История Трапезундской империи

Глава 9. Трапезундская империя и Генуя

В 1261 г. Нимфейский договор с Михаилом VIII Палеологом[2313] распахнул перед генуэзцами ворота в Черное море. Всего лишь за два-три десятилетия храбрые и предприимчивые лигурийские моряки, купцы и ремесленники создали разветвленную сеть поселений на всем побережье древнего Эвксинского Понта. Одно из них — фактория в Трапезунде — почти в течение 200 лет сохраняло значение важнейшего экономического и политико-административного центра генуэзской Романии в Южном Причерноморье.

Очевидно, что в первой половине XIII в., в период господства венецианцев над проливами, торговые интересы генуэзцев на Черном море не были значительными[2314]. Лишь организация фактории на Босфоре и получение прав беспошлинной торговли в Византии дозволили генуэзцам создать прочный фундамент для внутричерноморской коммерции и, следовательно, для установления связей с Трапезундской империей[2315]. Вторым важнейшим фактором было закрепление генуэзцев в Крыму на основании договоров с ордынскими правителями и основание факторий в Каффе (1266–1270) и Солдайе (1274)[2316], а также освоение ими важнейшего сухопутного пути от Сиваса и Трапезунда через Малую Азию — к Аяццо и к Тебризу[2317].

Определяя хронологию проникновения генуэзцев на территорию Трапезундской империи, Я. Фальмерайер в начале XIX в. мог сослаться только на утверждение Пахимера, отметившего при изложении событий 1304 г. (1306 г., как считал Фальмерайер), что генуэзцы «издревле» жили в столице Великих Комнинов[2318]. В 1879 г. итальянский ученый К. Дезимони опубликовал счета английского посольства Ленгли, свидетельствующие о существовании уже в 1292 г. генуэзской колонии в Трапезунде[2319]. Наконец, целая группа источников о пребывании генуэзцев на Понте в конце XIII в. была введена в научный оборот Г. Брэтиану. Это уже упоминавшиеся акты нотариев Перы и Каффы, подтверждающие значительный размах генуэзской торговли в Трапезунде в конце 80-х — начале 90-х гг. XIII в.[2320] и то, что к 1292 г. караванная дорога между Тебризом и Трапезундом была хорошо освоена генуэзцами[2321]. Брэтиану обратил внимание также на ноту венецианского правительства Генуе по поводу ограбления на сумму 200 лир гроссов венецианского купца Леонардо Капелло и убийства его компаньона жившими в Трапезунде генуэзцами в 1284 г.[2322] В документе содержалось и первое упоминание о генуэзском консуле Гальвано ди Негро и о некоем генуэзце Николозиусе де Ариа (Брэтиану полагал: Николо Дориа), который ведал монетным двором (cecha) в Трапезунде и производил размен монеты[2323]. Очевидно, что генуэзское поселение в Трапезунде, в 1284 г. уже имевшее администрацию, возникает ранее этой даты. Современные исследователи Э. Эннен и М. Буонджорно относят это событие к 1281 г.[2324]

Возникновение генуэзской фактории в Трапезунде было следствием тех закономерностей развития торговли, о которых уже писалось выше. Действительно, в пределах самой Трапезундской империи генуэзцы активно торговали в Ватице и снимали там дома в 1274 г.[2325], в Симиссо — в 1280–1281 гг.[2326], в Ло Вати (Батуми) — в 1290 г.[2327] В 1274 г. квасцы из Трапезунда доставлялись в Константинополь на генуэзских судах[2328]. Хотя и более медленными темпами, чем в Крыму и Анатолии, генуэзцы укреплялись и на западном побережье Черного моря (Вичина, Килия и др.), откуда в больших количествах экспортировалось зерно[2329]. Уже в конце XIII в. станции в Трапезундской империи являлись для генуэзцев опорными пунктами в связях с Крымом. Генуэзцы использовали и давние экономические отношения Трапезунда с городами Южной Таврики[2330]. Немаловажное значение Трапезунд имел для генуэзцев как крупный хлебный рынок и торговый центр на пути экспорта зерна с Западного Кавказа в Крым, Перу и даже в Италию[2331]. Расчеты между генуэзцами в трапезундских аспрах комнинатах фиксируются, как минимум, с 90-х гг. XIII в.[2332] C начала XIV в. Трапезунд был для генуэзцев опорным пунктом в торговле с Тебризом, через него лигурийские купцы осуществляли сделки и расчеты по коммерческим операциям в Персии[2333].

Мы не располагаем актом, оформившим статус генуэзской фактории в Трапезунде. Первый сохранившийся договор относится к 1314 г.; в нем лишь в общей форме упомянуто о предыдущих соглашениях. Известно также, что уже в 1302 г. генуэзцы имели в Трапезунде свою судебную курию[2334]. Судебный иммунитет предоставлялся лишь императорским хрисовулом. Очевидно, что хрисовул был дан генуэзцам ранее 1302 г. На основании этих соображений, а также ноты генуэзского дожа Джованни ди Мурта венецианскому — Андреа Дандоло от 19 февраля 1345 г., где указывалось, что земля, на которой венецианцы желали укрепиться, была 45 лет назад и даже ранее того отдана генуэзцам императором Алексеем II по договору, заключенному в местечке Арзерон Трапезундской империи[2335], В. Гейд, а за ним и другие исследователи полагали, что выделение генуэзцам особого квартала было совершено около 1300 г.[2336] Однако в Арзероне, необычном для дипломатических встреч месте, был заключен договор 1314 г. Мы полагаем, что в ноте 1345 г. речь шла об этом документе. Ведь в 1344/45 г. генуэзцы владели Дальсаной (арсеналом), полученной ими впервые именно по договору 1314 г. На этой территории венецианцы пытались возвести свои укрепления, что вызвало протест соседей[2337]. Дата — 1300 г. — не подходит в качестве первоначальной еще и потому, что в самой грамоте 1345 г. ясно сказано, что уступка квартала (в 1314 г. — С. К.) была сделана «sequenda vestigia et concessiones dominorum imperatorum antecessorum suorum»[2338], T. e. вследствие соглашений с предшествующими Алексею II императорами, вероятнее всего, с Иоанном II (1280–1297). Нами был выявлен генуэзский нотарий, Герардоди Сан-Донато, работавший в Трапезунде еще в 1288–1290 гг.[2339] Нотарии пребывали в Трапезунде и в 1302, и в 1310 гг.[2340] Постоянное присутствие нотариев — косвенное свидетельство существования фактории с собственной администрацией. В пользу этого говорят и данные о торговле в Ватице, рассмотренные выше, и быстрый рост генуэзского поселения в Севастии (Сивасе) в последней четверти XIII в.[2341], невозможный при отсутствии опорных пунктов на территории Трапезундской империи. Таким образом, можно предполагать, что генуэзская фактория в Трапезунде возникла ранее 1288 г. и ее оформление было произведено неизвестным нам хрисовулом Иоанна II.

Источники не сообщают о каких-либо крупных инцидентах в отношениях между Трапезундской империей и Генуей до начала XIV в.[2342] Первый значительный вооруженный конфликт произошел в 1304 г. Сведения о нем содержатся в сочинениях Панарета и Пахимера. Первоначально они хронологически разрывались: сообщение Трапезундской хроники относили к 1311–1312 г.[2343], а данные византийского историка — к 1306 г.[2344] В первом случае мы сталкиваемся с результатом недоразумения: Панарет писал о событиях 1304 г.[2345] У Пахимера о них сказано «в тот год». Издатель П. Поссин, затем Я. Фальмерайер, В. Гейд и другие из контекста заключали, что речь идет о 1306 г. Однако еще Г. Каро, сопоставив данные Пахимера, относившиеся к Каталонской экспедиции, с хроникой ее участника Рамона Мунтанера установил, что главы пятой книги Пахимера, начиная с 23-й, относятся к лету 1304 г.[2346] Следовательно, оба источника свидетельствуют о событиях лета 1304 г. Генуэзский нотариальный акт, недавно опубликованный Дж. Пистарино, позволяет точно датировать произошедшие в Трапезунде столкновения июнем 1304 г.[2347]

По Пахимеру, генуэзцы направили к трапезундскому императору Алексею II послов от лица их Совета, выдвинув ряд требований, в том числе о ликвидации контроля над их торговлей со стороны трапезундского правительства, так как они получили освобождение от налогов от самого византийского императора и не желают поэтому склонять голову перед «топархами»[2348]. Мы уже писали о попытках венецианцев в результате успешного посольства добиться снижения сумм коммеркиев. Вероятно, нечто подобное происходило и в этом случае. Сходство еще более усиливается тем, что генуэзцы имели предписание покинуть город, если их требования не будут удовлетворены[2349], что они и пытались сделать, получив твердый отказ со стороны императора. Генуэзцы бросились на свои большие корабли, в чем не встретили препятствий. Алексей II лишь повелел задержать часть сгруженных на землю товаров: они подлежали обложению коммеркием. Генуэзцы оказали вооруженное сопротивление, и против них был послан отряд ивирского войска[2350]. Не выдержав натиска, генуэзцы подожгли «местность вне города» (арсенал, как поясняет Панарет). Однако пламя перекинулось на корабли генуэзцев, и товары, находившиеся на 12 судах, пострадали от огня. Ущерб, нанесенный местным жителям, был незначителен. Панарет, как и Пахимер, усматривает причинно-следственную связь между событиями — поджогом арсенала и завязавшейся битвой.

Генуэзский нотариальный акт дополняет версию греческих историков: в июне 1304 г. произошли столкновения в Трапезунде, и генуэзцам был нанесен урон. Купцы, потерпевшие ущерб в ходе конфликта, подали иск в суд, избранный Советом старейшин Генуи, о компенсации их потерь из сумм переданного императором коммеркия. Состоявшийся 11 декабря 1304 г. суд принял решение, что пожалования коммеркия предназначены потерпевшим ущерб лицам, с оговоркой, если только в императорском пожаловании не сказано об иных лицах или о коммуне в целом. При этом речь не шла об имуществе, погибшем от огня. Решение суда было обжаловано 14 декабря от лица коммуны группой лиц, утверждавших, что привилегия принадлежит всей генуэзской коммуне. Викарий подеста затребовал хрисовул императора, хранящийся в его канцелярии, но не смог его разобрать, так как в Генуе тогда не нашлось человека, сведущего в греческом языке, и принял решение, чтобы в установленный ранее порядок не вносились никакие изменения, что, как кажется, удовлетворило подавших протест на решение суда лиц[2351]. Для возмещения купцам ущерба генуэзское правительство было вынуждено затем основать кредитное общество (compera medalie Trapesunde) с капиталом 4 тыс. лир[2352], вероятно, решив, наконец, использовать часть поступлений от сниженного коммеркия или от иных выплат лицам, потерпевшим ущерб в 1304 г. Существенным является то, что между июнем и сентябрем 1304 г.[2353] генуэзцы получили от Алексея II хрисовул, существенно снизивший коммеркии или передавший часть дохода от них генуэзцам.

Считалось, что трапезундско-генуэзский конфликт длился непрерывно до 1314 или 1316 г., когда были заключены известные мирные соглашения[2354]. Частично это было вызвано неверным определением дат конфликта. Однако и в тексте Пахимера ясно сказано, что усмиренные генуэзцы после сражения поспешили заключить мир[2355]. Генуэзский нотариальный акт 1304 г., где упомянут хрисовул 1304 г., оформлявший мирный договор, развеял последние сомнения. Отношения нормализовались. По Пахимеру, летом 1305 г. генуэзские суда плавали в Трапезунд («к лазам») и даже захваченный в плен генуэзцами командующий каталонской эскадрой Беренгуэр д'Эстенца был доставлен в Трапезунд и отвезен оттуда в Константинополь на генуэзской галее[2356]. Генуэзская навигация между византийской столицей и Трапезундом поддерживалась стабильно[2357]. Генуэзское консульство в Трапезунде вело свое делопроизводство[2358]. В 1307 г. торговые связи между генуэзскими факториями в Трапезунде и Тебризе зафиксированы в нотариальном контракте[2359]. В марте 1311 г. генуэзцы по контракту направляли товары на своих галеях из Лигурии в Перу и Трапезунд[2360], а 26 мая 1313 г. в Генуе заключали договор камбия с расчетом по нему после прибытии в Трапезунд генуэзского судна[2361], то есть известий о военных столкновениях там еще не получили. В документах 1314 и 1316 гг. неоднократно упоминаются предшествующие соглашения с императором посольств генуэзского синдика Пьетро Уголино и Оберто Каттанео ди Вольта[2362]. Уголино был свидетелем договора 1316 г.[2363], а в 1313 г. он назван «мудрым» по делам Газарии и был тогда одним из авторов проекта учреждения Оффиции Газарии[2364]. Первое посольство (Пьетро Уголино) и получило от императора район на Майдане — Леонтокастрон, а второе (Оберто Каттанео) урегулировало последствия конфликта 1304 г. и добилось утверждения упомянутого пожалования.

