История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии

Политический кризис на востоке империи

Раздел наследства Монгольской империи после смерти Менгу-хана происходил в достаточно сложных условиях. Активные военные действия с участием всех улусов с переменным успехом проходили по всей территории империи. Причём явное преимущество в данной борьбе имели те из них, у кого была возможность регулярно на системной основе получать доходы с оседлых территорий. Впрочем, данные улусы демонстрировали и большую степень устойчивости и стабильности своего положения.

Безусловно, явным фаворитом здесь был Хубилай, опиравшийся на огромные ресурсы Китая. Улус Джучи, который после смерти Сартака, сына Бату-хана, возглавил брат последнего Берке, занимал условное второе место в негласном соперничестве между монгольскими улусами. В его распоряжении помимо практически всей территории степи Дешт-и-Кипчак от Дуная до примерно озера Балхаш находились ресурсы оседлых территорий Северо-Восточной и Юго-Западной Руси, Крыма, Северного Кавказа, Булгара, а также Хорезм и присырдарьинские города Сыгнак, Отрар, Дженд. Несомненно, что устойчивые позиции были также у улуса Хулагу, контролировавшего ресурсы Ирана, Месопотамии, частично Малой Азии и всего Закавказья. Остальным чингизидам предстояло определиться по отношению к сложившейся расстановке сил и постараться найти в ней своё место.

В самом сложном положении оказался Ариг-буга и поддержавшие его чингизиды. Формально именно он занимал место кагана и контролировал столицу империи. Однако, потеряв Китай, Ариг-буга оказался не в состоянии материально поддерживать имперский статус своего государства. Немаловажно также и то, что на курултае по избранию его каганом не присутствовали Хулагу и Берке. Ариг-буга не мог рассчитывать получить от них необходимые ему ресурсы. Например, Хулагу поддерживал его соперника Хубилая. Кроме того, уже в 1261 году резко обострились отношения между Хулагу и Джучидами, что в следующем году привело к войне между ними. Обеим враждующим силам было не до событий на востоке империи.

Между тем прекращение по приказу Хубилая снабжения Каракорума из Китая поставило Ариг-бугу в отчаянное положение. Чтобы исправить ситуацию, он должен был послать в Китай войска. Интересно, что, по данным Рашид ад-дина, Ариг-буга «дал войско Джумкуру, старшему сыну Хулагу-хана, Карачару, сыну Орды, и с несколькими другими царевичами послал их войной на Кубилай-каана»[430]. Такое назначение явно было неслучайным. Ариг-буга хотел укрепить свою легитимность как главы всей империи и одновременно сделать политический жест в адрес Хулагу и Берке, к улусу которого принадлежал Орда и его потомки. Их поддержка вполне могла решить исход противостояния между Хубилаем и Ариг-бугой. Ариг-буга хотел продемонстрировать, что именно он является законным общемонгольским каганом. Но посланные им люди были разгромлены войсками Хубилая.

Одновременно Ариг-буга отправил находившегося при имперском дворе Алгу, внука Чагатая, в улус его деда. «Самое лучшее, это чтобы Алгу отправился и стал ведать столицей своего деда и его улусом, прислал бы нам помощь оружием и провиантом и охранял бы границу Джейхуна, чтобы войско Хулагу и войско Берке не могли прийти с той стороны на помощь Кубилаю»[431]. Очевидно, что у Ариг-буги действительно сложилось трудное положение с обеспечением ресурсами. В условиях конфронтации с Хубилаем, единственным источником поступления доходов на востоке империи оставалась только Средняя Азия (без Хорезма), формально относящаяся к улусу Чагатая. Соответственно, борьба за территорию улуса Чагатая приобретала принципиально важный характер. Это понимал и Хубилай. Он, в свою очередь, послал в Среднюю Азию служивших ему правнуков Чагатая Абишку и Нарин-Кадана с задачей возглавить улус их прадеда. Однако в пределах бывшей территории тангутского царства оба этих чагатаида были захвачены людьми Ариг-буги, а затем казнены.

Власть в улусе Чагатая перешла к Алгу. Но он не спешил выполнять взятые обязательства, и когда от Ариг-буги в Среднюю Азию прибыли люди с приказом «выставить скот, лошадей и оружие»[432], Алгу конфисковал собранное имущество в свою пользу. Соответственно, планы Ариг-буги использовать ресурсы Среднеазиатского региона в борьбе против Хубилая закончились неудачей. Более того, ему пришлось воевать ещё и с Алгу. Одновременно в этом регионе завязался ещё один узел межмонгольских противоречий. В момент своего прибытия люди Алгу убили «всех нукеров Берке и зависимых от него людей»[433]. Кроме того, воины Алгу захватили Хорезм, находившийся в собственности улуса Джучи. Восстание Алгу против Ариг-буги и его одновременное нападение на Берке означало, что Алгу автоматически становился союзником Хубилая и Хулагу.

Таким образом, система организации империи начала постепенно рушиться. Менгу-хан много сделал для того, чтобы ослабить влияние в империи потомков Угедея и Чагатая. В то время как его братья, развязав войну, фактически дали возможность воссоздать данные улусы заново. Так, чагатаид Алгу, получив под свой контроль Среднюю Азию, создал там собственное государство и, что характерно, его усиление было тесно связано с возможностью получать регулярные налоги с оседлых территорий. «Алгу обласкал Масуд-бека, назначил его начальником дивана своего государства и послал править в Самарканд и Бухару. Он туда отправился и беспрерывно взимал с населения налоги и отсылал непосредственно Алгу, дела которого благодаря этому снова стали устойчивы»[434]. В то время как Ариг-буга после поражения от Хубилая «расстроенный и растерянный, стоял с отощавшим и голодным войском»[435]. Активные боевые действия между братьями продолжались до 1264 года, когда загнанный в угол Ариг-буга окончательно признал своё поражение и покорился Хубилаю.

