назначила в Иерусалим своего вице-консула (1838), а через три года повысила статус представительства до консульского. Примеру Туманного Альбиона последовали Пруссия (1842), Франция и Сардиния (1843), Австрия (1847), Испания (1854) и Россия (1858).

Однако важность Священного Города резко контрастировала с его реальным состоянием. Американский литератор Марк Твен, посетивший Палестину в 1867 г., писал: «Хороший ходок, выйдя за городские стены, может за час обойти весь Иерусалим. Не знаю, как еще объяснить, насколько он мал… Улицы здесь неровно, кое-как вымощены камнем, все кривые, до того кривые, что кажется, вот-вот дома сомкнутся; и сколько бы путник ни шел по ним, его не оставляет уверенность, что ярдов через сто он упрется в тупик… Население Иерусалима составляют мусульмане, евреи, греки, итальянцы, армяне, сирийцы, копты, абиссинцы, греческие католики и горсточка протестантов. Здесь, на родине христианства, эта последняя секта насчитывает всего каких-нибудь сто человек. Всевозможные оттенки и разновидности всех национальностей и языков, которые здесь в ходу, слишком многочисленны, чтобы говорить о них. Должно быть, среди четырнадцати тысяч душ, проживающих в Иерусалиме, найдутся представители всех наций, цветов кожи и наречий, сколько их есть на свете. Всюду отрепья, убожество, грязь и нищета – знаки и символы мусульманского владычества куда более верные, чем флаг с полумесяцем. Прокаженные, увечные, слепцы и юродивые осаждают вас на каждом шагу; они, как видно, знают лишь одно слово на одном языке – вечное и неизменное “бакшиш”[128]. Глядя на всех этих калек, уродов и больных, что толпятся у святых мест и не дают пройти в ворота, можно подумать, что время повернуло вспять и здесь с минуты на минуту ждут, чтобы ангел Господень сошел возмутить воду Вифезды. Иерусалим мрачен, угрюм и безжизненен. Не хотел бы я здесь жить».

Тем не менее определенные изменения все же происходили – и это хорошо видно на примере синагоги Хурва, чья история отражает общие тенденции, затрагивающие Палестину. В 1700 г. в Иерусалим под руководством раввина Иегуды Хасида перебралась группа ашкеназов из Польши (от 500 до 1000 человек). Будучи мистиками, они намеревались ускорить пришествие Мессии, ведя аскетический образ жизни в Священном Городе. Через три дня после прибытия в Палестину раввин умер. Члены общины рассеялись по стране, бродяжничали и побирались. Те, кто обосновался в Иерусалиме, захотели построить синагогу, но задача оказалась дорогостоящей. Прежде всего ашкеназы дали взятку османским чиновникам, чтобы получить разрешение на строительство. Непредвиденные траты, высокие налоги и прочие финансовые трудности быстро истощили кошельки евреев – они начали брать кредиты у местных арабов и впутались в долги, которые не могли погасить. Испугавшись угроз кредиторов, ашкеназы отправили за границу эмиссара для сбора средств у диаспоры в других странах, но в 1720 г. арабы потеряли терпение и сожгли синагогу. Лидеры группы Иегуды Хасида угодили в тюрьму, а из Иерусалима изгнали всех ашкеназов – включая тех, кто не имел отношения к должникам. Запрет на проживание в городе ашкеназов действовал столетие. За это время здание синагоги превратилось в груду обломков. Его прозвали «Бейт ха-Кнессет ха-Хурва» (ивр. – руины синагоги) – или просто «Хурва» (ивр. – руины).

К 1836 г. иудеи расплатились за Хурву, а также выкупили у кредиторов другую недвижимость в Иерусалиме, заложенную ранее. Ашкеназский раввин Авраам Шломо Залман Зореф посетил Каир и испросил дозволения у Мухаммеда Али-паши на восстановление синагоги, а британский банкир и филантроп Мозес (Моше) Хаим Монтефиоре помог добиться одобрения у османского султана Абдул-Азиза I. Финансовый аспект строительства взяли на себя богатые евреи из Йемена, Ирака, Египта, Британской Индии, Австралии и Европы. Сбором средств занимался эмиссар Якоб Сапфир (уроженец Ошмян, что на территории нынешней Беларуси, иммигрировавший в Палестину в 1830-х гг. и регулярно собиравший деньги у зарубежных общин по поручению раввинов – в том числе на разные объекты, необходимые иерусалимцам, на нужды еврейских обитателей Священного Города, на милостыню еврейским беднякам и т. д.). По традиции, Иерусалим не обеспечивал сам себя – он существовал благодаря спонсорам, готовым платить за то, чтобы в городе поддерживался еврейский образ жизни.

