Ищущий во мраке

Одиннадцатое воспоминание

По моим ощущениям, прошло несколько дней прежде, чем мы пересекли лес и вышли на главный тракт Бритонского королевства. Пройдя сколько-то километров, было принято решение остановиться внутри покосившейся и разорённой хижины.

Время давно стёрло следы бойни. Иссохшие останки хозяев я бросил в комнату, где обвалились потолочные балки. Подняв выбитую дверь, прибил её парой досок к проёму. «Надо не забыть повыдирать гвозди, разбрасываться ими нельзя», – напомнил себе.

Этна собрала костёр из легко воспламеняемого барахла на полу? и поставила тушиться кролика, подстреленного мною на выходе из лесу.

– Эдгар, а у тебя была семья? – спросила девчонка, подсев поближе.

– Была. А почему ты интересуешься? – ответил я.

– Да просто… Батюшка рассказывал, что до конца света все люди жили семьями, и такие, как мы, не были исключением. Детей было очень много на улицах городов… Города были живыми…

– Кто-то, конечно, жил один, но остальные – да, с семьями. Родители, дети, бабушки и дедушки. Потом дети взрослели и делали своих детей, – пожал я плечами.

– А откуда они брались? – спросила Этна.

– Кто?

– Ну… дети.

– Батюшка тебе не рассказывал? – удивился я.

– Он сказал, что для меня эти знания бессмысленные. Всё равно я никогда не встречу мужчину своего возраста в этом мире, а Марко мой брат, – пояснила она.

– Ну, как тебе сказать… – я даже не знал, что ответить. – Если бы те людоеды таки добились своего, ты бы, скорее всего, забеременела.

– По-подожди! Ты хочешь сказать, что вся эта мерзость..?

– Если бы ты, когда-нибудь, встретила парня своего возраста и полюбила его всем сердцем, тебе бы это очень даже понравилось. Любовь способна переменить всё на корню. К сожалению, ни нам, ни поколению наших предков, так и не хватило мудрости осознать это вовремя. Иначе, мир был бы другим…

– А у тебя… м… были дети? – спросила Этна.

– Нет. И хвала Господу, иначе, они бы тоже погибли. Как и вся моя семья, друзья… – вздохнув, я почесал бородку, которую пару дней назад укоротил кухонным ножом.

– Моя матушка всё время твердила, что всё у меня будет хорошо… Что, если я пришла в этот мир, у О есть на меня свои планы… Она хотела, чтобы у меня когда-то были дети, а отец не верил, что это произойдёт. Ему было важно, чтобы я зазубрила Солару… – по щекам Этны скатились слёзы.

«Да, её родители, определённо эгоисты. Я не могу назвать их плохими людьми, ведь в условиях апокалипсиса, они дали своим детям то, чего многие не могли позволить до него: любовь, заботу и знания. Но это никак не отменяет того факта, что лучшим решением было бы не заводить детей в принципе…» – Ну чего ты? Ну, всё ведь сейчас хорошо! – улыбнулся я, обняв девочку за плечи. – Уверен, твоя мама смотрит на тебя и по-прежнему надеется и верит, что всё у тебя будет хорошо. Давай мы постараемся её не разочаровать, хорошо?

– У-угу! – хныкнула Этна.

– Эх… Я помню день, когда не стало моей мамы, – не знаю, почему именно такая мысль возникла в моей голове, но я решил показать Этне свою боль, чтобы девчонка поняла, что не одна такая. – Это произошло через полтора года после того, как родился мой брат. Самое удивительное, что смерть настигла её в тот период, когда матушке, казалось, ничего не грозило. Роды дались тяжело, восстановление организма заняло много времени, и это с учётом голодания. Но она выкарабкалась. Правда иммунитет… он стал никудышным. Ей нельзя было покидать пределов нашей квартиры, но она хотела вернуться к работе репетитора, чтобы помочь мне оплачивать школу. Как итог, спустя несколько дней, она подцепила красную смерть и меньше, чем за сутки выгорела...

– Красная смерть? – спросила с шокированными глазами Этна.

– Болезнь, которая кошмарила весь материк задолго до серой гнили. Излечиться шансов практически не было. Человек начинал кашлять кровью, температура возрастала. Он пребывал в горячке, пока его лёгкие окончательно не распадались, – ответил я.