Поражение Ариг-буги продемонстрировало, что отдельным улусам чингизидов практически невозможно было сохранить государственную имперскую организацию без опоры на систему регулярного налогообложения оседлых территорий. Чингизиды и их улусы могли передвигаться по всей территории империи с военными целями, но им было крайне необходимо иметь под своим контролем податное население. В первую очередь для того, чтобы удовлетворять свои потребности и потребности своего войска. Постепенно была сформирована и главная цель политической борьбы улусов чингизидов друг с другом. Смысл такой борьбы заключался в установлении контроля над территориями, способными обеспечить улусы чингизидов регулярными доходами.

Казалось, что победа Хубилая над Ариг-бугой приведёт к восстановлению авторитета центральной власти кагана, серьёзно пострадавшей в ходе междоусобной войны. Особенно если учесть колоссальные материальные ресурсы Китая, оказавшиеся в распоряжении нового кагана. К тому же формально он продолжал представлять верховную власть в империи. В частности, после смерти Хулагу и Берке именно Хубилай назначил на их место соответственно Абагу и Менгу-Тимура. Однако это было во многом формальное назначение. Радикально повлиять на политические назначения в улусах Джучи и Хулагу Хубилай уже не мог. Более того, отношения с Джучидами у Хубилая были откровенно враждебные.

Возможно, последним эффективным решением нового кагана стало направление в улус Чагатая на место скончавшегося Алгу другого чагатаида Барака. «Борак доложил каану: почему Мубарек-шах сидит на месте моего дяди Алгу? Я готов к службе и подчинению, если только последует приказ ведать местом дяди! Каан выдал ему ярлык: «ведать Бораку улусом, пока не вырастет Мубарек-шах»»[436]. Причём сыновья покойного Алгу после изменения политической обстановки «отделились от Борака и ушли со своими войсками к каану»[437]. Очевидно, что военная служба в богатом Китае была весьма привлекательна для многих чингизидов. Особенно в условиях, когда борьба за собственный улус становилась весьма трудным и опасным делом.

Но, с другой стороны, ослабление авторитета центральной власти создавало условия для постоянных попыток отдельных чингизидов оспорить власть кагана. Например, после неудачной борьбы с семьями Тулуя и Джучи в период борьбы за избрание Менгу каганом резко снизилось влияние семей Угедея и Чагатая. Когда же Тулуиды начали борьбу друг с другом за власть во всей империи, семьи Чагатая и Угедея получили возможность взять реванш. Сначала свой практически самостоятельный улус, пусть даже с разрешения Хубилая, удалось воссоздать Чагатаидам. Затем семья Угедея также решила воспользоваться наметившейся слабостью центральной власти.

Выступление против кагана возглавил внук Угедея Кайду, отказавшийся признавать его власть. Хубилай сразу же отправил против него карательную экспедицию во главе со своим сыном Нумаганом. Интересно, что вместе с ним в поход был направлен другой потомок Угедея — Ширеки. Хубилай явно хотел тем самым продемонстрировать легитимность своей власти над всей империей. Он стремился представить выступление Кайду как мятеж одного отдельного чингизида, а не начало борьбы друг с другом различных семей из числа потомков Чингисхана. Однако Ширеки во время этого похода поднял мятеж, пленил сына кагана и отослал его к Менгу-Тимуру в улус Джучи. Несомненно, что, с одной стороны, причиной выступления Ширеки стала его солидарность с родственником, другим потомком Угедея Кайду. С другой — он наверняка решил попытать счастья и выкроить из обломков империи свой собственный улус. В результате начался новый период острой политической нестабильности.

Во всей этой истории самое интересное для нас это поведение воинов монгольских «тысяч», у которых не было никакой альтернативы, кроме как служить тем или иным соперничающим друг с другом чингизидам. Например, некий тысячник Укай «с тысячей ойратов согласно указу охранял великий заповедник, где хоронят кости царевичей. Когда царевичи, спутники Нумугана, оказали неповиновение и войска распались, большинство этой тысячи присоединилось к войску Кайду»[438]. Кочевники степной Евразии, объединённые в «тысячи» монгольской армии, становятся важным инструментом политической борьбы на обломках Монгольской империи. Влияние каждого чингизида определяется тем, сколько «тысяч» оказывают ему поддержку. Соответственно, чингизиды должны были бороться за влияние на армию, источник их могущества, а следовательно, обязаны были найти источники её обеспечения. С этим у чингизидов, не обладавших постоянными источниками доходов, были большие проблемы.

После мятежа Ширеки и других чингизидов началась серия их сражений как с войсками Хубилая, так и друг с другом. В ходе этих сражений войска постоянно переходили от одного чингизида к другому. Так, некий Туг-Тимур, родственник Хубилая, подошёл с войском к сыну Ариг-буги Букуру и приготовился к битве. «Войско Туг-Тимура сразу же повернулось и перешло к Букуру»[439]. Тот же Ширеки сначала отобрал «тысячи» у своего родственника Сарабана, затем, когда он собрался «вступить с Сарабаном в бой, его войско сразу же перешло к Сарабану. Когда об этом услышал Букур, он подтянул войско, чтобы сразиться с Сарабаном. Его войска также перешли к Сарабану. Все они направились к каану»[440]. По дороге их атаковал племянник Чингисхана некий Укин с войском. В результате Сарабан и Ширеки пришли к Хубилаю в одиночестве. Первого «он наградил и дал ему область и войско»[441]. Второго наказал за предательство и пленение сына.

