Игрушка для босса

Глава 16. Спаси меня нежно

Как мне быть? Стою в пороге полностью собранная. До начала рабочего дня еще полтора часа, я вполне успею самостоятельно добраться до места, но как сказать об этом настойчивому Суслику? Рассвирепеет и опять начнет строить.

Я вечером с ним созванивалась, потому что мой электронный отчет показался ему сухим и кратким, пришлось все подробно рассказывать по телефону и отвечать на множество вопросов. Но думаю, это был всего лишь предлог, чтобы заехать в гости. Видимо утренний казус с лифчиком никак не отпускал его бурное воображение. И сон не шел.

Но я стойко держалась. Вежливо поинтересовавшись о его здравье, получила краткий малоинформативный ответ: «У меня все нормально». На всякий случай проинструктировала, при каких симптомах, что принимать, и, пожелав спокойной ночи, невозмутимо отключила телефон.

Я не девочка по вызову, чтобы по первому звонку бежать, трусы роняя. Пусть на своей плоской Анжелике катается, как раз она для этого приехала, отрабатывает приемы Кама Сутры. Главное, чтобы она его своими костями до крови не ободрала. Нам нужен здоровый, адекватный начальник.

Все, точно, сама еду на работу. А Роберту скину сообщение, что мне по пути надо по делам забежать, но честно пообещаю быть на месте вовремя. Как представлю все те акробатические этюды, которые они с Анжеликой этой ночью выделывали, сразу хочется его придушить, а ей глаза выцарапать. Только нельзя, насилие преследуется законом.

Выйдя в коридор, закрываю дверь ключами и отправляюсь к лифту. На этаже темень непроглядная, снова лампочка перегорела, а поменять некому, перевелись богатыри на Руси Матушке. Медленно иду, за стену цепляясь, а где — то шорох раздается. Только я не обращаю на это внимание, мало ли кто, так же как и я, из своей квартиры крадется.

Вчера, по пути домой, я заехала в торговый центр и взяла в кредит, как не смешно это звучит, комплект чудеснейшего тончайшего нижнего белья. Так что проблема решена, но появилась новая: очень хочется показать кому — нибудь это великолепие, потому что стоит оно дороже моего пуховика с натуральной меховой опушкой.

Только предупрежу, аккуратно с желаниями, они могут исполниться, правда, не так, как вы себе это представляете!

Добравшись до лифта, шарю ладонью по стене в поиске кнопки вызова, а сама размышляю: и без Суслика вовремя доеду. Сейчас любыми средствами залезу в автобус, и не важно, что они переполненные летят, а потом на метро сорок минут, и я на месте. А в этот момент за моей спиной раздается чей — то жуткий хриплый шепот, от которого леденеет кровь. Одной рукой мне зажимают рот, а второй больно хватают за грудь. Мамочки!

— Наконец — то, кукла, мы с тобой встретились. Ты даже не представляешь, как я долго ждал этого момента, как о тебе мечтал, — некто противно шепчет мне в ухо. А я со страху остолбенела, даже кричать не могу.

Я не узнаю голос, который говорит со мной, я никогда не видела его хозяина. И от этого становится еще ужаснее, потому что невозможно понять мотивы человека, просчитать ходы, как я сделала это с цыганами. А значит, я не могу придумать, как без потерь выпутаться из ситуации.

Мне остается только слушать его, чтобы в воображении составить психологический портрет и решить, как быть, благо нападающий болтлив. Или надеяться, что кто — то из соседей выйдет из квартиры и своим появлением спугнет маньяка.

— Знаешь, кукла, у любви столько оттенков, — он, резко развернув меня в другую сторону, и сжав еще больнее, как паук жертву, волочит в самый темный угол, где пахнет сыростью, краской и сигаретами. — Кому — то она напоминает звуки музыки, срывающиеся со струн скрипки, кто — то видит в ней грацию мазков увлеченного художника. Для меня же это нечто иное, — я, уронив на пол сумку, похолодевшими пальцами цепляюсь за его руку, стискивающую меня, и неловко перебираю ногами, чтобы удержать равновесие. Безмолвно пытаюсь вырваться, но только не выходит.

— Моя любовь к тебе другая, но от этого не менее значимая, — он прижимает меня лицом к стене и, не переставая болтать, трется об меня гениталиями. А я, возвратив себе здравый смысл, возмущаюсь: вот дебил, кто же пристает к женщине в верхней одежде?! Какой в этом кайф?

