История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии

Появление новой идентичности

Смена власти в левом крыле улуса Джучи, когда Шибаниды во главе с ханом Абулхаиром сменили здесь потомков Урус-хана, совпала по времени с началом серьёзных перемен в организации этого государства. При шибаниде Абулхаире в отношении входивших в состав его государства племён стало широко использоваться новое обозначение «узбеки». Впоследствии в исторической литературе возглавляемое им объединение станут называть государством кочевых узбеков. Хотя очевидно, что «узбеками» стали называть те же самые племена, которые ранее входили в состав левого крыла джучидского государства.

Очень важно отметить, что в данном случае название узбеки ещё не являлось признаком этнической идентификации всех тех племён, которые подчинялись Абулхаир-хану. Для всех них определение «узбек» было обобщающим названием, появившимся в качестве реакции на перемены в общественной жизни улуса Джучи, которые, в свою очередь, стали следствием начала кризиса монгольской традиции управления. В основе этих перемен находились два разнонаправленных процесса: с одной стороны, происходило постепенное повышение роли отдельных племён в жизни кочевых обществ, а с другой — также постепенно снижалось значение чингизидов. Власть последних уже не носила абсолютного характера. Хотя при этом одновременно ещё являлась важной частью доминирующей политической традиции. Особенно это было характерно для открытых степных территорий, где легитимность чингизидов фактически была важным способом идентификации различных племён.

В условиях, когда все племена (в нашем случае восточной части бывшего улуса Джучи) вышли из достаточно однородной по своему происхождению среды, где использовался один язык, исповедовалась одна религия и поддерживался единый кочевой образ жизни, ориентация на того или иного чингизида и была одним из главных способов идентификации. К тому же местные племена ещё не имели возможности играть самостоятельную роль. Во многом это было связано с тем, что в восточной части улуса Джучи, в степях Казахстана, не было оседлых территорий, которые могли бы обеспечить экономическую базу для их отдельного существования.

В то время как у моголов племя дуглат примерно до начала XVI века практически монопольно контролировало оседлые базисы Восточного Туркестана. Среди чагатаев в XIV веке племена барлас, каучин, арлат и другие разделили между собой контроль над оседлыми территориями Средней Азии. В исламском мире передача государством той или иной оседлой территории «в кормление» тому или иному племени в обмен на несение им службы на принципах условного пожалования неизбежно вело к повышению его самостоятельности. В данных условиях кризис монгольской традиции происходил быстрее, соответственно скорее снижалось и значение традиции осуществления власти чингизидами.

Однако в степях современного Казахстана, на территории левого крыла улуса Джучи, монгольская традиция в середине XV века всё ещё доминировала, и племена всё также ориентировались на чингизидов. Другое дело, что неуклонное повышение роли племён на фоне кризиса монгольской традиции неизбежно должно было привести сначала к появлению надплеменных образований, а затем и к становлению на их основе новых этнических групп. «Узбеки» времён хана Абулхаира и стали таким надплеменным образованием, появившимся на обломках государственности улуса Джучи. Примерно так же, как столетием раньше на развалинах улуса Чагатая, в его восточной и западной частях соответственно появились похожие по своему происхождению объединения племён чагатаев и моголов. Можно утверждать, что надплеменное обобщающее название узбеки, как чагатаи и моголы, в этот исторический момент ещё не имело этнического содержания.

К середине XV века название узбеки широко распространилось для определения племён восточной части степи Дешт-и-Кипчак. Примерно в это время автор «Родословной тюрков» писал, что «когда правление Токтай-хана достигло конца, Бог всеславный и всевышний украсил вышивкой ханства прямой стан его величества Султан-Мухаммеда Узбек-хана, сына Тогрула, сына Келека, сына Тугана, сына Батуй-хана, сына Джучи-хана, сына Чингиз-хана, по которому улус назвали Узбекским»[730]. Это сообщение современника хана Абулхаира весьма любопытно. Обычно считается, что в первой половине XIV века, при жизни самого хана Узбека, в отношении племён улуса Джучи название узбеки ещё не применялось. Соответственно, в этот период не мог использоваться и термин «Узбекский улус». По мнению А. Семёнова, «современные Узбек-хану и более поздние, но близкие к его времени, восточные источники, арабские и персидские, ничего не говорят о том, что народы его улуса стали называться в честь его общим именем узбеков, как не говорят об этом и русские летописи»[731]. Хотя, с другой стороны, Т. Султанов приводит свидетельство персидского историка Хамдаллаха Мустауфи Казвини, который умер в 1350 году, то есть являлся современником Узбек-хана. При описании похода войск улуса Джучи в 1335 году на Азербайджан он называет «воинство Узбек-хана узбекцами (узбекийан), а улусы потомков Джучи, сына Чингисхана, — государством узбекцев (мамлакати узбеки)»[732]. Однако, похоже, что это было единичное свидетельство и, возможно, оно было связано с хорошо знакомой жителю Ирана начала XIV века традицией называть улусы чингизидов по имени хана. То есть в данном случае персидский историк определял улус Джучи и его нападавшее на Иран войско по имени возглавляющего их на тот момент хана Узбека, хотя это определение в данном случае ограничивалось временем его правления. По крайней мере, во второй половине XIV века действительно нигде больше не упоминалось об Узбекском улусе и узбеках.

Можно предположить, что это во многом связано с тем обстоятельством, что при Узбеке джучидское государство переживало эпоху своего расцвета. Естественно, что этот хан возглавлял сформировавшееся к этому времени государство монгольского типа, которое называлось улус Джучи, и, что характерно, находился в ряду прочих возглавлявших его ханов, например, его предшественника Тохты и преемников Джанибека и Бердибека. Ни при одном из этих ханов не было создано прецедента называть его именем всё государство Джучидов. Одной из главных причин этого можно считать стабильность в организации последнего. В период правления Узбека не было никаких оснований для глобальных перемен, которые могли бы привести к необходимости смены названия государства. Впрочем, не было причин и для появления нового идентификационного обобщающего признака для входивших в его состав племён. В то же время в начале XV века такие основания уже могли появиться.

Предпосылки для перемен наверняка стали следствием серьёзного кризиса, который пережил весь улус Джучи во второй половине XIV века и самом начале XV. Среди них внутриполитические проблемы в период с 1360 по 1380 год, а также серия войн и сокрушительное поражение от Тимура в конце XIV века, которое сопровождалось разгромом городских центров и изменением маршрута движения караванной торговли по Великому Шёлковому пути. Все последующие попытки восстановить единство государства окончились неудачей. В том числе та, которая была предпринята ханом Бараком, последним, кто претендовал на власть во всём улусе Джучи. В итоге государство окончательно распалось на несколько составных частей. Одной из этих частей и была территория бывшего левого крыла, которая после 1428 года вошла в состав государства Абулхаира.

Кроме того, из истории других монгольских государств известно, что ослабление традиции сопровождается повышением роли племён и появлением обобщающих названий. Можно вспомнить пример из истории улуса Чагатая начала XV века, когда здесь появились сразу три обобщающих названия для групп племён. Это были упомянутые выше моголы и чагагаи, а также никудерейцы. Их появление напрямую было связано с кризисом в государстве монгольского типа и потребностями племён в групповой самоидентификации. В этом не было необходимости, когда их основная идентификация была полностью связана с принадлежностью к той или иной семье чингизидов. Поэтому появление нового обобщающего определения «узбеки» для племён восточной части бывшего улуса Джучи, скорее всего, было напрямую связано с предшествующим кризисом в этом государстве и началом процесса усиления роли племён в его жизни. Другой вопрос: почему всё же в данном случае стало использоваться именно определение «узбеки» и как оно может быть связано с историческим ханом Узбеком?

Дело в том, что развитие событий в процессе распада Чагатайского улуса в XIV веке демонстрирует нам принцип появления названий для новых надплеменных образований. В частности использование для этого имён определённых чингизидов. В связи с тем, что ориентация на чингизидов была основной составляющей монгольской традиции управления, выбор одного из таких имён был вполне логичен. Особенно в переходный период, когда значение племён постепенно увеличивалось, но влияние монгольской традиции ещё продолжало сохраняться.

Соответственно, выбор названия чагатаи для племён, размещавшихся в среднеазиатской части бывшего улуса Чагатая, скорее всего, должен был подчеркнуть их лояльность прежней традиции. Хотя к этому моменту для них она уже явно имела формальный характер. Причём сам Чагатай скончался за 150 лет до указанных событий. Однако заметим, что в данном случае название чагатаи не было связано с понятием улус Чагатая. Это были два принципиально разных образования. В первом случае речь шла о названии для группы племён. Во втором — так называлось государство, в котором племена составляли привилегированное военное сословие. Естественно, что в период расцвета улуса Чагатая у входивших в его состав племён не могло появиться потребности в собственном названии.

Можно напомнить, что задолго до того, когда на политической сцене появились чагатаи, уже во второй половине XIII века в Восточном Иране появилась группа племён. Их стали называть никудерейцы по имени чингизида Никудери из рода Чагатая. Выше указывалось, что данный чингизид находился на службе в улусе Хулагу, во время войны этого государства с чагатаидом Бараком был заподозрен в нелояльности и погиб в Иране. Принятие имени никудерейцы для племён восточной части Ирана, с одной стороны, могло означать стремление отметить их лояльность семье Чагатая в целом. В то же время, с другой стороны, — подчеркнуть их враждебные отношения с улусом Хулагу, жертвой которого, собственна, и пал указанный Никудери.

Так что можно говорить о существовании к XV веку определённой тенденции в отношении использования имён известных чингизидов в качестве обобщающих названий для групп племён. Данные племена выделялись из структуры чингизидских государств во время кризиса монгольской политической традиции. Таким образом, племена подчёркивали свою связь с монгольской традицией в ситуации, когда её значение постепенно снижалось. Поэтому появление названия узбеки наверняка было связано с ханом Узбеком. Однако данная связь не была прямой, в смысле принадлежности ставших «узбекскими» племён к его улусу или к нему лично. Скорее всего, можно предположить, что после долгих лет смуты в улусе Джучи, жестоких поражений в конце XIV века от чагатаев Тимура и общего снижения уровня государственности правление хана Узбека стало постепенно восприниматься как своего рода «золотой век». Для племён, составлявших военную элиту улуса Джучи, это было время расцвета. Поэтому использование имени хана Узбека для их самоопределения подчёркивало преемственность с данным государством, с его славой, и одновременно с монгольской традицией.

Ещё одно соображение может быть связано с приходом к власти в левом крыле улуса Джучи Шибанидов. С политической точки зрения это был несомненный переворот. Абулхаир перехватил власть у потомков хана левого крыла джучидского государства Урус-хана, последним из которых был его внук Барак. Соответственно, можно предположить, что обращение к имени хана Узбека было связано с вопросами легитимности новой династии. Возможно, Шибанидам было необходимо разорвать связи бывшего левого крыла улуса Джучи с прежней правящей династией, подвергнуть сомнению её легитимность. Понятно, что хан всего улуса Джучи периода его расцвета, каким был Узбек, по своему статусу стоял выше, чем правители его левого крыла. К тому же в результате бурных событий середины XIV века представители семьи Узбека, потомки основателя джучидского государства Бату-хана, сошли с политической сцены. Большая их часть была уничтожена внуком Узбека Бердибеком перед началом смуты 1360–1380 годов.

Поэтому вполне возможно, что появление названия узбеки при Шибанидах отражало их ориентацию на государственность всего улуса Джучи, период расцвета которого олицетворял исторический хан Узбек. К тому же само имя Узбека к XV веку носило исключительно легендарный характер, его наследники не могли составить политическую конкуренцию Шибанидам. В то же время ориентация на это имя в какой-то степени способствовала снижению легитимности представителей бывшей правящей династии левого крыла, происходившей из числа потомков Урус-хана.

Так что, скорее всего, во времена Абулхаира обозначение узбеки в отношении племён бывшего улуса Джучи являлось промежуточным. Оно отражало историческую память о хане Узбеке и достигнутой при нём мощи джучидского государства, но при этом было весьма неконкретным. Оно пришло на смену названию «левое крыло улуса Джучи», но ещё не приобрело своего этнического содержания. При этом, ещё раз повторюсь, что в момент расцвета монгольской государственности в подобных надплеменных определениях не было особой необходимости, обычно для идентификации государства (улуса) и входящих в его состав племён использовались имена тех или иных чингизидов. Отсюда улусы Джучи, Чагатая, Хулагу. Мы не встречаем в этот период названий отдельных племён, они ещё не являлись субъектами политического процесса.

Несомненно, что государство Абулхаира было доминирующей силой на территории бывшего левого крыла улуса Джучи, однако его власть не носила здесь абсолютного характера. В Степи было достаточно много других чингизидов из разных семей. В состав государства входили различные улусы, как Шибанидов, так и потомков Орды и Тука-Тимура. Кроме того, самостоятельную политическую роль играли те же мангыты и семья Едигея. Отношения между всеми ними, скорее всего, были весьма напряжённые. В то же время возможности Абулхаира были весьма ограничены в связи с низким уровнем его доходов, особенно в сравнении с периодом расцвета улуса Джучи. Так, в его распоряжении практически не было территорий с оседлым земледельческим и ремесленным населением. Упомянутый выше успех удара по Хорезму в 1431 году носил временный характер, соответственно не было и постоянной военной добычи. Поэтому внимание Абулхаира было полностью сконцентрировано на Средней Азии. Под его руководством племена бывшего левого крыла больше не участвовали в политических процессах к западу от Волги. Скорее всего, одной из причин было то, что при возросших политических рисках западные районы бывшего улуса Джучи по своему экономическому значению уступали богатой Средней Азии. Напомню, что именно сюда при Тимуре были перенесены с территории левого крыла улуса Джучи основные транспортные потоки, проходившие вдоль маршрута Великого Шёлкового пути. Соответственно, здесь были сосредоточены основные доходы от торговли.

Наибольшего успеха Абулхаир смог добиться в 1446 году, когда он занял часть присырдарьинских городов вместе со старой столицей левого крыла улуса Джучи городом Сыгнак. Однако данные города уже не имели того экономического значения, как во времена расцвета улуса Джучи. Великий Шёлковый путь теперь проходил по другому маршруту, минуя район Сырдарьи. В середине XV века товары из Китая доставлялись до Кашгара в Восточном Туркестане, затем через перевалы в Ферганскую долину и далее в Самарканд, Бухару, Герат и в Иран. Очевидно, что для Абулхаира этот маршрут, проходящий по внутренним районам государства Тимуридов, был практически недосягаем. Соответственно, Тимуриды сравнительно безболезненно для себя могли оставить противнику часть присырдарьинских городов. Это никак не сказывалось на их доходах от транзитной торговли по главному торговому маршруту Средневековья. В то же время они смогли на время отбить у могольского племени дуглат Кашгар, тем самым обезопасив Фергану от возможных ударов с востока. При Улугбеке некий Ходжа Шариф Кашгари передал ему Кашгар и изгнал представителя могольского племени дуглатов Мир Сайид Ахмада[733]. Это лишний раз демонстрирует стратегические приоритеты Тимуридов. Район Сырдарьи явно имел для них меньшее значение, чем важные опорные пункты вдоль Великого Шёлкового пути, такие как тот же Кашгар.

В результате к середине XV века в регионе Средней Азии и на его границах со Степью как с восточного, так и с северного направления, установилось относительное равновесие сил. С одной стороны, Тимуриды в целом уверенно контролировали территории от Кашгара до Восточного Ирана, а значит, и большую часть Великого Шёлкового пути. Хотя в начале XV века, сразу после смерти Тимура, они и потеряли Азербайджан и Ирак. «В 1406 году Кара-Юсуф из династии Кара-Коюнлу отнял у Абу-Бекра и Мираншаха часть Азербайджана с г. Тебриз, а в 1408 году — Султанию и остальную часть Азербайджана, а также Ирак»[734]. С другой стороны, Абулхаир владел частью территорий в районе Сырдарьи, но не имел возможности продвинуться дальше в Среднюю Азию. Вдобавок могольские племена из Семиречья также стремились к захватам на территориях, контролируемых Тимуридами. Однако не могли добиться большого успеха.

В середине XV века ситуация в регионе стала постепенно меняться. В 1449 году тимурид Улугбек, с 1410 года правивший в восточной части тимуридского государства в Средней Азии, потерпел поражение от своего сына Абдуллатифа около селения Димишк близ Самарканда и был затем убит[735]. В 1451 году к власти в Самарканде в результате переворота приходит правнук Тимура Абу-Саид. Внимание этого тимурида привлекает Хорасан, где к этому моменту скончался его двоюродный брат Мирза Бабур Каландар. Однако во время похода на запад его владения подвергаются нападениям со стороны моголов, которые переходят в наступление сразу с нескольких направлений.