Внушительную сумму пожертвовал барон Эдмон де Ротшильд – отпрыск французской ветви знаменитой династии финансистов. Синагога была официально названа «Бейт Яаков» («Дом Якоба») – в честь Джеймса (Якоба) Майера Ротшильда, отца Эдмона, – однако в народе ее по-прежнему именовали Хурвой. Проект здания в неовизантийском стиле разработал Асад Эфенди – придворный архитектор из Стамбула, который тогда трудился в Палестине, инспектируя мечеть Аль-Акса на Храмовой горе. Церемония освящения синагоги состоялась в 1864 г. в присутствии британского консула Джеймса Финна, представителей семейства Ротшильдов и иных важных гостей. Хурва считалась главной синагогой Земли Обетованной и одним из красивейших сооружений Иерусалима.

Население Еврейского квартала Старого города Иерусалима неуклонно росло – туда стекались иудеи как из Палестины (в том числе пострадавшие от землетрясения в Галилее в 1837 г.), так и из-за границы. Сторонники Иегуды Хасида олицетворяли организованную попытку ашкеназского переезда в Эрец-Исраэль – и за ними потянулись единомышленники. Рубеж XIX–XX вв. ознаменовался для Палестины Первой алией (1881–1903) – крупной волной еврейской иммиграции; ей предшествовали переселения менее внушительных групп евреев в 1840–1870-х гг. (в основном из Йемена и Восточной Европы). Палестина являлась заброшенной османской провинцией, не имевшей отдельного административного статуса и пребывавшей в полном упадке – но, несмотря на это, к 1880 г. евреи составляли свыше половины из 25 000 человек, живших в Иерусалиме[129].

Богатые европейские евреи активно вмешивались в дела Священного Города – так, Эдмон де Ротшильд всячески поощрял иммиграцию своих соплеменников, приобретая для них земельные участки в Палестине, решая дипломатические вопросы и щедро инвестируя в развитие местных иудейских общин. Мозес (Моше) Монтефиоре открыл в Иерусалиме аптеку, поликлинику, ткацкую фабрику, типографию и ремесленную школу, оборудовал эти учреждения (например, прислал из Лондона печатный станок) и нанял для управления ими квалифицированных специалистов. Сейчас редко в каком израильском городе нет улицы Монтефиоре, о нем напоминает и иерусалимский район Зихрон Моше (ивр. – память Моше). Спустя десятилетия потомок благодетеля, историк Саймон Себаг-Монтефиоре, опубликовал книгу «Иерусалим. Биография» (2011).

Иерусалим все больше походил на лоскутное одеяло, к которому подшивали новые обрезки ткани. В 1847 г. указом российского императора Николая I была учреждена Русская духовная миссия в Иерусалиме, имевшая право приобретать недвижимость и строить на купленных землях. Русской православной церкви удалось создать развитую инфраструктуру для паломников из России и других православных стран; общая площадь владений достигала 23 гектаров. С 1868 г. в Землю Обетованную двинулись бухарские евреи из Средней Азии (Кокандского ханства, Бухарского эмирата и Хивинского ханства); в 1894 г. в Иерусалиме возник Бухарский квартал – самый богатый за стенами Старого города (семья его основателя, раввина Шломо Мусаева, по-прежнему владеет здесь недвижимостью). Местные жители занимались транзитной торговлей чаем, хлопком и драгоценными камнями, в которую были вовлечена Бухара (принявшая вассалитет от России), Иран и Китай.

