История Трапезундской империи

Глава 16. Падение Трапезундской империи

Сведения о завоевании османами Трапезундской империи рассеяны по многим источникам[3484]. Далеко не все из них равноценны и достоверны, поэтому, не претендуя на исчерпывающую полноту изложения, остановимся на главных линиях события, на наиболее выверенных сведениях. Необходимо отметить, что лишь немногие источники принадлежат перу очевидцев событий. Один из них, османский хронист Турсун-бег (после 1426 — после 1491), был в авангарде армии, в отряде Махмуда-паши. Серб Константин из Островицы (ум. после 1501) также принимал участие в походе в составе войска османов, но писал о нем по памяти почти 40 лет спустя. Также через много лет после события вспоминал о нем Лаоник Халкокондил, опиравшийся, возможно, и на трапезундский источник. Наиболее ранним описанием является письмо Георгия Амируци в Италию, кардиналу Виссариону Никейскому, написанное в Адрианополе вскоре после захвата Трапезунда, 11 декабря 1461 г.[3485], и содержащее просьбу о материальной помощи в выкупе попавшего в сераль сына Амируци. Причастный к сдаче города, Амируци дает субъективную интерпретацию событий, скрывая собственную туркофильскую позицию. Современные венецианские архивные документы также упоминают о взятии Трапезунда, некоторые из них основаны на сведениях, полученных от информаторов республики в Турции. Важна также дипломатическая переписка западноевропейских государей и их канцелярий. Турецкие хроники Нешри (ум. ок. 1512–1520), Ашикпаши-заде (1400 — после 1484)[3486], Саад ад-Дина (1536–1599) дают общую, иногда неточную информацию о событиях. Нешри, например, гораздо подробнее характеризует захват Синопа и Кастамона, чем Трапезунда[3487]. Более детальный и достоверный рассказ содержится в произведении Идриса Бидлиси (ум. в 1520). С точки зрения Ак-Куйунлу поход и борьба за Трапезунд описаны Абу Бакром Тихрани (ум. после 1478)[3488]. Все поздневизантийские историки так или иначе описывали падение империи Великих Комнинов. Наиболее детальный рассказ о нем, кроме Халкокондила, оставили Критовул и автор анонимной Барберинской хроники начала XVI в. Большую ценность для датировки событий имеют малые византийские хроники.

Накануне турецкого завоевания Трапезундская империя находилась в союзных отношениях и под защитой могущественного государства Ак-Куйунлу, с правителем которой, Узун-Хасаном, были породнены Великие Комнины. В 1458 г. он стал супругом дочери Иоанна IV Феодоры[3489]. Летом 1459 г. трапезундское посольство к Узун-Хасану признало сюзеренитет Ак-Куйунлу, и Узун-Хасан уведомил об этом Мехмеда II[3490]. Трапезундская империя, по-видимому, заключила союз с Синопским эмиратом, достигла взаимопонимания и координации действий с Караманом и вела переговоры о помощи с западноевропейскими государствами. Союз с ними был скорее виртуальным. Желавшее сплотить антиосманскую коалицию папство реальными силами не располагало, и планы Крестового похода, взлелеянные Пием II, реального отклика на Западе не получили[3491]. Наиболее активными поборниками борьбы с османами выступали Венеция (которой надо было защищать свои фактории) и Бургундское герцогство. Но и в том и в другом случае то, что проливы находились уже в руках султана, делало их участие эфемерным. К тому же союз Венеции с Узун-Хасаном и начало турецко-венецианской войны произошли уже после падения Трапезунда (1463–1479). Вместе с тем переговоры Великих Комнинов о союзе с Западом, их близкие отношения с Узун-Хасаном и Джандарами возбуждали подозрение и ревность Мехмеда II, его желание покончить с последним оплотом византийской государственности и открыть ворота на Кавказ. По сообщению Дуки, Узун-Хасан в 1459/60 г. отправил к Мехмеду посольство с требованием выплаты ему телоса за 60 лет и признания его сюзеренитета над окрестными землями, прежде всего — Трапезундом. Последнее подтверждается и сообщением Тихрани. Султан обещал сам явиться к Узун-Хасану и дать ему ответ[3492]. Основания считать, что Узун-Хасан считал Трапезундскую империю подопечной территорией, а затем, после османского похода 1461 г. и своим патримонием, дают и иные источники[3493]. В 1459–1460 гг. на границах Трапезундской империи происходили маневры и стычки между войсками Мехмеда II и Узун-Хасана[3494]. Опасаясь Ак-Куйунлу, зная его силу, Мехмед действовал в глубокой тайне, готовясь к решающему удару на Трапезунд[3495]. Он рассчитывал на постепенное завоевание побережья, разделение сил союзников и на возможную войну с Узун-Хасаном. Он использовал также идеи мусульманского единства и все средства дипломатии для нейтрализации Ак-Куйунлу, единственной реальной силы, кроме стен самого Трапезунда, мешавшей его планам. Вся экспедиция против Трапезунда рассматривалась как газават[3496]. Сам султан Мехмед в письме к Джахан-шаху мотивом своего выступления называет то, что император Трапезунда был союзником и родственником Узун-Хасана, его врага[3497]. Свидетель и участник событий Георгий Амируци считал, что нападение султана ничем не было спровоцировано и вызвано было только его желанием расширить свою империю[3498]. Также беспричинным (senza causa) считал захват Трапезундской империи венецианский хронист Доменико Малипьеро[3499]. Дука указывает, что трапезундский император продолжал уплачивать султану дань, как и правители Эгейских островов, жители Каффы и Синопа[3500]. Греческая Барберинская хроника начала XVI в. приводит в качестве предлога османского вмешательства обращение к султану некоего племянника императора Давида, которого тот отстранил от трона[3501]. Таким лицом мог быть Алексей, сын номинального и отстраненного от трона еще Алексеем IV Александра (Скантария), зятя правителя Митилены, но подтверждения этого в достоверных источниках нет, и, скорее, мы имеем здесь дело с позднейшей легендой, которых немало в поствизантийских греческих хрониках. Действительным главным мотивом действий султана было его желание покончить с очагом эллинской государственности у себя в тылу, без чего объединение им Анатолии не было полным, а также не допустить опасного союза Комнинов с Ак-Куйунлу, дававшего Узун-Хасану повод вмешиваться а анатолийские дела. Ф. Бабингер справедливо полагал, что Мехмед считал своим противником еще Иоанна IV[3502].