Моголы нападали на Среднюю Азию как с территории нынешнего Семиречья, через Тараз в направлении на города Сайрам, Ташкент, Туркестан, так и с востока, из Кашгара, на города в Ферганской долине. При этом активизация моголов произошла после того, как представители племени дуглат, потеряв при Улугбеке Кашгар, объединяют свои силы с остальными могольскими племенами. Они поддерживают могольского хана Есен-Бугу, в том числе и с целью возвращения этого важного города. Как раз после того, как дуглаты вернули себе Кашгар, моголы с востока и начинают атаковать Фергану. Примерно в это же время на границах Средней Азии впервые появляются представители новой для данного региона политической силы ойратов. «Весной 1457 года под предводительством Уз-Тимур-тайши они появились на берегу Сыр-Дарьи. В местечке Нур-Тукай, недалеко от Сыгнака произошло кровопролитное сражение между калмыками и кочевыми узбеками, в результате которого последние потерпели поражение»[736]. Поражение от ойратов негативно сказалось на политическом положении Абулхаира. Примерно в 1459–1560 гг. от него отделяются чингизиды Джанибек и Гирей, которые затем откочёвывают к моголам, на территорию Семиречья. С этого момента в регионе начинаются новые политические процессы, которые имеют значительные последствия для этнической истории проживающих здесь народов.

Очевидно, что конфликт между потомками Урус-хана Джанибеком и Гиреем и шибанидом Абулхаиром носил политический характер. Первые представляли семью чингизидов, или, другими словами, династию, которая потеряла власть на территории бывшего левого крыла улуса Джучи в результате её узурпации вторым. Безусловно, мы никогда не узнаем непосредственную причину конфликта, который привёл Джанибека и Гирея к идее покинуть государство Абулхаира и уйти в Моголистан. С одной стороны, это могло быть ослабление власти Абулхаира в результате поражения от ойратов, с другой — речь могла идти о внутриполитических интригах, которые угрожали безопасности Джанибека и Гирея. Но в любом случае несомненно, что в сложных отношениях между двумя группами враждующих друг с другом чингизидов был в первую очередь политический подтекст.

В то же время откочёвка Джанибека и Гирея вместе с лояльными им племенами положила начало истории самостоятельного государства. Затем оно получило название Казахское ханство, а ушедшие с ними племена составили основу казахского этноса. При этом позднее другая часть племён под руководством внука Абулхаира Мухаммеда-Шейбани отправилась завоёвывать Среднюю Азию. Вместе с ними в том же направлении мигрировал и ещё не вполне конкретный обобщающий термин «узбек». В конечном итоге завоевание среднеазиатских оазисов и длительный политический контроль над ними привёл к тому, что термин «узбек» постепенно распространился на всё тюркоязычное население региона и стал признаком их общей этнической идентификации.

Для современных казахской и узбекской историй это очень сложный вопрос. Одна часть проблемы связана с тем, что историко-идеологический подход в принципе требует максимально глубокого проникновения в историю для обоснования статуса того или иного этноса. В то время как события середины XV века задают определённую дату для начала истории казахского и узбекского народов. Другая сторона вопроса связана с проблемой признания зависимости процессов этногенеза, в данном случае казахского и узбекского, от политических, а значит, случайных факторов. В связи с этим приходится отвечать на ещё один сложный вопрос: что послужило основой для того выбора, который сделали во второй половине XV века племена бывшего левого крыла улуса Джучи?

Почему одни предпочли остаться в государстве Абулхаира, а затем последовали за его внуком в Среднюю Азию. В то время как другие ориентировались на Джанибека и Гирея и его потомков и остались в степях современного Казахстана? Можно ли утверждать, что между ними к моменту сделанного ими выбора уже были какие-либо различия, которые позволяли оценивать их как потенциально разные этнические группы? В таком случае всё просто — те, кто уже являлся по своей самоидентификации узбеком, последовали за своим лидером Мухаммедом-Шейбани в Среднюю Азию, а те, кто уже был казахом, остались в степях Казахстана с Джанибеком и Гиреем. Или же всё-таки выбор был сделан исходя из политических соображений, а никаких принципиальных различий между данными племенами в тот момент ещё не было?

Можно ли предположить, что политические процессы в государстве Абулхаира и последующая острая конкуренция между Шибанидами и потомками Урус-хана стали причиной разделения племён бывшего левого крыла улуса Джучи сначала на две группы — казахи и узбеки, а затем и на три — к двум первым добавились ещё и ногаи? При этом различия между данными группами племён проявились позднее и в первую очередь были обусловлены их разной политической ориентацией. То есть этнические процессы шли вслед за политическими, а не наоборот.

Очевидно, что с точки зрения формационной теории такая версия событий выглядит не слишком приемлемой. Потому что она предполагает, что образование тех или иных конкретных этносов носит во многом случайный характер и зависит не только и не столько от естественных базисных оснований вроде типов хозяйствования или природно-географических зон проживания, но и от политических процессов, особенно в переломные моменты истории. Несомненно, кризис монгольской традиции управления относится к таким моментам.

Если предположить, что племена свой выбор делали исходя из политических соображений, тогда имеет значение суть конфликта между семьями Абулхаира, с одной стороны, и Джанибека и Гирея — с другой. В принципе это имеет большее отношение к частной истории Джучидов как моменту истории монгольских государств. Однако в связи с тем, что воздействие монгольской традиции привело к самым серьёзным изменениям на этнической карте Евразии, политические отношения между джучидскими семьями приобретают совсем другое значение. Они представляют интерес с точки зрения получения представления о политических процессах на пространствах бывшего улуса Джучи. При этом большое значение имеет понимание легитимности тех или иных чингизидов с позиции разных племён. Это был очень важный фактор в связи с тем, что они вышли из монгольской системы, где такая легитимность имела огромное значение.

Джанибек и Гирей являются правнуками хана левого крыла улуса Джучи Урус-хана, жившего во второй половине XIV века. Однако затем среди историков начинаются расхождения. Часть историков считает, что Джанибек и Гирей относились к семье старшего сына Джучи Орда-Ичена (Орда-Еджена). При образовании джучидского государства он стал ханом его левого крыла. Другие полагают, что они были из семьи Тука-Тимура, другого сына Джучи.

Так, Махмуд Бен Вали сообщал, что «когда Абу-л-хайр-хан одержал верх над сыновьями своих дядей в областях Дашт и-Кипчака, некоторые из потомков Тукай-Тимур-хана, сына Джучи-хана, например, Кирай-хан и Джанибек-хан, вышли из круга подчинения и повиновения и предпочли покинуть родину. С группой людей достойных признания они выбрали путь в Могулистан»[737]. Меруерт Абусеитова также полагает, что казахские ханы «являются потомками Тука-Тимура, тринадцатого сына Джучи, что подтверждают данные источников. Например, Абулгази в своей родословной говорит следующее: «У Чингиз-хана сын Джучи-хан, его сын Тукай-Тимур, его сын Уз-Тимур, его сын Ходжа, его сын Бадакул-углан, его сын Урус-хан, его сын Койричак-хан, его сын Барак-хан, его сын Абу-Саид по прозванию Джанибек-хан…». Так как Абулгази являлся потомком «Чингисхана, сыном Араб-Мухаммад-хана и происходил из рода Шебана, из поколения узбеков», то он наверняка точно знал свою родословную, и его сведения, на наш взгляд, являются наиболее достоверными из всех существующих»[738]. С другой стороны, Турсун Султанов проанализировал все имеющиеся восточные источники по данному вопросу и разделил их на две группы, одна из которых указывала на происхождение Урус-хана от Тука-Тимура, другая — от Орда-Ичена. В итоге он пришёл к выводу, что всё-таки Урус-хан был потомком последнего. При этом отцом Урус-хана был Чимтай, сын Эрзена, сына Сасы-Буки, сына Баяна, сына Куйинчи, сына Сартакая, сына Орда-Еджена[739].

Версия о происхождения Урус-хана от старшего сына Джучи Орда-Еджена явно выглядит более предпочтительно. По крайней мере, ханы левого крыла Чимтай, Баян, Куйинчи (Куинджи), Сасы-Бука известны по другим источникам. Этого же нельзя сказать о тех, кого часть источников называет предками Урус-хана по линии от Тука-Тимура, а именно Бадакул-углана, сына Ходжи, сына Уз-Тимура, сына Тука-Тимура. Соответственно, если придерживаться версии о происхождении Урус-хана от Тука-Тимура, то тогда напрашивается вывод, что на территории левого крыла в определённый период времени была произведена насильственная смена династии. Теоретически это мог сделать либо сам Урус-хан ещё в 1370-х годах, либо это ещё раньше сделал Бадакул-оглан, которого часть источников называет его отцом. Однако об этом нет никаких сведений.

В истории левого крыла улуса Джучи было два крупных внутренних конфликта. Один, согласно сведениям Руки-ад-Дина Бейбарса, произошёл в самом начале XIV века. В 1301–1302 годах после смерти хана Куинджи (Куйинчи), сына Орды, началась борьба за власть между его сыновьями. Среди них упоминаются Баян, Куйлюк, Токтемир, Тугатемир, Мангытай и Сасы. При поддержке хана всего улуса Джучи Тохты победу одержал Баян, при этом Куйлюк был убит[740]. По данным же Рашид-ад дина, Сасы-Бука был сыном Баяна, который вёл длительную войну со своим двоюродным братом Кублюком, внуком Орды[741]. При этом на момент написания Рашид-ад дином своей работы Баян являлся ханом левого крыла и в этом статусе поддерживал связи с улусом Хулагу, так что у данного историка, состоявшего на службе в этом монгольском государстве, были вполне достоверные сведения. То есть в результате данного конфликта власть тем не менее осталась в семье Орды. Другой известный конфликт произошёл в середине XIV века, когда некий Мубарек-ходжа, по данным «Анонима Искандера», сын Эрзена, сына Сасы-Буки, в 1345 году вступил в конфликт с ханом улуса Джучи Джанибеком и проиграл. В результате власть в левом крыле перешла к его брату Чимтаю[742]. Сыном последнего, собственно, и был Урус-хан.

Соответственно возникает вопрос: можно ли полагать, что в первой половине XIV века в левом крыле улуса Джучи могли произойти серьёзные политические изменения? Несомненно, что переход власти от одной семьи чингизидов к представителям другой действительно означает важные политические перемены. Однако никаких данных об изменениях и тем более потрясениях на территории левого крыла у нас нет. Более того, о политической жизни в этот период вообще нет никаких сообщений. Напомню, что это было время расцвета джучидского государства. Естественно, что в таких условиях внутриполитическая жизнь улуса Джучи была в целом стабильна. В противном случае возможные потрясения нашли бы своё отражение в истории. Так как это случилось с попыткой Мубарек-ходжи в 1345 году установить самостоятельное правление и отделиться от улуса Джучи.

Но даже в этой ситуации власть была в конечном итоге передана его брату Чимтаю, то есть осталась в семье. Очевидно, что смена правящей династии — очень серьёзный шаг, в том числе и для центрального правительства улуса Джучи. Если это так, получается, что нет оснований полагать, что линия Орды в левом крыле могла быть прервана. Тем более что по старшинству среди чингизидов Тука-тимуриды уступали место тем же Шибанидам, и, естественно, для того чтобы власть перешла к ним в условиях политической стабильности в улусе Джучи, должны были произойти какие-то экстраординарные события.

Тогда возникает вопрос: почему же в последующей истории появилось так много сведений о том, что потомки Тука-Тимура якобы могли на раннем этапе существования улуса Джучи сместить потомков Орды и прийти к власти в левом крыле? Скорее всего, это стало следствием последующего усиления Тука-тимуридов. Они играли особенно важную роль во время политической смуты в улусе Джучи во второй половине XIV века. Их усиление началось со времени выхода на политическую сцену Тохтамыша, его отец Туй-ходжа-оглан был убит по приказу Урус-хана. Именно из числа потомков Тука-Тимура происходили последние ханы улуса Джучи. В их числе указанный выше последний хан так называемой Большой Орды Ахмед, а также правящие династии Казанского, Крымского и даже Касимовского ханств. Вероятно, что для последующих восточных авторов деятельность Тука-тимуридов была настолько значительной, что идея о том, что они всегда играли решающую роль в улусе Джучи, казалась им вполне логичной.

Что же касается мнения Абулгази о том, что Урус-хан не был сыном Чимтая, а являлся сыном некоего Бадакул-оглана и относился к числу потомков Тука-Тимура, то оно вполне может быть субъективным. Сам Абулгази был шибанид, то есть принадлежал к семье, которая со времён хана Абулхаира конкурировала с противостоящими ей казахскими ханами. Если представить, что в рамках монгольской традиции управления легитимность происхождения имела большое значение, тогда логично предположить, что для среднеазиатских Шибанидов отнести своих соперников к числу Тука-тимуридов означало несколько понизить их политический статус.

Одно дело, если они принадлежат к потомкам Орды, старшего сына Джучи, семья которого на законных основаниях возглавляла левое крыло джучидского государства. И совсем другое дело, если они принадлежат к семье Тука-Тимура, младшего, тринадцатого сына Джучи, возвышение потомков которого было связано со смутой в улусе Джучи во второй половине XIV века. Для Шибанидов, статус которых в системе чингизидских семей до начала потрясений был выше положения Тука-тимуридов, это могло иметь вполне практический политический смысл.

Хотя возникает ещё и вопрос: зачем вообще необходима эта дискуссия о том, к какой именно семье чингизидов относились те или иные ханы? Её предмет выглядит слишком узкоспециальным, как и вопрос о том, как, собственно, следует называть левое крыло улуса Джучи — Ак-Орда или Кок-Орда. Выше было сделано предположение, что последняя дискуссия не имеет особого значения вне решения частных проблем. Однако нельзя утверждать того же о семейной принадлежности чингизидов, потому что с ней связана политическая ориентация тех или иных вполне конкретных племён. В ханах-чингизидах племена искали свою собственную идентификацию и уровень имеющейся у них легитимности, несомненно, был важен для них. Поэтому уход части племён с султанами Джанибеком и Гиреем от хана Абулхаира в том числе означал и выбор ими политической ориентации.

Если указанные султаны принадлежали к потомкам Орды, тогда их выступление против хана-шибанида это столкновение представителей бывшей правящей династии с узурпатором её власти. Несомненно, Абулхаир был первым ханом из рода Шибана на территории левого крыла улуса Джучи. Естественно, что потомки Орды могли полагать, что власть у них украдена. Если же они были потомками Тука-Тимура, тогда их легитимность была вполне сопоставима с легитимностью семьи Шибана, которая также выдвинулась благодаря кризису государственной власти в улусе Джучи.

Характерно, что в академической истории Казахстана, к которому указанная проблема имеет прямое отношение, высказывается мнение, которое весьма дипломатично учитывает сразу обе точки зрения. «Не имеет принципиального значения, принадлежит ли Урус-хан и его потомки к линии Джучидов, происходившей от Тука-Тимура, или они связаны происхождением с Орда-Едженом. Те и другие по традиции считались соправителями в Ак-Орде»[743]. Хотя насчёт соправителей вопрос, конечно, дискуссионный, тем не менее такая позиция авторов данной истории вполне понятна. С точки зрения формационной теории такой случайный фактор, как политическая ориентация племён на тех или иных чингизидов, не может иметь определяющего значения для процессов этногенеза. Соответственно, перед авторами в данном случае стояла чрезвычайно сложная задача обосновать отсутствие зависимости процесса образования казахского народа от известного факта откочёвки султанов Джанибека и Гирея.

Хотя, вернее будет сказать, им нужно было доказать, что ориентация на указанных чингизидов не была формой идентификации тех племён улуса Джучи, которые затем составили казахский народ. То есть им нужно было доказать, что казахский народ существовал до второй половины XV века и его образование не связано с весьма субъективным фактором политической ориентации на Джанибека и Гирея. Отсюда и такая сложная конструкция в оценке произошедших событий. «Важно подчеркнуть, что прикочевавшие в 50–60-х годах XV века в Жетысу казахские племена не занимали пустые пространства. Они вступили в тесный контакт, выросший в политический союз в рамках одного государственного объединения, с местным казахским населением Жетысу»[744].

Надо сказать, что определённая логика в этом есть. Некоторая часть представителей кочевых племён Семиречья (Жетысу) впоследствии могла войти в состав казахского народа. Однако в конкретных исторических условиях второй половины XV века у этих племён уже более ста лет была собственная надплеменная идентификация. Их называли моголами. В этот момент для современников разница в статусе между моголами и теми, кто ориентировался на Джанибека с Гиреем, была вполне очевидной. И эта разница носила не этнический, а политический характер и выражалась в форме ориентации на того или иного чингизида.

Так что сделанный в итоге племенами выбор в их ориентации, скорее всего, носил политический характер. Те, кто поддержал Джанибека и Гирея и ушёл с ними из государства Абулхаира в Моголистан, выбирали в качестве ориентира ранее правящую в Степи династию ханов левого крыла улуса Джучи. В этом смысле происхождение Джанибека и Гирея от Урус-хана обеспечивало им большую легитимность, чем та, которая была у Абулхаира. Он мог считаться узурпатором власти. Если же Урус-хан был потомком законного хана левого крыла Орда-Ичена, то легитимность первых казахских ханов ещё больше увеличивалась.

