Только я оделась и вышла на улицу, как меня догнал Алик Чолмоныев.
— Октябрина, пойдем вместе.
— Пойдем,— обрадовалась я.— А ты откуда меня знаешь? Я ведь новенькая.
— Валерка рассказывал, мы соседи с ним, живем рядышком. А я второй год уже в этой школе, с Алтая приехал.
Говорить с Аликом оказалось удивительно легко, несмотря на то что мы были с ним незнакомы. Мне понравились непринужденность будущего поэта, его горячность в споре, едва уловимый акцент речи и даже привычка называть людей только полными именами. Он говорил: «Октябрина», четко выделяя «О», и мне это обращение было непривычно, но приятно: я почувствовала себя взрослой.
— Скажи, Октябрина, ты в клуб зачем пришла? Просто так или писать пробуешь?
— Интересно, потому и пришла. Пока просто так. А если захочется самой что-нибудь написать — попробую.
— Зачем? Не надо писать, Октябрина,— почти испуганно стал убеждать меня Алик.— Не женская это работа. Это... понимаешь, тяжелый, мужской труд.
Я думала, он шутит, этот странный, смешной Алик, но надо было видеть его лицо, чтобы понять: говорит он вполне серьезно.
— А что же, по-твоему, должна делать женщина?
— Шить. Вязать. Готовить,— убежденно продолжал Алик.— Женщина должна...
Тут я не выдержала и рассмеялась над его непоследовательностью.
— Ты же... Ты же...— я не могла говорить от смеха,— ты сам ругал за это Наташу...
— Ой, как хорошо ты смеешься, Октябрина,— так непосредственно обрадовался Алик, что я смутилась.— Мой друг так смеется. Как зальется — птицы вокруг него собираются. Не веришь? Клянусь горами... А что касается Ростовой... зачем снова о ней? Давай о другом.
Чтобы изменить направление разговора, я спросила Алика, может ли он что-нибудь почитать мне. Он охотно согласился. Это были хорошие стихи, Дик.
Мальчишка-алтаец читал мне стихи.
Были они то прозрачно тихи,
То свежий ветер над ними кружил.
— Нравятся? — говорил он.— Скажи!
— Скажи,— говорил, а ответа не ждал,
И снова стихи мальчишка читал
О том, как приходит в горы рассвет,
О друге, вернее которого нет,
О том, как жизнь в горах хороша...
Пела мальчишеская душа.
Пела душа... и мальчишку за это
Я не могла не назвать поэтом.
Я так и сказала:
— Алик, ты будешь поэтом. Ты уже сейчас поэт.
Алик изумился:
— Зачем, Октябрина? Настоящий поэт... это... когда каждая строчка — открытие. А я ничего нового не открываю.
Я даже пошла быстрее: это он хорошо сказал. Почему я никогда не задумывалась над смыслом стихов? Алик, не зная моей привычки, понял все по-другому.
— Ты торопишься, Октябрина? Я надоел тебе своей болтовней?
— Ну что ты, Алик? Мне интересно очень. Расскажи, пожалуйста, о себе.
— Спасибо, только в другой раз. А ты о себе, ладно? А то все расскажем сразу — и говорить будет не о чем. До свиданья, Октябрина,— Алик протянул мне твердую смуглую ладонь, и я с удовольствием ответила на его рукопожатие. Ему, видимо, тоже хотелось побыть одному. А мне было просто необходимо встретиться с моим Диком.