— Знаешь, люди склонны придумывать множество образов, соединять их воедино и доводить до абсурда, но разве в этом есть истина? — увлеченно философствует, а я силюсь оттолкнуть его бедрами или треснуть каблуком по ноге, но он пресекает мое сопротивления, до боли сжимая грудь. — Мое чувство к тебе несравнимо с мелодией или картиной, оно больше и глубже, оно реальнее, — настырно проталкивает мне в рот свои немытые пальцы. И что он там ищет? Может неизданный дневник Горького? А что еще мне думать, после прослушивания нудной лекции?

И тут меня посещает любопытная догадка: вот, оказывается, кто писал мне поэтические смс — ки с угрозами, видимо передо мной недооцененный гений— мозгожуй. Вот это я выгуляла новое бельишко!

Так, без паники, успокаиваю себя, не переставая брыкаться. Пусть я не могу заорать и позвать на помощь, но мозги — то работают на полную мощность. А этот гад, не затыкаясь, рукой под юбкой шарит, лапает ноги, бедра. И зачем я сегодня вместо теплых брюк надела вязаное платье, захотела подразнить вредного Суслика. Видно моя интуиция ушла в долгосрочный отпуск, и возвращаться не собирается.

Итак, в данной ситуации у меня есть только два выхода: позволить сделать из себя жертву или сделать жертву из него. И второй вариант мне нравится куда больше. Если я себе не помогу, то других помогаторов вообще не стоит ждать, это факт. Поэтому, прикинувшись полной дурой, как могу шепелявить с полным ртом его конечностей, так и шуршу:

— Музык, музык, да я же не протиффф. А кагта при сексе стихи щитают, я вааще балдю. Завазусь не на сутку, — чувствую, он за спиной трещать перестал, но держит все равно крепко, поэтому приходится дожимать. — Еси даш павернуца лицом, я для тепя сто уготно сделаю, — хриплю уже. Скотина, шею пережал. — Хочиф я тебе Пуфкина расказу, с выразением, — языком выталкиваю его пальцы изо рта.

Куда он лезет, у меня сейчас рвотный рефлекс сработает, и все, прощай заварушка. Кому захочется с облеванной возиться?

— Я дафе Ленина маху дикламирвать, знаеф, какая я талантлифая, — не унимаюсь. Думал он один такой умный, нефига, я тоже не пальцем делана.

Чувствую, его хватка слегка ослабла, а это значит, я поймала нужную волну и процесс пошел. Главное не останавливаться. Пока он растерялся и не может решить, что со мной делать, беру инициативу в свои руки. Шустро перевернувшись к тощему вполне симпатичному дяденьку лет пятидесяти лицом, широко ему улыбаюсь и радостно верещу:

— Дай — ка я для начала тебя как следует расцелую. У меня так давно мужика не было, так что ты как манна небесная, — а сама хватаю его руками за оба уха. Побольнее впившись ногтями в кожу и потянув с силой на себя, начинаю громко начмокивать в лоб, приговаривая:

— А ты моя радость, а ты моя прелесть, молодец какой, сам пришел. Сейчас я тебя так отлюблю, всю жизнь помнить будешь, — и тут же, пока в раж вошла, раскачиваясь из стороны в сторону, начинаю завывать первые попавшиеся стихи: — У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том. И днем и ночью кот ученный все ходит по цепи кругом, — а в ответ получаю грозное: «Заткнись».

Думаете, он напугал меня своим криком? Ни капельки! Я уже так разошлась, что теперь меня даже локомотив на полном ходу не остановит. Снова выставив на обозрение все свои тридцать два зуба, воодушевленно молю:

— Да, кричи на меня, сильнее. Я так быстрее завожусь, — обхватив руками его хилую шею, пытаюсь вскарабкаться верхом. И тут же поясняю: — Я хочу, как в романтических фильмах на тебя сверху запрыгнуть. Что тебе жалко? — пусть в полной мере почувствует мою неистощимую страсть.

Правда недолго длиться мой бенефис, потому что он, с силой стиснув на затылке волосы, отлепляет меня от себя и властно требует:

— Ах так, раз сама хочешь, тогда на колени, — дергает меня вниз, а я про себя вздыхаю: и куда подевался весь его креатив, вроде так неплохо начал и на тебе, опять банальщина. Я, глядя на него снизу вверх, заявляю:

— А давай ты первый, — цепляясь за его джинсы, снова пытаюсь подняться. Размечтался лысый!