Подготовкой к походу был захват генуэзской фактории Самастро (Амастриды) в 1459 г.[3503], контролировавшей морские коммуникации. Весной 1461 г., по сообщению Халкокондила и по независимым от него сообщениям Константина из Островицы, в Константинополе был собран флот в 150 кораблей[3504]. Амируци приводит иную цифру — менее 100, но упоминает лишь галеры[3505]. Также оценивает флот и Ашикпаша-заде[3506]. В любом случае, это была мощная группировка, несопоставимая с отрядами из нескольких судов венецианцев, генуэзцев или синопцев, которые ранее нападали на Трапезунд, даже учитывая, возможно, худшую боевую подготовку османских экипажей. Весной 1461 г. флот выступил в поход в Черное море[3507]. Основные сухопутные силы были сосредоточены в Бруссе, где 23 апреля султан произвел смотр войск и откуда в конце месяца и начал поход[3508].

Подготовка к экспедиции была тщательной: армия шла конно и людно, были тягловые животные, мулы и верблюды, артиллерия, все необходимое для дальнего перехода[3509]. Поданным Критовула, возможно, преувеличенным, в ней было 60 тыс. всадников и не менее 80 тыс. пехоты[3510]. Амируци называет общую численность войска 150 тыс.[3511], Абу Бакр Тихрани 100 тысяч[3512]. Войско пришло в Анкару, где султан находился между 12 и 21 мая[3513], а затем двинулось в сторону Кастамона.

