Исход Эдема

Глава 17

Кристиан?

Конечно.

А почему бы, мать вашу, нет. Все в моей жизни — обман.

Ты, блин, издеваешься?

— Ты, блин, издеваешься? — повторяю я вслух.

Кристиан делает шаг вперед, заставляя меня войти в квартиру. Он пинком захлопывает дверь, его пистолет все еще направлен мне в переносицу.

— Я не хочу причинять тебе боль, Иден. Но сделаю это. Только дай мне повод и я сделаю это. — его голос другой…более холодный. Даже его глаза выглядят темнее. Хороший парень — это лишь было прикрытием.

— И для чего нужно было все это устраивать? — спрашиваю я. Мой голос вторит его. Я должна бояться, но вместо этого я раздражена как никогда прежде. На что я рассчитывала? Все, что меня касается — не может быть нормальным. Я просто злюсь, что зря надела это платье ради какого-то двуличного подонка.

— Обувайся, — требует он, оставляя мой вопрос без внимания.

Он идет вперед по коридору, заставляя меня отступать назад, пока мы не доходим до моей спальни. Я нахожу кроссовки и не торопясь, надеваю их, давая себе момент, чтобы собраться с мыслями. И пока он нависает надо мной и тычит пистолет прямо в лицо, я пользуюсь моментом, тянусь своей невидимой рукой, тянусь, тянусь и тянусь в попытке нащупать его разум. Но мой собственный разум натыкается на статику. Я еще раз забрасываю удочку, но снова встречаю непонятный белый шум.

— Что-то не так, Иден? — усмехается Кристиан, заметив мой хмурый взгляд.

Нет смысла лгать. Если он заявляется с оружием, пропитанным ангельским ядом, то он знает кто я такая.　

— Почему я не могу считать тебя?

— Потому что я не позволяю тебе.

Не позволяет мне? Как?..

— Это возможно?

— Для меня да. А теперь прекрати трахать мне мозги и бери свои вещи. Мы кое-где должны быть.

Он приказывает взять мне пальто и ключи, но когда я иду за сумочкой, он меня останавливает.

— Ты из тех, кто может пустить пулю себе в голову. И, черт побери, ты точно не застрелишь меня. Так что оставь это.

Вашу мать. Какого черта?.. Я не демонстрировала пистолет вечером. Я совершенно беззащитная. И вот сейчас раздражение сменилось на что-то другое. На панику.

— И куда мы направляемся?

— Встретиться кое с кем.

— И эти кое-кто…чего они хотят?　

Продолжай говорить с ним, Иден. Разговоры это хорошо. Пока я говорю, я остаюсь жива.

— Поговорить с тобой.

— Поговорить? А ты не думал, организовать встречу как-то по-другому и не тыкать в лицо пистолетом?

— А разве я тебя не убедил? — начинает Кристиан. — Убеждение ты не понимаешь. А насилие? Это твой конек.

Он тянется за спину, чтобы повернуть ручку входной двери и медленно отступает назад, но пистолет по-прежнему нацелен на меня. Кристиан не сводит глаз с меня.

— Ты ведь в курсе, что в коридоре камеры? — предупреждаю я, медленно выходя из квартиры. Когда я ровняюсь с ним, Кристиан грубо хватает меня за руки и разворачивается так, что остается позади. Я чувствую, как дуло пистолета прижимается к позвоночнику.

— В курсе. Но к счастью для меня они сейчас не исправны. А теперь шагай.

Я делаю, как велено, и молюсь, чтобы кто-то из соседей вышел. Не уверена, что он откроет огонь по невинному, но я должна верить, что в нем осталась хоть капля порядочности. Добрый, дружелюбный парень, с которым ранее сегодняшним вечером я познакомилась…надеюсь это был не фарс. К моему ужасу коридор и лифт оказываются совершенно безлюдными. У входа в дом даже швейцар не стоял.