Другое дело, если бы Абулхаиру удалось добиться серьёзных политических успехов. Например, обеспечить потребности племён за счёт удачных войн и эксплуатации оседлых территорий. Однако его неудачи в войне с ойратами, и особенно невозможность пробиться в Среднюю Азию, наверняка вызывали недовольство у племён и отдельных чингизидов. Можно предположить, что в своём интересе к Средней Азии представители левого крыла улуса Джучи следовали вслед за изменением направления движения Великого Шёлкового пути. Соответственно, они теряли интерес к Поволжью. Но в Средней Азии государству кочевых узбеков противостояли Тимуриды. И здесь Абулхаиру не удалось добиться успеха.

После смерти в 1468 году Абулхаира его сын Шейх-Хайдар не смог удержать власть. «Личность и власть Абу-л-Хайра в течение сорока лет скрепляла узбекскую державу. Шейх-Хайдару б. Абу-л-Хайр не захотел подчиняться никто. Во имя свержения династии объединились лидеры с разных концов Дешт-и Кипчака: Ибак (то есть Ибрагим) б. Махмудек из Тюменского юрта; давний антагонист Абу-л-Хайра, один из основателей Казахского ханства, Джанибек б. Барак; Буреке; мангыты Аббас-бий и Муса-бий со своим неразлучным братом Ямгурчи»[745]. Против наследников Абулхаира объединились практически все чингизиды восточной части улуса Джучи, как отдельные Шибаниды, так и потомки Урус-хана Джанибек и Гирей, а также потомки Едигея во главе племени мангыт.

После свержения Шибанидов из семьи Абулхаира общее доминирование в восточной части Дешт-и-Кипчака переходит к Джанибеку и Гирею. Этому способствовал их статус как представителей бывшей правящей династии левого крыла улуса Джучи. Кроме того, их поддержала значительная часть племён, многие из которых ранее последовали вслед за ними в Моголистан. В то же время уровень самостоятельности отдельных улусов чингизидов, равно как и некоторых племён, таких как мангыты, был достаточно высок. При этом претензии на власть потомков Урус-хана оспаривали Шибаниды, особенно из числа тех, кто участвовал в разгроме Шейх-Хайдара, а также мангыты.

Наверняка особенно сложные отношения у Джанибека и Гирея складывались с мангытами. Последние играли активную роль в политических процессах в Степи. Их лидеры традиционно претендовали на влияние во всех государствах, образовывавшихся на территории бывшего улуса Джучи. Достаточно вспомнить историю с возвышением Абулхаира, его ссорой с мангытами и той ролью, которую они сыграли в разгроме его сына Шейх-Хайдара. После гибели последнего «Дешт-и Кипчак остался без государя. Однако беклербек (бий) мог находиться только при хане, и следовало ожидать от Мусы партнёрства ещё с каким-нибудь правителем-чингизидом. По скудной информации можно полагать, что сначала таким правителем стал Джанибек б. Барак»[746]. Джанибек и Гирей согласно монгольской традиции были главными претендентами на политическую власть в левом крыле улуса Джучи. Но для мангытов очень важным был вопрос обеспечения их влияния. В этом смысле Джанибек и Гирей не вполне отвечали этому требованию. Они располагали внушительным количеством лояльных лично им племён, которые прошли с ними через совместное изгнание в Моголистан. Кроме того, у них были тесные связи с моголами. Очевидно, что ситуация в корне отличалась от той, которая сложилась в момент прихода к власти при поддержке мангытов семнадцатилетнего тогда хана Абулхаира. Не было никаких оснований считать, что Джанибек и Гирей могут стать подставными ханами.

Положение мангытов в сложившейся ситуации было весьма сложным. Тем более что на западе бывшего улуса Джучи, на территории его правого крыла, им противостоял хан так называемой Большой Орды тука-тимурид Ахмед. Хотя его власть к этому моменту уже была ослаблена отпадением Крымского и Казанского ханств и сложными отношениями с Московским государством. Тем не менее его легитимность в рамках монгольской традиции оставалась весьма высокой. Таким образом, мангыты оказались в ситуации, когда, с одной стороны, у них находился хан Джанибек, а с другой — хан Ахмед. Соответственно, при доминировании монгольской традиции их претензии на самостоятельность находились под серьёзной угрозой.

Примерно в 1473–1474 гг. Джанибек умер. Сразу после его смерти мангыты приглашают внука Абулхаира Мухаммеда-Шейбани, с тем чтобы провозгласить его ханом. Скорее всего, мангыты намеревались использовать находившегося в изгнании Мухаммеда-Шейбани в качестве очередного подставного хана. Это было повторение ситуации с его дедом Абулхаиром, которого мангыты сделали ханом в семнадцатилетнем возрасте. Для опального чингизида такое предложение было весьма выгодным. Поддержка мангытов могла обеспечить ему возвращение к власти в Степи и таким образом помочь восстановить государство его деда.

Для потомков Урус-хана ситуация стала крайне опасной. Союз мангытов с Шибанидами угрожал их власти в Степи. Их новый лидер хан Бурундук, сын Гирея, немедленно отправляется в поход против мангытов. В битве, закончившейся вничью, гибнет формальный глава мангытов, сын Ваккас-бия Хорезми, однако Бурундук вынужден был отступить[747]. Между тем в конечном итоге мангытские лидеры так и не приняли решения о провозглашении Мухаммеда-Шейбани ханом.

Возможно, что в последний момент они не захотели испытывать судьбу с ещё одним ханом. Тем более что вся последующая история наглядно демонстрировала, что энергичный Мухаммед-Шейбани меньше всего подходил на роль марионетки мангытов. Хотя вероятно также, что был достигнут некий компромисс между мангытами и Бурундук-ханом. Решительность действий Бурундука означала, что для потомков Урус-хана неприемлемо объявление мангытами ханом Мухаммеда-Шейбани. Со своей стороны, мангытские лидеры ещё не чувствовали себя уверенно. Напомним, что с запада их конкурентом до 1481 года был хан Большой Орды Ахмед. Соответственно, перспектива ведения тяжёлой борьбы с востока ещё и с Бурундуком не отвечала тактическим интересам мангытов. В результате они, очевидно, и отказались от идеи провозгласить ханом Мухаммеда-Шейбани. Слишком большими были политические издержки такого решения. Оно могло спровоцировать начало большой войны между Шибанидами и ханами из числа потомков Урус-хана за власть во всём восточном Дешт-и-Кипчаке, к этому мангыты не были готовы.

В итоге потомки Едигея, вероятно, пришли к мысли окончательно отказаться от монгольской политической традиции. Данная традиция требовала от них подчинения, пусть даже формального, какому-либо чингизиду. Почти наверняка этому способствовали их удачные действия на западном направлении. В 1481 году Муса, Аббас и Ямгурчи вместе с союзным им шибанидом Ибаком убили хана Большой Орды Ахмеда. Годом ранее Ахмед потерпел неудачу в противостоянии с московским великим князем Иваном III на реке Угре. Таким образом, в западной части бывшего улуса Джучи остался только ряд отдельных ханств — Крымское, Казанское и Астраханское, которые уже не могли составить конкуренцию влиятельным мангытам во главе с потомками Едигея. Последние стали доминировать в степных пространствах по обе стороны Волги, там, где раньше находился центр джучидского государства. Укрепившись на западе улуса Джучи, на востоке мангыты вступили в конкурентную борьбу с потомками Урус-хана за влияние среди проживавших здесь племён.

Разгром хана Ахмеда способствовал укреплению положения потомков Едигея и племени мангыт. Одновременно отказ от практики избрания чингизида в качестве зависимого от мангытов хана окончательно превратил их в самостоятельную политическую силу. В результате они стали центром притяжения для многих племён. Однако их ориентация на мангытов и семью Едигея требовала соответствующего идентификационного признака.

Общее название для группы племён не могло быть связано с именем Едигея или кого-то из его потомков, что имело место в случае с чингизидами, для этого у них не было достаточно легитимности. Нелогичным было и принятие в качестве обобщающего определения и имени племени мангыт. Потому что оно было всего лишь одним из числа многих в списке племён, образовавшихся из «тысяч» армии бывшего улуса Джучи и выразивших лояльность семье Едигея. Статус мангытов был равен прочим племенам.

Кроме того, потомкам Едигея необходимо было заручиться поддержкой различных племён и конкурировать за их лояльность со всё ещё достаточно многочисленными чингизидами. Соответственно, им нужно было найти приемлемый для них способ объединения, который не вынуждал бы их выступать против привычной и доминирующей политической традиции. Отсюда, очевидно, и появление в конце XV века нового обобщающего надплеменного названия ногаи, или Ногайская Орда.

Ситуация с именем ногаи, несомненно, напоминает положение дел с появлением названий моголы, чагатаи, узбеки и казахи. В каждом случае речь шла о необходимости дополнительной идентификации для отдельных групп племён, значение которых возрастало по мере распространения кризиса монгольской традиции. Термин «ногаи» был использован для определения тех племён, которые объединились вокруг племени мангытов и семьи Едигея. «Ногаи» стали ещё одним центром притяжения для племён бывшего улуса Джучи наряду с уже существовавшими к этому моменту «узбеками» и «казахами». «Общие историческая судьба и политические интересы породили осознание принадлежности к единой социально-политической структуре. Показателем такой принадлежности стал политоним (позднее — этноним) «ногай». Им стали называть всех подчинявшихся мангытскому бию кочевников, безотносительно их племенному происхождению: и мангытов, и найманов, и кереев, и десятки прочих элей»[748]. Обратим внимание, что автор данной цитаты В. Трепавлов подчёркивает приоритетность политических процессов в создании объединения ногаев, вслед за которыми последовала и их этническая общность.

При этом выбор названия для нового объединения, несомненно, был связан с фигурой чингизида Ногая, который в последней трети XIII века доминировал в западной части улуса Джучи. Хотя между временем его правления и появлением собственно ногайских племён прошло почти два столетия. Это дало основание Б.-А. Кочекаеву сомневаться в связи между названием ногаи и именем самого Ногая. Он писал, что «такую версию трудно допустить, потому что сразу возникает вопрос: почему же подданные Ногая никогда не называли себя ногайцами? Известно, что Ногай погиб в 1300 году и только спустя почти два века появились понятия «ногай», «Ногайская Орда»»[749]. Однако между временем правления ханов Чагатая и Узбека и появлением названий чагатаи, узбеки также прошло довольно много времени.

Ещё раз повторюсь, что в момент кризиса монгольской традиции у племён появляется потребность в идентификации в первую очередь для того, чтобы отличить своих от чужих. Для этого и необходимы обобщающие наименования. При этом логично, что поиск таких наименований происходит в пределах всё ещё продолжающей существовать и сохранять своё влияние монгольской традиции. Отсюда, собственно, названия узбеки, ногаи, чагатаи, никудерейцы, даже моголы и казахи. Все эти наименования, так или иначе, но были связаны с монгольской политической традицией. Они, собственно, и появились в результате её кризиса, так как становившиеся все более самостоятельными племена тем не менее признавали её легитимность и стремились подчеркнуть свои связи с ней.

Соответственно, и в случае с ногаями дело, скорее всего, заключается в том, что объединившиеся вокруг мангытов и семьи Едигея племена не могли использовать название этого доминирующего племени в качестве общего названия. Вряд ли это было приемлемо для всех остальных племён. Поэтому можно предположить, что для нового объединения потребовалось некое иное обобщающее название, которым в итоге и стало наименование ногай. При этом о чингизиде Ногае в Степи сохранилась соответствующая историческая память.

В связи с этим возникает вопрос: почему для идентификации группы племён, объединившихся вокруг потомков Едигея, стало использоваться именно имя Ногая? Возможно, это произошло в связи с тем, что Ногай был известен как полководец, который долгое время вёл борьбу против центральных властей улуса Джучи. А это, в свою очередь, делало его фигуру привлекательной для тех племён, которые вынуждены были выступать против доминирующей монгольской традиции, опиравшейся на признание власти чингизидов. Так как семья Едигея не принадлежала к этому правящему роду, то поиск различных обоснований для легитимности, в том числе в выборе названия, был вполне естественным. И здесь не так важно, что сам Ногай тоже был чингизидом. Со временем в Степи, скорее всего, осталась только историческая память о его борьбе против государства Джучидов, а значит, и против традиции, доминирующей в государствах монгольского типа. Соответственно, использование обобщающего наименования ногаи для всех объединившихся вокруг потомков Едигея племён было равнозначно заявлению о своей политической программе. Такая программа была ориентирована на отход от прежней традиции, предусматривающей право на власть чингизидов. В то же время она подчёркивала своё формальное уважение к ней. Фактически обращение к исторической памяти Ногая оправдывало выступление семьи Едигея против чингизидов, формально представлявших законную власть в Степи.

Таким образом, к концу XV века в степях Восточного Дешт-и-Кипчака сложилась весьма непростая общественно-политическая ситуация. Во-первых, доминирующей силой являлись представители бывшей правящей династии левого крыла улуса Джучи — потомки Урус-хана и его предка Орды. Вернувшись из своего изгнания в Моголистане, они принесли вместе с собой новый идентификационный признак — название казак (казах). Одновременно в Степи продолжалось использование прежнего обобщающего названия узбек для определения всех племён бывшего государства Абулхаира, включая тех, кто был лоялен потомкам Урус-хана. Во-вторых, активную роль в политической жизни продолжали играть Шибаниды. Это касалось как проигравших членов семьи Абулхаира, так и представителей враждебных им семей. В-третьих, после разгрома хана Ахмеда доминирование в поволжских степях переходит к потомкам Едигея и их племени мангыт.

В результате племена восточного Дешт-и-Кипчака оказываются в ситуации выбора политической ориентации. Часть из них группируется вокруг мангытов и потомков Едигея, другие сохраняют лояльность различным Шибанидам, остальные поддерживают наследников Урус-хана. В связи с тем, что сразу после гибели Шейх-Хайдара общее доминирование принадлежит именно им, то остальные чингизиды-шибаниды, как, впрочем, и мангыты, скорее всего, выражают им формальную лояльность. В это время их статус соответствует тому, который был у самих Джанибека и Гирея при Абулхаире. Авторитет Джанибека и Гирея в Степи был весьма высок и признавался всеми племенами. Однако наличие влиятельных конкурентов, Шибанидов и мангытов, означало, что политическая борьба ещё не закончилась. В любом случае в конце XV века наметилось три главных центра притяжения для племён бывшего левого крыла улуса Джучи. Это были Шибаниды, мангыты во главе с семьёй Едигея и потомки Урус-хана. Надо отметить, что к этому моменту ещё не произошло окончательного распределения основных племён по указанным группам влияния.

Можно предположить, что одной из важных причин появления трёх центров притяжения стало изменение политической конъюнктуры, которое произошло одновременно на западе и на юге степей современного Казахстана. На западе мангыты в 1481 году разбили последнего хана так называемой Большой Орды Ахмеда и стали доминирующей силой в Поволжье. Усиление семьи Едигея за счёт поволжских племён, ранее входивших в состав государства Ахмеда, означало повышение их независимости по отношению к потомкам Урус-хана, которые уже стали казахскими ханами. Кроме того, к семье Едигея присоединяются племена, ранее лояльные различным Шибанидам. Так, после убийства Мухаммедом-Шейбани шибанида Буреке, сына Ядгара, который участвовал в разгроме Шейх-Хайдара, его улус переместился к мангытам[750]. Дополнительный фактор усиления мангытов был связан стем, что их доминирование в Поволжье означало установление отношений с Казанским ханством и с Москвой. Всё это способствовало получению мангытами доступа к товарам, производимым на оседлых территориях. Они теперь могли получать их либо при ведении торговли, либо в виде подарков, как в случае с Московским государством, либо в виде дани, как в ситуации с Казанью.

Одновременно в конце XV века на юге политические изгнанники из семьи Абулхаира получили свой шанс в Средней Азии в связи с произошедшим здесь ослаблением государства Тимуридов. Происходившая среди наследников Тимура междоусобная борьба создала условия для постепенного проникновения Шибанидов на территорию Средней Азии. Например, Мухаммед-Шейбани в 1470–1480-е годы активно оперировал в приграничье Средней Азии со степью Дешт-и-Кипчак. При этом он пользовался поддержкой Тимуридов, которые намеревались с его помощью защитить внутренние районы от нападений северных кочевников. Другие члены семьи Абулхаира также находились на службе у Тимуридов.

