История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии

4. Война с империей Цзинь

Окончательная победа в Монголии Чингисхана резко изменила стратегическую обстановку в степях к северу от территории Северного Китая, занятых к этому моменту двумя государствами — чжурчженьской империей Цзинь и тангутским государством Си Ся. С одной стороны, объединение практически всех кочевых племён Монголии не только делало его серьёзным военным противником для чжурчженей и тангутов, но и делало невозможным реализацию прежней чжурчженьской политики противопоставления одних степных племён Монголии другим. С другой стороны, сразу же сказалось стратегически выгодное расположение Монголии за пустыней Гоби. Как указывалось выше, исторически военные силы кочевников могли с её территории наносить удары по Северному Китаю, не опасаясь ответных действий со стороны находившихся здесь государств.

Война с Цзинь и Си Ся для нового государства была практически неизбежна. Доступ к ресурсам богатого Китая был принципиально важен для кочевников Монголии. Соответствующая политическая программа по их приобретению была составной частью укрепления власти Чингисхана. Особенно в условиях разрушения принципов организации традиционных кочевых племён. Об этом подробно рассказывалось в предыдущей главе. Однако такая политика могла быть успешной только в случае получения практического результата. В связи с тем, что Чингисхан разрушил традиционную структуру организации племён Монголии, он получил в своё единоличное распоряжение огромную армию. Однако он должен был быть более эффективен, чем их лидеры, в обеспечении основных потребностей кочевников в земледельческой и ремесленной продукции. Война с северокитайскими государствами была естественным образом ориентирована на получение военной добычи, что, в свою очередь, являлось одним из возможных и весьма эффективных способов удовлетворения потребностей кочевого общества.

Империя Цзинь была для государства Чингисхана весьма серьёзным противником. Она контролировала большую часть Северного Китая, Маньчжурии, а также прилегающие к Великой Китайской стене степи южнее Гоби. По переписи 1183 года в Цзинь насчитывалось 6.158.636 чжурчженей и 42.331.764 китайцев[251]. Кроме этого, под властью империи находилось значительное количество зависимых от неё кочевых племён как монголо-, так и тюркоязычных. Среди монголоязычных племён выделялись кидани и си, среди тюркоязычных — потомки тюрков-шато онгуты, а также уйгуры, отступившие к Великой Китайской стене после разгрома Уйгурского каганата, и некоторые другие племена. Такое количество зависимых от империи Цзинь кочевников теоретически позволяло этой империи эффективно противостоять любым возможным ударам со стороны Монголии.

Кроме того, похоже, что и Чингисхан примерно до 1210 года поддерживал с Цзинь самые тесные отношения. По крайней мере в «Юань-Ши» приводятся сведения о том, что он платил Цзинь дань. «Поначалу государь вносил дань Цзинь ежегодными подношениями. Цзиньский владетель послал вэйского вана Юнь-цзи в Чжэнчжоу получить дань. Император принял Юнь-цзи, не совершив подобающего церемониала»[252]. Это также объясняет, почему Цзинь в принципе не видела для себя угрозы в возвышении Чингисхана. Он, как и хан кереитов, длительное время был союзником Цзинь в Степи и признавал её верховный суверенитет.

В государстве Чингисхана также наверняка отдавали себе отчёт в сложности задачи ведения войны с государством чжурчженей. Поэтому первый удар был нанесён по западному соседу империи Цзинь государству тангутов Си Ся. Тангуты контролировали часть торговых путей из Китая на запад. Исторически у них были очень сложные отношения с любыми правителями Северного Китая, будь то китайцы из Сун, кидани из Ляо или чжурчжени из Цзинь. Трудные отношения у них складывались и с уйгурами из Восточного Туркестана, которым они перекрывали торговые контакты с тем же Китаем. «Тангутские племена оттесняли их (уйгуров. — Прим. авт.) на запад, отрезая путь к выгодным китайским рынкам»[253]. Со своей стороны, все государства на севере Китая постоянно стремились ослабить тангутов. «Если для Ся торговля с Китаем была экономической потребностью, то для Сун и Цзинь она часто была лишь частью общей политики по отношению к тангутскому государству, которое они не в силах были уничтожить, но в то же время почти всегда старались нанести ему ущерб»[254]. Во многом это было связано с тем, что тангуты весьма эффективно контролировали торговлю Китая с западом и эта зависимость от них тяготила любое государство в Китае. Поэтому расчёт Чингисхана — напасть в первую очередь на тангутов — наверняка основывался на том, что ни Цзинь, ни уйгуры не окажут поддержку своим старым соперникам.