Однако трения не были полностью устранены этими пактами. В 1313 г. отношения опять обострились. Алексей II заключил союз с правителем Синопа Тадж ад-Дином Гази Челеби[2365]. В мае 1313 г. был организован совместный поход 9 галер Синопа и нескольких трапезундских лигний против центра генуэзских владений на Черном море — Каффы. Кроме того, против генуэзцев выступили и жители соседнего Солгата, населенного греками, армянами и татарами и, видимо, союзного Трапезунду. Взять Каффу штурмом, конечно, не удалось, да это и не входило в задачи экспедиции, в результате которой благодаря внезапности было захвачено несколько генуэзских лигний; многие генуэзцы были убиты, купцы Каффы понесли большой урон, исчисленный позднее в 250 тыс. аспров[2366]. Момент для нападения был выбран удачно: незадолго до этого, в мае 1308 г. Каффа после многомесячной осады ее войсками хана Тохты была оставлена и сожжена эвакуировавшимися на корабли жителями. Лишь в 1312 г. генуэзцы получили разрешение вернуться в Каффу ив 1313 г. начали ее отстраивать. Процесс восстановления продолжался до 1316 г.[2367] Вероятно, действия в 1313 г. были столь впечатляющими, что необходимость учета дел «Трапезунда, Персии, Турции и всего Черного моря» была поставлена в обязанность, созданной в ноябре специальной комиссии из восьми «мудрых», ведавших всеми делами генуэзцев в Крыму и на Черном море, — Оффиции Газарии[2368], созданной с целью реорганизовать и укрепить систему генуэзской торговли в регионе[2369].

Столкновения произошли и в порту Трапезунда, где горожане перебили и ограбили генуэзцев, находившихся на лигнии Джованни Фатинанти и Джованнино ди Кьявари и на других судах. Эти выступления не были акцией трапезундского правительства: договор 1314 г. обязывал императора разобраться и наказать греков, повинных в убийствах генуэзцев[2370]. Но и в самом городе целому ряду генуэзских купцов также был нанесен большой ущерб. Он оценивался в 126 266 аспров. На этот раз нападение на генуэзскую факторию было осуществлено с ведения императора или даже по его повелению[2371]. Впрочем, выступления горожан и в порту и в городе — явления одного порядка, отражающие недовольство притеснениями со стороны имевших привилегии иноземцев, охватившее население Трапезунда, борьба которого легко использовалась императорской администрацией.

В 1314 г. военные столкновения продолжались, но, возможно, вследствие достигнутой генуэзцами координации действий складывались более благоприятно для них. Император и его подданные терпели урон. Оттавио Дориа, его последователи (sequaces) и иные лигурийские корсары нападали на людей василевса и наносили ему и его подданным значительный ущерб[2372].

Второй поход Гази Челеби против Каффы оказался менее успешным: действуя в союзе с татарами Солгата, он, правда, захватил 3 небольшие лигнии и 1 кокку генуэзцев, но не смог взять города, понес большой урон в сражении и вернулся назад[2373]. В Черном море против Трапезунда и его союзников действовала уже генуэзская эскадра Аччеллино Грилло. Ее пребывание там в конце 1314 г. — начале 1315 г. отражено в актах генуэзских нотариев Филиппо Фашето[2374] и Франческо да Сильвы[2375], показывающих, что даже военная экспедиция не мешала интенсивной торговле лигурийцев в Черном море. Но конфликт близился к развязке. 26 октября 1314 г. после переговоров трапезундские послы (эта миссия была возложена императором на генуэзцев — Сорлеоне Спинолу и Гавино де Мари) и генуэзский синдик Антонио Портонарио заключили договор в местечке Арзерон, недалеко от Трапезунда[2376]. Заметим, что синдикат (поручение и инструкция) был дан Портонарио еще 21 мая 1314 г.[2377]

Стороны от имени своих правительств составили пространный документ, содержавший 22 пункта. Они обязались воздерживаться от любых враждебных акций и наказывать их виновников, подтвердили все старые договоры, в том числе заключенные Пьетро Уголино и затем Оберто Каттанео ди Вольта[2378]. Генуэзцы получили новое место для поселения на побережье — арсенал или Дальсану — с правом экстерриториальности и возведения укреплений, включая башни и рвы. Причем возвращение прежней территории генуэзцев — Леонтокастрона на Майдане — не затрагивалось соглашением, как это иногда считают[2379]. Послы Генуи имели также право на замену предоставленного участка, если бы он не подошел, на другой, равноценный. Документ утверждал судебные и административные права фактории, включая неподсудность генуэзцев трапезундскому императору и его чиновникам, а местных греков — консулу и права греков в случае материальных исков к генуэзцам апеллировать к суду консула. Грекам не разрешалось присоединяться к генуэзским купеческим караванам, отправлявшимся на Восток, а если они все же рискнули бы на это, то обидевших их генуэзцев нельзя было привлечь к ответственности перед императором. Статья свидетельствует как о формировании купеческих караванов на территории Трапезундской империи, следовавших затем через Кампанский перевал, так и о стремлении лигурийцев монополизировать эту торговлю.

Весьма значительное место в договоре занимали обязательства трапезундского императора возместить ущерб (уплату предполагалось производить в рассрочку), сумма которого составляла сотни тысяч аспров. Предусматривалось: выплатить по раскладке в течение четырех месяцев генуэзским купцам 105 тысяч аспров как возмещение ранее конфискованного императором имущества, отправить в Геную трапезундского посла для переговоров о компенсации ущерба, нанесенного в мае 1313 г. купцам Каффы, и для рассмотрения всех жалоб граждан Генуи и дистретто; погасить в 3 срока (по 8 месяцев каждый)ущерб, нанесенный генуэзским купцам на лигниях Дж. Фатинанти и Дж. ди Кьявари и на других судах. На таких же условиях предстояло выплатить 127 346 аспров 15 генуэзским купцам, вероятно, ограбленным в Трапезунде; 256 228 аспров император должен был уплатить генуэзской компании Паоло Дориа, братьев Сальваиго и братьев Каттанео де Вольта в качестве остатка от суммы 262 тыс. аспров, причитавшейся генуэзским купцам по двум предыдущим хрисовулам. Таким образом, неполная общая сумма выплат составила 488 574 аспра[2380]. В свою очередь, император мог получить компенсацию за свои потери после уточнения их размеров на переговорах в Генуе[2381]. Договор был скреплен клятвами на Евангелии; виновная в его нарушении сторона обязана была уплатить штраф 200 тыс. аспров.

В ходе конфликта 1314 г. генуэзцам не удалось добиться удовлетворения основного требования — снижения коммеркия; договор не касается этого вопроса. Вместе с тем и Алексей II не смог распространить свой суверенитет на генуэзцев. Стороны сохранили исходные позиции. Договором 1314 г. предусматривалось, что трапезундский император до ближайших августовских календ (1 августа 1315 г.) или при первой возможности отправит своего полномочного представителя в Геную для рассмотрения жалоб генуэзцев по поводу нанесенного им в Каффе в мае 1313 г. ущерба и других претензий, а также для определения и получения суммы убытка, причиненного императору нападением Оттавио Дориа и других генуэзцев, и изучения всех спорных случаев. Арбитражное решение по этому вопросу должны были принять подеста Генуи и его судьи, правомочные вынести свой вердикт, обязательный для исполнения. Дело могло слушаться и в случае отсутствия трапезундского посла и синдика[2382]. 19 июня 1315 г. трапезундский посол получил мандат на ведение переговоров. Этому, вероятно, предшествовало предварительное соглашение от 13 июня 1315 г., текст которого не сохранился[2383]. В сентябре 1315 г. генуэзский нотарий уже оформлял доверенности на предъявление исков компенсации за ущерб, понесенный лигурийцами в Крыму[2384], а в конце октября 1315 г. нотарий Томмазо Казанова составлял в Генуе для бывшего посла и синдика юриста Антонио Портонарио акты, которыми тот передавал Казанове и иным лицам право на получение компенсации за нанесенный императором ущерб, причитавшийся по договору разным лицам. До нас дошло 4 акта в картулярии Казановы, причем один из них без заключительной части. Они датируются 24–30 октября 1315 г.[2385] Скорее всего акты составлялись для предъявления трапезундской стороне. Первый документ упоминает 12 лиц, коим причиталась выплата по договору 1314 г. (на общую сумму 104 244 аспров)[2386] и 6 лиц, по соглашению 1315 г. (на 33 025 аспров). Второй документ упоминал двух лиц, понесших ущерб на лигнии Дж. Фатинанти и Дж. ди Кьявари и присутствующих и в тексте договора 1314 г. (12 291,5 аспра) и, наконец, два других касались потерь одного лица, Карлино Бокезано, на сумму 23 192 аспра.

24 марта 1316 г. трапезундский посол «Аффекасенди Дориамико, греческий барон» (имя сильно искажено; возможно, Доранит) заключил в Генуе новый договор, являвшийся прямым продолжением и развитием условий предыдущего. Переговоры, велись, видимо, по-итальянски и переводились на греческий нотарием Джакомо Балистерио, а для записи на латынь слово в слово — судьей и бывшим послом Пьетро Уголино. Запись, видимо, делалась как по-латыни, так и по-гречески, а свидетелем наряду с генуэзцами был и греческий нотарий Никита Самата[2387]. Окончательный текст связан с пунктами Арзеронского соглашения и вытекает из них. В этом договоре подтверждалось заключение мира на вечные времена на уже установленной основе договора 1314 г.[2388] Текст не регистрирует каких-либо новых нарушений, повлекших бы за собой значительный штраф. В 1316 г. были закреплены передача Дальсаны генуэзцам и уступка последними Леонтокастрона трапезундскому императору за 250 тыс. аспров. Арбитражным решением от ноября 1315 г. подеста и его Совета Генуя обязалась возместить Трапезунду ущерб в сумме 500 тыс. аспров, который был нанесен генуэзским адмиралом Аччеллино Грилло, Меголло Леркари и генуэзцами Солдайи. Об этом не упомянуто в договоре 1314 г. По договору 1316 г. компенсация за убыток, причиненный трапезундскому императору, была оставлена в Генуе: половина — как плата за Леонтокастрон, остальное — для погашения ущерба, нанесенного генуэзцам в Газарии в мае 1313 г. Но в случае, если последнюю сумму согласился бы внести целиком или частично другой участник рейда против Газарии — правитель Синопа, Генуя была готова вернуть эти деньги трапезундскому императору. Расчет делался на то, чтобы вбить клин между прежними союзниками. В договоре также определялся статус Дальсаны и стороны обменялись взаимными гарантиями, отказываясь от претензий в будущем по рассмотренным вопросам. Следовательно, двумя договорами предусматривалось сбалансировать выплаты, причем на долю трапезундского василевса осталась уплата в три срока суммы 250 тысяч аспров[2389].

С именем упомянутого Меголло Леркари связан легендарный эпизод, нашедший отражение в трудах генуэзских историков конца ХV–ХVІ в.

Первоначально эта история была рассказана Бартоломео Сенарегой (умер после 1514 г.) в письме знаменитому гуманисту Джованни Понтано (1426–1503). Суть дела вкратце заключалась в следующем. Генуэзский патриций Меголло Леркари, торгуя в Трапезунде, был приближен императором и вызвал этим зависть местных придворных. Один из них, некий Андроник, нанес Леркари оскорбление словом и действием. Император, к которому обратился генуэзец, отказался наказать своего любимца-придворного, как того требовал закон. Тогда Леркари уехал из Трапезунда и дома при помощи родственников и с согласия генуэзских властей снарядил 2 триремы, решив отомстить императору и защитить честь генуэзского имени. Он начал разрушать и опустошать порты и селения трапезундцев. У пленников он приказывал отрезать носы и уши и засаливать их в специальных сосудах. Разгромив посланные против него 4 императорские триремы, Леркари проделал ту же экзекуцию над пленными моряками, пощадив лишь старика с двумя юными сыновьями, которых просил передать императору сосуды с ушами и носами. Меголло требовал выдачи Андроника. За неимением другого выхода император согласился. Когда Андроник предстал перед генуэзцем, то начал слезно молить о более милостивой казни, без мучений. На это Леркари лишь заметил, что «не подобает генуэзским мужам свирепствовать по отношению к женщинам», и удовлетворился унижением соперника, вернув ему пощечину. Б. Сенарега, П. Бидзари, А. Джустиниани и другие более поздние генуэзские историки связали образование консульства и самого фондако в Трапезунде с итогами экспедиции Меголло Леркари и заключенным им якобы договором с императором. По просьбе Леркари император якобы даже приказал написать картину (или фрески) о его деяниях на стенах дворца, построенного для генуэзцев[2390].