Походу на Трапезунд предшествовал план окончательного присоединения Синопа и эмирата Джандаров. Синоп занимал ключевое место на морских коммуникациях от Константинополя к Крыму и Трапезунду, его гавани были удобны, а Узун-Хасан мог состоять в союзе с Исмаилом или, как предполагал Критовул и автор анонимной хроники нач. ХVІ в., и притязал на эти земли[3514]. Султан сначала направил письма эмиру Исмаил-беку с требованием присоединиться к армии султана, быть ее проводником и обеспечить прием в Синопе и снабжение османского флота. Исмаил обвинялся султаном также в союзных отношениях с Узун-Хасаном и в планах вместе с ним выступить против османов[3515]. В письме к султану Кара-Куйунлу Джахан-шаху Мехмед II писал, что потребовал от хакима Кастамона Исмаил-бека союза в походе, что является древним обычаем. Однако тот выказал неповиновение и заперся в крепости Синоп[3516]. Исмаил, осознавая опасность захвата своих земель и сложность противостоять войску султана, тянул с ответом[3517]. Возможно, он ждал помощи от эмира Карамана и Узун-Хасана. Тогда Мехмед II стал разыгрывать против него другую карту. В его ставке находился брат Исмаила и претендент на его земли Кызыл Ахмед-бек, а также Касим Караманоглу. Ахмед-бек всячески подогревал гнев султана против брата и надеялся получить его трон, а пребывание Касима у султана связывало руки эмира Карамана Ибрахима[3518]. Мехмед упрекал Исмаила, что тот не передает половину царства брату[3519] (намекая, возможно, на историческое разделение державы Джандаров на Синоп и Кастамон). Начиная поход весной 1461 г., и войдя на территорию Кастамона, Мехмед арестовал сына Исмаила Хасана Челеби (по версии Дуки, тот был послан с дарами для переговоров[3520]) и аннексировал Кастамон и медные копи — основной источник доходов Джандаров[3521]. По сведениям Халкокондила, они приносили доход 200 тыс. золотых «статеров» в год[3522]. Затем он послал флот и большую группу войск под командой великого везиря Махмуда-паши и с участием Кызыл Ахмеда для блокирования Синопа с суши и моря. Он не желал оставлять этот важнейший порт в тылу, начиная кампанию против Трапезунда. Синопская крепость была одной из лучших в Причерноморье и была укреплена как с суши, так и с моря, имела, по словам Халкокондила, 400 больших и 200 малых орудий и свыше 10 тыс. людей, в гавани Синопа находились военные и торговые суда[3523], и осада ее требовала больших сил и ресурсов. Но нападение османов было неожиданным, и Исмаил не успел приготовиться к обороне[3524]. Ведя переговоры с Махмудом-пашой, командовавшим сухопутным отрядом, Исмаил указывал на то, что не нарушал договоров и не совершал враждебных действий против султана. Однако он был готов передать султану свои владения в обмен на область Филиппополя с условием освобождения от налогов[3525]. Получив письмо султана, возможно, переданное сыном, с требованием сдачи, обещанием прощения и предоставления ему и его семье земель в держание[3526], урегулирования споров с братом, Исмаил решил сдать город без боя и явился на поклон к султану с большими дарами. Он получил, видимо, сначала земли в Анатолии (Йени-шехир), а затем в обмен на них — владения у Филиппополя[3527]. Султан овладел Синопом в июне 1461 г.[3528] История борьбы за Синоп была в мифологизированной форме передана в Венецию прибывшей туда 29 июля 1461 г. большой навой. Ее экипаж сообщил о борьбе за Синоп, который султан якобы никак не мог взять, несмотря на семь баталий и большие потери армии и флота. Надежды вселяло известие, что на помощь Синопу идет Узун-Хасан с 80-тысячной конной армией. Обладавший Синопом, по мнению хрониста, будет господином «всей трапезундской ривьеры»[3529]. Известие о вооруженной борьбе за Синоп оказалось ложным (хотя, очевидно, и на Западе, и в Трапезунде ожидали, что Джандары окажут стойкое сопротивление), а сведения о выступлении хана Ак-Куйунлу преувеличенными. Однако хронист верно заметил большое значение Синопа и его порта в контроле над побережьем Северо-Восточной Анатолии и отразил несбыточные надежды на поражение османов от «восточной коалиции».