В 1207 году Чингисхан совершает против тангутов большой поход и наносит им ряд поражений. В 1209 году война против тангутов была продолжена. После длительной осады своей столицы Чжунсина тангуты вынуждены были заключить с монголами мир. «Тангуты просили разрешить им поставлять монголам верблюдов, охотничьих соколов, то есть платить дань, но не участвовать в их завоевательных походах»[255]. Тем самым тангуты пытались избежать необходимости воевать на стороне Чингисхана с Цзинь.

Вполне возможно, что расчёт делался на то, что неизбежная война монголов с Цзинь ослабит два эти государства. Однако в любом случае, даже без гарантии участия тангутов в войнах империи, победа над ними была для Чингисхана большим успехом. С одной стороны, удачное завершение войны с тангутами обеспечило Чингисхана первой серьёзной военной добычей, что позволило удовлетворить потребности его воинов. Для военного вождя всех кочевников Монголии, которым фактически в этот момент являлся Чингисхан, это было важным достижением. С другой стороны, «боевые действия против тангутов во многом помогли Чингисхану принять правильные решения касательно организации своей армии.

До этих походов монголы ещё не умели правильно осаждать и брать города-крепости. Зато теперь они получили бесценный опыт, а главное — пленных специалистов, которые помогли им восполнить пробелы в искусстве боевых действий против оседлых государств и их городов-укреплений»[256]. И наконец, успешно проведённая война против тангутов и переход в 1209 году на сторону Чингисхана уйгуров позволили ему не только обеспечить свой правый фланг, но и взять под контроль торговые пути из Китая на запад. Для уйгуров же союз с Чингисханом, вероятно, означал возможность попытаться снова получить доступ к китайским рынкам. Разгром тангутов мог только укрепить их в этом намерении.

Одновременно в 1207 году власть Чингисхана признали так называемые «лесные племена», а также располагавшиеся в верховьях Енисея и Селенги кыргызы и ойраты. Затем к нему присоединились карлуки, также обитавшие на западе, в долине реки Или. Таким образом, новое государство с центром в Монголии включило в орбиту своего влияния практически все периферийные племена, в результате чего Чингисхан смог обеспечить свои тылы с севера и запада и собрать под свои знамёна значительные воинские ресурсы. У него всё было готово для войны с Цзинь.

В свою очередь, у империи Цзинь в тот момент, когда Чингисхан утверждал свою власть в Монголии и непосредственно перед его нападением на Китай, было весьма сложное положение. Так, «в 1201 году в Цзинь начались внутренние беспорядки. Опасаясь, что восставшие могут вступить в контакт с племенами севера и запада, государь Цзинь приказал вдоль северных и западных границ вырыть рвы и создать военные поселения»[257]. С 1204 по 1208 год империя вела войну против китайской империи Южная Сун[258]. Хотя эта война закончилась победой чжурчженей, она потребовала от них значительных усилий и отвлекла от событий в далёкой Монголии. Кроме того, непосредственно перед монгольским нашествием в Цзинь начались волнения среди китайского населения, получившие название восстание «красных курток»[259]. Однако самым слабым местом империи Цзинь оказались её отношения с зависимыми от неё киданями, которые отвечали за оборону империи в Маньчжурии и в приграничных с пустыней Гоби степях.

После разгрома империи Ляо в 1125 году те кидани, которые признали власть чжурчженей, первоначально играли большую роль в политической жизни империи Цзинь. Это было связано с острой необходимостью для чжурчженей наладить систему обороны империи Цзинь против наступления монголоязычных племён с территории Монголии. Родственные последним кидани с этой задачей справились. В результате в середине XII века кидани по своему статусу занимали второе после чжурчженей место в социальной иерархии цзиньского общества.

Но после серии восстаний и заговоров со стороны киданьской знати «с 60-х годов XII века кидани перестали быть полупривилегированной народностью, союзниками чжурчженей в управлении империей. Хотя киданьские чиновники продолжали служить в цзиньском аппарате, их деятельность косвенно ограничивалась указом 1191 г., по которому воспрещалось переводить на киданьский язык чжурчженьские правительственные распоряжения и прочую литературу, то есть они уже не могли вести дела на родном языке»[260]. Скорее всего, снижение статуса киданей было вызвано отсутствием прежней потребности в их услугах по охране границ империи. Разрозненные племена Монголии не представляли серьёзной угрозы империи Цзинь. Значит, у империи не было необходимости поддерживать прежний высокий статус покорённых ею киданей.