Генуэзские историки XVI–XVII вв., описавшие «подвиги» Леркари, отнесли эпизод к 1380 г. Всей истории с Меголло Леркари было вовсе отказано в доверии В. Гейдом, а сомнения по этому поводу выражал еще в начале XIX в. Я. Фальмерайер[2391]. К. Дезимони, публикуя и сопоставляя договоры 1314 и 1316 гг. с рассказом Сенареги, датировал события 1314–1316 гг.[2392] Однако, как мы установили, эти договоры являлись частью одного мирного соглашения; а враждебных акций в промежутке между 1314 и 1316 гг. не было. О фантастичности рассказа Б. Сенареги, гуманистического писателя, не очень дорожившего строгой исторической истиной[2393], писали Б. Наннеи и В. Витале[2394]. Рассказ Сенареги и других историков в легендарной форме отразил не столько реальные события, сколько атмосферу соперничества, взаимной вражды сторон в момент утверждения генуэзцев в Трапезунде. Хотя, скорее всего, он и привязан к событиям начала XIV в., вряд ли он документален. Его ценность в другом: он проливает свет на отношения людей XVI в. к генуэзским предприятиям на Леванте. Что же касается имени Меголло Леркари, то оно встречается в актах генуэзских нотариев, относящихся к Леванту с начала XIV в. и до середины XV в.[2395] Упомянутый в договоре 1316 г. Меголло Леркари (один из ряда носителей этого имени) не являлся главным героем событий, но состоял при флотоводце А. Грилло. Примечательно, что в акциях Грилло против Трапезунда принимали участие действующие по его приказу (de mandato seu ex permissione admirati predicti) генуэзцы из Солдайи[2396]. Таким образом, Крым был вовлечен в конфликт между Трапезундом, Синопом и генуэзцами.

Заключенный мир, видимо, сохранялся до конца 40-х гг. XIV в.[2397] Уже в 1317 г. комиссия по делам Газарии принимала меры по стабилизации генуэзского мореплавания и торговли во всем бассейне Черного моря и посылала соответствующие предписания генуэзскому консулу в Трапезунде[2398]. Генуэзские нотарии фиксировали в 1317 г. недавние инвестиции в торговлю с Трапезундом[2399]. Основными противниками генуэзцев в это время были синопские корсары и венецианцы, получившие привилегии в Трапезунде в 1319 г. С первыми шла постоянная вооруженная борьба[2400], но Трапезунд уже не принимал в ней участия и сам в 1319 г. подвергся нападению и был подожжен[2401]. Пиратские действия правителя Синопа наносили ущерб в равной степени и трапезундской и генуэзской навигации. В 1324 г. в Синопе были предательски истреблены генуэзские гвельфы; 7 из 10 галей, с которыми они туда прибыли, были захвачены[2402]. Общие интересы борьбы с Синопом стали важным фактором трапезундско-генуэзских отношений. В 1340 г., узнав, что правитель Синопа вновь собрался напасть на «греков», генуэзцы отправили в Трапезунд посла с 2 галеями[2403]. Несмотря на возникавшие сложности в черноморской навигации, в 1317–1340 гг. плавание генуэзских судов в Трапезунд успешно развивалось[2404], коммерческие выгоды превышали риск. Оффиция Газарии в своих постановлениях и законоположениях тех лет с особой тщательностью охраняла навигацию в Трапезунд, предусматривала меры безопасности в осуществлении сухопутной связи с Тебризом и Султанией, согласовывая также сроки и порядок морской и сухопутной торговли в Трапезунде и Тебризе, обеспечивая найм тягловых животных в Трапезунде и т. д.[2405] Трапезундские императоры оставались хроническими должниками генуэзцев. Только один из долгов Алексея II Ингвето де Мари в 1317 г. составлял 274 279 аспров, из которых к 1338 г. было выплачено лишь 25 000 аспров, а уплата остальной суммы все еще ожидалась кредиторами[2406]. Для взыскания долгов с императора и их распределения в Генуе была организована специальная ассоциация откупщиков — compera medaglie Trapesunde, капитал которой в 1325 г. составлял 40 тыс. генуэзских лир (ок. 800 тыс. аспров)[2407]. Очевидно, что основная часть долга была следствием конфликта 1313–1314 гг. и условий мирных договоров 1314 и 1316 гг.

С началом гражданской войны в Трапезундской империи генуэзцы оказались так или иначе вовлеченными в нее. 4 сентября 1342 г. феодальная группировка Схолариев — Доранитов при помощи трех генуэзских судов произвела государственный переворот[2408]. С воцарением Иоанна III (1342–1344) влияние генуэзцев в Трапезунде возросло: они смогли, совершив демарш перед императором, воспрепятствовать в 1344 и 1345 гг. строительству венецианских укреплений, что вызвало протест Республики св. Марка[2409]. Разразившийся затем вооруженный конфликт Генуи и Великих Комнинов следует целиком отнести к 1348–1349 гг. В январе 1348 г., писал Панарет, генуэзцы внезапно взяли и сожгли Керасунт[2410]. 5 мая следующего года 2 франкские катерги прибыли из Каффы. Выступившие против них большой и малый катергоны вместе с несколькими барками трапезундцев были разгромлены генуэзцами. Командующий — великий дука Иоанн Кавасит, Михаил Чанихит и многие другие погибли[2411]. В ответ на действия генуэзцев «франки» на суше были ограблены и брошены в тюрьму, генуэзские суда отошли[2412]. Последнего эпизода касается и сообщение Григоры. Византийский писатель соединил рассказ о генуэзско-татарском столкновении в Тане и о событиях в Трапезунде. В сентябре 1343 г. в Тане венецианцем Андриоло Чиврано был убит оскорбивший его татарин, подданный хана Джанибека (1342–1357). Вспыхнула ссора, началась резня. Дело кончилось тем, что все латиняне были изгнаны ханом из Таны, а их имущество было разраблено. Конфликт продолжался почти 5 лет[2413]. Рассказывая об этом выступлении латинян против «скифов», Григора полагал, что из страха перед подобными же действиями трапезундцы, окружив латинян, многих из них перебили, а оставшиеся в живых смирились[2414]. Еще В. Гейд показал, что происшествия в Тане и Трапезунде не связаны между собой[2415], однако ни он, ни другие исследователи не пересмотрели дату событий в Трапезунде — 1343 г.[2416] Однако конфликта между генуэзцами и Трапезундом между 1343 и 1348 гг. не было. Накануне 1344 г. генуэзское посольство сумело устранить с императором накапливавшиеся противоречия[2417]. Генуэзская фактория на Понте вела активную жизнь, туда прибывали лигурийские суда[2418], и велась торговля с купеческими караванами из Персии[2419], а генуэзский вице-консул добился-таки поддержки императора в споре с венецианцами по поводу строительства укреплений венецианского участка в 1344–1345 г.[2420] Ничто не говорит о прерванных или нарушенных связях.

Итак, трапезундско-генуэзское столкновение произошло в 1348–1349 гг. Для достижения какого-то определенного соглашения и закрепления морской победы 15 июня 1349 г. из Каффы в Трапезунд вновь прибыли три генуэзские катерги и одна барка из Амиса. После длительных и трудных переговоров был заключен мир, главным условием которого являлась уступка генуэзцам Леонтокастрона[2421]. Трапезундская империя была тогда существенно ослаблена. В 1348 г. ее столица подверглась опасному нападению войск эмиров Эрзинджана и Байбурта в союзе с туркменами Ак-Куйунлу (амитиотами) и огузскими племенами чепни[2422]. Престарелый император Михаил Комнин чувствовал себя весьма непрочно на троне перед лицом крепнувшей феодальной оппозиции. С другой стороны, и Генуя спешила заключить мир, находясь в преддверии новой войны с Адриатической соперницей[2423]. Панарет сообщил одно главнейшее условие договора. О других мы не знаем. А priori можно утверждать, что предполагались взаимные репарации. В то же время, в конце 1348 — начале 1349 г. Византийская империя вела тяжелую и безуспешную войну с генуэзской Галатой. Она не закончилась разгромом греческого флота 5 марта 1349 г. и потому объединение усилий с Трапезундом в организации отпора генуэзцам могло быть желательным для Иоанна VI Кантакузина. Активно участвуя в организации государственного переворота в Трапезунде, Иоанн VI рассчитывал на поддержку воцарившегося 13 декабря 1349 г. Алексея III[2424]. Но в отличие от Византии в ходе последовавшей затем войны Генуи и Венеции (1350–1355) Трапезунд оставался нейтральным, соблюдая только что заключенный договор. Основной целью нового трапезундского правительства было прекращение гражданской войны и консолидация местной знати. Регулярные связи между Генуей и Трапезундом были нарушены с 1350 г. Правда, еще в 1351 г. провведиторы получали инструкции, как им действовать в Трапезунде[2425]. В 1355 г. итальянцы (вероятнее всего, генуэзцы, обладавшие Леонтокастроном в то время, когда венецианский караван-сарай не был восстановлен) входили в состав отряда Алексея III, действовавшего против мятежного великого дуки Схолария, укрепившегося в Керасунте. Они же выступили позднее посредниками в заключении мирного договора между враждующими сторонами и стали гарантами его соблюдения[2426]. Однако условий для развития регулярных экономических связей до 1363 г., видимо, уже не было. Аналогичная ситуация сложилась и для венецианцев на Понте. В 1363 г. трапезундские послы в Константинополе посетили генуэзского подеста Перы Леонардо де Монтальдо[2427]. Очевидно, как и в случае с венецианцами, они вели переговоры о возобновлении viagium Trapesunde. В 1365 г. произошла упоминавшаяся ссора глав венецианской и генуэзской факторий в Трапезунде. К тому же году относится генуэзская надпись в Трапезунде с именем Манфредо Леркари[2428]. В 1373 г., видимо, вследствие разногласий с василевсом по вопросам о погашении его долга лигурийским купцам, Генуя отправила в Трапезунд своего посла Антонио Нойторано[2429]. В следующем году он, вместе с другими купцами Антонио ди Ладзаро и Андриоло ди Сардзана, дал нотариальное поручение своим представителям на право взыскания долга у трапезундского императора Алексея и его подданных[2430]. Видимо, посольство 1373 г. добилось конкретных результатов. Все эти данные свидетельствуют о функционировании генуэзской фактории в 60–70-х гг. XIV в. Однако связи ее с Востоком несколько ослабли из-за того, что попытка генуэзцев, воспользовавшись приглашением шаха Увайса I Джалаирида, обосноваться в Тебризе не имела успеха. Когда генуэзцы по своему обыкновению начали возводить в Тебризе замок, шах запретил это делать и казнил виновных[2431].

Консульство в Трапезунде продолжало существовать и в период Кьоджской войны. Введенный в 1380 г. налог на оклады генуэзских оффициалов (так называемые сталии) выплачивал и консул в Трапезунде[2432].

Новые условия пребывания лигурийских купцов на Понте вытекали из последствий войны с Венецией и Туринского мирного договора 1381 г. и отражали общее ослабление коммерческой активности итальянских республик в Причерноморье. Вместе с тем генуэзцы стремились сохранять и даже укреплять связи с османами[2433]. На этом фоне в правление дожа Антониотто Адорно (1384–1390, 1391–1392, 1394–1396) произошло некоторое улучшение трапезундско-генуэзских отношений[2434]. Возможно, что с этим связано и трапезундское посольство в Перу в 1390 г.[2435] В 1398 г. фактория в Трапезунде оставалась важным административным центром всего Черноморья. В то время, когда управление многими генуэзскими оффициями было передано в ведение властей Каффы, избрание консула и писца курии Трапезунда, Симиссо, Чембало и Самастро производилось администрацией самой Генуи[2436]. Одновременно укреплялись и постоянные связи с Каффой, в составе населения которой были греки из Трапезунда[2437]. Разумеется, тяжелая внешнеполитическая ситуация конца XIV в. оказывала неблагоприятное воздействие на все положение в Восточном Средиземноморье. С 1398 г. и в течение периода французского управления Лигурией (1396–1409) генуэзские галеры в Романию и Черное море строились и посылались централизованно, принимались чрезвычайные меры для того, чтобы обезопасить генуэзское мореплавание в обстановке крайнего обострения кризиса, вызванного османскими завоеваниями и прямой угрозой Константинополю и восточносредиземноморским владениям генуэзцев. Эти меры, спорадически применявшиеся и ранее, укрепили навигацию[2438]. Вместе с тем французский губернатор Генуи маршал Жан ле Менгр Бусико проводил ревизию и систематизацию системы генуэзских факторий, чтобы иметь точное представление об их состоянии и управлении[2439]. Его меры не могли не затронуть и Трапезунда.

С начала XV в., когда Восточная Анатолия вошла в централизованное государство Тимура, у генуэзцев появилась новая надежда на оживление торговли с Персией и Ближним Востоком через Трапезунд. К этому времени целая сеть городов, замков, факторий дала Генуе возможность господствовать в бассейне Черного моря. Усиливать здесь свои позиции Лигурийскую республику заставляло также постепенное вытеснение ее купцов венецианцами из Сирии и Египта в первой половине XV в.[2440] Но и в XV в. генуэзская торговля на Понте не была столь четко организована, как венецианская, хотя по масштабам и превосходила последнюю. Препятствием являлось генуэзское корсарство, новое обострение соперничества с Венецией в начале XV в.[2441], затяжные и длительные конфликты, противопоставлявшие Геную и Трапезунд. Причем часто это были акции не только самого генуэзского правительства, но и администрации Каффы, а также боровшихся генуэзских политических группировок: черных и белых, гвельфов и гиббелинов, нобилей и пополанов, купцов и ремесленников, чьи столкновения осложняли экономические и политические связи[2442]. Так, например, в 1398 г. французская администрация Генуи и Совет XVI рассматривали донесения послов Каффы, сообщавших, что в их городе подданным трапезундского императора и грузинского царя нанесены «reprensaliarum laudes». Правительство поручило консулу и Совету мудрых Каффы избрать специальную комиссию для рассмотрения возникшего конфликта и принять меры к его устранению[2443]. В 1402 г. отношения генуэзцев с Трапезундом были вполне нормальными, ибо император беспрепятственно выдал массарию Перы Этторе Фьески имущество умершего без наследника армянского купца, генуэзского подданного — 600 фунтов шелка, рубин, 80 соммов серебра и другие драгоценности и вещи[2444].