– Ты, должно быть…

– Мне не хотелось жить, – кивнул я. – Мой самый любимый и самый дорогой на свете человек умер настолько быстро, что я не успел осознать произошедшее. Будто это произошло на страницах книги, которую ты быстро пролистываешь. Раз – и всё…

Кажись, это не очень помогло. Девочка потускнела только больше. И в этот миг, я вспомнил одну простую фразу, которую слышал от одного из родственников усопших, брошенную спустя пару мгновений после смерти их близкого. Но эта простая фраза могла всё изменить.

«Не плачьте о том, что его больше нет. Радуйтесь, что он был».

– Знаешь, моя мама готовила отменный рыбный пирог…

Минуты сменились часами. Вскоре, к нам присоединился и Марко. Робкие, немного грустные улыбки детей переросли в весёлый, жизнерадостный смех.

Мы поведали друг другу о своих светлых деньках (пусть в случае с детьми это и звучало образно). Пели друг другу колыбельные наших матерей, вспоминали уроки мужества наших отцов (как ни странно, мне тоже нашлось, что рассказать). И на мгновение, я будто снова стал моложе на сорок… нет, на пятьдесят лет.

Словно и не было этих тридцати лет без света О, словно я никогда и не работал лекарем по вызову, обеспечивая брата. Не было войны, не было доков, угольных шахт, голода, красной смерти, серой гнили, пылающих городов и матерей, хоронящих детей штабелями.

Я был рыжим мальчишкой с зелёными глазами, которого успокаивала уже немолодая, но вечно красивая мама, дуя губами на разбитую коленку.

Да, жизнь была хороша.

***

Поев и отоспавшись, мы выдвинулись дальше в путь. Всё-таки, место было не самое безопасное для сна.

Шли вдоль дороги, скрываясь в тени деревьев и развалин деревень. Иногда, в свете Луны проскакивали силуэты бродячих прокажённых, но их зрение и слух до того сели, что встань я перед ними во весь рост, они бы и не дёрнулись.

В теории, чем дальше мы отходили от Бригга, тем меньше прокажённых должно было оставаться. Но это лишь в теории…

– Чем это так… кхем-кхем… Господи, ну и вонь! – Марко накрыл нос рукавом.

Резкий запах нечистот настиг и нас с Этной. Разило на всю округу, отчего на глазах наворачивались слёзы. Воняло едва ли меньше, чем в госпитале Бригга. Стало даже интересно: насколько убийственным стал бы аромат внутри запертого помещения?

Этна не выдержала и исторгла из себя не переварившегося кролика. Я постучал по груди, блокируя рвотные позывы.

– Вот… кхем… возьмите! – сбросив рюкзак, я нарезал парусину и смочил её водой, соорудив наспех какие-никакие повязки. Мокрая ткань пропускала не так много смрада, удерживая большую часть снаружи. По крайней мере, можно было делать не глубокие вдохи и не валиться с ног.

– Что это? – повторил свой изначальный вопрос Марко.

Я капнул водой на палец и поднял вверх, определив, что ветер дует со стороны дороги. Пройдя между деревьев, и рассмотрев в свете фонаря небольшой участок брусчатки, я охнул: посреди дороги кто-то навалил просто гору дерьма.

«Поход… Да, вот почему помимо нечистот воняет ещё и гнилым мясом. Ублюдки наелись человечины, но, поскольку ни один прокажённый не следит за здоровьем, расползающаяся по их рядам диарея и прочие заболевания желудка, принуждают их регулярно испражняться. Честное слово, я могу разглядеть отпечатки пальцев на чьих-то откушенных фалангах, торчащих из кучи!»

– Дай посмотреть… – подошёл Марко, но резко пожалел об этом. Нагнувшись, мальчишка, вслед за сестрой, опустошил желудок прямо под ноги себе.

Увиденное не заставило меня содрогнуться. Интересовало меня в тот момент совершенно другое, и я решил донести это до детей.

– Мы не видели подобного раньше. Значит, поход двигался в ту же сторону, что и мы сейчас.

Моим словам нашлось довольно весомое подтверждение. Не рискнув подходить ближе к куче, я прошёлся дальше вдоль дороги и наткнулся на следы разных пар ног: маленькие и большие, босые и в ботинках – на каблуках иль без, с целыми пальцами или определённым их количеством. В общей сложности, около десяти человек, шедших вдоль дороги.

– И что… умг… делать? – спросила Этна, пытаясь сдержать накатывающую рвоту, чтобы даром не растерять весь свой ужин… или завтрак. Часы-то не работали.