Естественно, что среди киданей недовольство своим изменившимся положением было весьма велико, особенно в приграничных со Степью районах, где они несли службу по охране границы. Так, в 1196 и 1197 годах произошло несколько крупных восстаний киданей в Северной Маньчжурии и на северо-западной границе[261]. Все они были подавлены, однако кидани продолжали играть важную роль в защите огромных территорий империи на севере, особенно большое значение для неё имела оборона степной Маньчжурии. Поэтому проблема обеспечения их лояльности имела ключевое значение для безопасности империи, что наглядно продемонстрировали последовавшие события.

Первым тревожным сигналом для Цзинь стал отказ Чингисхана платить дань, это произошло примерно между 1209 и 1210 гг. Следующее событие, которое имело огромное значение для обороны империи, было связано с переходом на сторону Чингисхана племени онгутов. Это означало, что стратегическое положение Цзинь резко ухудшилось, она не могла больше рассчитывать на лояльность тех тюрко- и монголоязычных племён, которые проживали в степях южнее Гоби и являлись важной частью системы обороны империи. В свою очередь, данные племена, очевидно, посчитали, что война на стороне Цзинь против объединённых сил всех кочевников Монголии не имеет каких-либо перспектив и предпочли присоединиться к войскам Чингисхана.

Интересно, что в последующем, когда Чингисхан отправился в поход на запад, он оставил своему полководцу Мухали войска, большую часть которых составляли именно онгуты. Скорее всего, это означало, что основу этих войск как раз и составили племена, проживавшие в степном приграничье южнее пустыни Гоби. В любом случае переход онгутов на сторону Чингисхана не только существенно увеличил его силы, но и заметно ослабил оборону Цзинь. Мобильные монгольские войска могли теперь свободно передвигаться вдоль всей линии границы империи Цзинь со Степью и имели свободу выбора конкретного места для нападения. Причём в этой ситуации самым слабым местом всей цзиньской обороны была Маньчжурия, ответственность за которую, как известно, несли кидани.

^{Завоевательные походы Чингисхана в Северном Китае и Монголии (начало XIII в.)}

Весной 1211 года Чингисхан начал войну против Цзинь. Серия побед его армии в полевых сражениях привела к достаточно логичному результату. Уже через год после начала войны начались восстания киданей в Маньчжурии, в результате чего эта стратегически важная территория отпала от империи Цзинь. «В 1212 году, воспользовавшись наступлением монголов, киданин Елюй Люкэ, возглавлявший мэнъянь на северной границе, восстал и объявил себя королём Ляо и перешёл на сторону монголов. Это знаменовало начало массового перехода киданей на сторону монголов и крах политики охраны северных границ силами киданей»[262]. Елюй Люгэ, потомок правящего в империи Ляо рода Елюй, стал базироваться на полуострове Ляодун в Маньчжурии. Его восстание фактически отрезало чжурчженей от их исторической родины в лесах на границах Маньчжурии и Кореи. Одновременно измена киданей, составлявших важную часть цзиньской армии, несомненно, резко ослабила её боевые возможности.

Таким образом, появление монголов стало своего рода катализатором процессов кризиса Цзинь. В частности, армии Чингисхана оказалось вполне достаточно было разорвать коммуникации между отдельными провинциями и территориями империи, особенно на её севере, где располагалось множество зависимых от Цзинь племён и идентичных им по статусу воинских объединений. В этом случае автоматически сказывалась обычная нестабильность племенного государства. Хотя Цзинь и представляла собой государство, управлявшееся на общекитайских традиционных имперских принципах, но в её структуре было слишком много составных частей, среди которых были не только покорённые китайцы, но также и признавшие под военным давлением власть чжурчженей различные тюрко- и монголоязычные племена. Естественно, что входившие в состав Цзинь племена были сразу готовы перейти на сторону более сильного претендента на власть.

