Исход Эдема

Глава 3

— Сюрприз?

— Да, — протяжно произносит Люцифер, откидываясь назад в плюшевый бархат своего кресла с высокой спинкой. — Думай об этом, как о подарке от меня на новоселье. — Он щелкает пальцами, и прислуга поспешно наполняет наши бокалы.　

— Мне не нужны никакие подарки.

— Ну это ты так считаешь. Поверь мне…этот один из самых приятных. Уже догадалась, о чем речь?

Я сжимаю кулаки на коленях. Я больше не собираюсь играть в его игры. Я сделала то, что он хотел. Продала душу — тело — ради спасения мира, который давным-давно отвернулся от меня. Я пообещала себе, что больше не буду пить, но если мне придется сидеть здесь и дальше, то помощь алкоголя будет не лишней. Я протягиваю руку и беру только что наполненный вином бокал и выпиваю до дна. С другой стороны стола слышу неодобрительный рык, замаскированный под кашель. К счастью, Люцифер слишком поглощен собой, чтобы заметить.

— Нет. Поэтому, может уже хватит тянуть резину? Просто вручи его, — бросаю я вызов Люциферу, после того как слизываю последние капли Каборне с губ. Я скрещиваю руки перед грудью, чтобы хоть как-то заглушить предательский трепет моего сердца. Люцифер дважды хлопает в ладоши, подавая знак, что время пришло для подарка. Когда я слышу глухие крики, смешанные с громким «Ура!» от демониц-шлюх, сидящих напротив, желчь подкатывает к моему горлу.

«Не смотри», говорю я сама себе. «Не реагируй. Даже не дыши». Но я терплю неудачу и тут же мне захотелось вырвать себе глаза. Парня и девушку, которым около двадцати лет, бросают в середину комнаты два охранника, одетые, как любители БДСМ, в черную кожу и цепи. На фоне их бесчеловечно огромных накаченных тел, с мышцами размером с валуны, их головы кажутся невероятно маленькими. Темная, чешуйчатая кожа, как масло на асфальте, а их глаза такого болезненно-желтого оттенка. Я с трудом сглатываю, молясь чтобы то вкусное филе и красное вино не покинуло мой желудок. Остолбеневшие пленники с засаленными волосами и мокрыми от слез и пота лицами, стоят перед нами лишь в грязном нижнем белье. Тяжелый запах мочи и рвоты бьет мне в нос.

— Иден, любовь моя, ты помнишь их? Они твои старые соседи?

Я отвожу взгляд, полный ужаса от сцены передо мной и поворачиваюсь к этому злобному и соблазнительному голосу и вижу веселую ухмылку на лице Люцифера.

— Зачем ты это делаешь?

— Потому что ты этого заслуживаешь. Потому что они заслуживают.

— Это действительно необходимо? — спрашивает Нико, изображая скуку. Если бы не добела сжатые кулаки на столе, Нико кажется чрезвычайно равнодушным на фоне всего этого ужаса.

— Да, — отвечает Люцифер, даже не взглянув на него. — Кроме того, разве мы не заслужили немного веселья?

Он машет рукой, приказывая подвести двух заключенных. Два огромных монстра силой ставят их в нескольких шагах от обеденного стола, и тем самым привлекают мое внимание. Пленники, дрожа, едва стоят на кроваво-красном полу. Не хочу на это смотреть, потому что я знаю их. Они выглядят для меня совершенно незнакомо, до тех пор пока…

— Захари Финч, — начинает Люцифер. — Звезда спорта, дамский угодник и самый печально известный гомофоб средней школы Пола Робсона. Иден, дорогая, ты ведь тоже там училась?

От отвращения я прищуриваю глаза.

— Что ты делаешь?

— Из всего, что я узнал, — продолжает Люцифер, игнорируя мой вопрос, — наш Захари пустил о тебе слух, утверждая, что у тебя с твоей сестрой, Мери непристойный шашни. Он всем рассказывал о лесбиянках, состоящих в родственной связи, которых он застукал трахающимися на какой-то вечеринке. Конечно это было после того, как он пытался заставить тебя переспать с ним на той самой вечеринке, а ты в ответ заехала ему коленом по его менее впечатляющему мужскому достоинству. Так дело было, Захари? Расскажи нам, как ты пытался изнасиловать Иден, а затем заморал ее репутацию своей ложью.

— Пожалуйста, — хнычет долговязый парень, его рыдание звучит еще более жалко. Как долго он здесь? Он выглядит истощенным и болезненным. — Я не понимаю, что ты от меня хочешь. Прошу, мне очень жаль.

— Да, — задумчиво произносит Люцифер, злобно кривя чувственными губами. Его шлюхи тут же стонут при звуке его голоса. — Да, Захари. Тебе, действительно, очень жаль. Но не настолько, насколько вскоре станет.