Важно отметить, что начавшийся политический хаос на территории империи не только помешал Хубилаю силой восстановить её единство, он, скорее всего, привёл его к мысли о нецелесообразности этого. Вместо того чтобы сосредоточить усилия на наказании мятежников и непокорных, Хубилай делает своим главным приоритетом войну против южнокитайской империи Сун. А это был уже выбор не руководителя всей Монгольской империи, а главы её китайской части. Завоевание Сун было более выгодным мероприятием, нежели перманентная война в степях Евразии. Потому что оно способно было обеспечить приумножение регулярных доходов государства за счёт увеличения числа налогоплательщиков. Соответственно, по отношению к остальной части бывшей единой Монгольской империи он занял позицию влиятельного, но стороннего наблюдателя.

Таким образом, произошло фактическое разделение Монгольской империи на отдельные части, которые опирались на те или иные зависимые от них оседлые территории. Самой крупной из них была часть, доставшаяся Хубилаю. По принципам организации и по духу это была уже вполне типичная для Китая империя, основанная завоевавшими его кочевниками. Однако существовало и серьёзное отличие. Напомним, что в Монгольской империи было две традиции государственного строительства. Одна была связана с китайской централизованной имперской практикой, вторая опиралась на особенности организации кочевого монгольского государства, основанного Чингисханом.

Противоречия между ними во многом и способствовали расколу империи. А тот факт, что Хубилай и его наследники на китайской территории возглавляли не племенное этническое объединение, а одну из частей кочевой империи с собственной системой ценностей, предопределил и отличия в управлении Китаем от других «варварских» обществ. Кидани, а до них хунну, сяньби, а после них чжурчжени, маньчжуры были в первую очередь этническими племенными образованиями. В то же время Монгольская империя была надэтническим образованием.

Ещё раз напомню, что Чингисхан в процессе государственного строительства разрушил границы всех племенных образований, занимавшихся кочевым хозяйством на территории Евразии. И для империи не имело значения племенное или этническое происхождение тех, кто ей служил. Лояльность империи и правящей семье была основным критерием подбора кадров и главным показателем эффективности её управления. Хубилай стал править Китаем, как монгольский император, но опирался при этом он в первую очередь не на монгольский этнос. Его опорой была служилая бюрократия и армия, с их помощью он управлял Китаем. Одновременно ему был необходим инструмент контроля над местной китайской бюрократией. Местные чиновники хорошо справлялись с управлением населением Китая, например, со сбором налогов, но контроль над ними должен был находиться в руках чуждой для Китая политической элиты, целиком обязанной властью монгольскому императору.

Такой нейтральной политической силой для монгольских императоров Китая стали иностранцы различного этнического и религиозного происхождения. «Великий хан овладел Китаем не по праву, а силой и не доверял китайцам, а отдал страну в управление татарам, сарацинам и христианам, людям его рода, верным и не туземцам»[442]. В монгольском Китае они составили так называемую прослойку сэму. «Выходцы из сэму, привилегированного юаньского сословия, сформированного по этническому принципу из представителей стран, лежавших к западу от Китая, играли все более важную политическую и военную роль в системе монгольского владычества в Китае»[443]. Среди них были широко представлены выходцы из мусульманских стран, тангуты, кипчаки, канглы, аланы с Северного Кавказа. Даже итальянец Марко Поло, выполнявший дипломатические поручения монгольских императоров в Китае, относился к прослойке сэму.

Для Китая это была совершенно нетипичная ситуация. Все «инородческие» династии, правившие этой страной до Монгольской империи и после неё, опирались на те или иные этнические группы. Они в конечном итоге воспринимали китайскую культуру и традицию управления, а по мере ассимиляции становились частью традиционного китайского общества. Ассимиляция была вполне эффективным способом адаптации пришлых этносов. С течением времени «инородческие» династии приобретали вполне китайские черты и становились естественными для Китая. И что самое главное, бюрократия постепенно становилась единой и подчинялась общим правилам организации. Напротив, монгольская система управления имела собственную традицию и собственный бюрократический аппарат, который при этом стоял над китайской бюрократией. Политическую элиту монголов как отдельного этноса китайская бюрократия могла адаптировать, но сделать то же самое с «монгольской» бюрократией, сформированной из представителей чуждых для Китая культур и традиций, было очень сложно.

В целом богатства Китая позволяли Хубилаю и его наследникам быть одной из наиболее влиятельных сил в пространстве, которое прежде занимала Монгольская империя и где продолжала существовать монгольская традиция управления. Но его реальная власть ограничивалась Китаем и прилегающими к нему территориями. Монгольские ханы в Китае, начиная с Хубилая, вели себя по отношению к северным территориям как вполне китайские императоры. Они должны были контролировать положение дел на севере, с тем чтобы не допустить появления опасных конкурентов, которые могли бы предъявить претензии на ресурсы Китая. Поэтому для Хубилая было важно обозначить границы своей зоны влияния и дальние рубежи её обороны.