Проходя через Амасью, Ладик и Токат султан пополнял свою армию присоединявшимися к ней войсками родственников, вассалов и союзников[3530]. Подойдя к Коюль-Хисару, султан вступил на территорию Ак-Куйунлу и приступил к осаде города, объявив тем самым войну Узун-Хасану. После трех дней осады крепость сдалась[3531], и турки повернули на юго-восток к Эрзинджану, отрезая для Ак-Куйунлу проход к Трапезунду. Но Узун-Хасан преградил османам проход в долину Эрзинджана[3532]. Султану пришлось пересекать высокие и труднопроходимые горы, минуя обрывистые скалы, двигаясь в дождливую погоду с большим обозом, выставляя боевое охранение и посылая разведку[3533]. Боялись, конечно, не трапезундского императора, а внезапного нападения Узун-Хасана. Неожиданность произошла: некий тюрок (по словам Константина из Островицы, подосланный Узун-Хасаном) покушался на командующего авангардом Махмуда-пашу. Стрела попала ему в лоб, но рана оказалась поверхностной, и вскоре полководец вернулся в строй[3534]. Узун-Хасан не ожидал нападения и на первых порах медлил. Убедившись в нападении, он, как сообщал Амируци, прибег к тактике «депопуляции» пограничных областей, засадам и арьергардным столкновениям[3535]. Близ Эрзинджана, у Йасы-Чамана[3536], произошла решающая битва, исход которой не ясен, но вероятнее, что войска Узун-Хасана были рассеяны[3537]. После сражения Узун-Хасан предпочел вести переговоры и послал для них свою мать Сару-Хатун, известную своим дипломатическим опытом. Она обратилась к заступничеству Махмуда-паши[3538]. Переговоры тянулись, стороны апеллировали к тому, что они единоплеменники, связанные общими договорами и корнями добрососедских отношений[3539]. Тогда султан решил связать руки сопернику. Он взял его мать в заложницы, совершая газават, и принудил ее заключить с ним договор на условиях, что Мехмед не будет посягать на земли Узун-Хасана, но и тот не станет защищать трапезундского императора[3540]. Главным аргументом Мехмеда против попыток Сары-Хатун отговорить султана от похода на Трапезунд, было то, что он является гази и не может остановить меч ислама[3541]. Затем он отправился в поход на Трапезунд через Байбурт, по Турсун-бегу, дабы преградить императору пути к отступлению и бегству[3542]. Он разделил армию на два отряда — передовой, во главе с Махмудом-пашой, который двигался необычной западной дорогой, и основной, во главе с султаном, который пошел также труднопроходимой восточной дорогой. Выбор этих нетрадиционных путей Э. Брайер объясняет тем, что единственная магистральная дорога через Месохалдию и Торул-Ардасу была заблокирована трапезундцами, что они с успехом делали в 1456 г., когда паша Амасьи Хайдар смог напасть на город только с моря[3543]. Движению войск через горные перевалы в 1461 г. мешал проливной дождь и, возможно, нападения греков и тюрок, союзных Трапезунду. С фланга османам угрожали грузинские земли, также союзные (или вассальные, как Гурия) Великим Комнинам[3544]. И все же османы прошли и неожиданно для защитников появились у стен Трапезунда. Передвижению обозов существенно помогли предусмотрительно взятые султаном верблюды.

Флот прибыл к Трапезунду сразу после капитуляции Синопа и приступил к блокаде города с моря[3545]. Были сожжены предместья и расчищены подходы к стенам. Началась осада, продолжавшаяся, по Халкокондилу, 32 дня[3546]. Как отмечал Амируци, действия трапезундцев против десанта были успешны. В нападениях на него принимали участие и осажденные, и жители деревень, так что была надежда нанести и флоту большой урон[3547]. Посланный Мехмедом II передовой отряд в две тысячи всадников, по неподтвержденному другими источниками сообщению Константина из Островицы, был уничтожен трапезундцами[3548]. Однако прибытие основной армии султана изменило ситуацию. По Амируци, начался обстрел стен из орудий, у защитников не хватало запасов продовольствия и воды, городской дим проявлял недовольство и был готов к выступлению[3549] (другие источники об этом молчат). По Турсун-бегу, император сдался, как только пушки были выставлены, не дожидаясь обстрела[3550]. Надень ранее султана[3551] (13 августа, по Брайеру[3552]) прибыл авангард османского войска во главе с великим везирем Махмудом-пашой, ставшим лагерем у Скилолимний. Махмуд[3553] через посла, которого Критовул называет Фома Катаволин, вступил в переговоры со своим родственником, двоюродным братом по матери протовестиарием Георгием Амируци и через него — с императором. Предложенные условия были традиционны: сдача города и предоставление императору земель на османской территории и кормлений для его знатных подданных. В противном случае их ждало разграбление и рабство по законам войны. Трапезундцы обещали заключить договор, но с самим султаном, по его прибытии. Давид настаивал на браке султана с его дочерью, сохранении его доходов «от Колхиды» и предоставлении земель в кормление, подобно деспоту Морей Димитрию. Султану, возможно, все эти требования показались чрезмерными[3554].

Прибыв к Трапезунду, султан потребовал от Давида либо сдать город, сохранив жизнь и движимое имущество свое и своей семьи, либо все потерять в результате штурма. В последнем случае султан клялся сравнять стены города с землей и вырезать всех жителей. Поначалу, как писал Халкокондил, Мехмед гневался на прежнюю неуступчивость Давида и желал штурмовать Трапезунд. Махмуд-паша, а также другие придворные султана, в том числе, по сообщению Барберинской хроники, родственник жены Давида, склоняли его к тому, чтобы подтвердить условия предложенного договора[3555]. С другой стороны, Амируци побуждал Давида к капитуляции. Он даже подозревался в сговоре с султаном о сдаче ему империи. Единственная характеристика Давида встречается в греческой хронике XVI в. Автор называет его бездеятельным и немужественным, неспособным для царствования[3556]. В договоре о сдаче осталось условие, что султан возьмет в жены дочь императора Давида[3557]. Давид капитулировал, выйдя с женой и детьми, и преклонился перед султаном. В акрополь были введены янычары, и в городе размещен турецкий гарнизон. Султан завершил завоевание империи подчинением Керасунта[3558], архонтов — Каваситов и Чанихитов[3559]. В его владении оказалось побережье от Амиса до границ Ивирии, так определял хронист XVI в. протяженность империи Великих Комнинов накануне падения[3560].