Первый конфликт Генуи и Трапезунда в XV в. произошел в 1406 г. О нем известно совсем мало: 20 июля венецианский Сенат, принимая решение о черноморской навигации, предостерег капитана галей от захода в генуэзские порты. Возможность же плавания в Трапезунд должна была рассматриваться на Совете в Тане после анализа ситуации, возникшей из-за конфликта генуэзцев с Трапезундской империей[2445]. В решении от 20 декабря отмечено, что навигация в Трапезунд этих галей не состоялась и вместе с тем предусматривалась отправка туда одной большой галей (со стоянкой до 5 дней), ибо в Трапезунде оставались шелк, воск и другие товары венецианских купцов[2446]. Эта галея должна была отплыть 21 февраля 1407 г.[2447] Помимо нее в июле 1407 г. в Трапезунд направлялась и обычная торговая галея Романии со стоянкой в городе до 12 дней. Это указывает на то, что к декабрю 1406 г. генуэзско-трапезундский конфликт уже прекратился или, во всяком случае, не представлял опасности для венецианцев[2448].

Война 1415–1417 гг. началась с нападения трапезундского императора на генуэзский замок и нанесения материального ущерба генуэзским гражданам в Трапезунде. Весьма вероятно, что генуэзская фактория была вновь разгромлена. После рассмотрения сообщений об этом дож, старейшины и Оффиция Попечения избрали специальную комиссию, возглавляемую дожем, цель которой состояла в изыскании способов «укрощения дерзости» императора[2449]. Намерения трапезундской стороны также были весьма серьезны: для создания военного союза в Венецию было отправлено специальное посольство[2450]. В конце апреля 1417 г. против Трапезунда были посланы три генуэзские галеры под командованием опытного флотоводца Космы Тариго. Они причинили немалый ущерб на суше и на море, захватили укрепленный трапезундский монастырь, превратив его в свой опорный пункт. После этого одну из галер оставили патрулировать Трапезунд, а две другие вернулись в Геную[2451]. Столь решительная демонстрация силы привела к тому, что уже Косма Тариго и его спутники разработали предварительные условия мирного договора с императором. Нам известна лишь его финансовая сторона: императора обязывали уплатить 5000 соммов (1094,56 кг) серебра, 2500 вегет (13 125 гектолитров) вина и 2000 модиев (34 168 л) лесных орехов[2452]. Эти огромные и, по-видимому, непосильные выплаты должны были производиться в течение двух лет.

В феврале 1418 г. в Геную прибыл трапезундский посол Феодор Доранит, получивший от дожа Томмазо Кампофрегозо арбитражное решение, явившееся окончательным текстом мирного соглашения. Доранит имел от императора мандат на ведение переговоров, но ранг посла не был особо высоким: он был протокинигом, занимая девятую из 15 ступеней трапезундской табели о рангах. Сохранившаяся копия текста договора позволяет восстановить процедуру переговоров. Трапезундский посол вел дела непосредственно с дожем, предоставив верительные грамоты, переведенные с греческого языка на латинский консулом греков в Генуе Джованни Россо (Iohannes Rubeus), который являлся также толмачом и на самих переговорах. По соглашению дожа и посла протокол переговоров вел Джакомо Леардо, а само соглашение было оформлено в виде акта нотарием Джованни ди Валлебелла и одна из копий его предназначалась для Оффиции Попечения Романии. Предложение об арбитражном решении спора с генуэзцами самим дожем на основе уже заключенного ранее соглашения исходило от императора, надеявшегося таким образом снизить непосильные репарации. В качестве свидетелей для разбирательства, носившего, видимо, судебный характер, привлекались генуэзские флотоводцы: бывший капитан галер Косма Тариго и патрон одной из них Джакомо Бенезиа, принимавшие непосредственное участие в заключении договора 1417 г.

Дож сделал известные уступки Трапезунду, снизив предусмотренные ранее суммы выплат, оговорив, что принимает во внимание не столько юридическую строгость, сколько соображения гуманности (potius viam humanitatis, quam iuris rigorem). Было изъято упоминание о денежном взносе, количество вина было сокращено до 2000 вегет (10 500 гектолитров), а орехов — до 1600 модиев (27 334,2 л). Предусматривались поставки вина двух сортов: две трети Іеіхі и треть — камора. Срок выплат был увеличен еще на 2 года, а остальные, неизвестные нам условия первого договора подтверждались[2453]. В 1420 г. генуэзское правительство предоставило право взимать вино и орехи Банку св. Георгия в счет погашения долга. Протекторы Банка принимали меры по взысканию долга, проявляя озабоченность тем, что император в прошлом году из положенных 500 вегет вина поставил только 150[2454].

Условия этого, также весьма обременительного для Трапезундской империи соглашения и далее выполнялись Великими Комнинами не во всем объеме. Правда, счета массариев Каффы 1422 и 1423 гг. упоминают «гасіо rerum et bonorum Trapesundeorum» на сумму 34 010 аспров[2455]. В начале 1425 г. генуэзское правительство, получив от консула, массариев и провведиторов Каффы жалобы на то, что трапезундский император отказывается восстановить генуэзский замок и не уплатил всех причитавшихся денег коммуне Каффы, отправило Алексею IV через оффициалов Каффы суровое послание. В нем указывалось, что генуэзцы изыщут все средства, чтобы добиться возмещения ущерба. В случае отказа администрации Каффы поручалось обеспечить выезд всей генуэзской колонии из Трапезунда и полностью прекратить всю торговлю с империей (включая и коммерцию трапезундских купцов в генуэзских владениях, навигацию туда трапезундских судов)[2456]. Алексей IV, видимо, уступил и продолжал делать частичные компенсации, так как столкновения не произошло, а администрация Каффы в августе 1425 и в июле 1426 г. возмещала долю ущерба тем, кто его потерпел в Трапезунде от подданных трапезундского императора[2457]. Администрация Генуи постоянно следила за исполнением договоров и обязательств императора и в ноябре 1426 г. рекомендовала консулу Каффы осуществлять нажим на василевса «ut pacta et promissiones observet», руководствуясь при этом секретными предписаниями Генуи[2458]. Выполняя это решение, магистраты Каффы отправили в Трапезунд синдика Барнабо Корнилио и получили от императора письмо с уверениями, что он намерен соблюдать все договоры. Однако выплаты производились неудовлетворительно, и генуэзское правительство отмечало в письме к консулу и массариям Каффы: «Verum, quoniam persepe ab eodem multa bona verba habuimus, nullum habentia effectum, sic enim sui moris est». Для того чтобы ускорить и обеспечить выполнение обязательств, специальная миссия была возложена на Антонио д'Аллегро, представителя известного генуэзского рода, издавна имевшего тесные связи с Трапезундом и отправлявшегося из Генуи на Понт. Поскольку он совершал прямое путешествие, возможно, минуя Крым, власти Каффы обязывались предоставить Антонио всю полноту информации через доверенного купца[2459]. Аллегро получил специальные верительные грамоты от губернатора Генуи кардинала Джакомо де Изоланис, Совета старейшин и Оффиции Попечения Романии[2460]. Все эти переговоры проходили в спокойной обстановке, часто через Каффу, администрацию которой инструктировали не нарушать соглашений с трапезундским императором, в частности, по вопросам натурализации подданных империи[2461]. 9 ноября 1427 г. генуэзское правительство констатировало, что установился добрый мир с трапезундским императором, и просило администрацию Каффы не расстраивать его потворством интригам сына императора, Иоанна, прибывшего в Каффу. Консулу, массариям и советникам предписывалось заботиться об исполнении всех договоров с Алексеем IV, всячески избегая конфликта с ним[2462]. И все же причастность последней к перевороту Иоанна IV (1429) несомненно[2463]. Именно в Каффе Иоанн нашел генуэзский корабль, оснащенный необходимым вооружением. Патрон судна, генуэзец Доменико д'Аллегро (представитель того же рода, что и специальный посланец Генуи в 1427 году!), сразу же, во время похода, был назначен протостратором — командующим трапезундским флотом[2464]. Доменико д'Аллегро, владевший галеотой в Черном море, еще в 1424–1425 гг. осуществлял пиратские (или корсарские) действия против греческих судов. В частности, он захватил близ Симиссо грипарию с находившимся на ней имуществом венецианцев и отвез добычу в Каффу, что вызвало протест Венеции[2465]. Как полагал В. Лоран, пожалование генуэзцу такой должности и боязнь выступления греков заставили венецианцев принять спешные меры по укреплению своей безопасности: нарушалось естественное равновесие, обеспеченное равными привилегиями[2466]. Мы знаем, что обеспокоенность венецианцев вызывало не только это, но и «доблестное» прошлое корсара, как мы видели, уже вызвавшее дипломатический конфликт.