По соседству с Бухарским кварталом в 1874 г. образовался Меа Шеарим – второй еврейский квартал Нового города после Мишканот-Шеананим. Его название переводится как «сто крат» (ивр.) и отсылает к ветхозаветной цитате: «И сеял Исаак в земле той и получил в тот год ячменя во сто крат: так благословил его Господь» (Быт. 26:12). Архитектор Конрад Шик спроектировал квартал в форме прямоугольника, состоящего из длинных домов, чтобы их стены защищали жителей. Меа Шеарим планировался как место обитания автономной общины религиозных евреев из Европы. Правила, разработанные раввинами в XIX в. и регулирующие жизнь населения, соблюдаются поныне. В широком смысле под Меа Шеарим понимается весь комплекс близлежащих районов харедим (ультраортодоксальных евреев): собственно Меа Шеарим, а также Бухарский квартал, Бейт Исраэль, Геула, Макор Барух, Батей Варша, Батей Унгарин.

Вышеупомянутая Немецкая колония, которая могла похвастаться ветряной мельницей, была детищем темплеров – лютеран из Германии, образовавших Храмовое общество (нем. Tempelgesellschaft), оно же – Общество друзей Иерусалима (нем. Jerusalemfreunde). Данную религиозную организацию основал во второй половине XX в. немецкий пастор Кристоф Хофман, который призывал верующих христиан перебраться в Палестину и возвести в Иерусалиме Храм Божий. Темплерская ересь не понравилась церковным иерархам, и в 1859 г. Хофман с товарищами были преданы анафеме. Примерно тогда же в Святую Землю приехали пионеры-поселенцы. После отлучения от церкви темплеры обрели независимость, и их иммиграция в Левант заметно ускорилась. Люди Хофмана обустраивались в Иерусалиме, Хайфе, Назарете, Яффе и других городах. «Друзья Иерусалима» приобретали земельные участки, выращивали цитрусовые (популяризовав за рубежом яффские апельсины), делали оливковое мыло (тоже ставшее известным за границей брендом) и первыми в Палестине начали разводить коров.

Осенью 1898 г. Палестину посетил германский император Вильгельм II – большой друг тогдашнего османского султана Абдул-Хамида II; их личные контакты во многом определили дальнейшие немецко-турецкие отношения. Кайзер встретился с темплерами, оказал им финансовую помощь – и с монаршего благословения было учреждено Общество поддержки немецких поселений в Палестине со стартовым капиталом свыше 128 000 марок.

Темплеры были не единственными европейскими утопистами, пожаловавшими в Иерусалим, – в 1881 г. появилась Американская колония, сплотившая христианских фундаменталистов из США и Швеции. На ее основателей, супругов Горацио и Анну Спаффорд, еще в родном Чикаго обрушилась череда несчастий. Сначала в Великом чикагском пожаре (1871) сгорело их имущество, потом погибли четыре дочери и, наконец, маленький сын умер от скарлатины. Община евангелистов, к которой принадлежали Спаффорды, изгнала их, заявив, что трагедии случаются только с грешниками. Анна и Горацио решили искать спасения на Святой Земле – и к ним примкнуло несколько единомышленников.

Американцы арендовали дом в мусульманском квартале Старого города Иерусалима и организовали религиозную коммуну с суровыми правилами. Запрещались половая жизнь и заключение новых браков (в 1904 г. запрет отменили, но до этого колонисты пытались жить как в монастыре), не допускались разводы, ограничивались контакты с внешним миром, ежедневно проводились собрания с исповедью. В 1896 г. к колонии присоединилась группа шведских евангелистов во главе с Олафом Хенриком Ларссоном. Среди них были родители Льюиса (Ларса) Ларссона – в будущем известного фотографа и генерального консула Швеции в Иерусалиме. Возмужав, Льюис женился на Эдит – дочери Олафа.

Итак, община увеличилась, и колонисты подыскали большой дом, принадлежавший одному из отпрысков клана Хусейни и выставленный на продажу после смерти хозяина. Здание находилось за крепостными стенами, христиане сняли его, а впоследствии купили вместе с прилегающей землей. Обзаведясь недвижимостью, евангелисты с энтузиазмом взялись за дело. Они разводили коров, держали молочную ферму, пекарню, кузницу, столярную и ткацкую мастерские, а также мясной магазин и фотостудию – достойную особого внимания, ибо колонисты сделали множество снимков Палестины. История фотоателье фактически началась в 1898 г., когда члены Американской колонии задокументировали визит в Иерусалим кайзера Вильгельма II и его путешествие по Святой Земле.