Среди источников, особенно позднейших, в датировке падения Трапезунда наблюдается большой разброс[3561]: от 1453 г. (когда это событие присоединяется к падению Константинополя)до 1466 г.[3562] Несколько малых византийских хроник, в том числе понтийского происхождения, датируют падение Трапезунда августом — началом сентября 1461 г.[3563] Одна из хроник (Marc. gr. 595) называет даже точное число: 1 августа[3564]. Датировка 1461 г. встречается и в ряде современных событиям, и в позднейших иностранных источниках[3565]. В Италии о падении Трапезунда и о возвращении султана в Стамбул стало точно известно в 20-х числах октября 1461 г.[3566] Переход султана из Трапезунда в Бруссу, по Критовулу, занимал 28 дней, несколько дней он отдыхал в Бруссе, 6 октября вернулся в Стамбул[3567]. Сказанное подтверждает датировки ряда малых хроник.

Различные датировки события, часто зависевшие от доступных и используемых ими источников и литературы, предлагали исследователи. Точные датировки, до месяца, обосновывали немногие. Ф. И. Успенский отнес падение Трапезунда к 26 октября 1461 г.[3568], У. Миллер — к концу лета[3569], Н. Бельдичеану и П. Нэстурел — к концу августа[3570], Г. А. Острогорский — к сентябрю 1461 г.[3571], П. Шрайнер и У. Трэдголд — к началу сентября 1461 г.[3572] Фр. Бабингер обосновывал в качестве вероятной даты взятия города середину августа[3573], а Э. Брайер предлагает и день: 15 августа, скорее, опираясь на местную традицию[3574]. Такую датировку приняли А. П. Каждая, Э. Жансан, Д. Никол и др.[3575] Несмотря на встречающиеся подчас в научных трудах иные даты (напр., 1462 г., принятый вслед за первым исследователем Я. Фальмерайером)[3576], их следует считать ошибкой, а год и месяц падения Трапезунда: август 1461 г. — можно считать твердо установленными.

Давид Комнин и его семья были отправлены на кораблях в Константинополь, а затем — в Адрианополь[3577]. В ряде источников упоминается, что он получил во владение область в долине Стримона недалеко от Серр[3578]. Рядом находилась резиденция их родственницы султанши Мары[3579]. Им было сохранено движимое имущество и разрешено взять с собой часть придворных, среди которых оказались Георгий Амируци, Каваситы и др. Часть юных трапезундцев пополнила корпус янычар, часть молодых людей и девушек султан сделал домашними рабами, часть людей выселил в Константинополь, части оставил свободу[3580]. Малая византийская хроника упоминает в числе высланных в Константинополь и трапезундского митрополита[3581]. У жителей, оставшихся в Трапезунде, была сохранена собственность, при условии уплаты ими джизьи и хараджа[3582]. Флот отправился на Босфор вскоре после взятия города, а сам султан возвращался с армией трудными сухопутными дорогами, испытывая недостаток фуража и падеж коней от ядовитых растений и тягот пути, вдоль берега через Джаник, Никсар, Токат и Гереде[3583]. Вся экспедиция, по оценкам Анджойелло и Д. да Лецце, заняла менее 3 месяцев[3584], что близко к действительной хронологии похода (выступление из Анкары к Кастамону произошло в конце мая).

В качестве первого наместника Трабзона был оставлен галлиполийский паша Касим[3585]. Многие главнейшие храмы Трапезунда были сразу же превращены в мечети: Хрисокефал — в мечеть Завоевателя, Фатих джами, Св. Евгений — в новую пятничную мечеть, Пени джума джами, Св. Иоанна Богослова — в Мум хане джами[3586] и т. д. Некоторые православные храмы (Св. Софии, Св. Василия, Св. Анны, Св. Григория Нисского) продолжали действовать, митрополия была перенесена в храм Св. Филиппа, затем, после того как и она стала мечетью около 1665 г. — в храм Св. Григория Нисского[3587]. Процесс постепенного закрытия церквей и их обращения в мечети усилился в XVII в. и продолжался в период туркократии[3588].