Люцифер обращает свое жестокое внимание на девушку, стоящую рядом с Захари, хрупкую блондинку, тихо плачущую в грязные руки.

— Посмотри на меня, дорогая. — Голос Люцифера такой нежный и ласковый, но повелительные нотки в нем всегда присутствуют. Девушка подчиняется, слезы стоят в ее зеленых, переполненных ужасом, глазах. — О, так-то намного лучше. А теперь, ты сама представишься гостям в этой комнате или же мне это сделать?

Она начинает громко рыдать, при этом не разборчиво умоляя о пощаде. Её отчаяние, кажется только еще сильнее разжигает желание в глазах шлюх, вместе с жаждой садизма Люцифера.

— Очень хорошо, дорогая. Для меня это будет честью. Даниэль Маккалоу, — начинает он, сцепив в замок пальцы перед грудью. — Что я могу сказать, чтобы охарактеризовать данное создание перед нами?

Внезапно, Люцифер вскакивает на ноги, заставляя тем самым замолчать всех. В бесшумной комнате, похожей на пещеру не слышно не единого дыхания. Грязные заключенные дрожат и запах мочи в комнате становится сильнее. Люцифер подходит к ним ближе, а охранники, похожие на змей делают шаг назад. Они как минимум выше Люцифера на голову, но его близость принуждает их повиноваться ему.

— Я знаю таких, как ты, — шепчет он, почти касаясь губами влажной от слез щеки девушки, — Которые издеваются над слабыми. Которые получают удовольствия от чужих страданий. Ты насмехалась и издевалась над Иден в средней школе. Ты сделала из нее изгоя — урода. И когда ты устала от Иден, то перекинулась на ее сестру. Так ведь, Даниэль? Расскажи, как ты и твои шестерки бросали в нее использованные тампоны в коридоре школы. Или как ты засунула собачье дерьмо в ее шкафчик. В отличии от Иден, ты училась в старших классах, поэтому Мери было легко застать одну. Ты все обдумала и действовала жестоко, когда узнала, что она была самой уязвимой. И ты не проявила ни капли раскаяния. Нет. Ты чувствовала себя озлобленной…даже правой. Как она посмела, нищая сирота, дышать тем же воздухом, что и ты.

— Пожалуйста! — плачет Даниэль, сопли и слезы капали на её босые ноги. — Я сожалею. Пожалуйста, не причиняйте мне боль. Я не хотела так поступать.

— Хотела! — зарычал Люцифер. Схватив и намотав на кулак волосы, он дернул ее голову назад, чтобы Даниэль смотрела прямо ему в глаза.

Все, кроме Нико и меня, восторженно вздохнули.　

— Не стой и не лги мне здесь прямо в лицо. Тогда ты именно этого хотела и сделала бы это снова. Разве нет? Ты бы заставила обеих заплатит за их существование.

В шокирующем действии отвратительного обольщения, Люцифер опускает голову и носом проводит по ее открытой, потной шее.

— Мммммм, да, ты бы сделала это снова. Я ощущал запах злости на тебе. Даже сейчас, говоря об этом, ты возбуждаешься.

Он так быстро отпускает ее, что Даниэль врезается спиной в охранника, который грубо ставит ее в вертикальное положение. Мне должно быть плохо из-за нее. Из-за них обоих. Но после пересказа тех бурных лет под их жестоким гнетом-, всё что я чувствую — это злость. Гнев за то, что они сделали. Гнев за то, что я собственноручно не заставила их страдать. Я помню всё. Раны все еще кровоточат, как если бы Люцифер разорвал швы моего прошлого. Я должна была быть хорошей…тихой и не влезать в неопрятности, если хотела остаться с сестрой. Если же нет, то я бы отправилась обратно в приют. Я уже на тот момент имела репутацию проблемного ребенка, один не верный шаг и потеряла бы единственного человека, который заботился обо мне. Поэтому я, опустив голову всегда молчала. Я хотела быть невидимкой, чтобы мы с сестрой могли остаться вместе. Я бы могла сломать их волю. Я могла бы проникнуть в их сознание и направить ту же ненависть, которую они так щедро выливали на меня. Но я боялась, что меня поймают. И я боялась, что не смогу остановиться. Я не осмеливаюсь дышать, пока Люцифер не садится обратно на свое место и не поворачивается ко мне, его глаза цвета темного нечестивого неба сияют от предвкушения.

— Что скажешь, Иден? Мы должны повеселиться? Доставит ли это тебе удовольствие, любовь моя?