Так, примерно в 1495–1496 годах в армии тимурида Султана Махмуда Мирзы служили Шибаниды из Дешт-и-Кипчака Хамза-султан и Махди-султан «вместе со всеми узбеками»[751]. Длительная война на территории Средней Азии требовала всё новых войск, естественно, что воинские формирования из числа северных кочевников пользовались здесь большим спросом. Тем более что проигрыш Шибанидов в конкурентной борьбе в Степи не оставлял им другого выбора кроме как служить в армиях различных Тимуридов. При этом их сложные отношения с потомками Урус-хана давали им некоторую гарантию, что они будут сохранять лояльность при отражении нападений с севера. В конечном итоге это мнение оказалось ошибочным.

Кризис в Средней Азии

После своего прихода к власти в 1452 году Абу-Саид начал вести борьбу со своими западными родственниками за объединение всех владений Тимуридов. В 1459 году он занял Герат и перенёс в этот город столицу своего государства из Самарканда[752]. Именно в этот период повышается активность моголов. Они во главе с ханом Есен-Букой начинают наносить удары по владениям Тимуридов с востока. В этот период им удаётся захватить Кашгар, перешедший к Тимуридам при Улугбеке. Кроме того, моголы атакуют не только Фергану, они наступают также с северо-восточного направления через Тараз на среднеазиатские владения Тимуридов.

Предпринятая Абу-Саидом попытка взять под контроль политику моголов с помощью выдвижения нового хана, на его роль он предлагал брата Есен-Буки Юнус-хана, оказалась неудачной. Юнус-хан, который был привезён Абу-Саидом из Ирака, где он 18 лет находился в изгнании, вынужден был отступить. Затем он получает от Абу-Саида «в кормление» владение в Йеттиканде, предместье Андижана в Ферганской долине[753]. Оно расположено в непосредственной близости от занятого моголами Кашгара, что позволяло Юнус-хану на стратегически выгодной позиции дожидаться развития событий в Моголистане. После смерти Есен-Буки, а затем и его сына Дуст-Мухаммада, Юнус-хан примерно в 1469 году становится следующим ханом моголов. Однако ему не удалось справиться с элитой могольского племени дуглат. Последнее традиционно со времён эмира Пуладчи контролировало Кашгар и большую часть оазисов Восточного Туркестана. При Есен-Буке дуглаты пошли на соглашение с ханской властью, но после его смерти снова стали стремиться к самостоятельности.

В результате влияние Юнус-хана распространялось главным образом на Семиречье. Здесь в 1472 году он потерпел поражение от калмыков Амасанджи-тайши на берегах реки Или и вместе со всем могольским улусом направился в район Ташкента[754]. После ухода калмыков из Семиречья Юнус-хан возвращается обратно и вмешивается в борьбу между эмирами дуглатов в Восточном Туркестане. Он выступает на стороне Мухаммед Хайдара мирзы, деда известного историка Мухаммеда Хайдара Дулати, против его племянника Абу-Бакра. В 1480–1481 годах Юнус-хан и его союзник проиграли войну в Восточном Туркестане, который в итоге перешёл под контроль Абу-Бакра. При Абу-Бакре, правившем большей частью Восточного Туркестана вплоть до 1514 года, данный регион перестал быть местом столкновения интересов моголов и Тимуридов, как это было при Есен-Буке. Для дуглата Абу-Бакра доходы от торговли по Великому Шёлковому пути, который проходил через перевал из Кашгара в Фергану, похоже, были более приоритетной задачей.

В свою очередь, Юнус-хан оказался в трудном положением. Потеря большей части оазисов Восточного Туркестана привела к тому, что его государство осталось без крупных оседлых центров. Они были необходимы для того, чтобы обеспечить общегосударственные потребности моголов, что было важно для государств монгольского типа. В этой ситуации лояльные Юнус-хану моголы, которые теперь в основном базировались в Семиречье, переносят центр своей активности на Среднюю Азию, где как раз начали происходить междоусобные войны между Тимуридами.

В 1469 году умер Абу-Саид, последний потомок Тимура, претендовавший на власть на всей территории созданного им государства. В результате власть была разделена между разными Тимуридами. Так, Султан Хусайну Мирзе достались Герат и Хорасан, Султан Ахмаду Мирзе — Самарканд, Мирзе Султан Махмуду — Хисар, Кундуз и Бадахшан, Мирзе Омар Шайху — Фергана и Андижан[755]. Первый из указанных Тимуридов был потомком сына Тимура Омар-шейха, остальные являлись сыновьями Абу-Саида и потомками другого сына Тимура Миран-шаха.

В это же время Тимуриды теряют Западный Иран, где утверждается туркменская династия Ак-Коюнлу. Однако под их контролем всё ещё остаются внушительные территории Средней Азии, Северного и Центрального Афганистана и Восточного Ирана. Соответственно, они продолжают контролировать значительную часть Великого Шёлкового пути. В конце XV века основная торговля между Азией и Европой всё также проходила по сухопутному пути через всю Евразию. Часть этого пути от Ферганы до Герата находилась на территории тимуридских государств. Поэтому находившиеся в распоряжении Тимуридов доходы от посреднической торговли по Шёлковому пути были весьма значительны. Эпоха великих географических открытий, которая в результате кардинально изменила маршруты прохождения главных торговых путей, только начиналась.

Меж тем снижение уровня централизации власти у Тимуридов вело к ослаблению государства, что создавало условия для конкурентов, претендовавших на их наследство. В 1480-х годах на северных границах владений Тимуридов было сразу несколько крупных военно-политических объединений, которые могли угрожать их интересам. С одной стороны, это были моголы во главе с Юнус-ханом. С другой — казахи во главе с потомками Урус-хана. К тому же в ходе междоусобной борьбы Тимуриды сами активно обращались к ним за поддержкой. Так, в 1482 году правитель Ферганы тимурид Мирза Омар Шайх, отец Бабура, в благодарность за помощь в войне против правителя Самарканда, его брата Султан Ахмад Мирзы, передал Юнус-хану во владение города Ташкент и Сайрам[756]. По мнению Мухаммеда Хайдара Дулати, это произошло в 1485 году[757]. Данное событие способствовало изменению ситуации. Тимуриды продемонстрировали слабость перед своими северными соседями. Одним из следствий произошедшего стало выступление против Тимуридов ранее лояльного им Мухаммеда-Шейбани. Так, в 1488 году во время похода самаркандского правителя Султана Ахмад Мирзы на Ташкент против Султан Махмуда, сына скончавшегося к этому моменту могольского Юнус-хана, Мухаммед-Шейбани перешёл на сторону моголов. Этим он способствовал поражению самаркандской армии в битве у реки Чир[758]. После этого он не только избавился от пусть формальной, но всё же зависимости от Тимуридов, а фактически стал ещё и самостоятельным правителем. Он опирался на некоторые присырдарьинские города, в частности Сауран и Отрар. Щедрость Мирзы Омар Шайха и мятеж Мухаммеда-Шейбани привели к тому, что Тимуриды потеряли территории по Сырдарье.

Таким образом, Мухаммед-Шейбани получил плацдарм для осуществления им экспансии в Среднюю Азию, которая произошли несколько позднее. Однако, отделившись от Тимуридов, он остался без их поддержки, один на один с Казахским ханством. Казахский хан Бурундук немедленно воспользовался ситуацией, начав наступление на владения Мухаммеда-Шейбани. На его сторону перешёл город Сауран, затем Бурундук осадил Отрар. Бурундука поддержали некоторые тимуридские правители присырдарьинских городов, в частности, владетель Туркестана Мухаммед-тархан. Последний опасался Мухамеда-Шейбани, как конкурента в борьбе за присырдарьинские города. Мухаммед-тархан наверняка посчитал, что большое Казахское ханство будет для него более удобным партнёром, чем правитель соседнего с Туркестаном города. Тем более что вражда между Шибанидами и потомками Урус-хана заставляла его делать выбор. Туркестанский правитель поддержал сильнейшего.

В результате успешных военных действий армии Бурундука Мухаммед-Шейбани оказался в критическом положении. Он оказался зажат между казахами и Тимуридами. В этой трудной ситуации помощь ему оказала ещё одна военно-политическая сила, претендовавшая на тимуридское наследство. Это были моголы Султан Махмуд-хана. Их интересам не отвечало усиление казахов Бурундук-хана. С помощью моголов Мухаммед-Шейбани разбил Мухаммед-тархана и занял Туркестан. Однако его союзнические отношения с моголами оказались неустойчивы, в 1495 году он уже воевал против объединённых сил казахов и моголов, разбил их и окончательно укрепился в районе присырдарьинских городов.

Разрыв Мухаммеда-Шейбани с Тимуридами продемонстрировал, что прежняя их тактика использования беженцев из Дешт-и-Кипчака для борьбы против северных кочевников потеряла смысл. Это было связано с начавшейся среди Тимуридов борьбой за власть и последовавшим за этим ослаблением государства. Когда Тимур поддерживал хана Тохтамыша в конце XIV века, а его внук Улугбек в начале XV века — хана Барака, стремясь приобрести влияние в улусе Джучи, или Абу-Саид предлагал моголам Юнус-хана, все они опирались на мощь централизованного государства. Однако, когда после смерти Абу-Саида началась внутриполитическая борьба, Мухаммед-Шейбани мог уже не опасаться мощи Тимуридов. В результате он оказался в стратегически выгодной позиции по отношению к Средней Азии. Несколько присырдарьинских городов, которые он смог отбить у Тимуридов и сохранить в борьбе с казахами и моголами, обеспечили ему базу для ведения дальнейших военных действий. Одновременно Мухаммед-Шейбани, победив казахов и моголов, ослабил своих прямых конкурентов на тимуридское наследство.

Именно преимущество занимаемой стратегической позиции, равно как и доходы от эксплуатации занятых присырдарьинских городов, обеспечили Мухаммеду-Шейбани приток новых сторонников из Дешт-и-Кипчака. До этого они, скорее всего, признавали власть казахского хана Бурундука. Именно потомкам Урус-хана принадлежала на тот момент власть в бывшем государстве кочевых узбеков.

Возможно, что неудачи Бурундука одновременно на юге и на западе, где он противостоял Мухаммеду-Шейбани и с потомками Едигея одновременно, привели к его последующему падению. Оно произошло в начале XVI века. Однако ещё до этого момента, примерно после 1495 года, произошла децентрализация власти в Казахском ханстве. Часть ранее входивших в его состав племён вместе с чингизидами-шибанидами перешла на сторону Мухаммеда-Шейбани. Некоторые вошли в состав Ногайского военно-политического объединения.

Это не могло не ослабить Казахское ханство, резко снизив число лояльных ему племенных ополчений. Кроме того, можно предположить, что среди потомков Урус-хана также не было единства, например, наверняка имело место серьёзное соперничество между потомками Джанибека и Гирея. В этой связи весьма показателен сам факт изгнания из Дешт-и-Кипчака примерно в 1511 году Бурундука, что стало результатом междоусобной борьбы. Поэтому в период завоевательных войн Мухаммеда-Шейбани в Средней Азии Казахское ханство, скорее всего, не представляло единого целого и состояло из ряда отдельных улусов различных чингизидов из семей Джанибека и Гирея. Все они, вероятно, находились в достаточно непростых отношениях друг с другом.

В любом случае налицо произошедшее в конце XV века ослабление Казахского ханства. Таким образом, казахи на некоторое время выпали из числа претендентов на тимуридское наследие. По крайней мере, Мухаммед-Шейбани мог действовать в Средней Азии, не опасаясь за свои тылы. В то же время моголы, опираясь главным образом на Ташкент, продолжали активно участвовать в междоусобной борьбе Тимуридов. В период борьбы за Самарканд моголы поддержали Бабура, сына правителя Ферганы Мирзы Омар Шайха. Тогда как Мухаммед-Шейбани — Байсункар Мирзу, сына Султан Махмуд Мирзы. Бабур в своей книге подробно описывает детали происходящего соперничества между Тимуридами и их непростое взаимодействие с моголами и Мухаммедом-Шейбани, которых они использовали в борьбе друг с другом.

Например, Байсункар Мирза, находясь в осаде в Самарканде, посылал в Туркестан к Мухаммеду-Шейбани за помощью. Однако когда тот явился, Байсункар Мирза отказался открыть ворота города. В свою очередь, Бабур, который периодически опирался на помощь моголов, высказывал претензии могольскому хану Султан-Махмуду. Он писал, что «хотя за те несколько лет, что мы усердно водили войска с намерением взять Самарканд, от Султан Махмуд-хана не было сколько-нибудь существенной помощи и поддержки, но он после завоевания нами Самарканда зарился на Андиджан»[759]. С учётом того, что Андижан был наследственным владением самого Бабура, это демонстрирует уровень претензий моголов. Но также показывает степень его зависимости от военной поддержки с их стороны. После того как Бабур в первый раз потерял Самарканд, а также Андижан, именно Султан Махмуд оказал ему поддержку, предоставив могольские войска для продолжения борьбы.

Между тем борьба среди Тимуридов продолжалась. Бабур сражался с мятежными ферганскими эмирами, которые поддержали его брата Джехангир Мирзу. Самостоятельный правитель Кундуза некий Хосров-шах [Хусрау] вёл борьбу от имени Байсункар Мирзы одновременно и против гератского правителя Султан Хусайн Мирзы и против Бабура. Со своей стороны, тимурид Султан Али Мирза, правивший в самом конце XV века в Самарканде, выступил против претендовавших на самостоятельность правителей Бухары и Самарканда, неких Баки-тархана и Мухаммед Мазид-тархана. Последние обратились за помощью к моголам[760]. Помимо этого на западе тимуридских владений правитель Герата Султан Хусайн Мирза воевал со своими сыновьями. В результате этой борьбы расположенное в Хорасане государство Тимуридов в 1499 году вообще оказалось разделено на две части с центрами в Герате и Балхе. В первом городе правил сам Султан Хусайн Мирза, во втором — его мятежный сын Бади аз-заман[761]. Таким образом, в самом конце XVI века в некогда едином централизованном государстве Тимуридов начался настоящий хаос.

В этой ситуации инициатива перешла к Мухаммеду-Шейбани, который в 1500 году захватил сначала Бухару, а затем и Самарканд. Последний город был ему добровольно передан Султаном Али Мирзой. Этот Тимурид судя по всему, истощил свои силы в борьбе с Бабуром, с одной стороны, и собственными мятежными эмирами — с другой. Однако Мухаммед-Шейбани казнил Султана Али Мирзу, чем вызвал временную консолидацию сил среднеазиатских Тимуридов. Они в очередной раз попросили помощи у моголов. При их поддержке Бабур занял Самарканд, однако в решающей битве в местности Cap-и Пул в 1501 году объединённые силы Тимуридов и моголов потерпели поражение от войск Мухаммеда-Шейбани, который затем после недолгой осады снова занял Самарканд[762]. После поражения Бабур направился в Ташкент к могольскому хану Султан Махмуду. Отсюда он вернулся в своё родовое владение Фергану. Вместе с ним прибыли основные силы моголов во главе с Султан Махмуд-ханом и его братом Султан Ахмад-ханом.

Характерно, что последний из них ради этого похода покинул Восточный Туркестан, где до этого с переменным успехом вёл борьбу против представителя племени дуглат Абу-Бакра. Вместо себя он оставил в оазисах Малыше и Турфане своего сына Мансур-хана. Вполне вероятно, что основной причиной похода объединённых сил моголов во главе с двумя старшими ханами в Среднюю Азию стало их намерение воспользоваться ситуацией, сложившейся после захвата Мухаммедом-Шейбани Самарканда и разгрома местных Тимуридов. Для этого им и потребовались все наличные силы. Соответственно с этим, скорее всего, и было связано появление Султан Ахмад-хана, который прибыл из Восточного Туркестана на помощь брату. Борьба за тимуридское наследство в Средней Азии вступала в завершающую стадию.

Планы моголов обосноваться в Средней Азии наглядно демонстрирует их отношение к союзнику Бабуру. В своей работе последний прямо указывает, что после завоевания части Ферганы Султан Махмуд-хан передал своему брату собственные владения Бабура, объяснив это тем, что «враг, подобный Шейбани-хану, захватил такой город, как Самарканд, и могущество его всё растёт. Ради этого дела Младшего хана привели бог весть откуда. Здесь у него земли нет, те его владения далеко. Следует отдать Младшему хану области к югу от реки Ходжента, начиная с Андиджана, чтобы он там водворился»[763]. Очевидно, что предоставление земли в первую очередь было связано с необходимостью обеспечения тех могольских войск, которые пришли вместе с Султан Ахмадом.

Это очень характерное свидетельство, что в данном походе моголы искали не только военную добычу, но и подконтрольные им земли с податным населением. Аналогичный интерес к богатой Средней Азии был и у Мухаммеда-Шейбани и лояльных ему людей из бывших «тысяч» левого крыла улуса Джучи, которых здесь называли узбеками. Фактически моголы Султан Махмуд-хана и узбеки Мухаммеда-Шейбани стремились вытеснить из данного региона представителей военного сословия тимуридских государств (чагатаев) и занять их место. Именно с этим обстоятельством была связана такая ожесточённость и длительность борьбы в Средней Азии в конце XV — начале XVI вв. Речь шла о том, кто займёт в Средней Азии такую выгодную позицию, как военное сословие.