По Халкокондилу, младший сын императора Георгий сразу же был обращен в ислам[3589], дочь Давида Анна попала в сераль султана и уже после казни отца (в 1463 г.) была выдана замуж за командующего войсками в Нижней Македонии, бывшего везиря султана Заганоса-пашу, который вскоре умер[3590], а малолетнего сына Иоанна IV, племянника Давида, султан держал при себе[3591].

Поводом к дальнейшей расправе над Давидом и его детьми стало, как сообщает Халкокондил, письмо жены Узун-Хасана Феодоры, племянницы Давида, с просьбой прислать к ней двоюродного брата, сына Давида, или другого двоюродного брата, Алексея, сына Скантария, зятя правителя Митилены. Письмо было передано султану Георгием Амируци, и Мехмед II, возможно, не без оснований, впал в подозрение, что хан Белобаранной орды ищет законного претендента на трапезундский трон, желая отвоевать империю у османов[3592]. Итогом стали казнь Давида и его детей. Халкокондил писал, что это произошло в Константинополе, однако помета в Лондонской греч. рукописи 52 позволяет уточнить эти данные. Помета состоит из трех частей. В первой сообщается, что по повелению султана 26 марта 6971 (1463) г. в Адрианополе был взят под стражу Давид Комнин и три его сына: Василий, Мануил и Георгий, а также племянник Алексей, сын Скантария. Двое последних уже были обращены в ислам «подлыми» Каваситами, также уже мусульманами. Во второй — что арестованные были отвезены в Константинополь и брошены в темницу Гулу (Бейоглу) близ Студиона. В третьей — что 1 ноября 6972 (1463) г. ночью все они были казнены мечом[3593]. О казни Давида и трех его сыновей сообщается и в письме патриарха Константинопольского Софрония I (1463–1464) от августа 1464 г.[3594]

Однако в булле папы Пия II, провозглашавшей антиосманский Крестовый поход 22 октября 1463 г. уже отмечено жестокое убийство (crudeliter occisi) трапезундского императора наряду с другими правителями[3595]. Это противоречит датировке указанной греческой приписки. Может быть, папа ошибался, зная о пленении Давида и казни других государей, или есть ошибка в датировке буллы, дошедшей в собрании Генуэзского архива и изданной авторитетным источниковедом и палеографом А. Винья? Впрочем, имеется еще одно свидетельство в пользу более ранней даты казни трапезундской династии. Мы обнаружили в Венецианском архиве письмо консула республики в Салонике от 21 августа 1463 г., посланное через Негропонт, где оно было получено без задержки 26 августа. В нем консул (собиравший политическую информацию по заданию синьории) отмечает следующее: «Apresso ve avixo Trabexonda aver rebelado e prexe quella Uson Casan. E de subito chel signor turco ha prexo limperador de Trabexonda e fecili taiar la testa perche dice lui esse г sta caxone». По его сведениям, Трапезунд был на какое-то время захвачен Узун-Хасаном и реакцией на это была казнь императора, произошедшая ранее 21 августа[3596]. Это вполне соответствует и сообщению папской буллы: Пий II до октября 1463 г. уже располагал этой информацией. Консул Салоник сообщает также о борьбе турок с венграми и антиосманских выступлениях в Боснии, что обостряло ситуацию, заставляло султана перебрасывать войска, снаряжать флот и действовать решительно. Примечательно, что приказ об аресте Давида он издал накануне выступления в поход на Балканы[3597]. С марта по июль длилось турецкое завоевание Боснии, но уже в сентябре — октябре Матьяш Корвин смог отвоевать значительную часть этой территории[3598]. Турки, как значится в письме, подозревали венецианцев во враждебности. После захвата турками Аргоса в апреле 1463 г.[3599] Венеция была вынуждена начать войну с султаном, приняв участие в провозглашенном Пием II Крестовом походе. Эти события могли побудить Мехмеда II расправиться с Великими Комнинами, именем которых Узун-Хасан мог претендовать на Трапезунд.

Судьбы династии обрастали легендами. Дж. М. Анджойелло также сообщал, что, сдав империю, государь (которого он ошибочно считает еще Калояном), был отведен в Константинополь, где удостоился даже каких-то почестей, но затем скончался, как он полагал, в 1462 г.[3600]