Вздернув подбородок, я собираюсь ответить, как вдруг краем глаза улавливаю движение. Охранники…эти огромные, отвратительные существа, не совсем змеи и не совсем люди, начинают стягивать кожаные ремни с себя. Мышцы на руках перекатываются под черно-зеленой чешуей, когда охранники, достав свои гигантские члены, водят по ним от основания до головки когтистыми руками. С ужасом в глазах я смотрю на Нико, на лице которого застыла маска отвращения. Я открываю рот, чтобы возразить, но Нико быстро и едва заметно качает головой, тем самым говоря мне, чтобы я проглотила свой протест, который рвется из горла. От звука криков, когда с пленников срывают грязное белье, слезы наворачиваются на глаза. Я опускаю голову и крепко закрываю глаза, отказываясь участвовать в том, что я знаю неизбежно сейчас произойдет. Лязг цепей, шлепки тел, женским смех, словно плевок в грязные ладони перед началом дела. Я знаю, что произойдет дальше, и я не в силах помешать этому. И возможно, крошечная, ненормальная часть меня не хочет…Я гоню из головы эти мысли прочь. Нет. Нет, так неправильно. Независимо от того, кто они и что сделали, никто не заслуживает такого. Меня чуть не стошнило обедом на огромный резной деревянный стол, пока их крики разносились по обеденному залу.

Охранники ворчат, пока рвут плоть и окрашивают себя кровью и грехом, это просто невыносимо. Как они могут получать удовольствие от пытки? Как они могут возбуждаться от беспомощных криков жертв? Я кричу, почувствовав чьи-то гладкие пальцы на щеке, и отшатываюсь от нежного прикосновения. Я ощущаю теплое дыхание на ухе, а затем Люцифер соблазнительно шепчет.

— А-а-а. Не прячься, Иден. Смотри. Посмотри, как они извиваются и плачут, как жалкие черви в грязи. Видишь, как страх в их глазах сменяется удовольствием, которое их тела не могут отрицать. А теперь посмотри на меня, любимая. Получай удовольствие от их беспомощности, как они получали от твоей.

Схватив меня за подбородок, он поворачивает мою голову. Я стараюсь не смотреть на отвратительную сцену, развернувшуюся в нескольких футах передо мной, но я не могу. Я слишком устала. И слаба. Во мне ни осталось никаких сил, чтобы бороться. Охранники, насилующие Захари и Даниэль, заставили их встать на колени и теперь они вколачиваются в них с бешенной скоростью. Их удары сильные, безжалостные и от этого меня внутри разъедает кислота. Так много боли на их лицах. Столько раскаяния, стыда и безысходности на показ публике, которая веселится и чокается бокалами, наполненными вином.

— Не плачь из-за них, родимая, — шепчет Люцифер, все еще сжимая меня за челюсть. — Они не заслуживают твоих слез. Думаешь им бы не было плевать, если бы тебя так насиловали и рвали? Думаешь они бы оплакивали тебя?

Я качаю головой, испытывая боль в горле от рыданий.

— Мне все равно. Никто такого не заслуживает.

— Тут ты ошибаешься, любовь моя. — Он обратно садится на свое кресло, изящно закинув одну ногу на другую.

— Наш друг Захари — педофил. Да, да. Наверное, поэтому он издевался над своими одноклассниками геями? Он испытывает слабость к маленьким мальчикам в возрасте трех лет. Действительно, ублюдок до мозга костей. Я отыскал его как раз в самом разгаре дела. Он насиловал маленького мальчика, пока тот не истек кровью и не умер от такой жестокости. Испугавшись, Захари начал молиться, прося о помощи. Но к его несчастью, наш милосердный Отец был занят куда более важными делами. И поэтому на зов ответил я.

Кровь отливает от лица, когда я смотрю на него, читая искренность в его лице. Мне не нужно спрашивать, правда ли это. Я верю ему. Такой кусок дерьма, как Захари, способен на такие ужасные поступки.

— Ты смотришь на меня и видишь монстра. Но это не я позволял этим бесчисленным детям страдать. Не я позволял ему свободно мучить, калечить и заниматься содомским грехом[3] снова и снова. И если бы я не вмешался, он все равно бы продолжал насиловать маленьких мальчиков, Иден. Я остановил его навсегда. И теперь он на себе пробует то, что делал со своими маленькими жертвами.

Ни на каком языке не найдутся слов, которыми можно было бы опровергнуть заявление Люцифера и поэтому я просто киваю. Он прав. Захари — хищник. Неважно, сколько раз его изнасилуют, он не сможет понять и унцию той боли, которую приносил с собой.