В Средней Азии и Иране военное сословие состояло из племён, которые происходили из бывших «тысяч» монгольской армии. Их высокий общественный статус определялся в первую очередь выполняемыми ими военными функциями. Оплата за службу поступала воинам через посредничество элиты племён, которая получала те или иные территории в ту или иную форму кормления. Это мог быть институт икта, когда территория с податным населением или государственная функция, например, сбор таможенных пошлин с определённой территории. Они передавались в пользование тому или иному эмиру в обмен на военную службу. Речь могла также идти и о более позднем монгольском институте суюргал. В этом случае территория предоставлялась в пользование той или иной военной единице, представленной племенем. Суюргал был своего рода развитием института икта, потому что он был более приспособлен к монгольской системе организации.

Племя являлось основной единицей системы организации армии. Постмонгольские правители старались всемерно сохранять эту роль племени. При этом в конкретных условиях Средней Азии и Ирана племена сохраняли свою организационную структуру и целостность. Этому способствовало чересполосное местоположение оседлых оазисов и степных участков, где кочевые племена, собственно, и располагались. Это консервировало значение племени как военной единицы в жизни постмонгольских государств.

При этом поддержание структурной целостности племени было важной частью сохранения монгольской традиции. Поэтому для элиты чагатаев и моголов было важно использовать название своего племени в личных именах. Таких примеров много в работе Бабура и в «Истории» Мухаммеда Хайдара Дулати. Кроме того, выше указывалось, что наличие социального института «казакования» также было направлено на поддержание военной функции представителей военного сословия.

Весьма характерно в этой связи свидетельство Дулати о том, что «все жители Кашгара и Хотана делятся на четыре группы. Первую называют туман, что означает «подданные — райаты», они принадлежат хану и ежегодно платят ему налог. Другая называется каучин, что означает «войска», которым целиком управляли мои предки. Следующая — аймаки, каждый из которых получал доход в виде зерна, материи и других вещей (мои предки тоже принадлежали к этой группе). Четвёртая группа — обладатели шариатских должностей и распорядители благотворительными местами, вакфами, большинство из которых были учреждены моими предками»[764]. Так как три указанные здесь группы: каучины, аймаки и представители мусульманского духовенства принадлежали к привилегированным сословиям, то в структуре могольского общества в Восточном Туркестане податную часть населения называли райаты. В социальном плане они отличались от тех, кого называли моголами, и из кого формировалось военное сословие «каучинов».

Судя по всему, современники хорошо понимали разницу между ними. Так, при описании событий 1504 года, когда дуглат Абу-Бакр захватил город Аксу у хана Мансура, Мирза Хайдар Дулати писал, что победители «людей из Аксу — моголов и раийатов — всех они переселили и отправили в Кашгар»[765]. Аналогичная структура, похоже, существовала также и в государствах Тимуридов. Везде, где было податное оседлое население, организованные по племенам моголы, чагатаи, ещё раньше иранские сулдузы, джалаиры, а впоследствии среднеазиатские узбеки, составляли привилегированное военное сословие. Они доминировали над райатами, выполняя военные функции и получая за это оплату через своих командиров.

Собственно райаты могли быть тюрко- и ираноязычны. Главное, что их отличало от военного сословия, это необходимость платить налоги. Например, ранее при сельджуках «в XI–XII в. существовала традиция, которая исходила из того, что уплата подданными (раийат) налогов и податей вытекает из охранной роли государства»[766]. Заметим, что обязанность платить налоги распространялась и на некоторые кочевые племена, в первую очередь те, которые не входили в состав военного сословия. Их было довольно много в той же Фергане, где располагались собственные владения Бабура.

При тех же сельджуках роль племени постоянно снижалась в пользу обычной структуры организации мусульманского общества. В этом случае одна часть армии формировалась из наёмных солдат на постоянной оплате, будь то мамлюки или гулямы. Другая содержалась за счёт предоставления владений в икта. Те кочевники, кто оказывался вне этой системы, переходили в статус податного сословия, они должны были платить налоги. «Нёсшие сначала лишь военную повинность, кочевники в дальнейшем стали приравниваться к обычным подданным (райиат). Отсюда возникло право государства и верховного султана на обложение номадов регулярными налогами за пользование пастбищами и водными источниками»[767]. Перевод обычных кочевников в состав райатов снижал их социальный статус, что часто вызывало конфликт интересов между племенем и государством.

Если государство было сильным, оно подавляло племена, несмотря даже на родственные отношения между ними и правящей элитой. «Замена кочевых ополчений мамлюкской гвардией и постоянной армией, которая получала жалованье и доходы с икта, была лишь одной из причин отчуждения, возникших между большинством кочевников и правящей династией»[768]. Остальные кочевники платили налоги и оказывались на периферии общественной жизни в государстве. В то же время в монгольских государствах «тысячи», из которых впоследствии образовались новые племена, изначально были сформированы как военные подразделения. Данная практика была сохранена. В отличие от времён сельджуков и истории других мусульманских государств, в том числе созданных кочевниками, «монгольские тысячи» трансформировались в отдельное военное сословие, которое стояло над теми, кто платил налоги, — райатами. Это было важной частью монгольской традиции.

Соответственно, разгром государства Тимуридов сопровождался не только гибелью правящей династии потомков Тимура, но также и вытеснением связанного с ней военного сословия, известного как чагатаи. Узбеки и моголы стремились заменить собой чагатаев в социальной структуре тимуридских государств и приобрести право эксплуатации местного податного населения, райатов. «Шейбани-хан, приведя свой народ в Мавераннахр, должен был поселить его на новых местах, и кочевники-победители, естественно, стремились занять лучшие места, ни в коей мере не считаясь с интересами местного коренного населения»[769]. Очевидно, что приобретение нового статуса привилегированного военного сословия на богатых среднеазиатских землях выглядело весьма привлекательным для выходцев из степей Дешт-и-Кипчака и Моголистана.

Несомненно, что связанные с этим перспективы вызвали колоссальный приток людей из числа моголов и узбеков в Среднюю Азию. Сначала они шли на службу за оплату во враждующих тимуридских государствах. Затем по мере ослабления Тимуридов и появления политической программы захвата их владений они присоединялись к борьбе за гегемонию в данном регионе. «Достояние джагатайских эмиров Шейбани-хан отдал своим бахадурам»[770]. И это же обстоятельство привело к оттоку из Средней Азии большого числа чагатаев, как представителей потерпевшего поражение бывшего военного сословия Тимуридов.

Например, Бабур после своего прибытия в Кабул описывал ситуацию следующим образом: «Так как из Самарканда, Хисара и Кундуза пришло в область Кабула множество людей и народа, то мы приняли такое решение: Кабул, незначительная область, подвластная мечу, а не перу, для всего этого народа денег добыть нельзя. Дадим семьям этих людей немного хлеба, а воины пусть идут на добычу»[771]. Нельзя не отметить, что ожесточённая многолетняя борьба на территории тимуридских государств, предшествовавшая бегству множества чагатаев и примкнувших к ним моголов из Средней Азии, превратила всю эту массу изгнанников во внушительную силу. Во многом именно это предопределило их последующие военные успехи в Индии, которые в итоге привели к созданию империи Великих Моголов.

Тем временем приход в Ферганскую долину могольских ханов вместе с Бабуром означал, что они стремились перехватить инициативу у Мухаммеда-Шейбани и вступить с ним в борьбу за богатое тимуридское наследство. Но в этой борьбе моголы потерпели поражение в битве при Ахси. После поражения победитель позволил обоим могольским ханам уехать в Моголистан, где младший из них Султан Ахмад-хан скончался в 1504 году. При этом Мухаммед-Шейбани оставил у себя на службе большую часть их воинов[772]. Однако статус моголов в армии победителей был резко понижен. Фазлаллах Рузбехан Исфахани при своём описании армии Мухаммеда-Шейбани во время похода против казахов писал: «…небоевая часть его войска, состоящего из монголов и джагатайцев»[773]. В данном случае речь шла о моголах и чагатаях, оказавшихся на службе у узбеков, но занимавших в армии подчинённое и явно не слишком престижное положение. «В войске никто кроме чистых узбеков, род которых не смешан с монгольским или чагатайским»[774]. Для современников разница между выходцами из данных групп племён, а также занимаемый ими статус в армии были вполне очевидны. Исфахани в своём произведении передал нам оценку ситуации со слов его собеседников из числа узбеков Мухаммеда-Шейбани.

Практически сразу после поражения моголов у Ахси Султан Мухаммад-султан, сын могольского хана Султан Махмуда, который был наместником Ташкента, покинул город и также направился в Моголистан[775]. Очевидно, что он не рассчитывал самостоятельно удержаться в этом городе. Соответственно, Ташкент перешёл под контроль Шибанидов. В мае 1507 года Мухаммед-Шейбани практически без сопротивления занял Герат, тем самым ликвидировав последние остатки государства Тимура. Затем он присоединил к своим владениям Мешхед, Астрабад и Кандагар[776].

Таким образом, Шибаниды под руководством Мухаммеда-Шейбани, выходцы из бывшего левого крыла улуса Джучи, смогли сравнительно быстро захватить практически все владения Тимуридов. Те племена из Дешт-и-Кипчака, которые поддержали их в процессе данного завоевания, образовали на территории Средней Азии новое военное сословие, вытеснив из данного региона чагатаев. Шибаниды и лояльные им племена распределились по Средней Азии, заняв пригодные для кочевания места около крупных оазисов с оседлым населением. Прежде здесь располагались племена сначала улуса Чагатая, а затем и государства Тимура. «Каждая из областей тимуридского государства была отдана в юрт того или иного узбекского племени (Термез, например, составил юрт племени кунград, Кундуз — катаган, Шибриган с Меймене — минг)»[777]. Меж тем узбекское завоевание ничего не изменило в жизни обычного податного населения Средней Азии. Вместо одних кочевых племён в состав привилегированного военного сословия вошли представители других.

Надо отметить, что в связи с успешными завоевательными походами Мухаммеда-Шейбани в Средней Азии произошёл значительный отток кочевого населения, как из Дешт-и-Кипчака, так и из Моголистана. При этом на службу к Шибанидам уходили представители тех племён, которые ранее входили в состав государства, возглавляемого потомками Джанибека и Гирея. В Средней Азии их привлекали огромные возможности как от военной добычи в процессе раздела тимуридского наследства, так и от предоставления им в кормление среднеазиатских территорий с податным населением. Тем более что под контроль Шибанидов перешла ещё и часть Великого Шёлкового пути. Несомненно, что политическая ориентация на Шибанидов была в этот момент для племён весьма выгодным предприятием.

В походе в Среднюю Азию приняли участие частично или полностью ряд крупных племён из состава бывшего левого крыла улуса Джучи. «Мы не имеем полного списка названий родов и племён, которые покинув Дешт-и-Кипчак, откочевали в Мавераннахр. До настоящего времени не совсем ясно также количество и состав ушедших из степи родов и племён. Были ли это части разных родов и племён или же миграцией охватывались отдельные рода в их полном составе»[778]. В любом случае это была масштабная миграция, целый ряд названий племён полностью исчезает из истории Дешт-и-Кипчака, число некоторых из них сильно сократилось. В Шейбани-наме Бенаи «приводятся названия только тех (племён), которые поддерживали Шейбани-хана и ушли с ним на современную территорию Узбекистана. К ним относятся следующие: кушчи, найман, уйгур, курлеут, дурмен, кият, туман, мангыт, кунграт, кытай, тангут, чимбай»[779]. К этому списку можно добавить ещё племена минг, юз, однако важно ещё раз отметить, что переселение племён было связано с их политической ориентацией на представителей семьи чингизидов-шибанидов. Точно так же, как ориентация части племён на чингизидов из числа потомков Урус-хана стала основополагающим принципом их самоидентификации. При этом принятие общего названия узбеки для тех, кто ушёл в Среднюю Азию, и казахи для тех, кто остался в степи Дешт-и-Кипчак, выполняло роль дополнительного идентификационного признака. На этом историческом этапе оно носило вторичный характер по отношению к политической ориентации. Впоследствии ситуация изменилась, и по мере развития кризиса монгольской традиции данные обобщающие определения вышли на первый план.

Кроме ухода в Среднюю Азию значительной части племён, лояльных Мухаммеду-Шейбани, процесс миграции затронул и большую часть моголов. Они также активно участвовали в политических процессах на территории тимуридских государств, как под руководством собственных ханов, так и на службе у различных Тимуридов. Так, у самостоятельного правителя Кундуза Хосров-шаха на службе находилось большое число моголов, которые в момент появления у границ Кундуза войск Мухаммеда-Шейбани вместе с семьями примкнули к Бабуру и затем вместе с ним направились в Индию[780]. Многие моголы входили также в состав и узбекской армии. В любом случае отток моголов из степного Моголистана, расположенного в юго-западных районах современного Казахстана, был весьма внушительным. Возможно, что это и было главной причиной того, что военно-политическое объединение моголов постепенно сошло с политической сцены и потеряло степную часть исторического Моголистана. Поражение в борьбе за Среднюю Азию имело для них весьма тяжёлые последствия.

К 1507 году Мухаммед-Шейбани добился максимального успеха. Однако к этому моменту сразу с двух стратегических направлений у него появились влиятельные противники. С одной стороны, с севера активизировалось Казахское ханство. С другой стороны, с запада, с территории Ирана, давление на Шибанидов стали оказывать представители военно-политического объединения тюркоязычных племён, известных под именем сефевидов.

Практически всё время, пока Шибаниды вели в Средней Азии войны за наследство Тимура, старшим среди потомков Урус-хана был хан Бурундук, сын Гирея. За время его правления из-под его власти ушёл целый ряд племён, ранее входивших в состав левого крыла улуса Джучи, затем государства Абулхаира, а впоследствии признававших власть Джанибека и Гирея. Часть из них вошли в состав нового объединения ногаев. Многие другие отправились в Среднюю Азию вместе с Шибанидами. Это не могло не сказаться на военных возможностях государства потомков Урус-хана. Кроме того, внутри Казахского ханства наверняка продолжалась внутриполитическая борьба между потомками Джанибека и Гирея, что в итоге привело к вытеснению Бурундука из степи. Все эти факторы привели к тому, что потомки Урус-хана не только не участвовали наряду с могольскими ханами и Мухаммедом-Шейбани в борьбе за тимуридское наследство, но также не имели возможности угрожать их тылам на севере Средней Азии. Не смогли они воспользоваться и сложным положением моголов. В результате их поражения принадлежавший им Ташкент перешёл в руки Мухаммеда-Шейбани.

Следующим шагом Мухаммеда-Шейбани стала организация весной 1509 года похода на север, в степи Дешт-и-Кипчак. Находившийся при нём персидский историк Фазлаллах ибн Рузбехан Исфахани оставил подробное его описание. Больше всего историка интересовал вопрос об отношениях между враждующими друге другом чингизидами, имея в виду Шибанидов и потомков Урус-хана. Исфахани, обращаясь к шибаниду Убейдуллах-султану, спрашивает его: «Казахские войска, хотя поступки их несогласны с установлениями божественного закона, тем не менее имеют с вами внешний вид родства и примыкают к вам по общему происхождению и по крови»[781]. Ответ Убейдуллах-султана весьма показателен: «Внимание, которое сейчас обратили в сторону войны с казахами, возможно, каким-нибудь образом связано с отражением и истреблением этого народа (казахов) потому, что во время наступления на кизыл-бурков (кызылбашей. — Прим. авт.) и похода в их страну имеется опасность набега и нападения этого народа на области Туркестана и Мавераннахра»[782]. Здесь влиятельный шибанидский султан фактически сформулировал политическую программу.

Она включала в себя превентивные действия для защиты вновь приобретённых владений в Средней Азии от нападений с севера. Такое нападение могло произойти в момент организации Шибанидами похода в Иран против Сефевидов. Одновременно он определяет племена, которые противостоят Шибанидам во время этого похода, как отдельный народ и называет его казахами и добавляет, что «источник родственных чувств совершенно иссяк. Войны и распри между нами так осыпали прахом (взаимного) неудовольствия (наши) души, что мы стряхнули с полы сердца пыль взаимной любви»[783]. При этом для Исфахани ситуация не выглядит особенно понятной и далее при описании одного из сражений он пишет, что «узбеки из рода казахов отбивались от войск узбеков-шибанитов»[784]. Указанная история наглядно демонстрирует, что основная причина разделения племён Дешт-и-Кипчака на две группы, получивших идентификационные названия казахи и узбеки, связана с острой политической конкуренцией между Шибанидами и потомками Урус-хана. При этом после завоевания Средней Азии конкурентная борьба между двумя семьями чингизидов перешла на иной качественный уровень. Те племена, которые теперь назывались узбеки, или узбеки-шибаниды, заняли место чагатаев в военном сословии государств в Средней Азии. В этом качестве они противостояли оставшимся в степи племенам, которые теперь назывались казахи.