Писавший на рубеже XV и XVI вв. сочинение «О происхождении османских императоров» грек, потомок Кантакузинов по женской линии Феодор Спандунис, служивший Венеции и французским королям, привел большой экскурс о гибели династии. Он писал, в частности, что Мехмед II сфабриковал письма, якобы составленные в Риме, где говорилось о Крестовом походе против турок. Эти письма послужили основанием для ареста Давида Комнина и его семьи и доставки их в оковах в Константинополь[3601]. Здесь Спандунис сразу же допускает смешение двух разных фактов: Крестовый поход против османов действительно был провозглашен Пием II, что широко пропагандировалось в католическом мире, и фальсифицировать письма об этом не было никакой надобности. Возможной фальсификацией были письма от жены Узун-Хасана Феодоры с просьбой прислать ее родственников ко двору хана. Эти письма, как уже отмечалось, по свидетельству позднейших греческих источников, были переданы султану через Амируци и возбудили гнев и подозрительность Мехмеда. Не Крестовый поход, о подготовке которого он знал, волновал завоевателя, а выступление Узун-Хасана в его тылу, под флагом восстановления законной династии. Вторая возможная ошибка Спандуниса заключается в утверждении о том, что женой Давида была Елена Кантакузина, родственница автора (сестра его деда по материнской линии) и что он якобы имел 8 сыновей и дочь[3602]. Спандунис ничего не сообщает между тем об известной из источников жене Давида Марии Мангупской. Т. Ганшу убедительно доказал невозможность брака Давида, сына Феодоры Кантакузины, с ее сестрой и поставил под сомнение само существование трапезундской императрицы Елены Кантакузины[3603]. Спандунис, однако, гордится своим (вымышленным?) родством с трапезундской императрицей и рассказывает историю новой Антигоны. Итак, Мехмед II объявил семье Давида, что предаст смерти всех, кто не пожелает приступить ислам и отречься от христианства. Услышав это, император воодушевлял сыновей принять венец святого мученичества и был обезглавлен вместе с семью сыновьями. Восьмой, трех лет, был обращен в мусульманство и отправлен вместе с сестрой в качестве дара к Узун-Хасану[3604]. И вновь Спандунис искажает истину: ведь главным замыслом султана было не допустить объединения Узун-Хасана с потомками Великих Комнинов. Затем Спандунис сообщает, что султан конфисковал все имущество Великих Комнинов и объявил императрице, что если она в течение трех дней не уплатит 15 тысяч дукатов, то будет обезглавлена. Но ее «вассалы», бывшие в Константинополе, собрали эти деньги. Елена не желала более жить в миру, отказалась от мяса, предавалась строгой аскезе и оплакивала близких. Но так как Мехмед издал указ, чтобы под страхом смерти никто не смел погребать тела казненных Комнинов, дабы они стали добычей псов и воронов, царица построила шалаш над останками, тайно попросила, чтобы ей принесли мотыгу и своими нежными руками вырыла ров, весь день оберегала тела от животных и ночью их похоронила. Через несколько дней и она оставила этот мир[3605]. Эта легенда неоднократно воспроизводилась в научной литературе[3606], пока не была доказана шаткость исторических оснований самого существования второй жены Давида[3607].

Взятие Трапезунда не означало одновременного захвата всей территории империи. Продолжали сопротивляться отдельные крепости[3608] и, по легендам, даже монастыри[3609]. Район Месохалдии и крепости вокруг Торула не сразу подчинились» и лишь в 1479–1480 гг. сын султана Байазид смог покорить эти области[3610]. Именно поэтому Узун-Хасан, вплоть до своей смерти в 1478 г., вынашивал планы прохода через этот коридор и захвата Трапезунда.

Депортации из Трапезунда подверглись не только император и его семья, но и архонты, дворцовая знать, и челядь. Они были сразу же отправлены на кораблях в Константинополь[3611]. Затем переселена была и часть населения города. Современник и очевидец сообщает из Константинополя о прибытии туда в октябре 1461 г. в качестве пленных султана полутора тысяч юношей и 1000 девушек[3612]. Раннеосманский кадастр 1484–1487 гг. показывает значительные масштабы депортации знати из районов Понта после завоевания. В числе переселенных в Румелию оказались архонты Михаил Доранит, Иоанн Схоларий, казначей империи Константин, Михаил Кавасила, Мануил Сампсон и многие другие. Некоторые, как севаст Ганшит, предпочли вынужденному переселению и статусу тимариотов добровольное изгнание, не желая служить османам[3613]. Депортации продолжались и спустя десятилетия после захвата Трапезунда и коснулись знатных семейств. Так, например, второй губернатор Трапезунда Умур-бей выселил в Румелию одного из Каваситов, другой член этого рода предпочел изгнание при дворе Узун-Хасана и назван в дефтере «предателем»[3614]. Кроме знати, могущей представлять потенциальную опасность власти завоевателей, переселялись ремесленники и торговцы для укрепления экономики Стамбула и других городов новой империи. Депортации осуществлялись в течение нескольких лет, и имущество переселенных в «Румелию» передавалось в тимары[3615]. В Стамбуле переселенные жители Трапезунда уже в XV в. заняли особый портовый квартал[3616]. Особый квартал в Стамбуле — Мачка — возник из первоначальных греческих и армянских переселенцев из Трапезундской Мацуки[3617]. На место переселенных перемещались жители европейских и азиатских провинций Османской империи, в том числе и в довольно значительном количестве — албанцы[3618]. О массовости депортации свидетельствуют не только греческие и турецкие, но и армянские источники[3619]. Депортации, однако, меньше затронули деревню. Ее население еще целые столетия оставалось в основном греческим. Греки преобладали и в городах. К 1486 г. не менее 73 % населения Трабзона составляли христиане, а к 1520 г. их пропорция даже возросла до 78 %[3620]. Процесс мусульманизации интенсифицировался с середины XVI в., к 1554 г. 46 %, а к 1583 г. уже 54 % населения Трапезунда исповедовало ислам. В основном это были новообращенные мусульмане, принимавшие религию победителей и нередко оставшихся криптохристианами[3621]. Тюркизация, естественно, шла еще медленнее[3622].