– Следовать нашему пути. Отойдём от дороги слишком далеко и рискуем потеряться в лесу. Но впредь, идти будем в три раза тише. Минимум разговоров, и даже дышать следует меньше обычного. Понятно? – спросил я.

Дети молча кивнули. «Умницы», – улыбнулся я и решил отойти на то расстояние от дороги, на котором шли изначально. Пару сотен метров спустя смрад исчез, и мы вздохнули полной грудью.

Проходя мимо очередного дерева, Этна резко вскрикнула и рухнула на землю, теребя ногами. Обернувшись, я увидел тонкую, почти лишённую мышц руку, костлявыми пальцами сжавшую лодыжку девушки.

Истощённый, больше мёртвый, чем живой прокажённый сидел, прислонившись спиной к сосне. Его кожа свисала лохмотьями вместе с одеждой, во тьме казалось, будто он врос в ствол дерева. Ноги полностью скрывались под опавшими иголками. Судя по всему, Этна наступила на него, отчего слепая и глухая тварь, следуя искажённым инстинктам, дёрнулась в последний раз, безуспешно попытавшись причинить вред.

Ударом сапога, я сломал руку прокажённого пополам, будто, то и не рука была, а ветвь мёртвого дерева. Безвольно опустив на землю уничтоженную конечность, прокажённый продолжил… дышать.

– Этна, ты в порядке?! – спросил я, оторвав взгляд от… тела.

– Д-да! П-просто ис-спугалась н-немножечко… – заикаясь, ответила девчонка.

Я присел на корточки и задрал её штанину: мало ли, поцарапать успел? Но на деле, хватка полуразложившегося еретика даже следы пальцев не оставила. Настолько была слаба.

Это заставило меня вновь обернуться и заглянуть в опустевшие глазницы прокажённого.

«Что же ты такого натворил в прежней жизни, что до сих пор жив? Пусть твой язык отсох, уши завяли, а глазах копошатся черви, ты всё ещё дышишь!»

Грудь его практически незаметно вздымалась, ветер не давал расслышать тихое сопение из набившихся мокротой лёгких.

– Ну и урод… – прошептал Марко.

– Когда-то и он был человеком, – вздохнул я. – Хорошим или плохим… кто знает?

Я снял с пояса молоток и, замахнувшись так, чтобы закончить всё одним ударом, опустил боёк на макушку прокажённого. Вместе с мокрым хрустом, ветер унёс и последний вздох этого несчастного.

– Идёмте, не будем задерживаться, – произнёс я напоследок и шагнул вперёд.

***

Следующие несколько километров обошлись без происшествий. Следы «похода» то обрывались, то появлялись вновь. Это натолкнуло меня на мысль о том, что еретики могли иногда заходить в лес, с понятной лишь им целью, а после вновь возвращаться к патрулированию широкой дороги, в поисках тех, кого можно убить, изнасиловать и сожрать.

Моё предположение косвенно подтверждали следы в лесу: перерытая ногами листва, обломанные ветки, содранная кора. Конечно, я не исключал, что их оставляли лесные звери, но после тридцати лет выживания в кромешной тьме – привыкаешь искать врага в каждой капле дождя…

«Гадство, дождь!» – мысленно выругался я.

Запахло сыростью, одиночные капелюшки падали на открытые руки и лицо. Возможно, в любой другой ситуации, я бы даже обрадовался: дождь – источник очищенной воды для детей. Вся беда заключалась в том, что у нас отсутствовала подходящая одежда. Во время ливня, даже мой плащ из дублёной кожи промокал за считанные минуты.

Простуда в нынешних условиях была смертельно опасной. И если с поиском нужных трав всё обстояло не так уж и плохо, то найти место, где можно отлежаться на время болезни – задача не из простых. Ведь мы, с каждым шагом, приближались к местам, где зараза появилась на свет. Где все города давно сожгли, а стены порушили. И, если этого не сделали прокажённые, то постаралось время.

Но риск простудиться был не единственной проблемой. Из двух, я даже не знал – что хуже.

«Дождь уничтожит следы “похода”! Когда он кончится, мы можем надеяться лишь на милость Господню, дабы О уберёг нас от встречи с еретиками!» – думая об этом, я сказал детям ускорить шаг.

Срочно требовалось найти убежище. Чтобы не заплутать в поднявшемся тумане, я рискнул – и вышел на открытую дорогу.

Как я и предполагал – спустя пару мгновений начался ужасный ливень. Хлестало, как из пожарного шланга. Мы перешли на бег. Благо, удары капель перекрывали полностью любые звуки, никто нас не должен был услышать.