— Ты причинил ему боль? — спрашиваю я, кивнув на небольшой подиум, где несколько минут назад стоял милый пожилой джентльмен, который пожелал мне спокойной ночи.

— Жить будет.

Чертовски здорово. Любой ущерб, нанесенный от моего имени, слишком велик. Я сдерживаю свой растущий гнев. Мне нужно сохранять хладнокровие, и не позволять сожалению и ярости затуманить мне мозги.

— А моя сестра?

— В безопасности. С Беном. Не в наших интересах вредить незараженным людям.

Незараженным людям? Дерьмо.

— Тебя Призвали?

Кристиан чертыхается.　

— Черт, нет.

— Ты должен знать, что я…я договорилась…

— Я знаю, Иден. Но это не меняет того, что ты. Так что заткнись.

— Что я? И что же?

Он игнорирует мои вопросы и ведет меня к невзрачному черному внедорожнику.　

Не такой роскошный, как у Се7мерки, но у меня такое чувство, что он не для свиданий предназначен. Открыв заднюю дверь, Кристиан толкает меня внутрь и срать он хотел, что я кубарем залетаю на сидение. На водительском сидении уже кто-то сидит, и Кристиан закрывает дверь, запирая тем самым нас в теплом автомобиле, который в ту же секунду срывается с места.

— Куда ты меня везешь?

— Мы скоро приедем. Закрой рот и наслаждайся поездкой.　

Его тон голоса не такой глубокий и командный, как у Легиона, но в нем есть нотки власти. Словно он привык отдавать людям приказы. Да пошло оно все.　

— Так что? Ты похищаешь меня? Мог бы хотя бы позволить мне взять чистую одежду.

Вместо ответа, Кристиан опускает пистолет и достает черную повязку.　

— Либо ты сама завяжешь, либо это сделаю я.　

— Ты должно быть шутишь?

— А разве, похоже, что я, мать твою, шучу? — Он бросает повязку и тычит пистолет мне в голову. — Завязывай. Немедленно.

Я выхватываю кусок ткани.　

— Мудак, — бормочу я, не заботясь о том, что он может услышать. — Подумать только, я решила, что ты очень милый.

— Прости, кексик, просто актер из меня гораздо лучше, чем из тебя.

Я закатываю глаза, прежде чем завязать их. Мне стоит бояться, но честно говоря, я больше расстроена собой, чтобы позволить страху овладеть мной. Как же я так могла сглупить? Никому нельзя верить, особенно какому-то придурку с добрыми, зелеными глазами и милой улыбкой. Красивые — всегда самые опасные. Уже должна была это понять.

Кажется, проходит еще минут десять, прежде чем внедорожник сбавляет ход, чтобы остановиться, хотя я могу и ошибаться. Невозможно точно сказать, когда перед глазами лишь темнота. Я хочу сорвать повязку, но прежде чем успеваю, машина останавливается и глушится мотор. Затем дверь открывается, и меня вытаскивают в ледяную ночь.　

— Не отставай, — рявкает Кристиан, дергая меня к себе, когда ноги заплетаются, и я спотыкаюсь о гравий.

— Где я?

И снова он игнорирует меня, но я чувствую его раздражение, когда ему приходится вести меня через какой-то вход в здание. Я знаю только, что это здание, потому что наши шаги раздаются кругом эхом и мне больше не холодно. Шум и приглушенный голос доносится из приемника, похожего на рацию. Я ничего не могу разобрать, что они говорят, но улавливаю следующие слова:　

— Объект в здании и в пути.　

Объект — точно я. Это все было запланировано и довольно долго.

Я чувствую, как без помощи Кристиана спускаюсь вниз по узким, извилистым ступенькам. Под пальцами я ощущаю холод шершавой стены, от которой пахнет минералами, словно она была вырезана из каменной породы.　Как только мы, наконец, достигаем уровня земли, мы идем по бесконечным коридорам, прежде чем Кристиан буквально позволяет мне врезаться в дверной косяк.