После османского завоевания Трапезунд становится одной из морских баз Турецкого государства, сохраняя свое стратегическое значение. Именно сюда направляется султанский флот перед походом на Каффу[3623], здесь перекрещиваются интересы Мехмеда II и Узун-Хасана в борьбе за Восточную Анатолию и Кавказ. Объясняя настойчивые попытки Узун-Хасана освободить Трапезунд и отмечая большое влияние деспины Феодоры на правителя Ак-Куйунлу, западные хронисты доходили даже до мысли о тайном крещении Узун-Хасана[3624]. И если легенда об обращении Хасана не подтверждается, то документы венецианского Сената ясно показывают активную роль Феодоры в дипломатических переговорах с Венецией, в переписке с ее властями, в инициировании антиосманских выступлений Ак-Куйунлу[3625]. В одном из постановлений Сената ясно говорится о желании Феодоры отомстить за своих родственников и приобрести Трапезундскую империю (per Іо acquisto de lo imperio suo de Trapesunda), к чему ее должен был побуждать и венецианский посол Иосафат Барбаро[3626].

Как в западноевропейских, так и в восточных источниках сохранились сведения о краткосрочном захвате Трапезунда войсками Узун-Хасана, считавшего его своим уделом и совершившего марш-бросок на Понт. Болонские хроники сообщили (новость была получена 23 марта 1463 г.), что «грузины» взяли Трапезунд и бомбардировали его замок[3627]. Выше уже приводились данные венецианского информатора о захвате Трапезунда в 1463 г. Грузинские летописи отмечают, что шах вступил в «Грецию», взял Трапезунд, разорил османские земли и возвратился в Персию. Вахушти точно датирует это, ссылаясь на древнего летописца, 1472 г.[3628] Д. Малипьеро писал о действиях Узун-Хасайа против османов в районе Трапезунда около 1464 и в 1469 г.[3629] и, ссылаясь на письмо Катерино Дзено, о том, что в 1472 г. Узун-Хасан требовал от султана возвратить ему Трапезунд, а затем город был осажден его войсками, прошедшими через Самцхе, во главе с женой Узуна Феодорой, а многие земли захвачены. Чтобы спасти положение, Мехмед послал флот на помощь своему сыну, губернатору Трабзона[3630]. Город был осажден, но взять его не удалось из-за ожесточенного сопротивления османского гарнизона и нехватки продовольствия у осаждавших[3631]. 8 мая 1472 г. в Милан пришло письмо из Модона, сообщавшее на основе информации, полученной через патрона корабля, прибывшего с Родоса, о том, что Узун-Хасан с войском из 700 000 человек взял Трапезунд и продолжал наступление на турок, не желая заключать предложенный ему мир[3632]. Слухи о захвате Трапезунда и даже о походе Узун-Хасана на Синоп буквально ползли по Европе[3633]). Они отражали не столько реальные события, сколько обстановку продолжающейся борьбы двух держав за Понт. Видимо, атака войск Узун-Хасана на Понт в 1472 г. упомянута и русским путешественником через Трабзон Афанасием Никитиным, о чем писалось выше.

Страх перед Узун-Хасаном испытывали и турецкие санджакбеи Трабзона. Губернатор Байазид-вали, сын султана Мехмеда, например, не решился выступить против него около 1468 г. при слухах о маневрах войск Хасана на границах[3634].

Решающее поражение Узун-Хасан потерпел от османов, собравших 70–80-тысячное войско, в битве при Терджане в 1473 г., после чего всякие надежды его на отвоевание города стали иллюзорными[3635].