Инка открыла ящик письменного стола, достала почтовый набор. Красивый олень с ветвистыми рогами тревожно смотрел на нее. О чем поговорить с другом в последний раз? Сколько разного, и грустного, и веселого, пережила она за две четверти в новой школе, стала взрослее.
Уехал дядя Андрей. Его провожали всем классом. Но это расставание не было грустным — они скоро встретятся снова. Не космонавт он. И нет у него пока сыновей, только дочурка маленькая. И все-таки он именно такой, каким представляла его Инка.
Сданы впервые в жизни экзамены. Все ребята пойдут в девятый класс. На собрании сам Валерка Топорков заявил: — Не знаю, как некоторые, а я лично — за всеобщее среднее! — Катюня даже захлопала, и ребята поддержали. Весь июнь девятиклассники будут работать в подшефном совхозе, конечно, вместе с Антоном Семеновичем.
А потом... потом Климовы всей семьей поедут на Алтай к своим родным. Инка увидит дядину метеостанцию, расположенную в горах, услышит легенды и сказания алтайского народа, записанные дядей Андреем. Она уже знает некоторые алтайские слова: чечек — цветок, кей — ветер, чолмоны — звезда.
Ее проводником в Золотые горы (так переводится «Алтай») будет Алик Чолмоныев.
Пустым оставался один, последний конверт. Волнуясь, она взяла его в руки, аккуратно вынула вчетверо сложенный прозрачный листок, развернула его.
Начала писать. Сначала неуверенно, но постепенно почерк становился твердым, пальцы — быстрыми. Так случалось всегда, когда к Инке приходило вдохновение.
«Прощай, Дик.
Сегодня мы расстаемся с тобой, потому что я не смогла уберечь нашей тайны. Я все объясню тебе, и ты поймешь меня.
Это случилось в день слета. Ты знаешь об этом дне все подробности, за исключением одной. К вечеру, когда мы уже складывали рюкзаки, ко мне неожиданно подошел Борис.
— Климова, у меня разговор к тебе. Важный.
Так как я возилась с рюкзаком, то кровь прилила к лицу, и я покраснела. Шевельнулась обида: почему целый день он избегал меня? Я неохотно поднялась с травы, но, взглянув на Бориса, чуть не расхохоталась. Он, всегда такой чистюля, был непохож на себя: на костюме — смола, в волосах — иголки, на лбу — ссадина. У него был такой жалкий и взъерошенный вид, что я сравнила его с растрепанным воробьем. А Борис, словно оправдываясь, сказал виновато:
— С природой общался. Давай рюкзак.
Он затолкал мой рюкзак в свой, полупустой, взвалил на плечо и предложил пойти через лес, заверив, что к электричке мы не опоздаем.
Шли не спеша, и Борис словно забыл, что хотел что-то сказать мне. В лесу так хорошо молчать, особенно когда смеркается и все вокруг становится таким таинственным.
Мы остановились возле сосны, где, по словам Бориса, жила самая ручная в этом лесу белка. Он сказал, что днем кормил ее прямо из рук. Борис дал мне припасенный заранее кусочек сахара, и мы стали ждать. Белка не выходила. Тогда я положила сахар на сучок и сказала:
— Пойдем, Боря. Она меня боится. Потом заберет.
Я подумала, что белка и есть то «важное», что хотел сказать Борис. Он хотел было идти, но вдруг резко остановил меня:
— Погоди. Я знаю — у тебя есть Дик.
Надо ли говорить, что испытала я при этих словах. Недоумение, стыд, даже злость — все кипело во мне и искало выхода. Как это он, чужой человек, вмешивается в самое для меня сокровенное? Как я ненавидела его в эту минуту!
Борис, видимо, понял все по моему лицу, но понял не так, как надо, а по-своему. Он уже не нервничал, потому что сказал самое трудное, и теперь чувствовал облегчение:
— Выслушай меня, пожалуйста, и я больше никогда не заговорю о нем. Инка (он так и сказал: Инка, а раньше, подражая А. С., называл только по фамилии), я был бы самым последним трусом, если бы не сказал тебе этого.
Теперь я понял, ЧТО ОН ДЛЯ ТЕБЯ ЗНАЧИТ. Он, наверное, достоин тебя, и я завидую ему. Все это время я ходил, как вор. Думал про вас, а сказать боялся. Все получилось совершенно случайно...
И он рассказал, как во время моей болезни нечаянно обнаружил письмо в ящике письменного стола и, увлеченный решением задачи, чуть не прочитал его. Он действительно не читал всего, Дик, иначе бы понял, что к чему. Запомнились ему несколько фраз: «Здравствуй, Дик. Я согласна дружить с тобой...»
Конечно, я поняла Бориса.
— Хочешь, я расскажу тебе про Дика. Только не сейчас, а после экзаменов.
Пока мы выясняли отношения, исчез весь сахар, видимо, белка несколько раз спускалась из дупла, а мы даже не заметили ее.
Вот и все, Дик. Тогда, в лесу, я не рассказала о тебе Борису. Я не имела права не посоветоваться с тобой. Ты думаешь, что необходимо обо всем рассказать Борису? Спасибо тебе, Дик. Я знала, что ты поймешь.
Завтра я расскажу Борису, как придумала тебя, Дик. В новом для меня городе, в новой школе мне так хотелось иметь друга. Случайно привлек мое внимание олень на обложке красивого почтового набора. Олень смотрел на меня, загадочно улыбаясь, и я подумала: «Вот и Друг».
Так из слова «ДневнИК» получился ты, милый ДИК. За это время ты стал для меня почти совсем настоящим... А сейчас появился невыдуманный, живой человек... и я покидаю тебя. У меня такое чувство, будто я уезжаю далеко-далеко, за три моря. Это кончаемся детство. Слышишь?..
До свиданья, Дик!»
Инка сложила вчетверо исписанный листок, вложила в последний голубой конверт. Таинственный олень с ветвистыми рогами улыбнулся девочке. И она улыбнулась ему. Взяла ручку и на обложке написала:
«Инка + Дик = ?»