В 1900 г. город посетила шведская писательница Сельма Лагерлеф (через девять лет она удостоится Нобелевской премии по литературе за сказочную повесть «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями»). Лагерлеф подружилась с Анной Спаффорд и посвятила Американской колонии роман «Иерусалим», повествующий о судьбе крестьян, которых увлек за собой в Палестину харизматичный проповедник. Несмотря на коммерческий успех предприятий и производств, жизнь евангелистов отнюдь не была безоблачной, – о чем и рассказала Лагерлеф. «Не всем хватает сил долго жить в Иерусалиме, – пишет она. – Даже те, кто выносит его климат и не заболевают, быстро гибнут, сходят с ума или впадают в депрессию. Каждый, кто прожил недели две в Иерусалиме, обязательно услышит о том или другом внезапно умершем: “Это Иерусалим убил его”».

На рубеже XIX–XX вв. начался подъем еврейского национализма. Важным сигналом, свидетельствующим о росте интереса евреев к Иерусалиму, стала публикация брошюры «Еврейское государство» (1896). Через год ее автор – венский журналист Теодор Герцль – вместе с другими европейскими евреями, архитектором Оскаром Мармореком и врачом Максом Нордау, провел в швейцарском Базеле Всемирный сионистский конгресс и был избран президентом Всемирной сионистской организации. Официально родился сионизм – политическое движение и идеология, направленные на объединение еврейского народа в Эрец-Исраэль, который евреи считают своей исторической родиной.

Обращаясь к модели Древнего Израиля и царства Хасмонеев, сионисты хотели видеть Иерусалим столицей собственного государства. Османы бойко торговали палестинскими землями, продавая их еврейским поселенцам – как светским сионистам, так и харедим, однако эта захолустная и бедная провинция еще не привлекала слишком много людей. Сам Герцль посетил Палестину лишь единожды – в 1898 г., но этот визит произвел на него сильнейшее впечатление. «Я смотрю в окно и вижу, как прекрасен Иерусалим, – писал Герцль. – Он красив в тоске своей, и он, с нашим возвращением сюда, может стать опять одним из прекраснейших городов мира…» Герцль изобразил прекрасный Иерусалим – в пику прежнему, заброшенному – в утопии «Альтнойланд» (нем. Altneuland – старая новая земля, обновленная земля), где представил идеалистическое будущее еврейского государства. Иерусалим в романе – центр либерального и космополитического общества, он электрифицирован и являет собой удивительный пример гармоничного сосуществования традиций и технического прогресса, здесь действуют различные политические и культурные учреждения, а также восстановленный Иерусалимский храм.

Теодору Герцлю не суждено было увидеть создание еврейского государства – он умер в 1904 г. Тогда начиналась Вторая алия (1904–1914), и в Палестину ехали преимущественно восточноевропейские евреи. В 1909 г. в Яффе возник еврейский квартал Ахузат-Баит. Спустя год сионист Менахем Шейнкин предложил переименовать его в Тель-Авив (так назывался первый перевод на иврит романа «Альтнойланд», сделанный журналистом Нахумом Соколовым в 1903 г.). Помимо того, слово «Тель-Авив» встречается в Танахе («И пришел я к переселенным в Тель-Авив, живущим при реке Ховаре, и остановился там, где они жили, и провел среди них семь дней в изумлении», Иез. 3:15) и означает «холм весны» или «холм возрождения»: «тель» (ивр. – холм), «ави2в» (ивр. – весна, возрождение, обновление). Жители Ахузат-Баит проглосовали за новое название – и на карте Палестины появилась точка, из которой вырастет современный Тель-Авив, второй по величине – после Иерусалима – город Израиля.

Иными словами, на заре XX в. в Палестине творилась история, определившая судьбу Ближнего Востока вплоть до сегодняшнего дня. Впрочем, в первой половине 1910-х гг. до этого было еще далеко – на горизонте маячило поражение Османской империи в Великой войне (1914–1918), ее развал и формирование послевоенного миропорядка. Иерусалиму предстояло сыграть ключевую роль в грядущих событиях.