– Что это там?! – воскликнул Марко и принялся тыкать пальцем в сторону поросшего сорняками поля, справа от дороги.

Мне понадобилось несколько секунд на то, чтобы разглядеть квадратный силуэт с торчащим из него колесом. «Что это? Ещё одна водяная мельница? Нет, она же посреди поля стоит…»

Спустившись с дороги вниз, и пройдя десять шагов, я, сперва, не поверил увиденному:

– Откуда тут взялся панцирь?! – с этими словами, я махнул Этне и Марко, чтобы шли за мной.

Подобравшись поближе к бронемашине, я подсадил паренька, чтобы тот повернул крышку люка. Благо, панцирь оказался не заперт, что, в принципе, логично: покидая подбитую громадину, ты вряд ли будешь заботиться о том, что её кто-то угонит. Да и со сломанными ногами это сделать было уже невозможно.

Перевалившись через отверстие в крыше, я протянул руку Этне, и помог девчонке забраться по скользкой металлической поверхности. Дёрнув за скрипящий рычаг, и заперев люк, позволил себе несколько секунд насладиться далёким эхом капель, что больше не падали на голову.

– Зажгите лампу, места не так много, но нам нужно как-то просушить одежду, – произнёс я, снимая промокший плащ.

– Дядь, а что это за махина такая? Папа не рассказывал про такие! –спросил мальчишка.

– Это… – отогнав дурные мысли, ответил я. – Эта громадина была создана моим поколением для убийства людей.

***

19 октября 1663 года, где-то ближе к шести утра, меня разбудила Рута. Взгляд её тревожных глаз не предвещал ничего хорошего.

– Все идут на главную площадь, говорят что-то про войну… – с содроганием произнесла девушка.

«Война? Хм, которая это уже на моём веку…»

По первой, я не придал этому событию значимости. Войны Бритонский престол вёл постоянно: столкновения с другими империями на воде и на суше, на территории открытых континентов, подавление восстаний в колониях и ещё множество других конфликтов, коим не было числа.

Ни один из них практически не касался Норвилла. Мы не видели на горизонте вражеских стягов и знамён, нас не обстреливали со стороны моря. До города доходили лишь отголоски битв, в виде потрёпанных линкоров, искалеченных солдат, отправленных в тыл на лечение, и похоронок с выплатой семьям конквестов.

– Не переживай так сильно. Давай не будем торопиться и позавтракаем, а потом уже пойдём, хорошо? – предложил я Руте.

Девушка нервно кивнула. «Интересно, она действительно боится, что война придёт в Норвилл? Вот же глупенькая!»

Перекусив яичницей с луком и чаем, мы втроём оделись и пошли на главную площадь. Куда даже полчаса спустя стекались толпы народу.

– Война! Люди, началась война! – вопил глашатай так, словно его резали живьём, стоя на небольшой сцене, иногда использовавшейся в качестве эшафота.

«Война? Опять? И с кем же?» – шептались люди.

– Подумаешь… Что, особенная война какая-то? Мой дед прожил шестьдесят два года! И ни одно ядро над его головой не пролетело за это время! – возмущался мужчина, стоявший слева от нас.

– Вот именно, – вторила ему супруга, лет сорока на вид. – Его Величество ещё никогда не давал Норвилл в обиду захватчикам!

– Эдгар, – дёрнул за рука Ольгерд, – что происходит?

– Не знаю, Олли, не знаю. Даст Господь – ничего серьёзного, – улыбнулся я брату, покрепче сжав его рукавичку.

– Попрошу внимания! – наконец, спустя ещё полчаса ожиданий, когда в центр города стянулась, кажись, половина населения, а другая половина смотрела и слушала из окон, на сцену вышел бурмистр Норвилла.

Толпа замолчала, хотя некоторые и продолжали шептаться.

– Может быть кто-то не знал, но позавчера Республика Родиния заключила военно-политический союз с Хиралом и Левитанией. Сегодня утром, их тройственный союз напал на материковую часть Бритонского королевства, с целью поработить наш народ и забрать наши ресурсы! Скажу сразу – мы не одни, Паладра уже переправляет войска на подмогу, как и многие дружественные нам страны. Однако эта война будет нелёгкой. Мы ещё никогда не сталкивались с таким количеством врагов! Наш город официально признан зоной боевых действий, поскольку имеет морскую границу с Акаимской Империей, а её дальнейший статус в конфликте ещё не определён. Мужчины от шестнадцати лет и старше, обязаны явиться в городской комиссариат для приёма на военную службу.