В результате измены онгутов, а затем и мятежа киданей империя Цзинь уже на первом этапе войны потеряла большую часть Маньчжурии, а также степи к югу от пустыни Гоби до Великой Китайской стены. Основная масса проживавших здесь воинов из тюрко- и монголоязычных племён, скорее всего, пополнили армию Чингисхана. На его сторону начинают переходить и командиры приграничных частей, состоящих из китайцев. Кроме того, среди перебежчиков стали появляться и собственно чжурчжени, представители господствующего этноса империи Цзинь. В частности, в 1213 году на задание послали некоего «Мин-ана из народа Джурджэ, подчинившегося Чингисхану и приобретшего значение»[263].

Измена войсковых командиров Цзинь начала приобретать массовый характер и порождала недоверие к тем, кто ещё оставался лоялен империи, что только усугубляло ситуацию. Например, «когда Алтан-хан (император Цзинь) дошёл до города Джо-джиу, войско Кара-Хитая (кара-китаями на мусульманском Востоке называли киданей. — Прим. авт.), которое шло следом за ним, догнало Алтан-хана. Он приказал отобрать от них оружие, которое он перед тем им раздал. Они же спросили: «На каком основании?!» — и отказались выполнить приказ, выказав сопротивление. Тогда предводителя этого войска казнили. По этой причине войска Кара-Хитая восстали»[264]. Характерно, что в этой ситуации политического хаоса в империи Цзинь Чингисхан и его люди проявили тактическую гибкость.

В связи с тем, что монголы не имели опыта управления оседлыми территориями, все перешедшие на их сторону цзиньские перебежчики оказались предоставлены сами себе. Они должны были выражать лояльность Чингисхану, периодически участвовать на его стороне в боевых действиях против империи Цзинь, обеспечивать монгольские войска и, очевидно, выплачивать дань в денежном или товарном виде. Никаких других организационных последствий для них не следовало. Тем самым Чингисхан создал важный прецедент. Оказалось, что переход на его сторону автоматически делает того или иного командира империи Цзинь полновластным распорядителем не только собственной воинской части, но и всей контролируемой им территории с податным населением.

В частности, в распоряжении такого командира оказывались все собираемые здесь ранее в интересах Цзинь налоги. Из них он оплачивал потребности своих воинов, выполнял обязательства по отношению к Чингисхану и его государству. Во всём остальном такой командир был полностью самостоятелен. Фактически он получал своё воинское подразделение и занятые им территории в кормление, обязуясь взамен нести военную службу.

Такая перспектива выглядела очень привлекательно, особенно для киданьских и китайских командиров, которые не были связаны с Цзинь фактором принадлежности к господствующей этнической группе — чжурчженям. «Размах предательства можно оценить по количеству городов, которые в 1215 году перешли к монголам и их подручным — по сведениям «Юань-Ши», было взято городов всего 862»[265]. А так как после первых военных походов значительная часть воинов Чингисхана периодически возвращалась обратно в степи Монголии, то реальный контроль над завоёванными территориями Северного Китая осуществляли как раз многочисленные цзиньские перебежчики. «Чингисхан завоевал большинство областей Хитая и Джурджэ и затем вернулся назад. Между тем Алтан-хан был стойким врагом Чингисхана, а его эмиры и народ, колеблясь, склонялись то к одной стороне, то к другой, и так как большинство владений и областей опустели, любой эмир делался независимым государем и владетелем какого-нибудь владения»[266]. При этом Чингисхан мог быть в целом уверен в их лояльности, которая во многом опиралась на материальную выгоду, обеспеченную тем, что они оставались единственными распорядителями отдельной части некогда единого государственного бюрократического аппарата управления, построенного по традиционным китайским стандартам. Кроме того, согласно китайской традиции сам факт перехода на сторону врага воспринимался в Цзинь как тяжелейшее преступление против государства. Это закрывало большей части перебежчиков дорогу назад.

Хотя, конечно, система управления, которая сложилась на отколовшихся от Цзинь территориях, не могла полностью гарантировать лояльность местных командиров. В частности, были случаи, когда перешедшие на сторону монголов цзиньские командиры снова меняли линию фронта. Так, «один из чжурчженьских эмиров, именуемый Джан Гин, который перед этим подчинился монголам, и Чингисхан отдал ему города Ким-лин, Фан-Ши и Кук-лин, принадлежащие к владениям Джурджэ, вторично восстал, назвал себя Лиу-си-ван и возложил на себя сверх меры и предела, — Чингисхан назначил против него Мукали-гойона и послал его с войском левого крыла схватить Джан Гина и вторично завоевать те области»[267]. Тем не менее проводимая Чингисханом политика предоставления самостоятельности перебежчикам позволяла не только приобретать зачастую без боя все новые территории и союзников, но и ослаблять противника, заставляя его воевать с войсками бывших подчинённых.