— Да что за идиотка такая! — он, откинув меня к стене, кривится. Все, похоже, у мужика лопнуло терпение, и его понесло. — Я думал ты нормальная девушка: пугливая, послушная. А ты дура, дурой! — разочарованно вздыхает. — Ну, хоть попрыгай на месте, мне нравится, когда грудь колышется, — рычит на меня, но я, не растерявшись, тут же выдаю очередной перл:

— Да с удовольствием, только и ты давай со мной, пусть сосиска разомнется перед первым раундом, — и тут же, схватив его за ремень, воодушевленно прошу. — Хватит болтать, я уже вся горю. Быстро снимай штаны, я хочу посмотреть на твой перец ясный, — настойчиво тяну его джинсы вниз, а он, схватившись за края, крепко держит.

— Да отстань ты от меня, бешенная, не нравишься ты мне больше, отойди! — растеряв весь свой пыл, отбивается. Отцепив мои загребущие ручки от своих штанов, несется к ступеням и причитает:

— Да что за невезуха такая, то больная, то озабоченная попадается. Вообще нормальных баб не осталось в городе? — Я же быстренько распрямившись, и одернув задравшуюся одежду, для придания ускорения кричу ему вдогонку:

— А ну вернись, я не закончила! И не стыдно тебе, завел девушку и сбежал?! — сама же подняв с пола сумку, бегом несусь обратно в квартиру.

Слава б — гу, все обошлось!

— Мась, ты просто дверь открой и все, я и так тут, — слышу его взволнованный голос.

— С тобой все нормально? Почему ты плачешь? — вот зря он это сказал, я ведь еще могла продержаться, но поздно. Как только понимаю, что он обо мне беспокоится, жалеет, слезы градом стартуют наружу.

Эх, я — то думала, что сильная, сама со всем справлюсь. Но нет, я самая обычная женщина: слабая и беспомощная.

— Ааааа, на меня мужик в подъезде напал, — начинаю выть в трубку, размазывая по щекам соленые слезы. Даже не пытаюсь подняться и открыть ему, потому что, когда меня не видят, проще жаловаться. — Приставал, хотел изнасиловать, — все, меня прорвало, фиг остановишь.

Отпихнув от себя ванючий пакет с мусором, который приготовила взять на улицу и выкинуть, но забыла, снимаю один ботинок и реву дальше.

— Чуть шею не свернул и сумку испачкал, аааааааааа, — громко рыдаю. А Роберт начинает в дверь колотить.

— Анфис, открой…пожалуйста! А то я дверь выломаю! — орет на весь этаж, пугая соседей. — Слышишь?! Ты встать можешь? Вызвать скорую? — дергает дверную ручку, силясь вырвать замок. Но я, отрицательно мотнув головой в пустоту, хлюпаю в трубку:

— Не открою, я сейчас некрасивая, зареванная и размазанная. Не хочу, чтобы ты меня такой видел, — со стороны, наверное, это звучит глупо, но для меня очень важно. — Он мне ничего не сделал, только напугал, — наконец — то начинаю приходить в себя. Вот меня накрыло! — Дай мне пять минут успокоиться, и тогда я отопру, хорошо? — обтерев глаза ладонями, поднимаюсь на ноги. — Роб, правда, я в полном порядке, — произношу уже спокойнее, а он перестает рвать ручку.

— Хорошо, я жду, — соглашается, но связь на мобильном не прерывает. — Только скорее, ладно?

Я неловко скидываю второй ботинок, но так неудачно, что он практически влетает в зеркальный шкаф. Ну и ладно, не до этого сейчас. Расстегинув молнию на пуховике, бросаю его на тумбу и быстро топаю в ванную, чтобы умыться и немного подкраситься. Поревела от души и сразу полегчало.

— Так, хватит истерить, все хорошо, все обошлось, никто не пострадал, кроме маньяка. Но поделом ему. Надо было на прощанье его отлупить, чтобы неповадно было, а то безнаказанным ушел, непорядок! — ворчу я, умываясь. — Сейчас сто грамм тяпну и на работу пойду. Ничего Суслик как — нибудь переживет хмельную сотрудницу, сегодня без допинга никак, — приговаривая отражению в зеркале, намазываю щетку пастой.

Стрелки на веках выходят кривые, а тушь ложиться комками, прямо невезуха какая— то. Плюнув на майкап, и без него красивая, только слегка бледная, разглядываю на колготах огромную дыру и возмущаюсь: когда этот мастер — фломастер успел мне испортить вещи, даже не заметила, или я так вышла?