— Да какого хера! — вскрикиваю я, потерая лоб.

— Следи за языком, — рычит он, прежде чем резким движением сорвать повязку с глаз, вырвав при этом несколько прядей волос. — Ты находишься в доме Господнем.　

Я быстро моргаю, чтобы глаза привыкли к свету, струящемуся из десятков светящихся бра, расположенных вдоль коридора вплоть до тяжелой деревянной двери. Коридор выглядит древним, вероятно, место это было построено еще в средневековые времена. Честно говоря, судя по каменным стенам и отсутствию электричества, я бы сказала, что мы в склепе какого-то жуткого замка.　Просто восхитительно!

Кристиан трижды стучит в дверь, прежде чем незнакомый голос велит нам войти. Мужской. Мягкий и успокаивающий. Но это, ни черта не значит. Кристиан распахивает дверь, и мы оказываемся в большом кабинете. Тяжелая мебель из дуба акцентирована темными зелеными тонами. Ничего дизайнерского или вызывающего, но хорошо сочетающаяся между собой мебель. Два вооруженных мужчины, одетые в черные штаны и кевлар, стоят по обе стороны от огромного стола, который находится посредине комнаты. И за этим столом сидит красивый мужчина: 40 или 50 лет со светлой бронзовой кожей, аккуратно подстриженными волосами — одетый в бордовую мантию и смотрящий на меня с мягкой улыбкой на губах.　

Хм, что-то новенькое.

— Прошу, проходи. Присаживайся, — призывает он, махнув рукой. — Прошу прощения за столь быстро организованную встречу, но с вами, юная леди, довольно трудно связаться. — Тон его совершенно не резок. Честно говоря, он кажется дружелюбным, но я также и про Кристиана думала. И вот чем все закончилось. Я осторожно усаживаюсь в одно из кресел перед столом, в то время как раздраженный Кристиан садится в другое.　

— Где я? — спрашиваю я, проигнорировав фальшивую любезность.

— В церкви, — без колебаний отвечает добродушный мужчина.

— Так вы?..Священник?

Он кивает.　

— Более или менее. Своего рода служитель. Здесь меня называют преподобным. Можешь тоже так звать.

Церковь. Священник. Вооруженная охрана.

Что за черт.

— Ты из Альянса.

— Часть его. Мы так рады видеть тебя здесь. Крисиз сказал мне, что несколько дней назад твои друзья очень сильно сопротивлялись, чтобы ты к нам не попала.

— Крисиз?

Священник — Преподобный — кивает в сторону Кристиана, который заметно напрягся.

— Весьма прискорбно. Было пролито много ненужной крови.

На этих словах Кристиан — Крисиз — поворачивается ко мне, и ненависть застилает его глаза и добавляет:

— Крови добрых людей. Уверен твои друзья гордятся собой.　

Перестрелка на заправке…Это был он. Блондин с оптическим прицелом. Он говорил с Легионом, как будто знал его или, по крайней мере, знал о нем. И он точно знал, кто я такая. Боже, как я могла быть такой наивной? Я должна была догадаться, как только увидела его.

— Ты пытался убить нас, — ответила я.

— Мы пытались спасти тебя, — огрызнулся он.

— Было глупо с нашей стороны ожидать от Се7мерки разумных действий, учитывая их планы на тебя, — вставляет Преподобный. — Я недооценил их неутолимую жажду власти.　

Я качаю головой.　

— Се7мерка не раз спасала мне жизнь. Если кто и пытался спасти меня, так это они, — говорю я, хотя не уверена, что верю в собственные слова. Тем не менее, я не хочу, чтобы эти засранцы думали, что их вмешательство приветствуется.

— Так может показаться на первый взгляд. Но разве тебе не интересно, почему они были так непреклонны, чтобы держать тебя подальше от нас — организации, которая в течение многих столетий принимает страдающих и успешно борется с известным нам злом.　