В то же время это снимало с монголов проблему, что делать со всей массой воинов, перешедших на сторону Чингисхана. При Цзинь они обеспечивались из централизованно собираемых налогов. В этот период своей государственности Монгольское государство ещё не располагало необходимым административным аппаратом, который был бы способен обеспечивать сбор налогов и их последующее распределение для обеспечения потребностей армии. Поэтому Чингисхан и его люди никак не могли интегрировать в состав своего государства массы киданьских, китайских и чжурчженьских воинов из числа перебежчиков, привыкших к регулярному обеспечению за государственный счёт. В то же время монголы не могли и просто казнить перебежчиков, потому что это автоматически усилило бы уровень последующего сопротивления воинов империи Цзинь. В этом случае феноменальные военные успехи монгольской армии в Китае были бы просто невозможны. Им пришлось бы штурмовать каждый встреченный на пути город.

Наличие в Северном Китае множества возглавляемых перебежчиками самостоятельных владений не представляло угрозы монгольским интересам. Они были весьма разрозненны и не способны к какой-либо координации своих усилий. В то же время монгольская армия могла доминировать над всеми ними, в первую очередь за счёт контроля линий коммуникаций. Мобильные монгольские конные войска могли сравнительно легко и быстро изолировать любую территорию и обеспечить превосходство над местными командирами. Такая тактика и стала, скорее всего, одним из ключевых факторов поразительных по масштабам завоеваний армии Чингисхана в Северном Китае. Разрыв коммуникаций в плохо организованном, раздираемом внутренними противоречиями государстве, каковым являлась империя Цзинь, и лояльность по отношению к перебежчикам привели к тому, что после начала организованного давления на него со стороны монголов оно стало быстро распадаться на составные части.

В 1218 году Чингисхан назначил выходца из племени джалаир Мухали главнокомандующим над войсками в Китае и «вверил ему также то, что было покорено из областей Хитая и владений Джурджэ с тем, чтобы он их охранял и завоевал бы по мере возможности то, что ещё не подчинилось»[268]. Любопытно, по какому принципу была сформирована армия Мухали. Чингисхан «дал ему один туман войска из племени онгут, одну тысячу сборную, четыре тысячи из племени урут, две тысячи из племени икирас, одну тысячу мангутов, три тысячи из племени кунгират, две тысячи джалаиров, и кроме этих монголов ещё часть войск Кара-Хитая и Джурджэ, предводителем которых были Уяр-ваншай и Туган-ваншай»[269]. Во-первых, хорошо заметно, что монголы в данном отрывке ассоциируются с теми племенами, которые прошли через административную реформу Чингисхана.

Фактически монголами автор называет тех, кто входил в состав монгольской армии из числа кочевников. Во-вторых, бросается в глаза, что Мухали выделена сравнительно небольшая часть собственно монгольской армии. Кроме того, из неё можно исключить онгутов, которые просто остались на своих прежних местах около границ с Китаем, где они проживали раньше, выполняя функции защиты Цзинь от северных кочевников. Теперь их функции поменялись, они должны были в составе войск Мухали вести войну против Цзинь. Кроме того, название онгуты вполне могло использоваться в отношении всех кочевников степей южнее Гоби, которые и составили основу армии Мухали. Такой армии, очевидно, было достаточно для контроля ситуации среди перебежчиков в Северном Китае, часть из которых могла оказаться под его непосредственным контролем.

Мухали как раз и должен был обеспечивать координацию военных усилий различных формирований из числа перебежчиков против Цзинь. При этом монгольском наместнике была продолжена политика ослабления Цзинь за счёт привлечения на сторону монголов цзиньских командиров. «Важным моментом, обусловившим стремительный успех следующего похода Мухали на Шаньдун, было оставление им в ряде случаев власти на местах в руках прежних цзиньских наместников, признававших власть монголов»[270]. Именно это и позволяло Мухали, который имел сравнительно небольшие воинские силы, успешно вести войну против империи Цзинь. В результате такой политики Чингисхана и его наместника значительная часть Северного Китая стала представлять собой мозаику из владений различных бывших цзиньских военачальников, находившихся в разной степени зависимости от Монгольской империи, власть которой здесь была представлена Мухали и его войском.