Узнав о перевороте, губернатор Генуи архиепископ Миланский Бартоломео Капра и Совет старейшин обратились с письмом к новому императору Иоанну IV с просьбами оказывать всяческие милости и поддержку (fovere, sustinere, inviare et honestis favoribus sublevare) членам еще одной знатной и влиятельной генуэзской фамилии ди Негро — братьям Джироламо и Урбано[2467]. Таким документом Генуя признавала нового государя де-факто. Направляя послание, генуэзское правительство еще не было осведомлено о конкретных намерениях Иоанна IV и поручало консулу Каффы доставить грамоту императору, если его отношения с генуэзцами будут дружественными (si amice et ut decet cum nostris agit), или сжечь ее, ежели они примут другой характер. О послании был информирован и подеста Перы, которого также просили сообщать о происходившем в Трапезунде в Геную[2468]. Смысл обращения к Иоанну IV состоял в том, чтобы сохранить при дворе высокое положение семьи ди Негро, особенно Джироламо, который при Алексее IV был великим месадзоном. Генуе удалось этого добиться (впоследствии Джироламо даже стал протовестиарием)[2469]. Спустя два года Генуя заверяла Иоанна IV в дружбе и просила его уплатить долги генуэзским купцам Карло Пиккамильо и наследникам умершего Бартоломео Дориа[2470]. Для переговоров, пересмотра старых и заключения новых соглашений, а также для починки генуэзского замка 7 марта 1431 г. из Генуи в Трапезунд был направлен синдик Баттиста ди Путео[2471]. Международные отношения того времени призывали генуэзцев к большой осмотрительности. Нарастала турецкая угроза (в 1430 г. пала Фессалоника), усиливалось княжество Феодоро, теснившее генуэзские владения в Крыму[2472], начался новый конфликт с Венецией. В 1432 г. капитан венецианских судов Стефано Контарини получил приказ атаковать генуэзские корабли, в том числе и те, которые находились в Тане и Трапезунде[2473]. В этой обстановке Генуя стремилась сохранять и укреплять дружественные отношения с Трапезундской империей, особенно в период конфликта с Феодоро, когда военно-морская экспедиция Карло Ломеллини, взявшего в 1434 г. Чембало и Каламиту, но разгромленного затем татарами у Солгата, возможно, посещала Трапезунд[2474]. В марте 1436 г. Иоанну IV было сообщено об освобождении Генуи от власти миланского герцога. Императора просили подтвердить и соблюдать прежние важные соглашения с Генуэзской республикой, а консулу в Трапезунде предписывалось сообщать обо всех деталях обстановки на Понте[2475]. С другой стороны, и Иоанн IV стремился тогда к сближению с Генуей, ибо столкнулся с династической оппозицией, во главе которой стоял его брат Александр, зять правителя Митилены (Лесбоса) генуэзца Дорино I Гаттилузи[2476]. Иоанн IV, видимо, в конце 1437 г. обратился через Урбано ди Негро к генуэзскому дожу с предложениями улучшить отношения и выразил готовность предоставить в пределах империи льготы и почести генуэзским гражданам. Очевидно, василевс пытался не допустить согласованных действий генуэзского правительства, администрации Каффы и Дорино I в пользу претендента на трон, на стороне которого был и византийский император Иоанн VIII. Дипломатический маневр имел успех: дож Томмазо Кампофрегозо своим письмом от 17 марта 1438 г. поручил консулу Каффы подеста Перы и другим «ректорам» на Черном море оказывать поддержку трапезундскому императору и его подданным, если его намерения будут истинны[2477]. В письме Иоанну IV дож всячески приветствовал его намерения (вероятно, подкрепленные обещанием уплатить долги генуэзцам) и сообщил, что предостерег Гаттилузи от вооруженного выступления и просил его способствовать примирению братьев. Иоанну IV предлагалось также посредничество дожа и помощь «в столь святом деле»[2478]. Традиции добрых отношений с генуэзским правительством сохранялись и позднее: в 1441 г. они отмечены дожем Томмазо Кампофрегозо в письме к императору[2479]. В 1443 г. Раффаэл Адорно, возвещая Иоанну IV о своем избрании дожем, подтверждал готовность к упрочению связей и вспоминал о дружбе своей семьи (особенно дожей Антониотто и Джорджо) с династией Великих Комнинов[2480]. Письмом от 21 июня 1446 г. генуэзское правительство представляло императору своего консула в Трапезунде Леонардо Гримальди, которому было поручено вести с императором переговоры от имени республики[2481]. Все эти факты позволяют отклонить предположение Н. Бэнеску о том, что конфликт между Трапезундом и Генуей длился непрерывно с 1418 по 1449 г.[2482] Тем не менее к середине 40-х гг. разного рода трения, хотя отчасти и разрешались мирным путем, постепенно подводили к новому столкновению. Достаточно очевидным фактом была враждебность местных жителей к генуэзцам. Торгово-ремесленное население Трапезунда видело в итальянских поселенцах своих конкурентов. Действительно, генуэзцы и венецианцы пользовались налоговыми привилегиями, создававшими им лучшие условия для сбыта и покупки товаров в городах Трапезундской империи, да и в других районах, где вели торговлю трапезундцы. Преимущества эти умело использовались итальянцами. И хотя этот фактор ощущался в Трапезунде значительно меньше, чем в Константинополе, он все же порождал обстановку соперничества. Генуэзцы непосредственно использовали труд греков — наемных работников (для разгрузки судов, транспортировки товаров, в строительстве и т. д.). Социальный антагонизм усиливался религиозными противоречиями, а может быть, и самим фактом выселения местных жителей с тех участков, где обосновались иноземные фактории. Башни генуэзского замка угрожающе противостояли трапезундским укреплениям. Нам уже известны случаи столкновений трапезундцев с генуэзцами и венецианцами; но они имели место не только на территории Понта. Трапезундские торговые люди терпели ущерб в генуэзских владениях, прежде всего Каффе (в 1398, 1447 г. и т. д.)[2483]. В многочисленных конфликтах с итальянцами императорская администрация могла опираться на сочувствие греколазского населения. Сопротивление городского дима помогало императорам в надзоре над итальянскими факториями и использовалось ими в своих целях, подчас выходя из-под их контроля. Чаще эта борьба принимала пассивные формы, вооруженные выступления против итальянских поселений (как, например, в 1304 или 1348–1349 гг.) были редки и происходили в периоды военных действий; преобладали же ограбления генуэзцев и нанесение им всевозможного материального ущерба. С другой стороны, и генуэзцы, пытаясь избежать таксации, а также в случае споров применяли насилие, находя поддержку у администрации Перы, Каффы или даже самой Генуи. Иоанн IV, как уже отмечалось, захватил престол при помощи генуэзцев; а в 1438 г., пойдя на сближение с ними, отвел угрозу нападения Гаттилузи на город. Заверяя Геную в искренней дружбе (и, видимо, поддерживая ее в международных делах), он тем не менее постоянно прибегал к притеснениям генуэзских купцов, строго взыскивал с них коммеркии во всем объеме, конфисковывал имущество нарушавших уплату налогов, использовал все средства для пополнения казны, испытывавшей хронический дефицит. Еще в начале 30-х годов XV в. он отказался уплатить долг своего отца — 3000 дукатов — за покупку товаров у купца, генуэзского гражданина, Томмазо де Тротиса (Тротти). Семейство Тротти, родом из Алессандрии, под покровительством генуэзской республики активно торговало в Причерноморье. Сам Томмазо вел дела по поручению императора Алексея IV, войдя, как значится в документе, в его курию (se locaverit in curia Ihiralesii)[2484]. Видимо, невыплаченный долг в 3000 дукатов и настойчивость требований его возврата у преемника Алексея и привели к последующему инциденту. Заключив Томмазо в темницу, Иоанн IV отнял у него выданный ранее залог. Представление консула Каффы не было принято во внимание. Поскольку Генуя в это время находилась под властью миланского герцога, Филиппо Мариа Висконти письмом от 9 марта 1434 г. потребовал от своего наместника в Генуе Ольдрадо ди Лампуньяно и Оффиции Попечения Романии принять меры в защиту Тротти. Последние направили послание императору, в котором говорилось о готовности Генуи добиваться восстановления справедливости всеми необходимыми способами[2485]. В специальном поручении консулу Каффы Баттисте Форнарио и капитану рыцарю Карло Ломеллини было предписано добиться, по их усмотрению, возвращения либо залога, либо денег, составлявших почти все состояние потерпевшего, применив, если понадобится, силу[2486]. Видимо, вопрос был урегулирован, поскольку столкновения не произошло.

В 1441 г. генуэзским правительством была получена жалоба от имени жителя Перы Филиппо ди Мелоде и его компаньонов на то, что зафрахтованный ими корабль был задержан в Трапезундском порту по приказу императора, а товары и имущество насильно отобраны. Просьба консула Каффы в 1437 г. о возвращении захваченного не имела успеха, и упомянутый Мелоде обратился к дожу, который любезным письмом просил императора возместить убытки генуэзскому подданному ради традиционной дружбы. В том случае, если бы император отказался это сделать, дож, не настаивая на немедленных выплатах, предлагал судебное разбирательство дела подеста и Оффицией торговли Перы[2487]. Очевидно, речь шла не о простом захвате имущества, а о конфискации вследствие правонарушений со стороны генуэзцев, связанных, вероятнее всего, со взиманием коммеркиев и ведением пиратских действий[2488]. Впрочем, род генуэзцев, граждан Перы ди Мелоде (или де Мероде), был весьма влиятелен в этой фактории и известен своими дружественными отношениями с османами[2489], что требовало от трапезундской стороны особой осмотрительности.

В 1443 г. дож Раффаэле Адорно писал императору, что от генуэзских купцов в Трапезунде поступают жалобы на дурное обращение с ними, а государь не принимает тех мер, которые требовали договоры с республикой. Но в том же документе отмечено, что многие дела имели спорный характер и рассматривались трапезундской стороной как наветы клеветников (detractores). Для устранения этих споров Адорно решил назначить генуэзским консулом в Трапезунде Доменико д'Аллегро с правом принимать арбитражные решения одновременно в качестве генуэзского оффициала и трапезундского протостратора и информировать о них дожа[2490]. Аллегро находился тогда в Генуе. В 1442–1444 гг. он возглавлял трапезундское посольство на Запад. В 1442 г. он посетил Флоренцию[2491], а затем в 1443 г. вел переговоры с генуэзским дожем и выполнял также его поручения при папской курии[2492]. В 1444 г., посетив Милан и герцога Филиппо Мариа Висконти, он возвращался в Трапезунд[2493]. Рекомендуя в 1446 г. в качестве доверенного лица для переговоров с императором и генуэзского консула Леонардо Гримальди, Адорно отмечал, что его главной заботой было обеспечить охрану генуэзцев, а также благоприятное отношение к ним со стороны Иоанна IV Показательно, что Гримальди получил и особые инструкции и поручения к василевсу, которого просили отнестись к ним с особым вниманием[2494]. Переговоры должны были урегулировать новые осложнения в отношениях.

Нараставшие противоречия уходили корнями в печальные для Трапезунда события 1415–1418 гг. Они обострились также вследствие союза Трапезундской империи с княжеством Феодоро (Мангуп) в Крыму[2495]. Для Трапезундской империи этот союз имел особое значение, ибо именно он, впервые после 1313 г., позволил ей захватить инициативу в борьбе с генуэзцами, и прелюде всего — с Каффой. С большим флотом — 13 галер — деспот Давид Комнин появился летом 1446 г. под стенами Каффы. Сначала он ограничился демонстрацией силы и отправил в город посольство. Администрация Каффы была вынуждена дать деспоту необходимое продовольствие и небольшой подарок — 1413 аспров[2496]. Сам факт пребывания трапезундского флота во враждебной Каламите, заключение союза с правителем Мангупа Оловеем очень встревожили и Каффу и Геную. Поход галер и фуст рассматривался как нарушение договора (contra pacta et deveta Caffe). Вероятно, еще до экспедиции флота в Трапезунде были введены новые коммеркии (innovationes cabellarum), прежде всего на соль и вино и на другие товары, покупавшиеся и продававшиеся генуэзскими купцами. Это обстоятельство, как отмечалось, привело к трениям и с Венецией в 1445 г. Подобно венецианцам, генуэзцы подвергались в Трапезунде притеснениям, их замок не был достроен императором. Одновременно враждебные действия против генуэзцев предпринимали правители Кастамона, Синопа и «других областей» Черного моря[2497]. Видимо, складывалась антигенуэзская коалиция, к которой при определенном стечении обстоятельств могли примкнуть и венецианцы.

Для рассмотрения сложившейся ситуации в Генуе был созван экстраординарный совет под председательством дожа Джано Фрегозо. В нем приняли участие Совет старейшин, магистраты Оффиции Попечения Романии, Монетной оффиции, Правления Банка св. Георгия и 30 граждан — «мудрых по делам Востока». На такой представительной ассамблее, объединявшей все компетентные органы Генуэзской республики, были зачитаны письма консула и массариев Каффы и правителя Митилены Дорино Гаттилузи, поддерживавшего притязания Александра Комнина на трон. Для срочного анализа всесторонней информации Совет избрал четырех лиц во главе с дожем[2498]. Менее чем через полмесяца, 2 мая 1447 г, правительство и комиссия, обсудив с Оффицией попечения Романии план действий, препроводили свои инструкции консулу Каффы. Было решено, пользуясь мирным временем, решительно пресечь враждебные выступления. На случай военных операций в Пере, Каффе, на Лесбосе и Хиосе предполагалось вооружить галеры. Предписания о действиях по отношению к Мангупу были даны консулу Каффы, а по отношению к субаши Синопа — подеста Перы. Кроме того, Наполеоне Сальваиго поручалось заключить договор с татарами[2499], но прежде всего он отправился в Трапезунд[2500]. Императору через администрацию Каффы вручили специальное письмо. Вероятно, генуэзцы желали разделить противников: оказать давление на Иоанна IV и склонить его к соглашению, заняв (по традиции) более жесткую позицию в отношении Синопа, и, возможно, использовать татар против Мангупа.

В письме трапезундскому императору от 2 мая правительство Генуи упоминало о нарушении договоров и обвиняло василевса в том, что он вмешивался вдела, касавшиеся ведения генуэзского консула, позволял трапезундским гражданам безнаказанно избивать и грабить генуэзцев. Письмо заканчивалось угрозой, что если все это будет повторяться и император не примет всех требований магистратов Каффы, против него будут применены санкции[2501]. От любезности прежних документов не оставалось и следа. В тот же день в Перу было направлено другое письмо, в котором предписывалось немедленно запретить всю торговлю с Синопом и отослать субаши ультимативное представление. Если же и трапезундский император отклонит предложенные ему условия, фактория Перы должна будет приготовить галеру, так как Генуя пришлет сюда свой флот[2502]. Трапезундский император рассматривался тем самым как наиболее опасный противник.

Иоанн IV не решился пойти на открытый конфликт и выразил желание начать переговоры. Нарастание турецкой мощи было фактором, который призывал к осторожности все Причерноморские государства. О ходе переговоров между Трапезундом и Генуей мы знаем из письма генуэзского правительства Иоанну IV от 14 февраля 1448 г.: последний отделывался общими обещаниями и не касался конкретного рассмотрения генуэзских требований. Но так как император предложил, чтобы к нему был отправлен полномочный посол для удовлетворения требований и рассмотрения старых договоров, Лигурийская республика сочла это за свидетельство стремления к миру и советовала избрать местом новых переговоров Каффу, куда обе стороны направили бы своих представителей. Но 29 марта было сочтено более уместным, чтобы трапезундский посол прибыл в Геную[2503]. Генуя не наделила своего представителя правом принимать арбитражное решение, ибо его суждение могло оказаться нелицеприятным, как отмечалось в письме Иоанну IV[2504]. Центральная администрация опасалась возможности подкупа такого чиновника или влияния на него консулата Каффы, которое могло бы помешать ходу переговоров. Тем временем властям Перы и Каффы предписывалось по-прежнему сохранять мир, но держать наготове галеры[2505]. Одновременно в Трапезунд был назначен новый консул Доменико ди Кварто: во время конфликта консульство в Трапезунде не прекращало функционировать[2506]. До прибытия трапезундского посла в Геную переговоры, видимо, вели магистраты Каффы, которые в своем письме от 7–10 октября 1448 г. отмечали крайнюю неуступчивость императора и настаивали на применении силы.