В этот момент, среди горожан начали раздаваться гневные возгласы в сторону бурмистра.

– Не переживайте так! Никто не отправит вас на передовую! Вам просто необходимо пройти процедуру постановки на учёт, дабы вам могли доверить оружие, случись такая необходимость!

Но волну осуждений уже нельзя было остановить. Бурмистра освистали, несколько десятков человек запустили в него старые шапки и ботинки. Их тут же скрутили полицмейстеры и затолкали в «буйновозку».

Я решил, что выслушивать оправдания градоначальника перед толпой не имеет никакого смысла, и отправился с семьёй домой, чтобы ещё пару часов отдохнуть перед работой.

Однако нуждающихся так и не оказалось на пороге квартиры. Видимо, многие были поглощены мыслями о начале войны. Поэтому, до возвращения Руты я занимался обучением Ольгерда грамоте.

В последнее время мы жили сыто, носили, пусть не дорогую, но хорошую одежду, а не покрытые заплатками, протёртые кафтаны. Ольгерд значительно поднабрал в весе, впервые за многие годы на щеках брата воссиял румянец.

И это положительно сказалось на его здоровье. Руки Олли окрепли. Пусть он всё ещё хромал, и едва мог сделать больше пяти шагов без костылей, но мы с Рутой могли, иногда, оставить его одного, зная, что мой брат не помрёт с голоду и сможет сам сходить в уборную.

Одним днём, ещё до объявления войны, я накопил достаточно клети, чтобы впервые в жизни сходить всей семьёй в цирк. Ох, что это было за представление!

Фокусник распилил надвое девушку, а после – заставил её стать единым целым. Он запросто угадывал загаданные людьми карты и ловко заставлял кошек пробегать сквозь огненные кольца!

А как завораживающе танцевала длинноносая красавица восточных кровей! Но когда на сцену вышли атлеты, в глазах Ольгерда будто бы вспыхнули два солнца.

– Хочу быть, как они… – мечтательно произнёс братик.

Может он и плохо ходил, но руки, потихоньку, крепли. Это сложно было не заметить. Ведь Ольгерд, на тринадцатом году жизни, научился самостоятельно завязывать шнурки. Это была самая настоящая победа!

Для него, как для человека, поборовшего слабость тела, и для меня – его старшего, заботливого брата.

Поэтому, в тот день, после собрания на площади, я старался не думать о плохом, а продолжать уверенно идти к своей цели: поставить брата на ноги и купить отдельную квартиру.

– К нам на практику приходили люди из министерства, – произнесла Рута, вернувшись после тяжёлого рабочего дня. – Сказали всех, кто получил профессию лекаря отправят работать в лазарет для раненных солдат.

– У нас что, где-то рядом битва была? Откуда раненные в тылу? Да ещё и в первый день войны! – поинтересовался я.

– Я тоже не поверила, по началу… – вздохнула устало Рута. – Вот, посмотри, что пишут.

Я взял со стола купленную за четверть клети ежедневную газету.

– «Самое кровопролитное сражение в истории Королевства: более пяти тысяч убитых в первый день»… – было написано в заголовке. – Господи, как это…

– Бурмистр не врал, – понуро ответила девушка. – Эта война не похожа ни на одну другую в истории. Среди людей на улице уже поползли слухи, дескать, раненных было так много, что самых тяжёлых приказали добить на месте. Завтра утром прибудет первый паровоз, он привезёт восемьсот человек, городскому госпиталю требуются все, кто хоть сколечко разбирается в медицине.

– Гадство, – вздохнул я. – А в лазарете хоть что-нибудь платят?

– Платят, но так, чтобы хватало на еду, не более. И работа с утра до ночи идёт, без перерывов и выходных, – сообщила Рута.

– Знаешь, мне плевать, – я развёл руками. – Хотят войны – пусть воюют. Я против этого дерьма и против того, чтобы люди незаинтересованные бросали обжитые кормушки ради государства, которое выдворило их на улицу и отобрало все пособия!

«Идти работать на них… Сейчас же, разбежался! Где было Его Величество, когда приставы выселяли нас с Ольгердом, не дав времени даже на то, чтобы собрать все вещи или найти новое жильё?!» – я был крайне возмущён таким порядком делом.