— Эм, вероятно, чтобы ты не просверлил дыру мне в голове, — закатив глаза, отвечаю я.　

Преподобный игнорирует мое замечание, словно идея пыток — не более чем надоедливый комар, жужжащий под ухом.　

— Варварские эксперименты, предпринятые первыми из Посвященных много-много десятилетий назад. Уродливое пятно на нашей истории, но, уверяю тебя, ни один человек не пострадал под нашей защитой в последние годы.

Наклонившись вперед, он ставит локти на стол, и пальцами подпирает подбородок.

— Ты ведь способна определить лгу я или нет. Прошу, можешь убедиться в этом сама.　

Прищурившись, я самодовольно улыбаюсь. Это именно то, чего он хочет. Его друг, Крисиз, обманул меня и заставил думать, что он обычный нормальный парень, только чтобы позже блокировать мое принуждение. Откуда мне знать, что, как только я коснусь его разума, меня не пронзит в ту же секунду изнурительная боль? Он может предложить совершить самоубийство.

К черту его.

— Так чего ты от меня хочешь? — спрашиваю я, откинувшись на спинку кресла.

— Хочу от тебя? — нахмурившись, переспрашивает Преподобный.

— Да, просто у каждого есть своя повестка дня, как только дело доходит до меня. Какая у тебя?

Он качает головой.　

— Никакой. Мы просто хотим уберечь тебя от тех, кто хочет навредить тебе. Мы наблюдаем за тобой всю твою жизнь, Иден, надеясь, что зло не настигнет тебя. Мы держались в тени, потому что хотели, чтобы ты жила нормальной, человеческой жизнью. Но теперь, когда ты подружилась с теми самыми силами, которые хотят манипулировать твоими уникальными способностями, мы считаем необходимым расширить нашу помощь.

Я скрещиваю руки перед грудью и сжимаю губы, прежде чем сказать:

— Нормальной, человеческой жизнью? Если как ты говоришь, наблюдал за мной, то должен знать, что в моей жизни не было ничего нормального.　

У Преподобного хватает наглости, выглядеть полным раскаяния, и он опускает вниз темно-карий взгляд от стыда.　

— Знаю и прошу прощения. Ты не знаешь, как сильно я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Каждый день молюсь о прощении. Молюсь за тебя.

Какая чушь.

Уже в двадцатый раз, как только приехала сюда, я закатываю глаза и раздраженно вздыхаю.　

— Оставь свои молитвы при себе. Кроме того, не похоже, что это ты во всем виноват.　

Он долго смотрит на меня, прежде чем переводит глаза на папку перед собой.

— Твоя мать…когда ты последний раз видела ее?

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Несколько лет назад. Может больше.

— Ты не частый посетитель в больнице? — слегка нахмурившись, спрашивает он.

— С чего бы мне им быть? Она не хотела меня видеть. А когда она была в ясном уме, то вспоминала кто я и винила за то, что она оказалась в больнице.

— Ты веришь, что она может стать лучше?

Я отворачиваюсь от его любопытных глаз, обращая свое внимание на пыльные полки, забитые книгами.　

— За двадцать два года она ни разу такой не была. Можно с уверенностью сказать, что этот поезд ушел давно.

— На все воля Божья, Иден. Ты должна только просить Его милости.

— Да? — поворачиваюсь я, чтобы зло посмотреть на него. — Было бы мило с Его стороны даровать мне немного этой милости, когда я носила дырявую, поношенную одежду и спала на грязном матрасе. Но я думаю, Он был слишком занят, раздавая эту милость другим детям.　

— Я… — сглатывает Преподобный, его темно-карие глаза остекленели. — Прости меня. Я могу лишь только представить, как трудно было расти при таких ужасных обстоятельствах.

— Трудно? — фыркаю я. — Зимой мне приходилось пакетами оборачивать ботинки, чтобы дойти по снегу до школы. Я никогда не пропускала уроки, даже когда болела. Потому что знала, что бесплатный обед будет моей единственной настоящей едой на целый день. Сотрудницы кафетерия даже упаковывали остатки еды по пятницам и отдавали ее мне, чтобы мне было хоть что-то поесть на выходных.　

