Инка + Дик = ?

ОДНОКЛАССНИКИ

Инка попала в класс Антона Семеновича, о котором много знала с детства от своих родителей: по письмам, фотографиям, рассказам. Все они воспитывались в одном детском доме, а папа и Антон даже поступали в одно военное училище. Но Антон не стал военным, задумал получить «самую мирную профессию» и уехал в другой город, где был учительский институт. На расспросы товарищей отвечал шутливо:

— Имя-отчество обязывают...

— Так что же, все Михаилы Юрьевичи должны стать поэтами? — сомневались друзья.

А он свое:

— Поэты тоже нужны, но они — роскошь. А учителя — необходимость.

Шутки шутками, но отговаривать не стали. Так разошлись их жизненные дороги.

Когда папа рассказывал про Антона Семеновича, он говорил и про себя, и про маму, и про сотни других своих сверстников, бывших тогда, во время и после войны, моложе Инки и ее друзей. Мама — ленинградка. Она пережила блокаду. Погибли все ее родные. Перед тем, как попасть в детский дом, она долго лежала в больнице, слабая была очень.

И у папы погибла вся семья. Много лет разыскивал Андрейку, младшего брата, по слухам, уцелевшего в партизанском отряде, но не нашел. Тридцать лет уже, как война кончилась, а папа все равно ищет, все равно надеется.

Мама сейчас работает программистом, и Инка знает, что больше всего на свете ей бы хотелось запрограммировать встречу с папиным братом. Если бы это было возможно...

— Ин, здравствуй! Ты чего так торопишься? Рано еще,— Инку догнала Катя Долганова, соседка по парте, худенькая, бледная, миловидная девочка с серьезными глазами. В классе называли ее ласково — Катюня, за мягкий, уступчивый характер. Девочки подружились в первые же дни Инкиного пребывания в новой школе. Катя частенько забегала к Инке, хотя к себе ни разу не пригласила.

— Я заходила за тобой, а ты уже умчалась. В такую-то рань.

— Прости, Катюня. Я всегда мчусь, если о чем-то думаю. Должно быть наоборот: думаешь — идешь медленнее, а я бегу почему-то. Пойдем сквером, поболтаем.

Утро было безветренным, дышалось легко, И шагалось тоже легко. Снег похрустывал под ногами, как морковка на зубах. Девочки шли молча, прислушиваясь к этому размеренному хрусту. Немного погодя, Катя спросила:

— Ин, ты о чем думала?

— Когда, сейчас? О сочинении.

— Нет, раньше, когда бежала.

— О разном,— уклончиво ответила Инка.

— А тему сочинения выбрала?

— Свободную... Только раскрыть ее хочу не в общем, а на судьбе одного человека, понимаешь?

— А-а-а,— протянула Катя,— это у тебя после вчерашнего фильма. Я, когда прочла дневник Анны Франк, неделю ни о чем другом думать не могла. Она все перед глазами стояла...

— А мы бы выдержали, как ты думаешь, Катя?

— Я — нет. Я слабая. Чуть что — слезки на колесках, даже самой стыдно.

— И я не знаю. Когда все хорошо, трудно представить, что может быть иначе. И те ребята не думали, что им выпадет такое испытание.

Девочек догнали одноклассники.

— Привет, подружки! В обществе секретов нет,— это представился Валерка Топорков, широкоплечий, скуластый, с игриво-насмешливым выражением темных, широко поставленных глаз.

— А ты чего не здороваешься? Пожелай девочкам доброго утра и хороших отметок,— бравым голосом, не допускающим возражений, посоветовал он товарищу.

Второй, Костя Кочубей, прозванный мальчишками сокращенно Ко-ко, красивый, высокий мальчик, с нежным девичьим лицом и яркими, как вишни, глазами, молча шел рядом. После Валеркиных слов стеснительный Костя покраснел и пробормотал:

— Пойдем скорей. Опоздаем. Первый — математика.

— Не опоздаем. Еще списать успеем. Вон Вундер в школу заходит,— Валерка издали увидел долговязого Бориса Егорова.

— Итак, математика «забита». А сочинение? Девочки, как только возьмете тему «Никто не забыт», вспомните про меня и старайтесь писать поразборчивей...

Ни девочки, ни молчаливый Костя так и не проронили больше ни слова. Весь оставшийся путь до школы ораторствовал Валерка.