Илья Муромец

339

Веселовский А. Н. Южнорусские былины (I–II) // Сб. ОРЯС. Т. 22. № 2. СПб., 1881. С. 65. Л. Н. Майков обратил внимание, что в одном рукописном сборнике XVIII в. помещена «Повесть о Илье Муромце и Соловье Разбойнике», в которой Соловей назван Будимеровым или Будимеровичем. Справедливо не видя «ни возможности, ни надобности отождествлять в одно лицо двух Соловьев нашего эпоса», Майков считал «придачу отчества Будимировича к имени Соловья Разбойника… если не ошибкою переписчика, то случайной погрешностью того лица, кто первый вздумал положить на бумагу народную былину об Илье Муромце и Соловье Разбойнике». В то же время он считал «не невозможным» то, «что в старину существовало и несколько списков нашей „Повести“ с такой ошибкой, и быть может, один из них подал повод к тому, по-видимому, чисто случайному сопоставлению имен Соловья Будимировича и Ильи Муровленина», которое показано в письме Кмиты 1574 г. Майков допускал, что в Южной и Западной Руси «обращались в древности рукописные повести об Илье Муромце», с одной из которых мог познакомиться оршанский староста (Майков Л. Материалы и исследования по старинной русской литературе (II–III) // Сб. ОРЯС. Т. 53. № 5. СПб., 1891. С. 18–19). Однако для подобного допущения необходимо предположить, что и у Остафия Воловича (адресата Кмиты) имелась такая же рукопись. Кроме того, из письма явно следует, что Соловей Будимирович — такой же положительный герой, как и Илья, чего нельзя сказать о Соловье-разбойнике рукописи, даже если переписчик или сочинитель по ошибке добавил ему это отчество. За последние полтора столетия исследователями выявлено всего две рукописи, в которых Соловей носит это отчество. Одна из них та, о которой писал Майков. Другую описал в середине XX в. И. Ф. Голубев — он обнаружил ее в Калининском облгосархиве. Эта рукопись датируется временем около 1740 г. В ее тексте Соловей, привезенный Ильей в Киев, ведет себя вызывающе, явно демонстрирует неуважение к князю Владимиру, но при этом «молится чудным образом», а появление в Киеве сыновей Соловья и сдача ими в государственное хранилище золотой казны отца приводят к тому, что их зовут за стол, а затем князь жалует их званиями стольников и чашников, а самого Соловья принимает в состав киевских богатырей. Исследователь обращает внимание на то, что, освободив по пути в столицу от неприятельского войска Кинешму (!), Илья отказывается остаться в городе, поскольку-де ему «непригоже жить в земских городах». В этом и еще в некоторых деталях исследователь «видит отражение историко-бытовой обстановки XVI в.», в частности «намек на разделение русской земли на опричнину и земщину». Исходя из этого, И. Ф. Голубев задается риторическим вопросом: «Не восходит ли наш список былины с Соловьем Разбойником, „сыном Будимеровым“, ставшим богатырем, к той „версии“… которая была известна Кмите Чернобыльскому?» (Голубев И. Ф. Повесть об Илье Муромце и Соловье Разбойнике // Славянский фольклор. Материалы и исследования по исторической народной поэзии славян (Труды Института этнографии им. И. Н. Миклухо-Маклая. Т. 13. М., 1951. С. 245–246). Говоря о благополучном для Соловья завершении былины, нельзя не вспомнить и мнение А. П. Скафтымова о том, что «убийство Соловья не является органически вытекающим из художественной основы былины»: иначе Илья его убил бы сразу. Однако богатырю требуется дополнительная мотивировка для расправы: «В одних вариантах как будто Соловей сам напрашивается на это: он сам называет себя разорителем-разбойником и тем самым навлекает на себя возмездие Ильи. В других Соловью приписывается вероломство: раньше он уже отказался от соперничества с Ильей, а теперь еще раз хочет его оглушить свистом, — Илья гневается и разрывает его на части. Третьи варианты заставляют Илью покончить с Соловьем из сожаления к Владимиру и к его гостям. В каждом из этих случаев мотивы убийства стоят вне связи с целым замыслом былины. Отсюда такое непостоянство» (Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. Саратов, 1994. С. 119). И все-таки окончательные выводы делать пока рано.