Таким образом, в начале XVI века в восточном Дешт-и-Кипчаке окончательно оформились три главных центра притяжения для племён бывшего улуса Джучи. По их поводу весьма образно высказался всё тот же Исфахани. «Три племени относят к узбекам, которые суть славнейшие во владениях Чингиз-хана. Ныне одно из них шибаниты и его ханское величество (Мухаммед-Шейбани. — Прим. авт.) после ряда предков был и есть их повелитель. Второе племя — казахи, которые славны во всём мире силою и неустрашимостью, третье племя — мангыты, а из них цари астраханские…. ханы этих трёх племён находятся постоянно в распре друг с другом и каждый из них посягает на другого»[785]. Если не считать явной ошибки про мангытов, которые не могли иметь отношения к «царям астраханским», потому что не принадлежали к чингизидам, в целом данный персидский историк чётко оценил ситуацию.

Характерно, что, по мнению Александра Семёнова, именно поход 1509 года и стал тем рубежом, который окончательно разделил узбеков и казахов. «Этим походом как бы навсегда определялись взаимоотношения кочевой степи, где остались не пошедшие за Шейбани племена узбеков-казахов и оседлых оазисов Мавераннахра, завоёванных Шейбани-ханом»[786]. Во время похода 1509 года узбеки достигли значительных успехов, нанеся ряд поражений казахским улусам. Однако завоевать Дешт-и-Кипчак Мухаммед-Шейбани был не в состоянии. Зимой 1510 года он повторил поход на север против казахов, однако потерпел поражение. Фактическим правителем казахов в это время при хане Бурундуке уже являлся сын хана Джанибека Касым.

Летом этого же года Мухаммед-Шейбани воевал в центральном Афганистане против хазарейцев, где понёс большие потери. После чего он столкнулся зимой в Мерве с войсками Сефевидов во главе с шахом Исмаилом, потерпел поражение и был убит[787]. Гибель Мухаммеда-Шейбани резко изменила политическую обстановку и привела к консолидации сил его противников.

Против узбеков выступили ранее подчинённые им моголы. Так, например, большая группа могольских воинов присоединилась к Бабуру в Кундузе, одновременно дуглат Сайид Мухаммад Мирза, дядя историка Мухаммеда Хайдара Дулати, захватил Фергану[788]. Всё это создало условия для попытки реванша со стороны Тимуридов, возглавленного Бабуром, пользовавшимся поддержкой Сефевидов.

Собственно Сефевиды пришли к власти в Иране в 1502 году. Изначально это был суфийско-дервишский орден, основанный на территории Азербайджана и названный по имени шейха Сефи ад-дина Исхака Ардебели (1252–1334). Среди муридов (учеников-последователей) Сефи ад-дина в монгольском государстве ильханов были известный историк Рашид ад-дин, один из ильханов Хулагуидов Абу-Саид и эмир Чобан из племени сулдуз. Последний создал после развала монгольского государства в Иране собственное государство в Азербайджане[789]. Это наглядно демонстрирует степень влияния данного суфийского шейха. Впоследствии его потомки продолжали базироваться в азербайджанском Ардебиле и занимали видное место в государстве Ак-Коюнлу. В отличие от прочих суфийских шейхов Ирана, которые были тесно связаны с местным оседлым ираноязычным населением и часто участвовали в тех или иных народных движениях, Сефевиды изначально более активно взаимодействовали с тюркскими кочевыми племенами. Во многом это было связано с тем, что степной Азербайджан, особенно Муганская степь, исторически был наиболее удобным местом для размещения кочевников.

Несомненно, в Иране также были сильны противоречия между ираноязычным оседлым населением и господствующим военным сословием, которое обычно состояло из числа тюркских кочевников. Весь XIV век здесь шла ожесточённая борьба между народными движениями, такими как сарбадары, против тюркской кочевой знати и возглавляемых ими племён. У кочевников всегда было военное преимущество, но постоянная борьба с местными иранскими движениями создавала для них серьёзное внутриполитическое напряжение. Это напряжение продолжалось со времён последних монгольских ильханов в Иране через период существования государства Тимуридов и вплоть до государства тюркских кочевников Ак-Коюнлу. При малейших признаках ослабления государства скрытое напряжение перерастало в открытую борьбу. В этой ситуации Сефевиды фактически обеспечили тюркским кочевникам необходимую им государственную идеологию, которая позволила им примирить интересы двух главных частей иранского общества — тюрков-кочевников и ираноязычных райатов на основе шиитской идеологии и священной борьбы за веру.

Вместо жёсткого подавления одной части общества другой была сформирована их идеологическая общность. При этом кочевые племена, главным образом тюркские, получившие название кызылбашей по чалме с двенадцатью красными полосками в память о 12 шиитских имамах, всё также занимали место привилегированного военного сословия. «Малоазиатские кочевые тюркские племена стали опорой и главной силой ордена сефевийа. Позднейшая традиция считала, что первоначально было семь этих племён, признавших себя муридами сефевидского шейха: шамлу, румлу, устаджлу, текелю, афшар, каджар, зулкадар, но в источниках уже в XV веке упоминаются также другие тюркские племена, примкнувшие к Сефевидам: байат, караманлу, бай-буртлу, суфии Караджаг-дага, а также иранская народность талыши»[790]. Несомненно, что ключевое значение здесь имело племя, как основная организационная единица в структуре военного сословия. Причём даже некие суфии из Караджага и иранцы-талыши также претендовали на племенной статус. Это обеспечивало высокое место в обществе и соответствующие доходы.

В более поздние времена это нашло своё отражение в институте под названием тиул. «Большинство эмиров кочевых и полукочевых племён назначались правителями областей с предоставлением им этой же земли в тиул. Земли тиула фактически поступали во владение знати племён, которая распоряжалась доходами с населения и самими землями»[791]. Данная система очень похожа на тот же суюргал или более раннюю форму военного икта времён сельджуков. В её основе находится предоставление территории в обмен на службу. Разница скорее заключается в том, кто был субъектом получения владения в кормление. В тиуле, как и в суюргале, речь шла о племени как о главной военной единице структурного подразделения армии.

Характерно, что ряд кызылбашских племён были фактически сформированы как воинские подразделения и не были связаны происхождением с тем или иным историческим племенем. Например, названия указанных выше племён шамлу и румлу означают, что они были образованы из выходцев из Шама (Сирии) и Рума (Малой Азии). С другой стороны, племена текелю и караманлу явно связаны своим происхождением с туркменским племенем теке и владением Караман в Малой Азии, которое было ранее завоёвано турками-османами. В то же время в состав кызылбашских не вошли многие из тех племён, которые играли ранее важную роль в данном регионе. Соответственно, они не получили своих тиулов, потеряли доходы и соответствующий статус и были оттеснены на периферию общественной жизни Ирана. Примерно такая же ситуация произошла с теми тюркскими племенами Средней Азии, которые не вошли в состав военного сословия сначала государства Тимуридов, а затем после их поражения и узбекского государства.

Между тем в 1498 году в государстве Ак-Коюнлу началась междоусобная борьба царевичей Мурада, Альвенда и Мухаммеда за власть. В 1499-м в поход выступили и кызылбаши. В 1500-м они разбили в Азербайджане войска ширваншаха и заняли Шемаху, в 1501 году — Баку, тогда же разгромили войско Альвенда и заняли Тебриз. В 1502 году Исмаил Сефеви был здесь провозглашён шахом Ирана. В 1503-м его войска разгромили султана Ак-Коюнлу Мурада. В период до 1508 года Сефевиды завоевали весь Иран, Армению, Курдистан, Арабский Ирак, включая Багдад[792]. В 1510 году настала очередь Мухаммеда-Шейбани.

После победы под Мервом Исмаил-шах оказал поддержку Бабуру в его стремлении вернуть тимуридские владения. В 1511-м Бабур разбил узбекских султанов и осенью того же года занял Самарканд и Бухару. Одновременно в Фергане утвердился могольский Саид-хан[793]. Поражение узбеков-шибанидов казалось окончательным. Судя по всему, они потеряли ещё и ряд пограничных со степью присырдарьинских городов. Хотя они и были расположены далеко от Хорасана в глубоком тылу их владений. В частности, в Ташкенте от имени Бабура правил некий Ахмад Касим Кухбар, а в Сайраме его брат Катта-бек[794]. Однако уже в следующем 1512 году Бабур потерпел поражение от узбекского Убейдуллах-султана в битве у Кул-и Малике. Затем узбеки разгромили ещё и войска кызылбашей во главе с Мир Наджмой, которые были присланы на помощь Бабуру[795]. В результате Бабур ушёл в Кабул, откуда затем направился на завоевание Индии.

Несомненно, что одной из причин поражения Бабура и кызылбашей стали идеологические разногласия между радикально настроенными шиитами Сефевидами и суннитским населением Средней Азии. Мирза Хайдар Дулати весьма образно писал по этому поводу: «Они (жители Мавераннахра) рассчитывали, что он (Бабур) снимет одежду кизилбашей, являющуюся выражением сущей ереси, близкой к неверию, в которую он облачился по необходимости, установит закон шариата пророка, и на голову положит венец сунны Мухаммада, а венец шаха (Исмаила) отошлёт ему с несколькими шиитами»[796]. Для основной части населения бывшего тимуридского государства замена одних племён на другие, чагатаев на узбеков, в качестве военного сословия была болезненным, но не слишком принципиальным вопросом. Однако того же нельзя было сказать про идеологические противоречия с радикальными шиитами. Поэтому сунниты-узбеки воспринимались как меньшее зло, чем шииты-кызылбаши.

Поражение Бабура и кызылбашей снова вернуло Среднюю Азию во владение узбекских султанов-шибанидов. После осады они заняли Ташкент, однако город Сайрам его правитель Катта-бек передал Касыму[797], который уже был к этому моменту ханом казахов. Бурундук же отправился в изгнание в Самарканд. В 1513 году к Касыму из Ферганы приезжал Саид-хан, побуждая его к организации совместного похода против Шибанидов[798]. Однако уже в 1514 году узбеки вытеснили Саид-хана и оставшихся моголов из Ферганы. Последние, в свою очередь, через перевал направились в Восточный Туркестан, где разбили дуглата Абу Бекра и заняли оазисы Кашгара, Яркенда и Хотана[799]. В результате в этой части Восточного Туркестана образовалось новое могольское государство во главе с внуком Юнус-хана Саид-ханом. Одновременно в Турфане и Чалыще продолжало существовать самостоятельное государство, возглавляемое братом Саид-хана Мансуром. Ранее между братьями были сложные отношения вплоть до вооружённых столкновений, что во многом предопределило дальнейшее самостоятельное существование сразу двух могольских государств в Восточном Туркестане.

В то же время в 1514 году сефевидский шах Исмаил в сражении на Чалдыранской равнине потерпел сокрушительное поражение от османского султана Селима I Грозного[800]. В результате этого поражения Сефевиды вынуждены были отказаться от завоевательных планов в отношении Средней Азии. Соответственно узбекские султаны, ханом которых в конечном итоге стал энергичный Убейдуллах, получили возможность закрепить свои завоевания. Таким образом, уход моголов в Восточный Туркестан, а также поражение Сефевидов в войне с турками-османами позволили узбекам сосредоточить все усилия на борьбе против казахского Касым-хана.

Казахское ханство

Период политической раздробленности в Казахском ханстве во время правления Бурундука продолжался довольно долго. Кроме того, потери населения, которое частично вошло в ногайский союз, а частично отправилось вслед за Шибанидами завоёвывать владения Тимуридов, были весьма значительны. Очевидно, что именно вследствие этого казахи не участвовали активно в бурных процессах на территории Средней Азии на рубеже XIV–XV веков. К тому моменту, когда хан Касым пришёл к власти, объединил потомков Урус-хана и предпринял наступление на Шибанидов, последние уже успели утвердиться на завоёванных территориях и смогли защитить их от конкурентов. В результате в очередной раз повторилась ситуация в отношениях степи Дешт-и-Кипчак и оазисов Средней Азии. Бывшее левое крыло улуса Джучи разделилось на три части — узбеков, казахов и ногаев. Узбеки, обосновавшись в прежних владениях Тимуридов, противостояли казахам, защищая свои новые владения и приобретённый ими статус привилегированного военного сословия на богатых землях Средней Азии.

Соответственно к 1510-м годам в регионе снова установилось равновесие сил противостоящих друг другу сторон. Теперь Казахское ханство занимало все степные пространства к северу от Сырдарьи, включая некоторые из городов, в частности Сайрам. Однако казахи не имели возможности продвинуться дальше в Среднюю Азию. Кроме того, к этому времени казахи заняли ещё и степные территории Моголистана, в частности Семиречье, где к этому моменту практически не осталось моголов. Со своей стороны, узбеки под властью Шибанидов доминировали в Средней Азии, но не могли контролировать положение дел в степи. Однако власть над Средней Азией и отсутствие способных её оспорить конкурентов обеспечивали стабильность положения Шибанидов. «После того, как узбекские султаны Шайбана убили Мир Наджма, одержали победу над туркменами и (Бабур) Падишахом — это случилось в начале зимы 918 (декабрь 1512) года — весной того же года (март 1513) они, опасаясь как мести Шаха Исмаила, так и вторжения Касим хана, особенно не нападали на окрестные владения. Зимой 919 (1513) года Шах Исмаил отправился в Ирак против Султана Салима, а Касим уехал в Аспару для управления своими владениями. Поскольку эти два врага перестали наносить удары и беспокоить владения Шайбана, то узбеки Шайбана успокоились»[801]. Соответственно, Касым, скорее всего, отдавал себе отчёт в бесперспективности дальнейшей борьбы за Среднюю Азию. В этой ситуации он обратил своё внимание на запад.

Примерно с 1515 года казахи начинают оказывать военное давление на ногаев. В 1519 году одерживают над ними решительную победу. В то же время В. Трепавлов предполагал, что целью похода казахов являлся сбор сил для последующей борьбы за Среднюю Азию. «Чтобы продолжить борьбу за туркестанские пастбища и города, требовалось собрать под свою руку всех подданных — ближних и дальних, настоящих и мнимых, как ногаи»[802]. Возможно, такой план и существовал. Хотя уход основных сил Казахского ханства с юга на запад наряду с перемещением резиденции хана, напротив, скорее говорит о том, что Касым стремился уйти от противостояния с Шибанидами в Средней Азии.

Касым занял территории вплоть до Волги. «Архивные документы свидетельствовали о вытеснении в 1519 году ногайских мурз на правобережье Волги действиями «Казатцкой Орды»»[803]. Значительная часть ногаев, спасаясь от казахов, переправилась на её правый берег. Сам Касым обосновался в городе Сарайчик на реке Яик (Урал), который использовался в качестве резиденции его отцом Джанибеком и дедом Бараком, здесь он и скончался. Хотя вопрос о точной дате смерти хана Касыма остаётся открытым. Обычно называют либо 1518-й, либо 1523 год. В то же время А. Исин, опираясь на донесение московскому князю Василию III некоего осведомителя 3. Зудова, находившегося в указанное время в плену в Астрахани, в непосредственной близости от места событий, пришёл к выводу, что хан Касым умер зимой 1520–1521 гг.[804]. В это время в степях к западу от Волги происходила серия войн. В 1521 году Крымское ханство организует поход на Москву. При этом войска Астраханского ханства в союзе с ногаями нападают на владения Крыма с тыла. В 1522 году крымские войска в ответ атакуют Астрахань. В 1523 году ногаи и астраханцы наносят им поражение и вторгаются в Крым[805]. После этой победы происходит усиление ногаев, которые на некоторое время становятся доминирующей силой в степях между Волгой и Крымом. Это позволяет им начать борьбу с Казахским ханством за степи к востоку от Волги.

При хане Касыме Казахское ханство достигло пика своего могущества. В его состав входили степи от Волги на западе до Семиречья на юге. Подчинённые потомкам Урус-хана племена к началу XVI века заняли территории степного Моголистана и восточной части Ногайской Орды. При этом казахи контролировали ещё и часть присырдарьинских городов, где угрожали владениям узбеков в Средней Азии. В то же время Казахское ханство этого периода по своей структуре ещё вполне являлось государством монгольского типа. Оно всё также состояло из улусов отдельных чингизидов.

Характерно, что обеспечению политического единства среди чингизидов не способствовал тот факт, что к началу XVI века на территории бывшего левого крыла улуса Джучи остались только представители семьи Урус-хана. После смерти Касыма в Казахском ханстве начинается борьба за власть. В том же донесении Зудова Василию III сообщалось: «…а казатцкого царя Касыма сее зимы не стало. А его два салтана, и они ся еще меж собою бронят, а на царство никто не сел»[806]. Именно в ситуации политической неопределённости в Казахском ханстве в одном из столкновений и погиб сын Касыма Мамаш, который задохнулся под тяжестью доспехов. Так или иначе, но ханом в итоге стал Тахир, сын брата Касыма Адик-султана.