Поэтому, уже на следующий день, когда, казалось, ажиотаж среди людей упал, отправился принимать роды у очередной бедной семьи. Так прошла неделя.

Рута стала приходить намного позже, обессиленная и пахнущая кровью. Пока я готовил еду и делал ей массаж плеч, подруга рассказывала об ужасах происходящего:

– На вооружении Родинии теперь стоят ходячие крепости, именуемые «панцирями». Наша армия к ним была не готова. Если раньше солдаты шли шеренгами друг на друга и поочерёдно стреляли из мушкетов, теперь они вынуждены рыть рвы и чаще использовать артиллерию. Панцири обладают ужасающей огневой мощью. После них, на поле боя остаётся много раненных с оторванными конечностями или изрешечённых осколками.

Дни сменяли недели. Фронт разрастался, хороших новостей становилось меньше, а стран, вступивших в войну с одной из сторон – больше.

Мужчин начали активно призывать в армию народного ополчения, потери среди конквестов были невосполнимыми. Этих бравых мужей слишком долго учили в военных академиях, чтобы затем, их разорвало выстрелом из панциря в первом же боестолкновении.

В один «прекрасный» день пришли и за мной…

– Эдгар Радский, значит… – произнёс мужчина лет тридцати с синяками под глазами и осевшим голосом. – Разве не было сказано всем мужчинам старше шестнадцати явиться к зданию комиссариата в первый же день?

– Да, я понимаю, но у меня работа и семья…

– По-вашему, у других мужчин вашего возраста и старше – нет семьи, детей? – въелся комиссар. – Это несправедливо по отношению к ним.

– Мистер, мне очень жаль, что так вышло, но мой брат страдает от нарушения моторики! У нас нет собственного жилья, а ему ещё и нужны дорогие лекарства!

– И мне жаль, мистер Радский, но приказ есть приказ… – перебил меня комиссар и замахнулся для того, чтобы поставить печать на бумаге, по которой я должен был явиться на следующий день в распределительный пункт для отправки на фронт.

– Я умею лечить людей! Отправьте меня, хотя бы, в лазарет, но только не на передовую! Я обязан заботиться о брате, сэр! – я встал на колени перед столом начальника, засунув поглубже собственную гордость.

– Лекарь? – спросил начальник, остановившись в сантиметре от документа. – В нашей картотеке нигде не сказано, что вы лекарь, мистер Радский! За вашу ложь, следовало бы отправить вас в штрафной батальон! Благодарите Господа за то, что я не лишён сострадания к молодым!

– Я не вру, господин! У меня незаконченное медицинское образование! Всё это время, до войны, я зарабатывал на жизнь частными услугами! Отправьте меня в лазарет, умоляю! Только не на передовую!

Комиссар посмотрел на меня покрасневшими от усталости глазами. Поджал губы и шумно втянул носом воздух. Затем убрал печать в сторону.

– Моя дочь, ей восемь лет, больна… – произнёс мужчина. – У меня есть деньги на лечение, но проблема в том, что в угоду раненным солдатам, поснимали из городского госпитали практически всех толковых врачей. Я никак не могу попасть на приём, даже просто для того, чтобы узнать, чем она больна! С каждым днём моей Белле становится всё хуже, а я, тридцати двухлетний полковник, ничего не могу с этим поделать, и от этого мне хочется разрыдаться, даже будучи мужчиной!

– Сэр я…

– Я не сомневаюсь, мистер Радский. Не сомневаюсь, что вы искренне, подчёркиваю, искренне желаете ей помочь совершенно бесплатно, ведь вы, мистер Радский, по зову сердца работаете лекарем. И я дам вам возможность ей помочь. Я человек строгий, но справедливый. Вы поможете мне, а я помогу вам не попасть в армию, в принципе. Скажу заранее, если, тьфу-тьфу, не дай О, её болезнь неизлечима… Не пытайтесь скрыть. Скажите, как есть. Я всё равно выполню свою часть сделки. Но учтите, если вы соврали, и у вас нет никакого опыта лечения людей, из-за чего мой ангелочек отдаст Господу душу раньше, чем положено – вам от меня не сбежать, мистер Радский! Вы будете точно также стоять передо мной на коленях, и молить о том, чтобы я просто отправил вас в штрафбат! Вы согласны на такое?

– Согласен, господин! – встав на ноги и отряхнувшись, ответил я.

– В таком случае, жду вас ближе к семи часам по этому адресу, – комиссар протянул мне бумажку и отпустил.