Он морщится, как будто я только что плюнула ему в лицо, его черты окрашены сотней оттенков сожаления. Это было несправедливо с моей стороны. Это не его вина, что моя мама надеялась, что я в конечном итоге умру с голода, и избавлю ее от задачи убить демона. Но когда мой юный дух оказался слишком сильным, она перешла к плану Б. Под видом Божьей воли утопила меня в ванной. Однако именно Адриэль, замаскированная под бродячую собаку, вернула меня к жизни.

После этого, маме стало лишь хуже.

— Послушайте, это даже не имеет значения, — заверяю я. — Я не останусь с Се7меркой сейчас. Я просто пытаюсь наладить свою жизнь и оставить все это дерьмо позади. Я никому не угрожаю. А теперь могу я пойти домой?　

— А этот трюк сегодня ночью? — надменно встревает Крисиз. — Разве это не угроза? Тот факт, что твой демон заклеймил тебя было нашей единственной спасительной благодатью.

Заклеймил меня?

Заклеймил меня?

Какого черта?

— Не знала? — спрашивает он, очевидно радуясь моему замешательству. — Конечно, ты этого не знала.

— Сверхъестественные существа, такие же как животные, могут заклеймить людей, — объясняет Преподобный, после того как сурово посмотрел на Крисиза. — Это знак собственности — средство контроля. Он хочет отпугнуть других от того, что он считает своей собственностью, и, по сути, отнять у тебя свободу воли.

«Он не прикоснется к тебе».

Меня сбило с толку то, как Легион это произнес, словно чтение из Евангелие. Но это была не ревность. Речь шла о собственности. Вот. Ублюдок. Но давайте на чистоту…если бы Легион не появился, кто знает, что бы я сделала. Хотелось бы думать, что я бы вовремя остановилась, но не буду лгать…Люцифер тоже оставил свой след. И от одной мысли я должна прийти в дикий ужас и испытать отвращение.

— Он не контролирует меня. А если бы и контролировал, то вам не кажется, что сейчас я была бы под его крышей?

Преподобный пожимает плечами.　

— Возможно. Или, может, он просто хочет, чтобы ты думала, что все контролируешь сама.

— Или, может быть, он не монстр, в которого вы хотите верить, — отвечаю я, прежде чем раздраженно выдохнуть. Думать, что Легион мог забрать меня без моего ведома, уже очень плохо. Но их архаичное убеждение, что я беспомощная девица, которая не может сама о себе позаботиться, приводит в бешенство.

— Послушай, я знаю, что тебе хотелось бы верить, что Се7мерка имеет какие-то странные, сверхъестественные влияния на меня, но это не так. Все, что я сделала — хорошее или плохое — было потому, что сама того хотела. Я отвечаю за свои действия, какими бы разрушительными они ни были. Во всяком случае, Се7мерка пыталась помочь мне — помочь человечеству. И это больше, чем я могу сказать о ком-либо другом. Ты смотрел на улицу в последнее время? Преступность в Чикаго вышла из-под контроля. И это не работа семи демонов-изгоев. Люди уничтожили этот город. Люди сражаются, убивают и причиняют боль друг другу каждый день по всему миру. Может, пришло время взять на себя ответственность за это.

Преподобный обдумывает мои слова несколько долгих мгновений, прежде чем кивнуть головой в дипломатической отставке.　

— Не могу с этим поспорить. Этот мир и его люди имеют множество недостатков. Но я верю, что мы сможем получить искупления, к которому стремится Альянс посвященных. Мы заслуживаем второго шанса, чтобы все исправить.

Я поднимаю бровь.　

— Распространяется ли эта милость на все божьи создания, даже те, в которых не осталось веры? Даже те, которые сбились с пути?