В результате естественным путём были установлены границы основанной Хубилаем в Китае новой империи с кочевым миром. «Район бассейна р. Емилихэ принадлежал внуку Угедея Хайду, чжуван Найянь — прямой потомок Тэмугэ-отчигина — владел улусом, который начинался на юг от р. Шара-Мурэн, на север достигал р. Нонни, на востоке включал бассейн Сунгари. Улус Хаданя, потомка (Хаивэня) простирался на юг до бассейна р. Хулухурхэ. Обширный улус между Большим Хинганом и озером Хулунь-Буир, к северу от р. Хайлар, находился под управлением Шидура (потомка Чжочихасара). Все эти улусы формально входили в состав восточного монгольского государства, однако какой-либо системы административного контроля из центра в них не существовало»[444]. В то же время между данными улусами и территорией собственно Китая «монгольский хан учредил Провинциальные управления, делившиеся на управления по умиротворению или канцелярии, управлявшие, как правило, крупным административным районом. На территории временной Внутренней Монголии была учреждена первая такая канцелярия и 11 областей, или «дорог». Во главе каждой области стоял высший чиновник — даругачи (кит. чжэньшоугуань), назначаемый из представителей высшей монгольской аристократии. Территории улусов монгольских феодалов на северо-востоке оставались вне сферы этих административных преобразований Хубилай-хана. Ещё в июле 1262 г. Хубилай определил западной границей области Кайюань р. Ляохэ, за которую улусы феодалов уже не могли распространиться»[445]. Стоит обратить внимание на терминологию, используемую в приведённой выше цитате при обозначении административных единиц в степных пространствах севернее Китая, в частности «управление по умиротворению». Несомненно, такое определение характерно в первую очередь для китайской по своей организации империи, озабоченной тем, как удержать под контролем своих беспокойных кочевых соседей.

Политический кризис на западе империи

Как и на востоке Монгольской империи, на её западе смерть Менгу в 1259 году привела к большим политическим потрясениям. Хотя уровень самостоятельности улуса Джучи, возглавляемого к этому моменту братом Бату ханом Берке, был весьма высок, но всё же он оставался составной частью единой Монгольской империи. Джучиды получали свою долю с централизованно собираемых и регулярно распределяемых в империи налогов, в частности с территории Китая. В свою очередь, они обеспечивали поставку налогов в пользу политического центра империи и семьи кагана. Подчиняясь общим правилам и приказам из Каракорума, Джучиды отправили в поход под командованием Хулагу воинов из принадлежащих им «тысяч» монгольской армии. В то же время они отвечали за сбор налогов и общее управление оседлыми территориями от Хорезма на востоке до русских княжеств на западе.

Мы уже указывали, что появление в Закавказье и Иране Хулагу с монгольской армией и значительными полномочиями автоматически делало из него прямого конкурента политическому влиянию Джучидов на западных территориях империи. Однако полномочия и легитимность Хулагу прежде всего опирались на авторитет центральной власти. После того как началась борьба между его братьями Хубилаем и Ариг-бугой, положение Хулагу оказалось очень двусмысленным. С одной стороны, он должен был сделать выбор между двумя сражающимися за власть братьями. С другой — ему необходимо было определить свои взаимоотношения с улусом Джучи при отсутствии центральной власти.

Сложность положения Хулагу заключалась в том, что его улус был сформирован для вполне конкретной военно-политической цели всего за несколько лет до описываемых событий. Он состоял из разных военных отрядов, выделенных из состава отдельных улусов чингизидов и которые находились под командованием своих командиров из числа тех же чингизидов. Они были переданы в распоряжение Хулагу, но наверняка сохраняли связи с теми улусами, откуда они происходили. Соответственно, главной проблемой для Хулагу после начала междоусобной войны в Монгольской империи было обеспечение лояльности значительной части его армии.

«Тысячи» из других улусов и в первую очередь командовавшие ими чингизиды из других семей, оказавшиеся в составе армии Хулагу, также оказались в сложном положении. Они должны были определиться со своими политическими предпочтениями. В этой ситуации главный вопрос заключался в том, как поведут себя в сложившейся ситуации те чингизиды и возглавляемые ими войска, которые пришли из улуса Джучи. В отличие от чингизидов из улусов Угедея и Чагатая, влияние которых было ослаблено в период правления Менгу-хана, Джучиды представляли собой вполне реальную и самостоятельную силу. Соответственно в ситуации выбора между лояльностью Хулагу или своему улусу следовало ожидать, что Джучиды выберут ориентацию на свой улус.

Мы никогда не узнаем, что именно собирались делать находившиеся в распоряжении Хулагу Джучиды и существовали ли у них какие-либо враждебные планы действий против него. Тем не менее Хулагу предпочёл решить проблему, не дожидаясь её обострения. Его мотивация могла быть связана с общей неопределённостью ситуации в Монгольской империи, с обострением отношений между Джучидами и Хубилай-ханом, а также в связи с опасением возможных враждебных действий потенциально нелояльных ему джучидских войск. Армянский историк Киракос Гандзакеци весьма красноречиво описывает его действия. «Великий Хулагу беспощадно и безжалостно истребил всех находившихся при нём и равных ему по происхождению знатных и славных правителей из рода Батыя и Беркая: Гула, Балахая, Тутхара, Мегана, сына Гула, Гатахана и многих других вместе с их войском — были уничтожены мечом и стар и млад, так как они находились при нём и вмешивались в дела государства»[446]. Правда, с другой стороны, в официальной истории Монгольской империи, написанной Рашид ад-дином, обстоятельства смерти данных Джучидов представлены в несколько ином свете. Здесь написано, что «скончался скоропостижно на пиру царевич Булга, сын Шибана, внук Джучи. Затем заподозрили в колдовстве и измене Тутар-огула. После установления виновности Хулагу-хан отправил его на служение к Беркею. Беркей в силу чингизхановой Ясы отослал его к Хулагу-хану и его казнили. Затем скончался и Кули. После того как упомянутых царевичей не стало, челядь их бежала и через Дербент и Гилянское море направилась в область Кипчак»[447]. Понятно, что Рашид ад-дин, находившийся на службе у потомков Хулагу, старался всячески смягчить неблагоприятное впечатление о гибели Джучидов. Несомненно, что армянский автор Гандзакеци в данной ситуации более объективен.