В том случае, если цзиньские перебежчики оказывались нелояльны, Мухали использовал против них не только свои войска, но и части из других самостоятельных владений. Так, в 1219 году он совместно с войсками государства Дун Ся (Восточное Ся), основанного бывшим цзиньским военачальником Ваньну, воевал в Ляодуне против Елюй Люгэ. В ходе этой войны Люгэ был убит.

Характерно, что «преемником Люгэ был назначен его сын Елюй Хивесэ. В его обязанности входило командование расквартированными в Ляоси монгольскими войсками совместно с братом Чингисхана Бэлгутаем, с которым Хивесэ должен был жить в тесном единении»[271]. Здесь просматривается своеобразный промежуточный вариант в установлении власти Монгольской империи над бывшей территорией Цзинь. Вместо нелояльного владетеля назначается его сын. Одновременно на контролируемой им территории базируются монгольские войска для большей гарантии обеспечения его лояльности. Судя по приведённому примеру, именно таким образом Мухали и вёл длительную широкомасштабную войну против Цзинь, организуя по мере надобности войска, в обычное время находившиеся под командой цзиньских перебежчиков.

Заметим, что для бывших цзиньских солдат и населения в целом ничего принципиально не менялось. В этой связи очень интересна история некоего Сун Цзы-чжэня, который был автором надгробной надписи на могиле известного чиновника из числа киданей Елюй Чуцая, бывшего министром при Чингисхане и его сыне Угедее. «Сун Цзы-чжэнь решил переехать в область Дунпин (современный уезд Дунпин пров. Шаньдун) и поступил на службу к правителю завоёванной области Янь Ши, бывшему цзиньскому военачальнику, находившемуся на службе у монголов, главе военной и гражданской администрации в области Дунпин. При Янь Ши Сун Цзы-чжэнь состоял «сян-и гуань» (советником) и «ти-цзюй сюе сяо» (инспектором школ)… После смерти Янь Ши в 1240 году Сун Цзы-чжэнь был назначен «цань-и Дун-пин Лу ши» (букв. — участником обсуждения дел Лу Дунпин), то есть своего рода главным советником при правителе и «ти-цзюй тай-чан ли юе» (инспектором церемоний и обрядовой музыки в храме предков). Занимая эти должности, он строил новые храмы, основал школу. В этой школе изучали конфуцианские каноны несколько сот учеников, находившихся на казённом содержании»[272]. Упоминание о «казённом содержании» говорит о наличии бюджетной системы, которая вполне успешно функционировала при монголах на зависимых от них территориях на основе классической китайской традиции управления. При этом размещение монгольских войск на территории Северного Китая в этот период было большой редкостью. У Мухали для этого было недостаточно людских ресурсов. Тем более что с 1219 года большая часть армии монгольского государства была задействована Чингисханом в походе на запад.

Совершенно очевидно, что рано или поздно перед монголами неизбежно должна была встать задача наладить постоянный контроль над зависимыми от них территориями. В этом смысле Монгольская империя должна была повторить путь других народов, когда-либо завоёвывавших Китай, и перенять китайскую систему управления. Это был только вопрос времени. Возможно, если бы монголы Чингисхана просто повторили путь киданей и чжурчженей и ограничились завоеванием Китая, то степень влияния уникальной монгольской традиции управления на социальные и этнические процессы в остальной Евразии была бы минимальной. Однако монголы двинулись на запад. При этом принципиально новый уровень организации кочевого общества, принятый в Монгольской империи, на некоторое время обеспечил устойчивую связь между различными частями огромной империи. Но об этом немного позднее.

Несомненно, что политика предоставления цзиньским командирам подконтрольных им территорий в самостоятельное владение сыграла, возможно, ключевую роль в столь быстрых победах монгольской армии в Северном Китае. Это обеспечило армию Чингисхана пополнением из числа ранее зависимых от Цзинь тюркских и монгольских кочевников, избавило от необходимости брать штурмом каждый встречный город. Более того, переход цзиньских командиров в статус самостоятельных владетелей под монгольским покровительством создавал прецедент, который способствовал дальнейшему ослаблению империи Цзинь.