Инка + Дик = ?

ДВЕ ФОТОКАРТОЧКИ

Антон Семенович, оказывается, не забыл про подарок. В последний день, когда прощались с Москвой, он привез Бориса к магазину с яркой вывеской «Подарочный» и сказал: «Выбирай маме подарок». Борис растерялся: столько здесь всего. Но все же его внимание привлекли бусы. Легкие, граненые, хрустально-прозрачные, они принимали различные оттенки. На красном — нежно розовели, на зеленом — отливали изумрудом, на синем — голубизной.

— Из чистейшего уральского хрусталя,— объяснила продавец.

— Вот здорово! — вырвалось у Бориса.

— Что здорово? — не поняла девушка.

— Что именно из уральского,— пояснил Борис.

Подошел Антон Семенович. Ему тоже бусы понравились. Бориса смущала цена — мама никогда не позволила бы себе такой дорогой подарок. Но Борис придумал маленькую хитрость: этикетку оторвать, и мама не догадается, сколько они стоят. Сказал об этом Антону Семеновичу — тот рассмеялся: ярлычок в любом случае положено снять, с ценой не дарят. Борис положил бусы во внутренний карман нового костюма рядом с маленькой записной книжкой, что предназначалась для Инки.

С Москвой прощались долго и трогательно. Наступал последний, пятый вечер, который они проведут вместе. Может, потом не будет никогда больше такой близости, таких задушевных бесед. Сама обстановка располагала к откровенности. Они были вдвоем в уютной комнате московской гостиницы.

Сегодня разговор зашел о подвиге. Борис признался, что считает подвиг просто порывом и думает, что к подвигу необязательно готовить себя всю жизнь. Он был дотошным спорщиком, но это не раздражало Антона Семеновича.

Последний вечер в Москве Борис запомнил на всю жизнь. Может, и не совсем случайно преподнес ему учитель сюрприз именно в последний вечер.

Начал сам Борис, вернее, не начал, а продолжил, так как они уже говорили об этом.

— Значит, вы считаете, Антон Семенович, что плохой человек не способен на хороший поступок?

— Конечно,— односложно ответил учитель.

— А помните тот случай зимой, когда девчонка спасла малыша? Еще в газете писали?

— Помню, помню... И что? — заинтересовался Антон Семенович.

— Так вот, вы убеждены, что она — хороший человек, а? Может, она потому и не назвалась, что плохой человек, стыдно заявить о себе.

— Ох, перестраховщик... Ох, не могу,— рассмеялся до слез Антон Семенович.— Великий путаник... Как ты сказал: плохой человек стесняется заявить о себе...

Смех учителя был так заразителен, что Борис тоже не выдержал и рассмеялся. Они сидели на кроватях напротив друг друга и хохотали, не в силах остановиться, потому что стоило одному поднять голову и взглянуть на другого, как новая волна смеха, сотрясая одного, передавалась другому.

Наконец, глаза Антона Семеновича сделались серьезными. Борис тоже перестал смеяться и смотрел на учителя.

— Ты веришь только факту, дотошный ученик? Что ж, получай его, хотя я и не намеревался говорить тебе этого до времени. Да, я убежден, что та девчонка — хороший человечек (он так и сказал нежно-нежно: человечек), потому что знаю ее. И ты знаешь. Это Климова Октябрина.

Если бы на древнем Урале произошло землетрясение, Борис удивился бы меньше...

— А в том, что не назвалась — нет рисовки, это норма для нее, мыслишь, Егоров?

Борис плохо «мыслил», но все же спросил:

— А как вы догадались?

— Сначала интуитивно. Она заболела на следующий день. Описание сторожа убедило меня окончательно. Тулупчик такой есть только у нее. Больше она не наденет его, конечно. А жаль, она в нем такая смешная.— Антон Семенович снова улыбался и старался снять напряжение с Бориса. Он достал из бумажника фотографию и положил перед Борисом:

— Посмотри. Правда, смешная?

Борис несмело взглянул и зажмурился: Инка показалась ему совсем не смешной, а точно такой, как в тот вечер, когда он столкнулся с ней возле школы: пушистая от инея, загадочная и чуть насмешливая. Борис потому и зажмурился, что смеялись ее глаза: еще бы, как не смеяться над таким... Учитель тем временем положил на стол еще одну фотографию:

— Взгляни, похож, правда?

На Бориса смотрел курчавый малыш с веселыми глазами в бескозырке с надписью «Моряк».

— Да, похожи,— рассеянно сказал Борис,— это ее племянник, наверное? — и снова перевел взгляд на Инку.

— Как раз наоборот, она его племянница,— сказал Антон Семенович, но Борис даже не обратил внимания на эти слова, так как все мысли были заняты Инкой и родственные связи Климовых его не волновали. А жаль... Будь Борис повнимательнее, Антон Семенович рассказал бы ему много интересного про Климовых, про поиск, про сегодняшнюю встречу, но учитель не обижался на юного друга, он понимал его состояние и предложил скорей лечь спать, чтобы завтра не проспать.

Борис лежал с открытыми глазами и думал про Инку. Ему захотелось еще разок взглянуть на фотографию, он почему-то всегда забывал ее лицо, вспоминал по отдельности глаза, волосы, улыбку, а в целом лицо — забывал! Но включить свет боялся — вдруг разбудит учителя. Борису вдруг захотелось открыться Антону Семеновичу: рассказать про Инку и про Дика, которого она считает своим другом... и как же быть ему, Борису? Он думал, что учитель спит, и, продумывая свой рассказ, даже вслух позвал неуверенно:

— Антон Семенович...

— Я слушаю тебя, Боря,— так же тихо отозвался учитель, впервые назвав своего ученика не по фамилии, вопреки своей привычке, а так просто, по-домашнему: Боря.

— Я... я только хотел спросить: мы не опоздаем на самолет?

— Нет, Боря, не опоздаем. Все будет хорошо. Спи.