Илья Муромец

180

Квашнин-Самарин Н. Новые источники для изучения русского эпоса // Русский вестник. М., 1874. Т. 113. С. 41. В наши дни при помощи сходных методов выстраивает свои схемы С. В. Горюнков. Как и его предшественники в XIX в., исследователь идет от летописного текста, используя в отношении его содержания спорные трактовки, накопившиеся в историографии. Так, например, он берет на вооружение давнишнюю и многократно опровергнутую гипотезу Д. Прозоровского (правда, в свое время активно поддержанную знаменитым А. А. Шахматовым) о тождестве древлянского князя Мала и Малка Любечанина — согласно «Повести временных лет», отца Добрыни и Малуши. Далее, традиционно отождествив летописного дядю князя Владимира Святославича с былинным Добрыней Никитичем, С. В. Горюнков делает новый смелый шаг — «ассоциирует» Змею, с которой бьется фольклорный Добрыня Никитич, с исторической княгиней X в. Ольгой (Горюнков С. В. Незнакомая Древняя Русь, или Как изучать язык былин. СПб., 2010. С. 38–59). Сходные «ассоциации» он кладет и в основание своих представлений об Илье Муромце. Путем нехитрых манипуляций со словом «разбойник» и опершись на такую шаткую основу, как татищевская Иоакимовская летопись, С. В. Горюнков превращает былину о бое Ильи Муромца с Соловьем-разбойником в миф о «Поединке Громовержца со Змеем», который в ходе христианизации якобы замалчивался и запрещался «греческой» церковью (Там же. С. 110–156). Еще одну причину заговора против мифа об Илье автор видит в «принадлежности его к материнской линии ветви происхождения Владимира Крестителя», то есть к семье все тех же Добрыни и Малуши (детей древлянского князя Мала). Род Мала, просто на основе созвучия, автор выводит из готской династии Амалов. Далее к «концепции» притягивается загадочная Малфрида, сообщение о смерти которой «Повесть временных лет» помещает под 1000 г. Составители поздних Никоновской летописи и Степенной книги (50-е гг. XVI в.), как уже говорилось, при переписывании древнего летописного текста превратили Малфриду в некого Малвреда Сильного. Имя германское и, как кажется С. В. Горюнкову, вполне может принадлежать готу из рода Амалов. Этот, возникший ниоткуда, Малфред Сильный и есть, как оказывается, древлянский Мал, а заодно и наш былинный Илья Муромец (наверное, потому, что «сильный» и живет во времена Владимира Святославича). В то же время от «Малфреда» можно отделить «частицу Фред», как часть родового имени. Получится «Фредич» — очень похоже на Претич. Значит, воевода Претич, согласно «Повести временных лет», подоспевший в 969 г. со стороны Чернигова на выручку Киеву, осажденному печенегами, и вывезший из города Ольгу с внуками, — тоже из древлянского княжеского рода! Тогда зачем же ему спасать Ольгу? А он их, оказывается, и не спасает вовсе, а берет в заложники… Не желая чрезмерно утомлять читателя прочими многочисленными «открытиями» С. В. Горюнкова, приведу общий итог, касающийся Ильи Муромца: «…во времена Ольги и Святослава между Киевом и Черниговом наблюдается скрытое противостояние. Оно связано с тем, что бывший древлянский князь, а затем любечский узник, полное родовое имя которого Малфред, а христианское — Илья, возглавляет, как это следует из летописно-былинных реконструкций, черниговскую оппозицию Киеву. Противостояние заканчивается тем, что Ольга умирает в Чернигове, а Святослав изгоняется из пределов Руси и гибнет на днепровских порогах. После недолгой смуты к власти в Киеве приходит Владимир, сын Малуши=Малфреди и внук Малфреда=Ильи» (Там же. С. 193). В «реконструкциях» С. В. Горюнкова находится место для всех князей представителей дома Рюриковичей. Так, муж Ольги-Змеи, киевский князь Игорь, почему-то оказывается былинным Святогором (Свят-Игорем) (Там же. С. 178). Все эти чудовищные натяжки являются вполне естественным следствием заранее избранного автором метода. В отличие от большинства исследователей фольклора, стремящихся путем сравнения вариантов былин, посвященных одному и тому же сюжету, выделить то, что является типичным и общераспространенным, С. В. Горюнкова интересует то, что встречается редко — в таком материале ему видятся примеры «единичных реликтовых записей» (Там же. С. 26). Здесь автор, в худших традициях «исторической школы», ставит знак равенства между летописями и былинами. Подобный подход, наверное, может дать результат в случае с письменными источниками, хотя и не всегда положительный; в отношении же фольклора он неприменим.