Таким образом, уже в 1260 году, практически сразу после получения известия о смерти Менгу, Хулагу ликвидирует потенциально нелояльных ему Джучидов и их людей. Именно этот шаг Хулагу, очевидно, и спровоцировал начало ожесточённой войны между ним и улусом Джучи. В связи с этим весьма любопытно свидетельство Гандзакеци о том, что действия Хулагу против улуса Джучи были в целом скоординированы с действиями чагатаида Алгу в Средней Азии. «Великий Хулагу одну рать поручил своему сыну Абага-хану, к нему же отправил и правителя Аргуна и послал их в Хорасан на помощь Алгу с этой стороны»[448]. Напомним, что Ариг-буга послал чагатаида Алгу в Среднюю Азию, с тем чтобы тот собрал средства для обеспечения потребностей его армии для ведения войны против Хубилая. Но Алгу отказался подчиняться Ариг-буге и фактически перешёл на сторону Хубилая. Кроме того, в ходе своих действий в Средней Азии Алгу захватил ещё и Хорезм, который относился к улусу Джучи. Соответственно получается, что Алгу и Хулагу было выгодно координировать свои действия в Средней Азии, направленные против улуса Джучи. А если учесть, что Хулагу в противостоянии двух его братьев на востоке империи поддержал старшего Хубилая, то становится очевидным, что союзнические отношения между Хулагу, Алгу и Хубилаем могли рассматриваться как способ восстановления единства империи под руководством последнего.

Вообще жёсткие меры, предпринятые Хулагу против Джучидов уже в 1260 году, их физическое уничтожение на территории Ирана и начало активных боевых действий против Берке не может быть объяснено только конкуренцией за политическое влияние, например, в Закавказье. Вопрос о том, кто будет контролировать, к примеру, Грузию, не стоил такого напряжения всех сил и такого обострения отношений между родственниками, Хулагу и Берке. Причём важно, что конфликт произошёл ещё до того момента, когда в 1264 году прояснилась ситуация на востоке Монгольской империи и стало ясно, кто победил в противостоянии Хубилая и Ариг-буги. Можно предположить, что причиной такого резкого обострения отношений и жёстких действий со стороны Хулагу стало то, что он исходил из той угрозы, которую самостоятельность улуса Джучи представляла единству Монгольской империи.

Очевидно, что разногласия в семье Тулуя были в первую очередь выгодны Джучидам. Конечно, именно семья Джучи сыграла главную роль в том, что Менгу стал общемонгольским каганом. Ценой такой поддержки стал автономный статус улуса Джучи в пределах общемонгольского государства. Однако усиление при Менгу центральной власти в Монгольской империи, стремление закрепить её за семьёй Тулуя неизбежно должно было привести к столкновению интересов Джучидов и Тулуидов. Самостоятельность улуса Джучи была практически единственным препятствием на пути централизации власти в империи. Как отмечалось выше, одной из целей похода Хулагу в Иран и Закавказье, возможно, было создание на западе империи альтернативы влиянию улуса Джучи.

Борьба Ариг-буги и Хубилая за власть объективно ослабляла и влияние семьи Тулуя в империи, и одновременно единство самой империи. Следовательно, это напрямую отвечало интересам Джучидов. Чем слабее империя, тем выше были их шансы на сохранение самостоятельности. Напомним, что одним из командиров войск Ариг-буги во время их похода на Хубилая среди прочих был некий Карачар, сын Орды, старшего сына Джучи. Владения Орды как раз располагались в степях современного Казахстана около озера Балхаш, составляя левое крыло улуса Джучи и находясь сравнительно недалеко от территории Монголии. Естественно, что поддержка улуса Джучи могла сыграть решающее значение в противостоянии Хубилая и Ариг-буги, в случае если бы Джучиды решили поддержать последнего. В связи с этим вполне можно предположить, что Джучиды могли в очередной раз попытаться сыграть главную роль при назначении общемонгольского кагана. Тем более если конфликт между братьями из семьи Тулуя предоставил им такую возможность. Если бы при их поддержке победил Ариг-буга, тогда Джучиды смогли бы не только сохранить, но и ещё больше укрепить свой автономный статус в рамках Монгольской империи.

Хотя мы не можем быть уверены наверняка, но логично предположить, что Джучиды могли попытаться использовать благоприятную политическую обстановку. Это было бы вполне естественно и логично. Если это действительно так, тогда можно объяснить и действия Хулагу. Он не просто ликвидировал чингизидов из улуса Джучи на своей территории, но и в течение пяти лет регулярно организовывал походы на север через Дербентский проход в Кавказских горах. «Другую рать он (Хулагу. — Прим. авт.) собрал у Аланских ворот и, взяв с собой остальное войско, двинулся и вступил на территорию далеко за Дербентскими воротами. И, разорив части улуса Джучи, дошёл до великой и бездонной реки Теркн Этиль (Волги. — Прим. перевод.), куда впадает множество рек и которая течёт, разлившись подобно морю, и впадает в Каспийское море. Против него вышел Беркай с мощной ратью. И у великой реки имело место побоище… И так они воевали друг с другом в течение пяти лет, начав в 710 (1261) году и до 715 (1266) года армянского летоисчисления, собирая ежегодно войско и сталкиваясь друг с другом в летнюю пору»[449]. Как бы там ни было, но в итоге описанных выше событий значительная часть войска улуса Джучи была занята на западе своих владений в связи с необходимостью сдерживать нападения со стороны Хулагу. Причём это происходило как раз в тот исторический момент, когда на востоке империи шло самое ожесточённое противостояние между Ариг-бугой и Хубилаем.