Я вижу, что он не хочет признавать это, но вера в прощения выжжены в его мозгу и на сердце. Он один раз кивает, но не произносит слов.

— Тогда, возможно, Альянс больше похож на Се7мерку, как бы вам не хотелось в это верить.

Мы смотрим друг на друга, пока Преподобный наконец не моргает и не отводит взгляд. Преподобный перебирает бумаги перед собой, чтобы просто занять руки и избежать моего выжидательного взгляда, и он по-прежнему молчит.　

— Что я здесь делаю? — устало спрашиваю я.

Уже поздно, и я уже давно протрезвела, а значит, что устала как собака. Если он планирует держать меня здесь, я бы хотела уже покончить с этим разговором и пусть меня уже отведут в темницу.　

— Мы бы хотели предложить убежище и защиту, Иден, — отвечает Преподобный. — Знаю, у тебя была тяжелая жизнь, но мы можем помочь тебе. Мы не только успешно излечиваем пострадавших, но и помогаем им приспособиться к жизни после Призыва. Мы можем сделать то же самое для тебя.

— Правда?

— Да. Я вижу, что ты настроена скептически, но когда будешь готова, я рад буду показать тебе то, чем мы здесь занимаемся. — Он наклоняется вперед, и в голосе его слышится искренность. — Знаю, что ты чувствовала себя потерянной — словно тебе здесь не место — всю свою жизнь. Может быть, потому что ты создана, чтобы помогать таким же, как ты. Здесь ты не будешь чувствовать себя изгоем. На тебя не будут смотреть как на ошибку или обузу. Твои шрамы не будут характеризовать тебя, они станут твоим достоинством.　

Я нервно сглатываю, принимая его слова, которые стреляют прямо в сердце.　

— Я… — снова сглатываю, на этот раз ком в горле. — Я не знаю.　

— Подумай об этом, — улыбается он. — Иди домой и отдохни. Тебе нужно время, чтобы во всем разобраться. Мы знаем, что ты предана Се7мерке, но я хочу заверить тебя, мы никогда не станем манипулировать или контролировать тебя. Мы лишь хотим принять тебя — тебя настоящую. Здесь, Иден, мы как одна большая семья. И для нас будет честью, если ты станешь частью ее.　

Семья? С винтовками военного класса и жуткими гробницами под церквями? Блин. Бьюсь об заклад, День Благодарения тут интересный. Я киваю и поднимаюсь на ноги, побуждая Преподобного сделать то же самое. Он протягивает ко мне руку, и когда я беру ее, он накрывает мою другой ладонью.　

— Я так рад, наконец-то, встретиться с тобой, Иден. Надеюсь, вскоре мы сможем поговорить.　

Еще один кивок. Не уверена, что именно стоит на это ответить. Но я знаю, что этот парень, с его мягкими, карими глазами и мягким голосом, меня пугает. Не то чтобы я думала, что он извращенец или типа того. Просто он смотрит на меня так… как будто он искренен в своих словах. Как будто он ждал, чтобы сказать их всю свою жизнь.

Я смотрю вниз, чувствуя себя неуверенно, и в папке с файлами я вижу старые пожелтевшие разбросанные фотографии. На фотографиях я в детстве, мама, когда она была здоровой и красивой, фотографии, где мама одета в красивое белое платье, а рядом с ней стоит одетый в смокинг мужчина, со светлой бронзовой кожей и добрыми карими глазами. Они стоят у алтаря церкви, украшенной цветами. У меня перехватывает дыхание, и я поднимаю голову. Преподобный тепло улыбается, его глаза — те же глаза, что и на фотографии — блестят от слез. Точно такие же глаза я вижу в зеркале вот уже на протяжении двадцати двух лет.

— Кто…кто ты? — удается мне сквозь болезненный узел в горле проговорить.

— Преподобный Джошуа Харрис, — отвечает он дрожащим голосом. — Многие меня зовут просто Преподобный, но может, ты захочешь называть меня папой.