Несомненно, что сам принцип деления Казахского ханства на улусы чингизидов и явный конфликт интересов между ними ослаблял его военный потенциал. Несмотря на контроль огромной территории и наличие большого количества племён, а следовательно, и их ополчений, наследники Касыма не смогли обеспечить консолидацию сил против противников ханства ни на западе, ни на востоке. Сказалось отсутствие харизматичной личности, такой как Касым, которая могла бы объединить их усилия. Кроме того, для такого большого политического объединения, как Казахское ханство начала XVI века, не было соответствующей политической программы действий.

В частности, Шибаниды уверенно контролировали Среднюю Азию, которую они отобрали у Тимуридов. Характерно, что боевые действия хана Касыма на западе, равно как и уход Бабура в Афганистан и начало завоевания им Индии, так же как и походы Саид-хана в Моголистане и в Тибете, были связаны с завершением борьбы за тимуридское наследство. Каждый из лидеров указанных выше крупных военно-политических образований искал новые земли и новые ресурсы в ситуации, когда борьба за богатую Среднюю Азию потеряла всякий смысл. Так и Касым, отправившись на запад, где он вытеснил ногаев за Волгу, фактически признал тем самым невозможность ведения наступательной политики на юге.

Сказалась обычная для кочевых государств ситуация, когда крупные объединения необходимы для решения больших задач. Когда же таких задач нет или их достижение становится невозможным, например, в связи с устойчивостью соседних оседлых государств, то крупные объединения распадаются на составляющие их части вплоть до отдельных родов и аулов. Потому что так проще вести кочевой образ жизни. Для государственных же нужд кочевых государств необходимы поступления ресурсов извне — либо в виде военной добычи, либо дани, либо в результате торговли. В связи с этим для созданного Касымом могущественного государства фактически не было соответствующих по масштабу задач.

При этом заведомо недостижимой была самая логичная цель — завоевание Средней Азии. Касым от неё фактически отказался ещё в 1513 году во время указанной выше встречи с тем же Саид-ханом. При этом если могольский Саид-хан после этого вполне мог обеспечить свою армию за счёт эксплуатации оседлых городов Восточного Туркестана, то у Казахского ханства такой возможности не было. Например, у Бабура, который, проиграв борьбу за тимуридское наследство, использовал свою армию, состоящую из остатков моголов и чагатаев, для завоевания Индии. У государства Касыма не было вариантов для дальнейшей экспансии, где могла бы быть применена накопленная им внушительная военная сила.

Поэтому в конкретной политической ситуации первой трети XVI века Казахское ханство оказалось зажато между Ногайской Ордой с запада и Шибанидами с юга. Единственными политическими союзниками были только моголы Саид-хана, но после его смерти ситуация изменилась и здесь. При этом на каждом из стратегических направлений со стороны Казахского ханства действовали только отдельные чингизиды со своими улусами, что не позволяло использовать все военные ресурсы государства.

В 1523–1525 годах ногайские войска наносят поражение западным казахским улусам. Политическое руководство государства в лице хана Тахира и близких к нему людей вынуждено было покинуть район Сарайчика, где ранее находилась ставка Касыма, и отступить в Семиречье. Однако это отступление касалось только части племён и улусов Казахского ханства, многие из них остались на месте. Так, например, когда «в 1536 году Юсуф-мурза предпринял крупный поход против казахов и разбил их, оставшееся население приняло нового хана, ставленника ногайцев. «Шурина своего, — писал в 1538 году ногайский бий Шейдяк, — Ханбулат-султана царём чиню»»[807]. Данное свидетельство очень важно. Потому что потеря политической самостоятельности частью племён Казахского ханства и попадание их в зависимость от победителей ногаев не означала исчезновения их собственной идентификации. Это наглядно демонстрировало, что новая казахская идентичность в это время уже стала реальностью. Несмотря на всю родственность казахов и ногайцев, а также общность их происхождения, политические катаклизмы уже не могли её изменить.

Однако стоит заметить, что частью идентификации племён в качестве казахов ещё является и их ориентация на чингизидов из числа потомков Урус-хана, отсюда и «Хан-булат-султан». По мнению В. Трепавлова, так как такой «царевич» неизвестен по другим источникам, то можно предположить, что это был внук Касым-хана Хакк-Назар, «чьё имя — экзотичное для московских переводчиков — имело близкое арабское написание с «Хан-Булат»»[808]. Монгольская политическая традиция, очевидно, испытывала серьёзный кризис, но ещё сохраняла своё влияние. Поэтому даже ногаи, имея в своём распоряжении зависимого чингизида из числа потомков Урус-хана, предпочли использовать его в качестве подставного хана, в том числе и для управления зависимыми от них казахами.

С политической точки зрения Казахское ханство находилось в крайне тяжёлом положении. В этой связи характерна история, которую приводит Мухаммед Хайдар Дулати относительно беседы Тахир-хана и его мачехи Султан Нигар ханим. Эта женщина являлась дочерью могольского Юнус-хана, была выдана замуж за Адик-султана, сына Джанибека и отца Тахира. После смерти последнего она стала женой хана Касыма. Обращаясь к хану Тахиру, она говорила, что «так как твои дела из-за (враждебности) мангытов не процветают и из-за их выступления твоё войско, составляющее десять леков (1.000.000), уменьшилось до четырёх леков (400.000) и у тебя нет больше сил противостоять им, я стану посредником (между вами) и предоставлю тебя могольским хаканам таким образом, что между вами установятся дружеские отношения и ты окажешься в стороне от удара мангытов и дела твои наладятся»[809]. В данном отрывке фактически приводится политическая программа действий для Тахир-хана и оставшихся у него улусов. В неё входит отступление к пределам Моголистана. В указанный исторический момент это означало отойти в Семиречье вплотную к границам Восточного Туркестана, установить связи с моголами, получить от них поддержку. Что весьма интересно, программа предусматривала отход от линии соприкосновения с мангытами, так жена Касым-хана называла ногаев.

В то же время перемещение политического центра Казахского ханства с берегов Волги и Яика в район Семиречья объективно способствовало изменению политической ситуации в данном регионе. Появление Тахир-хана с частью подчинённых ему улусов делало его активным участником происходивших здесь политических процессов. Военные возможности казахов после поражения от ногаев и отпадения целого ряда улусов, оставшихся на западе, безусловно, уступали потенциалу Казахского ханства при хане Касыме. Тем не менее он располагал всё ещё довольно внушительными силами.

К этому моменту моголы, которые в 1514 году после неудачной борьбы с Шибанидами вернулись из Средней Азии в Восточный Туркестан и укрепились здесь, перешли к активной наступательной политике. Одним из направлений их экспансии был исторический Моголистан, то есть степи Семиречья, горные районы Тянь-Шаньского Алатау, а также бассейны рек Или и Чу. Ранее моголы в своём большинстве покинули эти территории для участия в войнах в Средней Азии за тимуридское наследство. Это привело к тому, что опустевшие земли были заняты казахскими племенами и вошли в состав государства Касым-хана.

Однако к моменту появления Тахир-хана в Семиречье уже находилось некоторое количество моголов во главе с сыном Саид-хана Рашид-султаном. Очевидно, между казахами и моголами возник конфликт интересов, в результате последние вынуждены были покинуть Семиречье. «Из-за нападений узбек-казахов и враждебного отношения киргизов Рашид-султан со всем окружением вернулся в Кашгар»[810]. Урегулирование данного конфликта, скорее всего, и потребовало посреднических усилий со стороны мачехи Тахир-хана и одновременно тётки Саид-хана Султан Нигар ханим. При этом дочь Тахир-хана была выдана замуж за Рашид-султана[811]. Саид-хан, очевидно, стремился избежать прямой конфронтации. Несмотря на то что люди Тахир-хана фактически вытеснили моголов из собственно Моголистана.

Вероятнее всего, это было связано с тем, что этот могольский хан ещё надеялся на продолжение борьбы с Шибанидами за тимуридское наследство. Известно, что в 1524 году после получения сообщения о смерти главы Шибанидов Суйюн-джик-хана Саид-хан сразу же совершил поход в Фергану, где он занял Узгенд и Ош. Но вынужден был вернуться после быстрого появления главных узбекских войск[812]. Естественно, что планы Саид-хана продолжить борьбу с Шибанидами автоматически делали Тахир-хана потенциально важным союзником моголов и в конечном итоге заставили последних частично уступить в вопросе о Семиречье. Хотя Саид-хан периодически и предпринимал попытки оказывать давление в вопросе о принадлежности Моголистана, однако до открытого столкновения дело не доходило.

Надо отметить, что сам Саид-хан вёл активную наступательную политику. Его войска совершали походы в Тибет, в Кашмир. Об этом подробно рассказывается у Мухаммед Хайдара Дулати. Одной из причин этого, скорее всего, являлся тот факт, что оставшиеся в распоряжении моголов после всех понесённых ими поражений территории Восточного Туркестана были недостаточны для содержания большого количества войск, особенно состоящих из кочевников. «В Восточном Туркестане оазисы окружены обширными пустынями, совершенно не пригодными для кочевок. Сами оазисы не могли прокормить большую армию и содержать многочисленные гарнизоны»[813]. Кроме того, суть проблемы наглядно демонстрирует донесение некоего Ходжи Али бахадура Саид-хану. «У могольского улуса (количество) людей и скота достигло такого предела, что ширь степей Кашгара стала для них тесной и между людьми возникают ссоры из-за пастбищ. Если будет издан высочайший указ, то я поеду в Моголистан, полностью подчиню его и приведу в порядок дела киргизов так, что у людей будут просторные пастбища и покой»[814]. Характерно, что решение проблемы Ходжа Али бахадур видел в походе в Моголистан. Однако большая часть исторического Моголистана была для моголов недоступна, им противодействовали казахи и киргизы. Поэтому походы в тот же Тибет позволяли обеспечивать потребности войск с помощью военной добычи.

Положение казахского хана Тахира в Семиречье не было стабильным, его силы постоянно сокращались в результате внутренних междоусобиц. «Все люди вмиг разбежались от Тахир-хана»[815]. Центральная власть в Казахском ханстве резко ослабла, каждый из улусов на огромной степной территории оказался предоставлен сам себе. Это создало условия для перемен в политике моголов по отношению к казахам.

В 1533 году Саид-хан умер, преемником стал его сын Абд ар-Рашид-хан, который резко изменил политику своего отца. Самые серьёзные изменения были произведены во внешней политике моголов. Новый хан заключил союз со среднеазиатскими Шибанидами, направленный в первую очередь против казахов. «Абд ар-Рашид-хан заложил фундамент мира и родства с узбеками-шейбанидами, которые были старыми врагами и откровенными недругами династии могулов-чагатаев и стал на путь истребления узбеков-казахов, которые издавна были верными друзьями (этой династии)»[816]. Столь резкое изменение внешнеполитического курса, с одной стороны, было связано с очевидной бесперспективностью продолжения борьбы за тимуридское наследство, с другой — со стремлением вернуть моголам Моголистан. «Выгоды такого союза были очевидны: во-первых, до известной степени ликвидировалась угроза нападения со стороны Шибанидов, а во-вторых, с помощью Шибанидов появлялась возможность если не присоединить к могольскому государству территорию северо-западной и центральной частей Моголистана, где кочевали казахи со времени Эсен-Буги-хана (1434–1462), то распространить на неё своё преобладающее влияние»[817]. Одновременно став ханом, Абд ар-Рашид-хан сразу же провёл репрессии против элиты влиятельного могольского племени дуглат. Это ознаменовало серьёзные изменения и во внутренней политике.

Дуглаты исторически играли важную роль во все периоды могольской истории. Начиная с эмира Пуладчи, который, собственно, и провозгласил в середине XIV века подставным ханом чагатаида Туглук-Тимура, через эмира Камар ад-дина, воевавшего с Тимуром, вплоть до Абу-Бакра, который был в 1514 году побеждён Саид-ханом. Всё это время дуглаты контролировали большую часть оазисов Восточного Туркестана и претендовали на самостоятельность. Даже после победы над Абу-Бакром дуглаты продолжали играть важную роль в могольском государстве. Сам выходец из дуглатов Мухаммед Хайдар Дулати в одном из эпизодов своей истории указывал, что его дядя Сайид Мухаммад Мирза во время последнего похода Саид-хана в Ферганскую долину в 1524 году прибыл к нему «с кашгарским войском»[818]. То есть после свержения Абу-Бакра Саид-хан сохранил за лояльными ему дуглатами, в числе которых были историк Дулати и его родственники, место в политической элите. При этом дуглаты ко всему прочему получили контроль над их историческим владением Кашгаром. Однако сразу после похорон Саид-хана Абд ар-Рашид-хан приказал казнить лидеров дуглатов, в том числе и дядю известного историка[819]. Сам Мухаммед Хайдар Дулати после этих событий вынужден был отправиться в изгнание в Индию, где впоследствии стал правителем Кашмира и создал своё знаменитое произведение.

Репрессиями против дуглатов Абд ар-Рашид-хан стремился укрепить свою власть в государстве. При этом место дуглатов при новом хане заняли представители другого могольского племени барласов. «В течение всего XVI в. ханы расправлялись с влиятельными могольскими кланами. Сперва Абд ар-Рашид-хан разгромил дуглатов, опору Султан Саида. Его сын Абд аль-Керим расправился с барласами. В XVII в. делами ханства стали заправлять враждующие ветви клана чурасов»[820]. Эта информация весьма полезна для нашего исследования, в дальнейшем мы ещё вернёмся к ней.

Тем временем новый союз среднеазиатских Шибанидов с могольским ханом Абд ар-Рашидом представлял собой серьёзную угрозу уже заметно ослабленным к этому моменту казахским улусам. На протяжении тридцатых-пятидесятых годов XVI века между казахами, которых поддерживали киргизы, с одной стороны, и выступавшими в союзе со среднеазиатскими шибанидами моголами — с другой, на территории Моголистана произошло несколько крупных сражений. Казахи обычно терпели в них поражения. В одном из них объединённые силы моголов и узбеков во главе с Абд ар-Рашидом и Убейдуллах-ханом нанесли поражение казахам, возглавляемым ханом Тугумом, братом Тахира. Ориентировочно это сражение произошло в 1537–1538 гг. на Иссык-Куле. Хотя Олег Акимушкин пришёл к выводу, что сообщение академика Василия Бартольда о данном столкновении и о том, кто именно с казахской стороны участвовал в битве, является только предположением[821].

Вообще история совместной борьбы моголов и среднеазиатских Шибанидов против казахов и киргизов весьма противоречива. Различные восточные источники приводят обширную географию происходивших сражений от Сырдарьи через Иссык-Куль до Иртыша, в которых участвовали разные казахские ханы. Очень подробно все указанные противоречия рассмотрены в работах М. Абусеитовой[822], О. Акимушкина, В. Юдина[823]. Очевидно только то, что казахи в указанных сражениях обычно терпели поражения. Кроме того, у них в этот момент не было единой центральной власти, представленной одним ханом. Ханами являлись Тугум, Буйдаш в Семиречье, Хакк-Назар на западе. «В первой половине 1530-х годов у казахов было сразу несколько ханов»[824]. Очевидно также, что многие прочие чингизиды со своими улусами были вполне самостоятельны.

Характерно, что даже после объединения сил среднеазиатских Шибанидов и моголов из Восточного Туркестана и ряда одержанных ими побед им так и не удалось вытеснить казахов и союзных им киргизов из Семиречья. Так, между 1551–1552 и 1555–1556 годами тот же Абд ар-Рашид на этот раз в союзе с шибанидом Науруз-Ахмедом опять воевал с казахами и киргизами. Причём причиной этого похода была гибель от их руки сына Абд ар-Рашида Абд ал-Латифа[825]. Важно также, что, несмотря на все указанные поражения и политическую раздробленность, казахи тем не менее сохранили свою идентичность и контроль над обширными территориями от Яика до Семиречья. При этом ни один из возможных конкурентов на власть в Степи — ни Шибаниды, ни моголы, ни ногаи, ни сибирские тайбугиды — в период раздробленности в Казахском ханстве не могли контролировать ситуацию в Степи.

Несомненно, что казахские улусы оказались в сложном положении. Они находились между Ногайской Ордой на западе, государством узбеков-шибанидов на юге в Средней Азии и моголами на востоке в Восточном Туркестане. В то же время у них не было стимула к объединению своих усилий. Потому что для этого не было соответствующих условий. Ни одно из возможных направлений не могло обеспечить успеха. Соответственно, для появления государства с централизованной властью не было соответствующей задачи. Поэтому племена и улусы предпочитали самостоятельное существование, обеспечивая свои потребности главным образом за счёт кочевого хозяйства.