Получается, что Хулагу фактически сковывал войска Джучидов, постоянно угрожая нанести удар в самое уязвимое место их владений, действуя тем самым в интересах Хубилая. Это несомненно оказало своё влияние на исход политической борьбы в империи. По крайней мере, в самый ответственный момент силы улуса Джучи не смогли сыграть решающей роли в борьбе за место кагана, поддержав Ариг-Бугу. Именно так они сделали десятью годами раньше, в 1251 году, когда способствовали избранию Менгу на место кагана Монгольской империи.

Активные боевые действия между войсками Берке и Хулагу резко изменили политическую обстановку на западе Монгольской империи. Характерно, что это было не просто столкновение военных отрядов, лояльных тому или иному чингизиду, как это было на востоке империи, а уже вполне реальная война между практически полноценными государственными образованиями. Важно отметить, что устойчивость данным образованиям придавали находящиеся под их контролем оседлые территории. У Берке это были Северный Кавказ, Крым, территории Северо-Восточной Руси и Северного Поволжья. У Хулагу — весь Иран, всё Закавказье, восточная часть Малой Азии, часть Сирии и вся Месопотамия. При этом все указанные территории находились вне прямой досягаемости от ударов вражеских войск, что обеспечивало стабильность поступлений доходов от их регулярной эксплуатации. В свою очередь, это обеспечивало возможность поддерживать лояльность войск как основу стабильности государства.

Характерно, что в ходе междоусобных столкновений монгольские войска старались захватить те или иные оседлые территории, стремясь, с одной стороны, ослабить противника, с другой — получить свой собственный стабильный источник доходов. Выше мы уже приводили пример того, что, появившись в Средней Азии, Алгу в 1260 году первым делом отобрал у Джучидов Хорезм. Затем позднее, примерно в 1268 году, чагатаид Барак, потерпев поражение от Кайду и Менгу-Тимура, обратился к своим военачальникам со следующей речью: «При существовании этих людей (Кайду и Менгу-Тимура. — Прим. авт.), которые на нас нападают, царство за нами не удержится. Поэтому самое лучшее сейчас — разорить грабежом эти цветущие края и начнём с Самарканда»[450]. В то время как некий Айбек в 1273 году обратился к Абага-хану и доложил ему: «Чужеземные рати, которые приходят с той стороны реки (Амударьи. — Прим. авт.), усиливаются Бухарой. Благо в том, чтобы те места разрушить»[451]. Обладание оседлыми территориями становилось важнейшим показателем мощи и влияния того или иного монгольского улуса. Соответственно, в случае потери по той или иной причине развитых оседлых территорий, например, в результате разорения соперниками, такой улус в военно-политическом смысле становился заметно слабее.

Вообще в процессе распада единой Монгольской империи в самом невыгодном положении оказался регион Средней Азии. Его местоположение между враждующими силами и сравнительная лёгкость достижения его территории с различных сторон сделали его ареной ожесточённых столкновений. «Как известно, страны Туркестана сначала опустошили Алгу, потом Кабан, Чутай, Борак, Наян, сын Куинджи, которые были царевичами правого крыла»[452]. Борьба за Среднюю Азию привела к масштабным разрушениям.

В то же время именно здесь оказался окончательно решён вопрос об единстве Монгольской империи. В 1269 году в районе Таласа прошёл курултай, на котором встретились представители трёх из четырёх семей чингизидов. В курултае приняли участие потомки Угедея (Кайду), Джучи (Беркечар, представлявший интересы главы улуса Джучи Менгу-Тимура) и Чагатая (Барак). Фактически данная встреча была направлена против представителей четвёртой семьи чингизидов, потомков Тулуя, которые контролировали Китай и Иран. Собравшиеся решили разделить Среднюю Азию, с тем чтобы прекратить разорявшие её войны и совместно выступить против Тулуидов. «Не будем впредь поминать минувшего, поделим справедливо летние и зимние стойбища и поселимся в горах и степях, потому что эта область крайне опустошена и невозделана». Они постановили, чтобы две трети Мавераннахра принадлежали Бораку, а одной третью ведали Кайду и Менгу-Тимур[453]. Далее было решено, что «впредь будут селиться в горах и степях и не будут бродить вокруг городов, не будут выгонять животных на нивы и предъявлять райятам несправедливые требования»[454]. Это одно из характерных свидетельств того, что чингизиды были вынуждены учитывать тяжёлую ситуацию, сложившуюся в результате войн на подвластных им оседлых территориях.

Проблема заключалась в том, что отсутствие регулярных доходов от Средней Азии в связи с разорением её территории заметно снижало возможности монгольских улусов поддерживать соответствующий уровень государственности. Ситуация была особенно нетерпима в сравнении с теми результатами, которых добились потомки Тулуя, чья государственность опиралась на богатейшие ресурсы и правильную систему эксплуатации податного населения, с одной стороны, Китая, с другой — Ирана и Закавказья. И чингизиды из других семей вполне отдавали себе в этом отчёт. Потенциально богатейшие территории Средней Азии не обеспечивали им нужного уровня доходов и общей стабильности их положения.

Разделив между собой территории Средней Азии и урегулировав отношения между своими улусами, указанные чингизиды объективно стремились обеспечить тылы и создать из региона базу для активных действий против Тулуидов. Например, было решено, что на следующий после курултая год «Борак поведёт войско в Иранскую землю и захватит некоторые владения Абага-хана (сын Хулагу-хана), чтобы приумножились пастбища, земли и стада его дружин»[455]. Указание источника о существовании необходимости для Барака удовлетворять потребности его войска для нас очень важно. Но ещё более важно то, что Барак фактически должен был нанести удар по улусу Хулагу с востока в обмен на признание со стороны Кайду и Джучидов (Менгу-Тимур) его прав на большую часть Мавераннахра.