Вынырнув из ванной комнаты, слышу, Роберт по телефону опять что — то бурчит. Ладно, сначала с ним разберусь, а потом переоденусь. Поднимаю трубку, оставленную на полу в коридоре и, щелкнув замком, впускаю в квартиру мужчину с сурово сдвинутыми к переносице бровями и букетом цветов в опущенной руке.

— Как ты? Не пострадала? Я его скручу в бараний рог, когда поймаю! — рычит он, делая шаг ко мне навстречу, но я, неосознанно вздрогнув и обхватив себя ладонями, пячусь назад. Нет, меня до конца не отпустило, а он на месте замирает.

— Мась, не бойся, все нормально, я не буду подходить, — приподняв руки вверх, словно сдаваясь, вздыхает. Пристально осмотрев меня с ног до головы, предлагает: — Может, поедем в полицию, ты заявление напишешь? Или в больницу? Что лучше? — смотрю в его глаза и понимаю, что он сейчас искренне расстроен и переживает. Костя точно не стал бы заморачиваться, сказал бы, что я сама виновата, веду себя слишком распущенно, вот маньяки и липнут.

Поэтому так хочется обнять своего взъерошенного Суслика. Прижаться к сильной надежной груди и почувствовать себя защищенной слабой женщиной. Наверно невероятно приятное ощущение. Но я не могу это сделать, потому что мой организм сейчас всех мужских персонажей расценивает как опасность.

— Нет, только не в полицию. У меня сил нет отвечать на вопросы и остальное. И к врачу не надо, единственная рана, которая есть, получили мои несчастные колготки, — замахав руками, пячусь назад. — Поехали на работу, а то ты опоздаешь. Я только переоденусь, — развернувшись к нему спиной, пытаюсь уйти в спальню, но Роберт меня останавливает

— Ты с ума сошла, какая работа! Давай сядем, ты отдохнешь. Тебе чаю сделать или воды принести? — сует мне в руки цветы. — Где — нибудь болит? — по — моему, он встревожен больше меня. Хотя мои эмоции пока вообще непонятны, заморожены.

Смотрю на чудесный букет, который Роберт мне вручил и слегка оттаиваю. Крупные розы, нежные альстромерии, сочные салатовые хризантемы "Филин грин"

— невероятно красиво! У меня еще не завяли те цветы, которые он в понедельник дарил, стоят на кухне, глаз радуют. Приятно, черт побери, и как на него злиться? Куда бы отправить эту тонконогую Анжелику, чтобы она ушла не вернулась, а Суслика оставить себе. Размечталась, одноглазая. Гоню грезы прочь, накрыли не вовремя.

Поворачиваюсь к нему лицом и пожимаю плечами. По — моему неудачная идея сидеть дома и ковыряться в мозгах. Лучше поехать на работу и там отвлечься от проблем. Опустив цветы на тумбу, потом поставлю в воду, поправляю съехавший на бок пучок, неудачно заколотых волос.

— Нет, Роб, лучше в офис, я там займусь делами и обо всем забуду. Подожди меня здесь, я быстро переоденусь и вернусь, — бросаю взгляд на настенные часы, которые показывают половина девятого и вздыхаю.

С кем поведешься, от того и наберешься. Раньше я одна опаздывала, сегодня мы сделаем это вместе. Хотя, если он выйдет сейчас, то у него появится шанс попасть на работу вовремя. Кто знает, может на утро он запланировал совещание или назначил деловую встречу. А тут я со своими приключениями.

— Роб, может… — но он, словно прочитав мои мысли, снимает начищенные до блеска ботинки. Расстегнув серое пальто, проходит в комнату. Остановившись напротив меня, твердо сообщает:

— Я больше ни на минуту не оставлю тебя одну, это вредно для твоего здоровья. Можешь орать, драться, угрожать, но ближайшие несколько дней ты будешь жить у меня, а дальше посмотрим, — заявляет уверенно, серьезно, а я от недоумения аж всплескиваю руками.

И как он это себе представляет? Он, она и я — шведская семья?! Час от часу не легче! Но высказать вслух свои домыслы не успеваю, он не дает.