— А девчонка…ты поймешь, почему я делаю то, что делаю, — объясняется Люцифер. — Видишь ли, издевательства не прекратились после окончания средней школы. Смысл жизни Даниэль заключался в насмешках и унижении других. В социальных сетях она искала молодых и впечатлительных девушек, которые мало чем отличались от тебя и твоей сестры. Она нападала на них, угрожала расправой и призывала их к самоубийству. И в отчаянном приступе злости она подготовила ловушку и все это привело к фотографии с обнаженным подростком, которую Даниэль отправила каждому ученику, родителю и преподавателю в школе ее жертвы. Двенадцатилетняя девочка, которая искала лишь любовь и признание одноклассников, и так похожую на новенькую осиротевшую девочку, которую Даниэль ежедневно терроризировала в средней школе. — Люцифер замолчал, безучастно уставившись на порнографический фильм в нескольких шагах от него.

— Она исполнила ее желание. Эта двенадцатилетняя девочка покончила собой…прикрепив ремень к потолочному вентилятору, обмотав его вокруг шеи она прыгнула. Её нашла мама с предсмертной запиской, скомканной у ног.

— О боже мой, — выдыхаю я, прикрывая дрожащими пальцами рот.

— Спроси Его, где был Он, — тихо требует Люцифер, завладев моим вниманием. — Спроси Его, почему Он не остановил это. Были другие, более достойные Его милости? Не стану врать — я с огромным удовольствием наказываю тех, кто так глуп, чтобы их заработать. Но это были невинные, Иден. Невинные дети. А Он стоял в стороне и ничего не делал. Поэтому с ненавистью в глазах смотри, как восторжествует справедливость. Утешься тем, что я не спущу с рук этим ублюдкам изнасилования и убийства. То, что они делали…что они могли продолжать делать…не останется безнаказанным.

Соблазненная искренностью его слов, я поворачиваю голову — переступая каждый инстинкт внутри себя — и смотрю. И когда их крики становятся лишь шепотом, а с бедер стекает малиновый ручей крови, я не отворачиваюсь и не закрываю глаза. Я свидетельствую против них за всех детей, которых они оскорбляли и мучили. Никто не смотрел на них, пока они испытывали боль и истекали кровью. Ни у кого не болела душа за них, пока они горели в агонии. Таким образом я возьму на себя это и пронесу их боль в дань уважения их разрушенным жизням. И я обрету мир и покой в том, что от рук этих монстров больше никто не пострадает. Когда они наконец падают без сознания на пол, безвольные тела Даниэль и Захари тащат прочь, их грязь и кровь оставляют след на красном каменном полу. Повседневная беседа возобновляется, словно ничего не произошло, уступая дорогу ползучей вине. Что я сделала? Как я допустила это? И почему… почему я радуюсь тому, как над ними надругались?

Что происходит со мной?

— Простите меня, но я должен заняться несколькими насущными делами, — объявляет Люцифер, вставая на ноги и застегивая пиджак. — Иден, если тебе нужна компания до конца вечера, пожалуйста, не стесняйся, можешь побаловать себя всем, что может предложить мой дом. Кристина, Аманда, Сандра…уверен, они бы с радостью заняли твое время.

Я бросаю взгляд на его шлюх, которые нетерпеливо ерзают на своих местах. Блеск в глазах, румянец на щеках, пылающая кожа…Они уже возбуждены? От бойни свидетелями которой мы стали?

Я позволяю взглянуть себе на Нико, который опять едва заметно качает головой.

— Нет, — говорю я, отмахиваясь рукой и в знак этого получаю надутые губки и стоны разочарования. — Нет, я устала и хочу пойти спать.

— Как хочешь. Это не земля, Иден. Никто не откажет тебе в желании твоего тела. Просто не забывай, кому ты принадлежишь.

Я хочу сказать ему, что принадлежу себе. Но действительно ли это так? В тот момент бойни, когда он шептал мне эти искренние слова, говоря о справедливости ради всех этих невинных жизней, я была полностью под его чарами. Была очарована обещаниями его чувственных губ. И это была не уловка. Я не играла роль в какой-то гребаной постановке. Я хотела, чтобы они страдали. Мне нужно было его клеймо возмездия. И пока я тут сидела, до сих пор ощущая запах крови и желчи, я боролась с тем, чтобы не прокручивать наказание в голове снова и снова. И честно говоря…действительно ли я этого хочу?

Молча встав на дрожащие ноги, я слишком расстроена, чтобы следовать правилам этикета. Я не могу даже взглянуть на Нико и увидеть тень разочарования на его лице. Мне плевать на трех девушек, и на то, как невероятно я себя чувствовала, когда они ласкали мое тело языками. И я не могу не думать о том моменте, который разделила с самим воплощением греха и о том, как его задушевные слова, триумфальный взгляд заставили чувствовать меня менее…одинокой.

Саския ждет меня по ту сторону тяжелых деревянных дверей. Направляясь обратно в комнату, я все думаю, чувствует ли она то зло, которой сочится через мои поры.