Отвечая им, генуэзское правительство не рекомендовало этого делать, собираясь дать исчерпывающие инструкции к середине января 1449 г. А пока коммуна Каффы должна была на свои средства вооружить галеру[2507]. Очевидно, ожидали приезда трапезундского посла. Им стал знаменитый «философ», протовестиарий Георгий Амируци, прибывший в Геную к середине апреля 1449 г.[2508] Геннадий Схоларий из Константинополя поздравил императора со столь удачным выбором посла и отметил торжественность миссии[2509]. Впрочем, из других лиц, заслуживавших особого почета, генуэзский дож выделил лишь переводчика[2510]. Сразу же после приезда Амируци к нему были приставлены специальные «аудиторы», но переговоры шли медленно; трапезундская сторона не желала уступать своих позиций[2511]. Уже в начале переговоров Амируци высказал от имени Иоанна IV предложение скрепить (и облегчить) возможное соглашение брачным союзом одной из дочерей дожа Лудовико Кампофрегозо с единственным сыном василевса и наследником трапезундского престола[2512]. Оно казалось дожу вдвойне заманчивым: Амируци сообщил, что сын Иоанна являлся и по матери единственным наследником «иберийской», т. е. грузинской, империи (aspecta da parte de soa madré una heredita grande de impero Liberio)[2513]. Возможность породниться с наследником двух царственных династий привлекала Лудовико, который притязал на «королевство» Корсику и даже добился соответствующей инвеституры от своего земляка папы Николая V. Впрочем, именно эти монархические амбиции и привели к его смещению в 1450 г. Сенатом и Правлением Банка св. Георгия[2514].

Несмотря на очевидные препятствия (отдаленность Трапезундской империи, высокая сумма приданого, запрошенная Иоанном IV), дож выразил в письме императору готовность укрепить отношения родственным союзом[2515]. Посол был приглашен в родовой замок дожа в Сардзану для смотрин и выбора невесты[2516]. Глава генуэзской администрации при этом понимал, что путем брачных переговоров император стремился обеспечить его содействие и помощь в решении спорных проблем и «благорасположение на всем Леванте»[2517]. Переговоры затянулись, и лишь 27 июня, перед самым отъездом, Амируци отправился морем в Специю, а оттуда в сопровождении конного эскорта — в Сардзану, где ему предстояло решить вопрос об этом браке с матерью дожа Катериной и определить финансовую сторону договора[2518]. Согласие императора должно было быть заявлено специальному посольству дожа в Трапезунд[2519]. Видимо, прямо из Специи Амируци отбывал на родину, ибо уже 26 и 27 июня он получил заключительные грамоты дожа к императору, протовестиарию Джироламо ди Негро, консулу Каффы, с рекомендацией достойно принять посла, возвращавшегося домой через столицу генуэзских владений на Черном море[2520]. Ход переговоров с Амируци изложен в письме дожа от 27 июня и в документах Оффиции Попечения Романии.

Для ведения переговоров и заключения мира Амируци имел 2 мандата — один, лишавший, его широких полномочий, и другой, предоставлявший ему большую свободу ведения дел. Видимо, сначала предложения генуэзской стороны были сочтены трапезундским послом недостаточно выгодными, и он воспользовался первым мандатом, избегая решать частные вопросы. Лишь на какой-то стадии переговоров (вероятно, когда они были близки к провалу) он предъявил второй мандат, чем, впрочем, вызвал недоверие к себе со стороны партнеров. Генуэзцы требовали, прежде всего, подтвердить по пунктам все прежние договоры, привилегии и иммунитеты, чтобы четко квалифицировать, исходя из этого, возникавшие нарушения и иметь ясные критерии в случае разногласий. Поскольку такая квалификация в тех условиях означала признание вины трапезундской стороной и, видимо, вела к соответствующим финансовым взысканиям, Амируци затягивал переговоры и ссылался на недостаточность полномочий для утверждения по пунктам старых соглашений. Кстати, в дипломатической практике Трапезундской империи подобные подтверждения привилегий осуществлялись обычно императорским хрисовулом, а не посольским соглашением.

Переговоры по поводу составления нового мирного договора зашли в тупик и, отпуская посла домой, дож в письме императору сформулировал два основных требования республики: подтверждение и соблюдение всех привилегий и иммунитетов генуэзцев и отмена несправедливых (налоговых) нововведений. В свою очередь дож обещал на основании прежних договоров устранить все нарушения прав трапезундских граждан генуэзцами. В случае отказа трапезундской стороны от заключения договора предполагалось обложить всех трапезундских подданных повышенными податями на территории генуэзских владений. Вместе с тем по ряду частных вопросов (вероятно, и по вопросу о браке) между Амируци и дожем было достигнуто согласие. Генуя настаивала на том, чтобы ответ на послание дожа был доставлен в Каффу[2521]. Одновременно дож просил Джироламо ди Негро, ставшего к тому времени одним из высших магистратов империи, протовестиарием, содействовать ведению переговоров и информировать Геную о событиях в империи[2522]. Поставив в известность о миссии Амируци подеста Перы, дож поручил ему отправить письма от 27 июня императору и генуэзскому консулу с шедшей в Трапезунд венецианской галеоттой[2523]. С той же галеоттой консул должен был послать в Перу ответное письмо. Республика не стала дожидаться прибытия Амируци в Трапезунд и решила действовать более оперативно. В случае отказа Иоанна IV принять генуэзские условия оффициалам Каффы предписывалось повысить налоги с трапезундских купцов и снабжать город вином с Хиоса через Перу. Других действий против Трапезунда предпринимать не разрешалось. Налог на вино намечалось повысить до 60 аспров за вегету; за каждый модий соли, закупавшийся в генуэзских салинах в Крыму и на Черном море, трапезундские подданные должны были платить новый налог — 12 аспров. Кроме того, на них распространялись все те пошлины, что и на генуэзцев в Трапезунде. Администрация Каффы имела право возобновить мир на условиях утверждения всех генуэзских привилегий, уплаты императором долга Банку св. Георгия и восстановления генуэзского замка в Трапезунде. Предусматривалось удовлетворение иска потерпевших с обеих сторон[2524]. Итак, конфликт вылился в своего рода таможенную войну. Это новая черта в трапезундско-генуэзских отношениях, свидетельствовавшая о значительности взаимной торговли, причем не только генуэзской в Трапезунде, но и трапезундской в черноморских владениях Генуи. Конфликт не перешел в военное столкновение по ряду причин. Одна уже была отмечена: боязнь вмешательства Турции. Но и Трапезундская империя, проводя в эти годы более самостоятельную политику по отношению к итальянским торговым республикам, опиралась на возросшую силу своего флота. Была необходима значительная морская экспедиция, чтобы заставить Трапезунд подчиниться, но собрать ее было сложно, а недостроенность Леонтокастрона внушала генуэзцам опасения за судьбу соплеменников на суше. Конфликт так и не разрешился окончательно вплоть до падения империи Великих Комнинов и принимал все более мягкие формы. Попытка Н. Бэнеску объяснить его лишь как результат неуступчивости Иоанна IV на фоне всесторонних попыток Генуи достигнуть соглашения[2525] вряд ли обоснована. В основе конфликта лежало столкновение вполне реальных экономических и политических интересов. В частности, для Трапезундской империи были непосильны платежи, которые запрашивались генуэзцами, а долг Иоанна IV Банку св. Георгия не был погашен и в 1458 г., составив 17 077 лир плюс проценты[2526]. Империя тем не менее продолжала искать договоренности с Генуей через консула Каффы, посылая тому дары, которые враги консула представили в анонимном доносе 1452 г. как попытку подкупа этого должностного лица. Заслуживает внимания, однако, что в документе сказано о правомочии консула заключить мирный договор с императором (composicio pads), причем доносчик, впрочем, без каких-либо оснований, усматривал в самих переговорах элемент заговора (conspiratio) против интересов республики[2527]. Примечательным является еще раз обнаруживаемый факт передачи международного соглашения в руки консула Каффы.

Падение Константинополя в 1453 г., а вслед за тем и капитуляция генуэзской Перы (2/VІ 1453 г.) прервали регулярные морские связи Генуи с ее факториями, сильно деформировали все отношения в Черном море, способствуя превращению его в турецкое озеро (процесс этот начался, впрочем, идо 1453 г.)[2528]. Коммуна Генуи, раздиравшаяся внутренними противоречиями, истощенная войной с Альфонсом Арагонским, в ноябре 1453 г. передала управление и право собственности на все свои владения в Черном море Банку св. Георгия, который располагал большими финансовыми возможностями и славился образцовой организацией дела. Банк принял целый ряд мер, чтобы укрепить управление факториями, в том числе и в Трапезунде, однако их торговое значение после 1453 г. неуклонно падало. Уже в 1454 г. турецкий флот осуществил поход на Крым[2529]. В силу этого, а также из-за боязни патрициата посещать «зараженные демократическим духом» черноморские фактории[2530] ряд чиновников отказывался принимать административные посты, включая и назначения в Трапезунд[2531]. В годы правления Банка отношения между Трапезундом и Генуей не изменились. Банк по-прежнему, через администрацию Каффы, просил изыскивать возможности для возмещения ему долгов трапезундского правительства[2532], по-прежнему в Трапезунде продолжались инциденты и столкновения с генуэзцами[2533], но характерно, что, несмотря на это, сохранялась основа отношений: стороны избегали решать споры силой оружия. В 1458 г. протекторы Банка обязали консула и оффициалов Каффы изучить все способы, чтобы мирно жить со всеми черноморскими государствами: «… вследствие ужасающей силы господина царя турок будет слишком опасно в это время тягаться оружием с каким-либо из указанных владений». Войну с Трапезундом всячески избегали; взыскание денег с императора разрешалось лишь мирным путем, в результате переговоров[2534]. Несмотря на нестабильность своего положения, генуэзская фактория в Трапезунде дожила до последних дней державы Великих Комнинов. Вплоть до 1461 г. в городе действовал генуэзский нотариат[2535], в апреле того же года туда был направлен генуэзский консул[2536]. Весть о падении Трапезунда генуэзцы доставили в Европу одними из первых. Генуэзская торговля в Трапезунде, как и венецианская, пережила падение города, но находилась после 1461 г. в жалком состоянии. Имеется генуэзский нотариальный акт 1496 г, отмечающий генуэзские торговые интересы в Трапезунде даже в 1492 и 1495 гг.[2537] Османские дефтеры регистрируют «франкские», преимущественно генуэзские, махалле (домовладения) в Трапезунде вплоть до 1583 г.[2538] Однако генуэзцы жили уже за пределами городских стен[2539].

До сих пор мы рассматривали связи с Трапезундом генуэзского правительства и администрации Каффы[2540]. Но помимо них существовали совсем особые отношения с империей полунезависимого генуэзского правителя Митилены (Лесбоса), Фасоса, Лемноса и других островов в Эгейском море Гаттилузи[2541]. В XV в. Гаттилузи были вовлечены в события династической борьбы на Понте. Около 1427 г. сын императора Алексея IV Александр был провозглашен соимператором в обход старшего брата Иоанна, бежавшего в Ивирию. В 1429 г. Иоанн IV сверг отца и захватил власть. Александр (Скантарий) оказался в изгнании. Находясь в Константинополе (по Перо Тафуру) или даже до своего удаления (по трапезундскому источнику в составе сочинения Халкокондила), он женился на дочери правителя Митилены Дорино I Марии[2542]. Гаттилузи пытался помочь зятю флотом для восстановления его на престоле (1438), но, как отмечалось выше, экспедиция не состоялась: дож настойчиво предлагал Дорино I выступить посредником для примирения братьев. Генуе тогда не был выгоден конфликт с Трапезундом, тем более, что пришло известие о том, что Иоанн IV заручился поддержкой османов[2543]. Позднее Гаттилузи использовал против Иоанна IV пирата Джованни Фонтона, впрочем, без особого успеха[2544]. Генуя пользовалась услугами Дорино Гаттилузи, получив от него сообщение о походе Давида Комнина к Каффе (1446)[2545]. В эти годы центральное правительство уже иначе смотрело на перспективу антитрапезундской экспедиции Гаттилузи, не оставлявшего намерения низложить Иоанна IV. В 1451 г. Дорино I обратился к синьории за поддержкой, просил принять его корабли и снабжать их в генуэзских портах Черного моря, на что получил согласие[2546]. Очевидно, что эти действия происходили в рамках генуэзско-трапезундского конфликта. Мы ничего не знаем об осуществлении подобной экспедиции. Предположительно, она не состоялась, так как в те годы началась решительная подготовка турок к штурму Константинополя. Вскоре проливы были блокированы.

Итак, обоснование генуэзцев в Трапезунде относится к последней трети XIII в. В первой половине XIV в. генуэзцы стремились закрепиться на берегах Понта и обеспечить себе наибольшие привилегии, вплоть до полного освобождения от уплаты коммеркиев. Эти максималистские попытки неизменно встречали отпор со стороны трапезундских императоров, что и вызывало вооруженные столкновения 1304, 1313–1314 гг, закончившиеся компромиссами.

В ходе гражданской войны в Трапезундской империи генуэзцам сначала удалось усилить свои позиции и добиться возвращения им территории и крепости Леонтокастрон. Однако последствия разгрома генуэзской фактории, двух войн с Венецией, ухудшение условий торговли с Персией привели к известному ослаблению генуэзской коммерции во второй половине XIV столетия.