— Как раз скоро выходные, мы можем вообще уехать из Москвы загород. Или в гости к Заречным рванем, у них шикарная баня. Ты немного отдохнешь, в себя придешь…

— Роберт! — не выдержав, перебиваю его размышления. — Что ты придумал? — повышаю голос. — Я тебе не бесхозная зверушка, чтобы в дом тащить. Сама со всем справлюсь, — вещаю оскорбленным тоном. И даже не успеваю сообразить, как меня, мягко приобняв за талию, заключают в объятья. Крепко к себе прижав, начинают гладить по волосам, да так приятно, что хочется мурчать.

Вот так, нельзя расслабляться с хитрым Сусликом. Секунда и сцапал.

— Мась, хватит ругаться. Я уже понял, что ты сильная, умная и самостоятельная. А еще очень красивая, и к тебе мужики как мухи липнут. И меня это безумно бесит, — я, дернувшись для порядка, хотя запал прошел, возмущаюсь:

— Какие мужики, Роберт, одни уроды. Или ты этого маньяка мужиком считаешь? — поднимаю на него глаза, ловя на себе теплый внимательный взгляд, и таю.

Отталкивать его совсем не хочется, наоборот обнять и утонуть в нем. Зарыться пальцами в его густые волосы, прижаться к сильной широкой груди и сдохнуть от счастья. А может плевать на эту Анжелику, мне так Суслик нравится. Может, стоит оставить его себе?

Так, стоп, хватит романтики, нам на работу надо, одергиваю себя. Там ждут отчеты и клиенты, встречи и расставания. SOS, ay, мозг очнись, сейчас не время растекаться серой лужей по пространству от его невероятно глубоких лазурных глаз и притягательных чувственных губ. А как невероятно вкусно он пахнет лесной свежестью, аж лизнуть хочется.

Вопреки здравому смыслу, оплетаю его шею двумя руками, сама не ведаю, что творю. Я уже и про маньяка забыла, и про то, что красивый Суслик занят. Вот зря он подпустил меня к себе. На расстоянии я еще могу бороться с пагубным влечением к нему, но когда он так близко — инстинкты берут свое. Особенно сейчас, когда он интимно смотрит на мои губы и медленно приближается к лицу.

Веки сами закрываются, а дыханье учащается. Ну, где же, где же заблудилось мое чувство самосохранения? Поцелуй — это минутная слабость, временное помутнение рассудка. Я ведь не умею наполовину, с головой ныряю в чувства. Эх, останусь я с разбитым сердцем, а он вернется к своей Анжелике. Ну и пусть!

Касанье теплых губ, от которых жар разливает по всему телу и бросает в дрожь, непередаваемо. Крепкие и в то же время нежные объятья, словно он пытается раствориться во мне, растаять. Сердце поет и танцует от ощущения эйфории, а душа словно парит в воздухе. Разве так бывает?

Он не спешит, медленно, чувственно, смакуя каждый миллиметр моих губ, наслаждается. Пьянит и дурманит не хуже французского красного вина с многолетней выдержкой, кружит голову. Ласкает и дразнит так невыносимо сладко и в то же время осторожно, словно оставляя за мной право прекратить все это сумасшествие, если я захочу. Но разве можно отказать себе в чистом безусловном удовольствии? Нет.

Сколько длится это умопомрачительная ласка, неизвестно. Время, пространство, реальность — все растворяется и исчезает, тает в пятом океане. Сейчас важны лишь прерывистое дыхание, которым мы делимся друг с другом и стук сердца один на двоих. Он целует меня так, словно впервые влюблен, я это чувствую.

Тянусь за новой и новой порцией поцелуев, не могу остановиться. Кажется, что если сейчас он отпустит меня, оставит, я просто потеряюсь, рассыплюсь, распадусь на части, которые не собрать. Странная зависимость, о которой я даже не подозревала, не ведала. Как же раньше я жила без него?

Переломный момент, момент истины, прозрение, когда четко понимаешь, что реальность изменилась навсегда и к себе прошлой больше не вернуться. Как ни старайся, как ни желай. Теперь мы связаны невидимыми нитями, зависимы друг от друга, соединены сердцами. Во всяком случае, я так чувствую. И это так удивительно!

Пусть и дальше ошибаются пророки,

И далекие невидимые боги,

Нострадамусы, Атланты и Апачи,

Мы давно переписали все иначе.

Мы любовью этот мир преобразили И святые расписания изменили.

Без посредников мы дружим с небесами И сценарии, теперь, мы пишем сами.

В наших душах есть на все ответы,

Мы — частички одного, большого света.

Начинается игра, теперь, другая.

Мы — создатели, творцы земного рая.

© Афанасьев Сергей