К середине XVI века общая ситуация стала постепенно меняться. Главные изменения произошли в Поволжье. Московское государство стало активно расширять свои владения. В 1552 году была завоёвана Казань, а в 1554-м русские войска заняли Астрахань. Тем самым они фактически разрезали бывшую территорию улуса Джучи надвое вдоль течения реки Волги. Хотя до конца XVI века контроль Москвы над Волгой не носил тотального характера и кочевники, например, могли свободно пользоваться прежними переправами через реку, общая ситуация в Поволжье для них всё-таки резко ухудшилась. До окончательного утверждения России на Волге у них оставалось не так много времени. В 1586 году был построен город в устье реки Самары, в 1589-м был заложен Царицын, в 1590 году возник Саратов в окрестностях бывшего золотоордынского города Укека[826]. Все эти города располагались на основных переправах через Волгу.

Ногаи не были готовы к изменившимся условиям. Занятие русскими войсками Астрахани спровоцировало острый конфликт внутри Ногайской Орды между сторонниками промосковской ориентации, возглавляемых мирзой Исмаилом и их противниками во главе с его братом мирзой Юсуфом. Последний занимал в государстве место бия. В конце 1554 года между ними произошло сражение, в котором Юсуф был убит, и центральная власть перешла в руки Исмаила[827]. После смерти Юсуфа в Ногайской Орде началась междоусобная война. Во время одного из её эпизодов сыновья убитого Юсуфа после долгой борьбы с Исмаилом помирились с ним и в 1556 году были направлены им для проживания на восток. Здесь располагались кочевья других членов правящей семьи, так называемых «Шихмамаевичей», сыновей мирзы Шейх-Мамая. Последние не признали решения Исмаила и начали войну с «Юсуфовичами», в которой проиграли. «Исмаил писал через год после этих событий, что некоторые его племянники передались казахскому хану»[828]. Для казахов внутренний конфликт среди ногаев в первую очередь означал ослабление одного из конкурентов на власть в степи и дополнительные возможности по усилению своего собственного влияния. Восточные ногаи оказались в трудной ситуации. Часть из них перешла к казахам, оставшиеся оказались отрезанными от своих западных соплеменников. Это, безусловно, ослабляло их военные возможности.

В 1568 году нападение на Ногайскую Орду совершил Хакк-Назар, с ним на Волгу пришли Шигай-султан и Джалым-султан, вместе они подступили к Астрахани. Амантай Исин пришёл к выводу, что этот поход закончился в следующем 1569 году. По его мнению, казахи были отбиты ногаями под Астраханью только с помощью русского оружия[829]. Он также считает, что появление Хакк-Назара было связано с запланированным на 1568 год совместным походом на Астрахань войск Османской империи, Крымского ханства и так называемых Малых Ногаев. Однако данный поход был перенесён на 1569 год, когда казахские войска от города уже отошли.

По мнению А. Исина, «Хакк-Назар-хан, оценив обстановку, в 1569 году не примкнул к османской авантюре. Нам кажется, были сделаны правильные выводы из опыта событий 1568 года, когда казахи наглядно убедились в силе Московского государства, его способности отстоять свои расширившиеся владения на Востоке»[830]. В 1570-х годах Казахское ханство стремилось установить собственные отношения с Москвой. В 1577 году казахи теснили ногаев на Яике[831]. Но в 1580-м Хакк-Назар погиб в борьбе с шибанидом Баба-султаном. После его смерти в Казахском ханстве снова началась междоусобная борьба. Её результатом стало резкое ослабление ханства, часть людей перешла к ногаям[832]. Несомненно, что одним из следствий внутренней борьбы среди казахов можно считать и произошедший в 1581 году переход на сторону шибанидского хана Абдаллаха Шигай-хана, названного казахским ханом после смерти Хакк-Назара. «Похоже, что уход Шигай-хана был вынужденным — его вытеснили другие казахские ханы»[833]. Кроме того, Меруерт Абусеитова полагает, что «после Хакк-Назар-хана оставшуюся часть казахских племён возглавили его сыновья Мунгатай-султан и Дин-Мухаммад-султан»[834]. Очевидно, как и в случае с указанным выше переходом в Семиречье после смерти Касым-хана одного из его преемников Тахир-хана, уход Шигай-хана в Среднюю Азию не сопровождался перемещением всех казахских улусов и племён. Они в своём большинстве по-прежнему расселялись по степям Казахстана, частично попав при этом в зависимость от ногаев и узбеков, частично сохранив свою самостоятельность.

В 1583 году сын Шигай-хана Тауекель покинул Абдаллах-хана и отправился в степь. Здесь ему пришлось вести борьбу за власть с конкурентами, «по-видимому, его противниками были те же сыновья Хакк-Назара»[835]. В 1598 году Тауекель уже в качестве нового хана начинает войну с шибанидским Абдаллах-ханом. В ходе войны Абдаллах умирает и в его государстве начинается внутриполитический кризис. Власть переходит к его сыну Абд ал-Мумин-хану, который в этом же году гибнет в результате заговора эмиров. Кризис в Средней Азии создаёт условия для наступления казахов. Тауекель занимает Ташкент, Андижан, Самарканд и осаждает Бухару. Однако под Бухарой он терпит поражение, получает ранение, отступает в Ташкент, где и умирает.

Таким образом, в самом конце XVI века неожиданно снова обострилась борьба за Среднюю Азию. Острый политический кризис в государстве Шибанидов создал условия для наступления на их владения казахов во главе с Тауекель-ханом. Ему практически удалось добиться успеха, но поражение под Бухарой резко изменило положение дел. Безусловно, столь быстрое занятие Тауекелем территории в Средней Азии, насыщенной крупными городами, такими как Самарканд, Андижан и прочие, не могло произойти без поддержки. «Поход Тауекеля на Среднюю Азию не был неожиданным и случайным. Его ждали в Мавераннахре, обещали помощь и оказали её в действительности. При этом он пользовался поддержкой самых различных кругов — духовенства, служилого сословия, и даже Джучидов шайбанидской линии»[836]. Кроме того, «об активных действиях Тавакулла с целью завоевать расположение суфийских пиров ордена накшбандийа, и, следовательно, заручиться их поддержкой рассказывает и Мухаммад-Аваз»[837]. Но при такой поддержке и подавляющем военном превосходстве Тауекель всё-таки потерпел поражение. Естественно, встаёт вопрос о том, с чем связано это поражение, которое имело далекоидущие последствия.

Несомненно, что переход власти в Средней Азии к казахским ханам был способен кардинально изменить этнополитическую ситуацию в регионе. Напомним, что к моменту наступления Тауекеля поддерживавшие Шибанидов кочевые племена узбеков составляли военное сословие. Причём они заняли это место, предварительно вытеснив своих предшественников чагатаев, из которых состояло военное сословие в государствах Тимуридов. При этом чагатаи были вынуждены либо покинуть Среднюю Азию, либо согласиться со снижением своего статуса в новом государстве Шибанидов.

Очевидно, что завоевание казахами во главе с Тауекель-ханом Средней Азии могло привести к повторению ситуации. Можно было ожидать, что военное сословие будет заново укомплектовано за счёт племён, пришедших вместе с Тауекелем из степей Казахстана. Это означало автоматическое понижение статуса даже для представителей тех узбекских племён, которые выразили свою лояльность Тауекелю. В любом случае в новом государстве они были бы оттеснены на его периферию со всеми вытекающими последствиями, как это ранее произошло с чагатаями.

Проблема для узбекских племён усугублялась ещё и тем, что в отличие от своих предшественников чагатаев они всего около ста лет проживали на территории Средней Азии. Во многом в связи с этим они больше последних были связаны с племенной структурой организации. Чагатаи к моменту завоевания Средней Азии Мухаммедом-Шейбани всё же были ближе к военному сословию, находясь на службе государства и получая за это содержание. Они сохраняли связь с племенем, однако в политической жизни часто выступали самостоятельно, поддерживая того или иного тимурида. В условиях длительных междоусобных войн между Тимуридами племенная солидарность чагатаев теряла смысл и постоянно размывалась. Естественно, что в конце XV века не могло быть и речи ни о какой согласованной политической позиции отдельных исторических чагатайских племён, как это было в середине XIV века накануне создания Тимуром государства. В тимуридских государствах племена уже не являлись самостоятельными субъектами политических процессов. Отдельные чагатаи, как представители военного сословия, ориентировались на тех или иных тимуридов, безотносительно позиции собственного племени.

В то же время узбеки при последних Шибанидах в конце XVI века всё ещё сохраняли свою племенную идентичность и целостность. Этому способствовало их чересполосное проживание в степях по соседству с оазисами Средней Азии. Естественно, что для них приход новых племён означал не только потерю статуса представителей военного сословия, но также и занятых ими степных территорий. Поэтому для узбекских племён смена династии могла иметь тяжелейшие последствия. В частности, для поддержавших Тауекеля религиозных деятелей Средней Азии (а именно представителей суфийских тарикатов, таких как накшбанди) падение Шибанидов означало всего лишь смену династии и состава представителей военного сословия. Впрочем, аналогичное отношение было и у местного торгового и ремесленного сословия. В то же время для собственно узбекских племён это был вопрос жизни и смерти.

В результате Тауекель и столкнулся под Бухарой с ожесточённым сопротивлением. Оно особенно усилилось в тот момент, когда представителям узбекских племён стала очевидна перспектива развития событий в Средней Азии после победы казахов. В лучшем случае они теряли часть занятых ими степных территорий вместе со своим статусом, в худшем — им пришлось бы по примеру чагатаев покинуть Среднюю Азию. В этой ситуации узбекские племена предпочли признать новым ханом Баки-Мухаммад-султана, принадлежащего к той династии Джучидов, которая ранее правила Астраханью. Вернее, сначала ханом стал его отец Джани-Мухаммад, который являлся номинальным главой государства при своём сыне[838]. Новая династия стала называться Джаниды по имени Джани-Мухаммада, или Аштарханиды по названию города Астрахани, из числа правителей которого они происходили.

Несомненно, что выбор Джанидов в качестве правящей династии в гораздо большей мере отвечал интересам узбекских племён, чем перспектива иметь дело с Тауекель-ханом и близкими к нему казахскими племенами. Это было связано с тем, что Джани-Мухаммад и Баки-Мухаммад-султан были в Средней Азии беженцами. Естественно, что у них не могло быть здесь никакой другой поддержки, кроме той, которую ему могли обеспечить узбекские племена. Соответственно, выбрав ханом пришлого джучида, узбеки могли не опасаться за свой статус представителей привилегированного военного сословия. Так что можно предположить, что при всех прочих благоприятных для Тауекель-хана условиях именно ожесточённость сопротивления узбекских племён, столкнувшихся с реальной угрозой своему благополучию и положению в обществе, скорее всего, сыграла ключевую роль в конечном поражении этого казахского наступления на Среднюю Азию.

События 1598–1599 годов сыграли важную роль в истории народов региона, причём не только политической, но и этнической. Они продемонстрировали, что каждая из имевших общее происхождение групп племён, известных к этому моменту как казахи и узбеки, являвшихся выходцами из бывшего левого крыла улуса Джучи, уже обладают своей собственной идентичностью. Особенно большое значение имело длительное (почти сто лет) проживание узбекских племён в условиях Средней Азии, где они составляли военное сословие в шибанидском государстве. В случае, если бы Тауекель победил, это могло бы привести к новому переселению племён, из северных степей в Среднюю Азию. На этот раз переселялись бы казахские племена. Однако так как этого не произошло, указанные события сыграли большую роль в окончательном разделении казахских и узбекских племён. Возможно, что это был самый существенный шаг к этническому размежеванию близких друг другу племён бывшего улуса Джучи и последующему образованию разных народов — узбеков и казахов.

При этом узбекские племена впоследствии стали играть самостоятельную роль в истории Средней Азии. Они образовывали собственные племенные династии мангытов, кунградов, минг, юзов и прочих. При этом продолжая вести кочевой образ жизни в степях, расположенных чересполосно практически со всеми крупными оседлыми оазисами и составляя привилегированное военное сословие во всех среднеазиатских государствах. По мере снижения роли военного сословия происходило постепенное сближение узбекских племён с прочим населением Средней Азии. Главным образом с тюркоязычным, как оседлым, так и кочевым. Среди последних были и осколки различных тюркских племён, пришедших ранее в данный регион, и представители оседлого населения. Последние состояли частично из осевших тюркских кочевников, частично из ранее тюркизированного бывшего ираноязычного населения. В конечном итоге на этой базе и образовался единый узбекский народ, получивший своё имя от кочевых узбеков, завоевавших Среднюю Азию во главе с Мухаммедом-Шейбани. В то же время он сохранил материальную культуру, типичную для данного региона на протяжении предшествующих его образованию тысячелетий.

Приход новых правителей Аштарханидов к власти в бывшем государстве Шибанидов и их союз с узбекскими племенами не привёл к восстановлению прежнего политического и военного потенциала данного государства. Казахи сохранили за собой все присырдарьинские города, а также Ташкент. Некоторое время они контролировали ещё и Фергану. «С одобрения накшбандийских шейхов между ним (Баки-Мухаммад-султаном) и вали племени казах, который пребывал в Ташкенте, было заключено что-то вроде мира на условии, что самаркандское войско не будет посягать на Ташкент»[839]. Так что, несмотря на заметное ослабление после смерти Тауекеля центральной ханской власти в Казахском государстве, Аштарханидам так и не удалось вернуть себе потерянные города, стратегически важные для отношений среднеазиатских государств со Степью. Кроме того, им пришлось иметь дело с довольно значительным количеством казахских правителей, которые проводили самостоятельную политику, как в степном приграничье, так и внутри собственно Средней Азии. И в этой борьбе у Аштарханидов не было особого преимущества.

Хотя формально казахским ханом после смерти Тауекеля стал его брат Есим, однако ему пришлось вести длительную борьбу за власть с различными претендентами. Так, одновременно с Есим-ханом был некий Бахадур. «В персоязычном сочинении «Тарих-и Шейбани» приведены сведения о том, что осенью 1603 года Бахадур-хан вместе с Есим-ханом боролся против ставленника каракалпаков в Туркестане лже-шейбанида Абд-ал Гаффур-султана и потерпел поражение. Абд ал-Гаффар овладел Туркестаном, Сайрамом, Ташкентом, Ахсикентом, Андуганом/Андижаном. Весной 1605 года Бахадур и Есим внезапно напали на лже-Абд ал-Гаффара в Кара-Камыше под Ташкентом, Есим убил Абд ал-Гаффара и казахи вновь овладели присырдарьинскими городами, Ташкентом и Ферганой»[840]. Кроме того, одно время казахским ханом был Турсун-Мухаммад. Примерно в 1613 году он помог аштарханиду Имамкули-хану разбить Есим-хана и других казахских правителей, которые в итоге потеряли свои владения в Фергане, а также Ташкент и присырдарьинские города[841]. Есим был вынужден уйти в Восточный Туркестан к моголам. «Из Ташкента к Абд ар-Рахим-хану пришёл Ишим-хан, сын Шигай-хана казака, и стал мулазимом»[842]. Также одновременно с Есимом казахским владетелем в Фергане был Абулай-султан. Русские документы называют его «савранским Казацкие Орды… царём Аблаханом»[843]. Помимо этого, ««Иммакули-хан-наме» Сухайла называет также казахскими ханами в первые два десятилетия XVII века Али, Назара и Кучика…»[844]. В 1623 году Турсун воевал с Имамкули и разбил его. В 1624 году Турсун в союзе с Есим-ханом совершил поход на Андижан. Примерно в 1626–1627 годах Есим-хан разбил Турсуна[845]. В следующем году Есим-хан умер и после короткого периода безвластия ханом стал его сын Джангир.

Этому хану, а также его сыну и следующему казахскому хану Тауке пришлось действовать в совершенно новой международной ситуации, которая характеризовалась несколькими важными обстоятельствами. С одной стороны, острый кризис привёл к падению китайской династии Мин, и это нарушило баланс в отношениях Китая со Степью, установившийся после падения империи Юань. В свою очередь, это стало одной из главных причин начала экспансии на запад ойратов. С другой — начинает падать значение для мировой торговли Великого Шёлкового пути, от которого исторически зависело развитие региона Средней Азии.

К концу XVI века основная торговля между Азией и Европой практически полностью стала осуществляться по морским путям, которые контролируют европейцы. Соответственно, перевозка товаров по Великому Шёлковому пути через Среднюю Азию постепенно прекращается. Это оказывало огромное влияние на судьбы данного региона, который исторически являлся важной транзитной территорией на пути торговли Азии с Европой. Естественно, что прекращение торговли по Великому Шёлковому пути резко сокращает доходы Среднеазиатского региона от транзита товаров. В свою очередь, сокращение доходов подрывает основу крупной государственности на этой территории. Если исторически в Средней Азии могли образовываться империи вроде Хорезма эпохи хорезмшахов или империи Тимура, то после XVI века уровень государственности здесь резко падает. Наверняка это стало следствием отсутствия в регионе необходимого уровня доходов и соответствующих политических задач. Средняя Азия из центра мировой торговли превращается в её периферию.