С ее оживлением в XV в. Генуя вновь делает попытки добиться преобладающих позиций в Трапезунде. Самое серьезное поражение было нанесено Трапезундской империи в 1415–1418 гг. Однако трапезундские императоры сумели, используя тактику проволочек, особенности внешнеполитической ситуации, избежать выплат контрибуции и вместе с тем не допустить вооруженных столкновений. Упрочение внутреннего положения Трапезундской империи, система ее политических альянсов, изменения в международной обстановке с ростом османской угрозы заставили Геную переменить тактику и перейти от политики военного давления к более гибким, но столь же малоэффективным методам экономической борьбы. Трапезунд, опираясь на внутренние ресурсы, используя сложный переплет международных отношений, смог в большей степени, чем Палеологовская Византия, сохранить свои позиции в экономике, торговле и политике. Трапезундское правительство умело пользовалось междоусобицами генуэзцев, прибегала к подкупу генуэзской администрации, приглашала на службу генуэзских граждан, хорошо знавших морское и торговое дело, оказывавших помощь в организации финансов и обороны.

Уже в 1284 г. Николо Дориа ведал монетным двором. Гавино де Мари и Сорлеоне Спинола в 1314 г. были послами трапезундского императора Алексея II в Геную[2547]. Семейство ди Негро прочно занимало высокие посты на службе императоров[2548]. Доменико д'Аллегро долгое время, с 1429 и минимум до 1459 г., являлся протостратором, командуя трапезундским флотом. Генуэзское правительство чаще всего не препятствовало таким назначениям, рассчитывая иметь от этого определенные выгоды и получать информацию, и подчас обращалось к таким оффициалам с просьбами о вмешательстве и защите генуэзских граждан, потерпевших ущерб в Трапезунде[2549]. Иногда генуэзцу, трапезундскому магистрату, пытались дать и генуэзский административный пост в Трапезунде. В 1443 г. дож назначил упомянутого Доменико д'Аллегро генуэзским консулом[2550]. Как уже отмечалось, какую-то должность в курии Алексея IV имел Томмазо Тротти. Как и в Константинополе, император «мог привлекать» генуэзцев на службу, но он обязывался «не принимать их в «вассалы»; генуэзцы были подсудны и ответственны перед своим консулом и своим правительством»[2551]. Впрочем, сама практика, когда генуэзцы служили иноземным, иногда даже враждебным Генуе правителям, была обычным явлением, а власть над ними метрополии была номинальной[2552].

Другим важным явлением двусторонних связей была служба трапезундцев в качестве воинов, моряков, низших чиновников в генуэзских факториях Черноморья, прежде всего в Каффе, Синопе, Симиссо, Самастро (Амастриде). Стороны активно участвовали во взаимной торговле и предпринимательской деятельности при сохранении экономического преобладания лигурийцев.

Договоры Генуи с Трапезундской империей предусматривали защиту генуэзцев, их судов и имущества на землях империи, их право на свободный проход по ее владениям, а также административную экстерриториальность лигурийской фактории на Понте. Она обеспечивалась неподсудностью генуэзцев императорскому суду, предоставлением им территории, на которой располагалась и резиденция главы фактории — консула, с ограничением права проживания на ней греков без согласия консула и его совета. Каждая сторона брала обязательства не предоставлять на своей территории или на своих кораблях убежища мятежникам другой стороны, но передавать их соответственно трапезундской или генуэзской администрации. Исключение составляло традиционное право искать защиту в храме Богородицы Хрисокефалы[2553]. Эти обязательства имели большое значение как для властей Генуи, вовлеченных в постоянную борьбу группировок, так и для императорской власти, особенно в годы династических смут и мятежей знати. Условия эти, впрочем, выполнялись далеко не всегда — история гражданской войны в Трапезунде в середине XIV столетия и переворота Иоанна IV с помощью генуэзцев дают тому яркую иллюстрацию.

На выделенной генуэзцам договорами 1314 и 1316 гг. территории Дарсены проживание греков допускалось только с согласия коммуны Генуи и консула. Те греки, которые имели там свои дома, могли их перенести и забрать все имущество, хотя особых компенсаций им в договорах не оговаривалось. Зато греческие храмы Дарсены должны были оставаться в прежнем статусе и доступ к ним должен был быть свободным во всякое время днем, но не ночью, а священники должны были служить по своему обряду нестесняемо[2554]. Главное в выборе участка для поселения было то, что он выходил к морю и имел собственную пристань для кораблей[2555]. Удобство последней и ее обособленность, пожалуй, были главными условиями в выборе места для фактории. Договором 1316 г. генуэзцам разрешалось защитить свой участок Дарсены широким рвом, построить стены и башни[2556].

Основу генуэзского поселения составляла лоджия с резиденцией консула[2557], курией, жилыми помещениями, лавками и складами товаров, мастерскими и иными хозяйственными помещениями[2558]. И территория Дарсены, и поселение в Леонтокастроне были укреплены. Источники XV в. недвусмысленно именуют генуэзский Леонтокастрон замком[2559], а Клавихо, видевший его и с моря, отмечал хорошее качество стен и башен[2560]. Однако условия договора 1417 г., когда император взял на себя обязательства построить часть разрушенных стен замка, долго не выполнялись, и переговоры об этом тянулись многие годы, хотя, вероятно, частично работы велись и речь шла именно об их завершении[2561]. Стены бывшего генуэзского замка в Трапезунде и ныне впечатляют своей внушительностью, а по наблюдениям Э. Брайера, сопоставимы с императорской цитаделью самого Трапезунда[2562].

На своей территории, близ гавани Дафнуса, генуэзцы имели собственный храм. Нам известно его (возможно, позднейшее) посвящение св. Елевферию. Поскольку стены храма содержат как греческую (с готической датой 1360 г), так и латинскую надпись (ктитора сакрестии Манфредо Леркари, 1365 г.), вероятно, он был передан фактории[2563].

Несмотря на известную административную автономию, консулат в Трапезунде, как и в других генуэзских факториях (за исключением Каффы в XV в.), не имел права чеканить собственную монету[2564]. В обращении находились трапезундские и каффинские аспры, соммы, западноевропейские и турецкие монеты.

Общим регулированием дел на Востоке, контролем за навигацией занималась учрежденная в 1313 г. Оффиция Газарии, чьи полномочия были подтверждены и уточнены Статутами Генуи 1363 и 1403 г.[2565], а в XV в. — Оффиция попечения Романии. Вероятно, эта магистратура возникла вскоре после 1363 г., постепенно заменив Оффицию Газарии, и исчезла в 1453 г. с передачей функций управления генуэзскими факториями Банку Сан-Джорджо[2566]. Консолидируя Генуэзскую Романию в целом, эти оффиции не занимались, однако, руководством повседневной жизнью поселения, вверенной местной генуэзской администрации.

Главой фактории считался избираемый только в метрополии сроком, как правило, на один год консул из числа генуэзских граждан[2567]. Крайне редко и постановлением генуэзских властей (особенно в период правления Банка св. Георгия) этот срок увеличивался до двух лет[2568]. Обычай генуэзцев назначать оффициалов на короткие сроки и контролировать всю их деятельность был хорошо известен византийцам[2569]. Иногда, когда на посты консулов предполагалось много желавших, власти Генуи и затем протекторы Банка св. Георгия вводили распределение должностей по социальным группам. Например, пост консула Трапезунда мог быть закреплен за гвельфами-пополарами[2570] или «белыми» купцами, а Самастро — за «белыми» нобилями[2571]. На практике, впрочем, такое распределение не выдерживалось и скорее может рассматриваться как временная попытка регулирования баланса сил. В годы войны с Венецией, когда магистратам было трудно добраться до места назначения и они подолгу «застревали» в промежуточных портах Далмации, терпя большие убытки, власти Генуи решили никого не избирать на эти посты, но замещать их временно, до года, по усмотрению дожа и анцианов Генуи[2572].

Первоначально, по статутам XIII — начала XIV в., контроль за деятельностью всех консулов Причерноморья вверялся подеста Перы. Ему же консулы, включая и трапезундского, должны были предоставлять отчет[2573]. Избранный консул был обязан исполнять все capitula Генуи, приносил присягу при вступлении в должность, которую должен был исполнять один год с момента вступления в нее. Кроме присяги процедура вступления консула в должность была сопряжена с получением им от дожа патента на управление и внесением денежного залога[2574]. Если его преемник не прибывал в факторию в положенные сроки, то старый консул вместе с Советом XXIV тайным голосованием избирал временного администратора сроком на 3 месяца, затем еще на три месяца и т. д. Иногда он именуется вице-консулом[2575]. Избирать на тот же пост прежнего консула ранее, чем через год после истечения его полномочий, или какого-либо его родственника запрещалось[2576].

Постепенно с ростом значения Каффы и превращением ее в центр генуэзской Газарии контрольные функции и права синдикации были переданы консулу и советам Каффы. С конца XIV в. все черноморские оффиции, за исключением должностей консулов и писцов крупных факторий, в том числе — Трапезунда, Симиссо и Самастро, избирались двумя третями голосов консулом и Оффицией попечения Каффы из числа граждан и burgenses в соответствии с «цветами», т. е. представительством социальных категорий[2577].

Консул вершил суд в фактории и налагал штрафы, выплачиваемые массариям и регистрировавшиеся ими в специальных приходно-расходных книгах, несохранившихся, но, видимо, подобных массариям Каффы[2578]. Изначально консулу поручалось учитывать ущерб, нанесенный любым генуэзцем, производить дознание и налагать штрафы за провинности[2579]. На следствии, особенно по уголовным делам, консул мог применить пытки или порку, как это сделал консул Синопа в 1401 г.[2580] По статутам Бусико, магистраты восточных факторий должны были присутствовать в курии и вершить суд не реже трех дней в неделю[2581]. В годы управления факториями Банком св. Георгия протекторы требовали, чтобы консулы представляли в Каффу финансовый отчет о наложенных ими штрафах[2582].

Первоначально, по статуту 1403 г., консулу было воспрещено заниматься торговлей, а купцам — представлять его интересы или быть партнерами[2583]. Позднее в числе персональных преимуществ консула было освобождение его от уплаты коммеркиев: по статуту 1449 г. он получил право заниматься торговлей, но не мог тратить на это суммы свыше своего дохода от консулата. Он также наказывался штрафом, если распространял данный ему иммунитет беспошлинной торговли на иных лиц[2584].

Так как важнейшее значение для фактории, особенно в первый период ее существования, было обеспечение караванной торговли с Персией, консул вместе с Советом Шести (анцианами и массариями) должен был избирать трех «мудрых», которым было вверено нанимать тягловый скот для караванов[2585]. Он же вместе с двумя советниками был обязан собирать имущество умерших без завещания генуэзцев и распоряжаться им по закону, передавая наследникам или доверенным лицам[2586]. Консулу запрещалось принимать личные подарки (кроме еды и питья не более чем на три дня и ценой не более 20 сольди). Никаких подношений, в том числе — в знак благодарности, консул не мог получать, даже оставив должность, в течение года и под угрозой высокого штрафа. Все сделанные официальные дары генуэзским «ректорам» обращались в пользу коммуны[2587].

Постепенно, особенно с конца XIV–XV в., складывался обычай, когда должности некоторых консулов на Леванте, а также и других магистратов, рассматривались как вознаграждение или же своего рода кормление[2588]. Постами консулов разных мест даже обменивались[2589], их продавали, а должности реально исполняли викарии. Нотариальный акт 1415 г. упоминает случай покупки 21 — летним Марко Спинола ди Лукулло у Агостино Сальваиго оффиции Трапезундского консульства на 2 года за 80 генуэзских лир. Сделка оформлялась нотариально и считалась законной[2590]. Против такой практики неоднократно принимались разные меры (например, предписание консулам исполнять свои обязанности лично, запрет иметь более одной оплаченной должности в год[2591], уменьшение срока пребывания консула в должности на время его отсутствия на месте[2592]), но они не искоренили злоупотреблений. Поощрением консула могло быть и предоставление ему права избрать писца. Но для этого все же требовалось согласие администрации Каффы[2593].

В тех случаях, когда избранный магистрат умирал в пути к месту назначения, проехав далее Неаполя, его родственникам причиталась половина его оклада и возможных доходов по должности[2594].

