Оказалось, что за три месяца пребывания в школе новенькая заняла в ней более важное место, чем он, Борис Егоров, проучившийся здесь с первого класса и уже два года приносивший школе первенство в математической олимпиаде. Вот уже несколько дней Инки не было в школе, и каждый день она была кому-то нужна, ее кто-нибудь да спрашивал. Заглядывали пионеры из подшефного класса («Мы Маршака инсценируем с вашей Октябриной»), разыскивал какой-то очкарик из редколлегии («Смешинки» редактировать некому), парень из восьмого «Б» просил напомнить ей про какой-то ЛКС (Борис и не знал о существовании в школе такого клуба). Об одноклассниках и говорить нечего: они каждое утро приставали к Кате и Борису:
— Что, скоро будут пускать к Инке?
— Я же сказал: через две недели. Сколько можно спрашивать? — увертывался Борис.
— А ты не злись,— надоедали девчонки,— не тебе одному хочется проведать ее.
Борис злился потому, что оказался в «дурацком» положении. Все думали, что они дружат, в то время как Климовой наплевать на него. Вон, оказывается, сколько друзей заимела: ходят, спрашивают. Общественница! А притворялась тихоней. И способности так себе, серенькие.
Через некоторое время Борису становилось стыдно, и он развенчивал себя как «бездарного эгоиста», потом снова защищал себя и нападал на Климову. В общем, Борис маялся, и только Антон Семенович мог бы помочь ему. После занятий они вместе вышли из школы. По кислому выражению лица Бориса нетрудно было догадаться о мучивших его сомнениях.
— Что, друг Егоров? Все сам с собой воюешь? Лучшее лекарство в таких случаях — подумать о других. Сходил бы к Топоркову, узнал, почему он в школе не был.— И уже теплее добавил: — А завтра жду к себе, потолкуем. У меня кое-что есть для тебя интересное.
Валерка домовничал один. Видимо, накануне в семье опять была драка: об этом красноречиво свидетельствовали здоровый синяк у него под глазом и беспорядок в доме. Борис поздоровался и стал доставать из портфеля дневник с домашним заданием.
— Привет, самородок,— сразу начал язвить Валерка.— Задач решать не буду. В школу не пойду. Куда мне с таким фингалом? Давай врубим «телек», сейчас «Клуб кинопутешествий» начнется.
— Давай,— согласился Борис.
Но телевизор не «врубался», и Валерка выругался:
— У, гад, видать, и по «телеку» долбанул.
Пришел Костя, принес Валерке подкрепление: несколько беляшей и бутылку кефира. Потом постучала Катя. Борис удивился, но Валерка не смутился:
— Сестра милосердия. Лечить будет.
И правда, Катя достала флакончик бодяги и сделала Валерке примочку. Она «гарантировала», что через день-другой и следа не останется. Заговорили про экзамены, которые предстояло ребятам сдавать этой весной впервые.
Валерка кривлялся:
— А мне все равно. Вытолкнут как-нибудь, раз восемь лет учили. А там в ГПТУ. Ребята, вы знаете, как расшифровывается ГПТУ?
— Государственное профессионально-техническое училище,— Катя наивно полагала, что Валерка не знает этого. А он захохотал, его подбитый глаз кроваво загорелся, крупные зубы сверкнули белизной:
— Ха-ха-ха, необразованные! Это обозначает: господи, помоги тупому устроиться... Ха-ха-ха...
Никто не засмеялся. Костя покраснел. А Катя до слез негодовала глазами. Когда, наконец, Валерка утих, она начала первая:
— Это злость в тебе говорит. И обида. Ты знаешь: ГПТУ закончил Гагарин! Ты знаешь: там труднее, чем в школе! Ты знаешь: там одновременно с освоением профессии надо пройти программу средней школы! — Катя посмотрела на Бориса, ожидая поддержки.
— А среднее образование сейчас обязательно для всех,— вступил он в разговор, но Валерка перебил его:
— Вот и учись. Ты — вундер, а я серость.
— А если серость — тебе в ГПТУ делать нечего,— это заговорил тихоня Костя.— Там чертежи надо читать, как азбуку. Отец мой каждый шумок в станке своем чувствует. Если хочешь знать — и я пойду в ГПТУ, вот кончу десять — и пойду. А ты... ты просто легкой жизни хочешь.— Костя замолчал, сам смущенный своей смелостью, а Валерка зло сверкнул глазом:
— Вот это друг! Спасибо, уважил...
Разгорелся такой сыр-бор, в котором Борис чувствовал себя лишним. Ему хотелось уйти скорее, но Катя прекратила спор и увела с собой Костю, а Борису велела заниматься с Валеркой. Валерка не посмел ослушаться. Он вытер стол, достал учебники и, как бы делая Борису одолжение, согласился:
— Начнем, что ли?
Постепенно недовольство прошло у обоих. Борис объяснял хорошо, и они так увлеклись, что Борис к концу занятий почувствовал удовлетворение. Валерка тоже был доволен.
— Ты сам пришел или «шеф» прислал? — вдруг некстати спросил он.
— А тебе не все равно, что ли? — Борис попытался грубостью прикрыть неловкость.
— Значит, Антон Семеныч,— вздохнул Валерка.
Борис не знал, как загладить свою вину перед Валеркой, но тот весь обмяк и не думал злиться:
— Что, здорово я орал? Перед Катей стыдно. Сейчас стыдно, а при ней — черт знает что такое! И всякий раз так,— это был вызов к откровенному разговору на личную тему.
— Ничего. Она тебя понимает, а это самое главное, когда понимают тебя,— принял вызов Борис.
— А Климова тебя понимает?
— У нее другой есть. А я так, родители дружат,— честно признался Борис.
— А-а-а,— посочувствовал Валерка,— а в классе все думают, что у вас, это самое... по-настоящему.
Когда Борис вышел от Валерки, утренние сомнения уже не терзали его, они отступили сами собой, под впечатлениями прожитого дня. Оказывается, когда помогаешь другим — себе тоже что-то берешь. А главное, с Валеркой, наконец, установлен мир.