Удар по Ирану напрямую отвечал интересам Джучидов, которые с начала вооружённого противостояния с Хулагу стремились ослабить его силы, противостоящие им на Кавказе. Для этого им необходимо было создать угрозу владениям Хулагу с тыла. Поэтому они поддерживали любые политические соглашения, которые способствовали бы достижению этой цели. Например, одним из способов создать проблемы для Хулагу был союз с Египтом. Так, ещё в 1261 году египетский «султан (Эльмелик-Эззахыр) написал к Берке, сыну Саин-хана, письмо, возбуждая его против Хулаку»[456]. В ответ на это письмо в 1263 году в Египет из улуса Джучи прибыло посольство. Оно привезло сообщение от Берке, в котором он извещал египетского султана: «Я сразился с Хулаку, который от крови и плоти моей, для вознесения превыше всего слова Аллахова, из усердия к исповеданию ислама, ибо он, Хулаку, мятежник»[457]. Несомненно, что со стратегической точки зрения возникновение любой угрозы со стороны Египта или Средней Азии не давало Хулагу, а затем его наследнику Абага-хану сосредоточить все силы против улуса Джучи.

Поход Барака также отвечал и интересам семьи Угедея. Достигнутые в Таласе договорённости были настолько важны для главы этой семьи Кайду, что он направил на помощь Бараку войска нескольких чингизидов из дома Угедея. И это в условиях обострения отношений с Хубилаем на территории нынешних Монголии и Восточного Туркестана. Для Кайду война Барака с сыном Хулагу Абага-ханом, улус которого находился слишком далеко от его владений, не имела такого значения, как для Джучидов. Скорее всего, основная цель Кайду заключалась в том, чтобы обеспечить свой тыл в Средней Азии и получить союзника для борьбы с Тулуидами, в первую очередь с Хубилаем. Ради того, чтобы исключить переход возглавляемого Бараком улуса Чагатая на сторону семьи Тулуя, ему и было предоставлено две трети Средней Азии и поддержка во время похода в Иран.

Несомненно, что политические решения Таласского курултая были направлены против восстановления единства Монгольской империи под властью семьи Тулуя. Для этого Джучидам и Кайду было важно не допустить восстановления отношений между Чагатаидами и Тулуидами. Только возглавляемый Бараком улус Чагатая мог стать связующим звеном между владениями Хубилая в Китае и улусом Хулагу в Иране и Закавказье. Напомним, что при чагатаиде Алгу его улус выступал на стороне Хубилая, что сыграло немаловажную роль в его победе над Ариг-бугой. Барак был также направлен именно Хубилаем возглавить улус Чагатая. И тот факт, что Барак после серии войн против Джучидов и Кайду согласился на их условия, наглядно демонстрирует, что обе ветви семьи Тулуя, и восточная и западная, не предпринимали к 1269 году активных попыток к восстановлению единства империи или не имели такой возможности. Соответственно, для Барака большую опасность представляли находящиеся поблизости Джучиды и Кайду, чем находившиеся в Китае и Иране Хубилай и Абага. Очевидно, что к концу 1260-х годов и Хубилай, и Абага перешли к стратегической обороне своих китайских и иранских владений. В этих условиях Барак предпочёл сменить союзников.

Примерно в 1270 году Барак отправился в поход на Иран. Для него данное мероприятие представляло интерес с точки зрения военной добычи и возможности приобрести новые владения. Но на территории Хорасана в самый разгар похода чингизиды из семьи Угедея, присланные Бараку на помощь, покинули его. Оставшись без поддержки, Барак потерпел поражение от войск Абаги и вернулся в Среднюю Азию, в район Бухары, где и умер.

Однако для нашего исследования самое любопытное обстоятельство похода Барака в Иран было связано с судьбой некоего чингизида Никудера из семьи Чагатая, который вместе со своими воинами был направлен в 1252–1256 годах вместе с Хулагу в западный поход. В отличие от чингизидов из дома Джучи он не пострадал от репрессий Хулагу. Скорее всего, это было связано с тем, что в начале 1260-х годов Чагатаиды во главе с Алгу считались союзниками Хубилая и Хулагу. А когда Барак стал приближаться к владениям Абага-хана, ситуация изменилась. Он послал своему ближайшему родственнику Никудеру письмо с предложением присоединиться к нему. В результате сложных интриг, о которых подробно рассказывает Рашид ад-дин, Никудер был арестован, «войско его он (Абага-хан. — Прим. авт.) разверстал по сотням и десяткам»[458]. Казалось бы, на этом история этого чагатаида, который скончался через год после описываемых событий, закончилась. В то же время в описании событий 1278 года в тексте Рашид ад-дина появляется ещё одно упоминание о неких «никудерцах».

Вооружённые люди под этим именем совершают нападение на область Фарс во владениях Абага-хана, а до 1298 года «хакимом негудерцев был Абдаллах, внук Чагатая. После этого его вызвал Дува, сын Борака, посадил его под стражу и послал на его место своего сына Кутлуг-ходжу»[459]. Чрезвычайно любопытно, что как раз восточнее владений Абага-хана в современном Хорасане примерно в это время образовалась этническая группа, которую мы сегодня знаем как хазарейцев, а в XIX веке их ещё называли никудерейцы. «Многие хазарейские объядинения складывались из приближённых, домочадцев, воинов, слуг и родственников знатных монгольских феодалов — военачальников Чингисхана и его преемников»[460]. Хотя, конечно, типичный советский историк не мог не оговорить того момента, что этногенез хазарейского народа преимущественно складывался на местной основе. «Передвинувшиеся в Хорасан части Никудерейской Орды постепенно слились с уже сложившимся ядром хазарейского этноса»[461]. Для нас же интересно другое, что факт выделения обособленной этнической группы происходит явно по политическим мотивам.