Завершением пребывания консула у власти была, как и в других факториях, процедура синдикации[2595]. Это была форма юридического и финансового контроля за деятельностью местной администрации центральными властями Генуи, оторванными от факторий на тысячи миль. Первоначально генуэзское законодательство предусматривало ведение всей процедуры синдикации консулов Килии, Симиссо, Синопа и Трапезунда синдикаторами Перы. Новый консул с первым же кораблем должен был переслать материалы дознания и приговоры, вынесенные его предшественником в Геную генеральным синдикаторам. Подследственный консул мог представить в Генуе свой отчет в течение 15 дней, если он туда прибывал. Если он наказывался (как правило, штрафом), то сумма наказания взыскивалась из оставленного им залога[2596]. По статутам 1363 г. предписывалось даже назначать аудиторами купцов-пополаров, то есть следовать процедуре разделения должностей между фракциями генуэзских граждан[2597]. Постепенно этот порядок пришел в забвение, но сама процедура синдикации осталась и все более детализировалась. По законам, утвержденным французской администрацией Генуи в начале XV в., начало процедуры синдикации происходило уже в самом Трапезунде по избранию, в соответствии с правилами, синдикаторов прибывающим новым консулом[2598]. По Уставу Каффы 1449 г., как только новый консул вступал в должность, он, вместе с анцианами и массариями, обязывался избрать двух аудиторов, по возможности генуэзских граждан или, если их не будет, burgenses, а также писца, для выслушивания жалоб на его предшественника и иных оффициалов. В течение определенного срока, обычно 10 дней, эта комиссия ежедневно должна была принимать жалобы и показания свидетелей и могла выносить приговор о штрафах на суммы до 1000 трапезундских аспров по каждому иску. Записи о штрафах и отчеты посылались затем генеральным синдикаторам Каффы. Процедура синдикации продолжалась в Каффе. Получив документы первоначального следствия с приложенными к ним печатями, консул, массарии и анцианы Каффы, дождавшись прибытия в Каффу бывшего консула Трапезунда, избирали следственную комиссию из трех синдикаторов в Каффе. Процедура сбора жалоб, теперь уже в столице генуэзской Газарии, продолжалась еще 15 дней, и столько же отводилось синдикаторам для принятия решения, которые вступали в силу и на них нельзя было подавать апелляцию. Наложенные этой комиссией штрафы не подлежали снижению или отмене. За работу по синдикации вознаграждение полагалось только писцам, зато небрежение этими обязанностями вело к большим штрафом консулов, их советов, аудиторов и писцов[2599].

От консула всегда требовали неукоснительного исполнения законов коммуны и предписаний ее оффиций, для чего ему посылали принятые и действующие законы и распоряжения в виде копий[2600].

Сравнительный статус генуэзского консула в Трапезунде в иерархии глав факторий Черноморья, а также косвенно и материальное положение самой фактории можно определить через систему налогов с окладов магистратов, так называемые сталии, введенные властями Генуи с 1335 г. как иррегулярное взыскание[2601], и систематически собираемые и отмечаемые в источниках применительно к заморским факториям с 1380 г.[2602] Финансовым источником выплат были собираемые на месте коммеркии[2603]. Первоначально сталии выплачивались в пользу генуэзской коммуны, но с 1423 г. они были переданы республикой Банку св. Георгия в погашение сделанных займов[2604]. В 1380 г. трапезундский консул уплачивал республике 15 лир, тогда как консул Таны — 10, а глава фактории Каффы — 200[2605]. В 1423 г. была введена супрасталия, и налог с оклада консула в Трапезунде повысился до 25 лир, а в 1427 г. (за счет новой таксы — квадрасталии) — до 35 лир[2606]. В 1449 г. Статут прямо устанавливает оклад консула в 45 соммов Каффы[2607]. В 1455 г. сталии с консула и его писца составляли 45 лир 12 сольди и 6 денариев[2608], видимо, 42 лиры с оклада собственно консула, как это было и в следующем, 1456 г.[2609], в то время как выплачиваемое ему жалованье за 10 месяцев и 19 дней равнялось 5250 аспров (т. е. 5943 аспра или ок. 29,5 сомма за год)[2610].

Очевидно значительное снижение жалованья консула Трапезунда, в сравнении с его коллегой в Тане в XV в., что, возможно, связано с доходами Таны от работорговли и стимулированием более высоким окладом консула Таны, подвергавшейся неоднократным нападениям кочевников.

В своем правлении консул опирался на избираемые в фактории советы. Первоначально генуэзские статуты начала XIV в. предусматривали, что прибывший в факторию магистрат должен был избрать 6 лучших купцов (пополам из нобилей и пополаров) и затем вместе с ними большинством голосов и по тому же принципу выбрать Совет Двадцати четырех. В их числе могли быть и электоры, лучшие граждане, а также и натурализованные генуэзцы. Менять их было можно только в случае отъезда советника или по его тяжелой болезни, следуя той же процедуре. Если нужного числа лиц в какое-то время в фактории не было, допускалось избрание неполного состава Совета с возможным до избранием позднее, однако при условии минимума из 6 членов, включая двух казначеев[2611]. Консул принимал решения по всем важнейшим делам, относящимся к торговле и к генуэзским гражданам, опираясь на этот Совет двумя третями голосов его членов. Тремя четвертями голосов членов Совета при тайном голосовании консул мог устанавливать запрет на 1 месяц сбора тех или иных налогов[2612]. Совет санкционировал также траты консула, кроме тех, которые он производил из своего оклада[2613]. Он же обладал полномочиями отстранять магистратов, кроме консула, от должности[2614]. В Трапезунде Совет XXIV избирал также четырех советников для капитана генуэзских галер, посещавших город[2615]. Постепенно, однако, Совет XXIV был замещен более мобильным Советом Шести (4 анцианов и 2 массариев), ранее органом оперативного управления. В начале XIV в. Совет Шести определял вместе с консулом суммы окладов писцам, избирал на год низших оффициалов, собирал и описывал имущество купцов, умерших без завещания и передавал его консулу для отправки в Геную[2616], определял суммы и порядок выплат ущерба, нанесенного генуэзцам местными жителями и властями, в соответствии с договорами, заботился о возведении укреплений и иных построек[2617].

Статут Каффы 1449 г. одновременно подводил некоторые итоги системы самоуправления факторий и определял их развитие в будущем. Статут содержит раздел De ordine servando in Trapezundis. В нем предусматривается, что прибывающий в Трапезунд новый консул должен прежде всего избрать четырех старейшин-анцианов. Делает он это вместе с прежними анцианами, знавшими людей и ситуацию на месте. После принесения ими клятвы верного служения коммуне, консул и анцианы избирали двух массариев-казначеев, делопроизводителей и финансистов. Для баланса интересов разных групп населения при возможности массариями избирали одного генуэзского гражданина (civis) и одного burgensis, по всей вероятности — Трапезунда[2618]. Если генуэзских граждан было недостаточно, можно было избирать двух burgenses, учитывая, что избранным нужно было пребывать на посту непрерывно в течение года. Примечательно, что массарии по Статуту никакого оклада не получали[2619]. И действительно, в списках оффициалов, выплачивавших сталии — налоги с окладов, их нет. В начале XV в. массариям запрещалось также заниматься торговлей[2620]. Вероятно, массарии получали вознаграждение из денег местной курии, от судебных штрафов и т. п.

Основной задачей консула, анцианов и массариев после избрания была организация аукциона по продаже с него откупа на сбор местного торгового налога — коммеркия. В 1449 г. этот налог был установлен в 1,5 % при ввозе и 1 % при вывозе всех товаров и выплачивался в фактории генуэзцами и лицами, обладавшими их привилегиями (дававшими, кстати, и права на льготное обложение торговли трапезундской казной)[2621]. Консулу запрещалось прямо или через подставных лиц участвовать в откупе под угрозой штрафа в 25 соммов и потери жалованья[2622]. Тем самым республика принимала меры против злоупотреблений во взимании коммеркия и принимала меры против занижения поступлений в казну.

В составе свиты консула было двое слуг, которым назначался специальный оклад по 2 турецких дуката ежемесячно. В отличие от венецианской практики его выплачивали не из содержания главы фактории, а из казны массарии[2623]. Консулу полагался также один конь.

Делопроизводство фактории было строго регламентировано. Статуты предписывали, чтобы каждая оффиция вела свои акты, имела передаваемые сменявшимся чиновникам печати, чтобы в генуэзских факториях на Востоке были публичные архивы, чтобы картулярии оффициалов подписывались и проверялись массариями[2624]. Официальное делопроизводство курии вел нотарий или писец, получавший (по Статуту 1449 г.) в качестве оклада 4000 Трапезундских аспров ежегодно[2625]. Как отмечалось, глава scribania в Трапезунде избирался не в Каффе, а в Генуе, как и консул. Он непременно должен был быть членом коллегии нотариев Генуи[2626]. Помимо должностных обязанностей в курии консула, писцы занимались и торговой деятельностью, например, получая комменды[2627]. Среди генуэзских нотариев в Трапезунде изредка упоминаются и habitatores и burgenses этого города, что указывает на их относительно постоянное проживание там[2628]. Писец курии был одним из немногих оффициалов, с чьего оклада взимались сталии. В 1380 г. они составляли небольшую сумму 2,5 лиры[2629], в 50-е гг. XV в. — 3,25 лиры[2630].

Генуэзская фактория в Трапезунде еще в начале XIV в. содержала специального переводчика — труцимана — с персидского языка, оплату которому производили погодно в безантах Тебриза[2631], а также, видимо, другого толмача — с греческого языка, которому платили в трапезундских аспрах. В 1449 г. Статут предусматривал ему жалованье в 3600 аспров в год, то есть немногим менее оклада нотария, но с правом иметь коня[2632]. В штате фактории состояли также двое рассыльных или судебных исполнителей с окладом по 1000 аспров. Столько же получали и два капеллана местной церкви (имевшие, несомненно, и дополнительный заработок от треб). Если денег на выплату окладов у фактории от поступлений от налогов и штрафов не хватало, то консул производил выплату недостающего, собирая деньги с жителей фактории по раскладке, с учетом их имущественного состояния[2633].

Охрану фактории в Трапезунде, как и в других факториях, несли соции и стипендиарии, получавшие фиксированный оклад[2634]. Их число было повсеместно невелико и могло оградить от неорганизованных волнений или в лучшем случае стихийных нападений небольших отрядов кочевников, но не от значительного войска.

Договор 1314 г. предусматривал взаимный запрет генуэзцам и трапезундцам производить натурализацию, то есть, как в нем сказано, «гесіреге… aliquem Januensem… in Grecum… et… aliquem Grecum dicti domini imperatoris in Januensem»[2635]. Ограничение, однако, могло нарушаться. За определенные услуги генуэзцы предоставляли особые привилегии жителям Трапезунда, подданным императора, в том числе и не грекам. Поскольку итальянское население составляло меньшинство в факториях, инструмент предоставления местным жителям протекции, определенных, прежде всего налоговых, прав и привилегий активно использовался Лигурийской республикой для защиты своего поселения и укрепления позиций, в том числе в местной и восточной торговле[2636]. Например, в 1427 г. такие права гражданства были пожалованы армянину из Арсинги, жителю Трапезунда Ходже Шамседдину за некие заслуги (ex informationibus… de probitate et laudatis moribus… ac optima affectione quam erga Ianuensem nacionem gerit). В документе, направленном консулу Каффы и подеста Перы, сказано, что Шамседдин принимается в число генуэзцев (numéro et gremio Ianuensium) со всеми причитающимися почестями и привилегиями. При этом, рекомендуя его и его услуги властям заморских факторий, губернатор Генуи и Оффиция Попечения Романии настаивали, чтобы предоставленные привилегии не нарушали условий соглашений с Трапезундским императором. Прямого указания на предоставление гражданства в тексте нет, хотя все его права и «бенефиции» явно обозначены[2637]. Значит ли это, что Шамседдин получил права натурализации вне Трапезундской империи или же просто неформальное покровительство, остается неясным. Во всяком случае, очевидно, что генуэзцы несомненно имели на территории Трапезундской империи не только враждебных им жителей, но и торговых партнеров, и принимавших статус лигурийцев лиц[2638].

Сравнивая административный строй венецианской и генуэзской факторий в Трапезунде[2639], можно заключить, что и та и другая опирались на опыт метрополий, руководствовались их законами и статутами и в немалой степени копировали их институты. Разница заключалась в том, что в системе управления факториями, осуществления контроля за их деятельностью Венеция в большей мере использовала политико-административный ресурс, отлаженные механизмы централизованного государства, а Генуя использовала преимущественно финансово-юридические инструменты контроля, в большей степени, чем Венеция, ограничивая сроки пребывания оффициалов в должности и подчиняя их в некотором отношении властям других крупнейших поселений — сначала Перы, а затем — Каффы, не посягая, впрочем, на автономию местного управления, но более оперативно строя систему взаимоотношений с местными властями, учитывая оторванность факторий от метрополии. Венеция в большей степени, чем Генуя, передала управление фактории в руки патрициата, но и в генуэзском случае тенденция к усилению роли патрициата была ясно выражена, особенно учитывая роль семейств Дориа, ди Негро, д'Аллегро и других в бюрократической верхушке империи.

Попробуем провести сравнение окладов глав венецианской и генуэзской факторий, учитывая ограниченность данных и условность соотношения курсов монет. В конце 40-х гг. XV в. венецианский байло получал оклад 500 дукатов в год, тогда как генуэзский — 45 соммов Каффы (без вычета стадий). Принимая курс венецианского дуката, равный 2,5 генуэзской лиры в 1448 г.[2640], получим, что венецианский магистрат вознаграждался суммой равной приблизительно 1250 ген. лир. 1 сомм в 1451 г. исчислялся в 5,65 лиры[2641]. Тогда оклад генуэзского консула составил бы 254,25 лиры в год, что намного ниже, чем у его венецианского коллеги, тем более учитывая вычеты стадий. Как уже упоминалось, перед 1415 г. должность консула в Трапезунде покупалась за 40 лир гроссов за год, что составляет нижний предел ее чистой доходности. Возможно, оклад отражает место фактории в сравнительной иерархии поселений двух республик, а опосредованным образом — и политику республик в регионе, и финансовое состояние самих факторий, связанное с торговлей.