Фактически, это первое историческое свидетельство того, что некая группа «солдат» монгольских «тысяч», лояльных конкретному чингизиду Никудеру в частности и семье Чагатая в целом, обособляется в совершенно отдельное подразделение, которое впоследствии приобретает черты самостоятельного этноса. При этом абсолютно неважно, из каких именно этнических или племенных групп были воины из данных монгольских «тысяч». Впоследствии эта ситуация на пространствах Евразии в момент дальнейшего кризиса монгольской традиции управления повторится многократно. Как, впрочем, и использование имени конкретного чингизида для обозначения той или иной племенной или этнической группы, образовавшейся из числа воинов тех или иных улусов. Хотя сам Никудер был арестован, а его воины разверстаны по другим армейским частям, и он никогда не командовал людьми, которые стали называться никудерцами, его имя было использовано как политическая платформа. Никудерцами, или никудерейцами, стали называть воинов монгольских «тысяч», лояльных семье Чагатая, и в связи с этим противостоявших воинам других монгольских «тысяч», лояльных семье Тулуя. Лояльность политическому вождю становилась в монгольский период важным фактором самоидентификации кочевников, входивших в состав монгольских «тысяч» и предварительно лишённых традиционной племенной организации.

Вообще поведение воинов монгольских «тысяч» в период междоусобицы между чингизидами весьма показательно. Выше мы уже отмечали, что служившие в «тысячах» люди были лишены какой-либо альтернативы, кроме как продолжение службы в составе того или иного улуса чингизидов. В первую очередь это касалось именно воинов, вошедших в состав монгольских улусов и ведущих кочевое хозяйствование. В то же время в состав армий монгольских государств входили и другие войска. В Китае, например, это были местные формирования, централизованно финансировавшиеся государством. В Иране, Закавказье и на территории Руси зависимые от монгольских улусов местные владетели располагали собственными войсками. Однако основу монгольской традиции управления и политической организации составляли именно монгольские «тысячи», сформированные в произвольном порядке из числа различных кочевников Евразии.

Самый большой вопрос заключался в лояльности войск тем или иным соперничающим между собой чингизидам. При этом каждый случай в многочисленных конфликтах, происходивших от Монголии и Северного Китая до Средней Азии и Кавказа, был глубоко индивидуален. В ситуации выбора воины поддерживали того или иного чингизида исходя из самых разных обстоятельств, в том числе и по материальным причинам. После всех реформ Чингисхана к чингизидам перешли многие функции, за которые прежде отвечало традиционное племя. Обеспечение материальными благами для удовлетворения потребностей относилось к их числу. Например, перед битвой с Бараком Абага-хан «роздал войску много дирхемов и динаров, а эмирам оказал почёт и заверил добрыми обещаниями»[462]. Естественно, что преимущество в обеспечении материальных потребностей войск было у тех, кто контролировал развитые оседлые районы с податным населением. Поэтому так много было примеров того, что войска и отдельные чингизиды стремились попасть на службу в богатый Китай к Хубилаю и его потомкам. Вполне могли обеспечивать лояльность войск и в улусах Джучи и Хулагу.

В то же время материальный фактор не всегда играл решающую роль в обеспечении лояльности. Например, «6 дзульхиддже 661 г. (11 октября 1263 г.) в Египет прибыл большой отряд татар, искавших убежище и пожелавших принять ислам. Это были сторонники Берке, отправившего их на помощь Хулаку, они находились при нём некоторое время: когда же между ним и между Берке произошло столкновение и усилилась вражда, то Берке написал им, чтобы они покинули Хулаку и прибыли к нему, а если не могут направиться к нему, то присоединились бы к войскам Египетских владений»[463]. Судя по всему, это были люди из числа воинов Джучидов Булга, Кули и Тутара, убитых Хулагу, о чём говорилось выше. Они предпочли покинуть лагерь Хулагу, несмотря на то что последний мог наверняка предложить им неплохие материальные условия содержания. Несомненно, что фактор лояльности воинов тому или иному улусу чингизидов также имел большое значение. В некотором смысле монгольский улус пришёл на смену традиционному кочевому племени. Соответственно ориентация на улус и на конкретного лидера была вполне естественной для кочевников. Немаловажно и то, что в этот период все традиции кочевого общества были уже связаны с именем Чингисхана и его потомков. Поэтому легитимность власти в кочевом обществе могла быть только в пределах монгольской традиции.

В результате потрясений, произошедших в Монгольской империи после смерти Менгу-хана, монгольская традиция управления прошла проверку на прочность. Несмотря на то что многочисленные чингизиды многие годы вели друг с другом ожесточённые войны, традиционная племенная система кочевого общества нигде так и не смогла восстановить свои прежние позиции. Глубина и масштаб изменений, произошедших за годы строительства монгольской государственности в жизни кочевников Евразии, оказались слишком значительными. И хотя борьба между чингизидами действительно принимала жёсткий характер, важно, что происходила она в рамках монгольской традиции управления. Не было ни одного случая, когда была бы совершена попытка восстановить какое-либо из прежних традиционных племён.

Между тем раскол Монгольской империи окончательно стал реальностью. Даже отношения между дружественными друг другу государствами Хулагу и Хубилая стали затруднительными в связи с враждебностью дома Угедея, возглавляемого Кайду и территориально располагавшегося как раз между ними. Империя окончательно распалась на несколько частей, в которых начались собственные процессы государственного строительства. Каждое из государств, осколков Монгольской империи, в итоге стало её точной организационной копией, испытывающей в то же время сильное влияние местных традиций государственного устройства.