История Трапезундской империи

Глава 5. Внутриполитические противоречия и социальная борьба в Трапезундской империи

В истории Трапезундской империи известно мало народных восстаний и мятежей. В основном они связаны с конъюнктурными обстоятельствами. Напротив, борьба группировок знати и внутридинастические конфликты, перерастающие в гражданские войны, занимали весьма важное место во всей истории государства. Их истоки и суть рассматривались многими учеными, однако малочисленность и лапидарность источников, их тенденциозность и фигуры умолчания делали поиск зачастую затруднительным, а выводы сугубо гипотетическими.

Я. Фальмерайер первым выделил в Трапезундской империи две факции: дворцовую партию, представителей старовизантийской знати, пришедшей с Комнинами в 1204 г., и «народную», или отечественную, партию из представителей коренной местной знати (ее опора была в Керасунте и провинциях). Он предложил называть вторую месохалдиями, или трапезундско-колхидской партией, а первую — схолариями. Схоларии, по его мнению, восходили к дворцовой охране константинопольских императоров. Перемещение этой сильной и богатой факции в Трапезунд было одной из причин императорских притязаний Алексея I. Обе группировки находили сторонников в народе. Первые — среди населения городов, вторые — в провинциях. Дело доходило до войны с использованием иностранных войск, а схоларии тогда искали поддержки в Константинополе. Победой схолариев было воцарение Василия в 1332 г., но итогом стало подчинение царской власти диктату знати и обострение противоборства ее группировок после смерти Василия и воцарения Ирины Палеологини[1409]. Город противостоял провинции. Город боролся за неограниченную власть монарха, провинция поддерживала «своих» архонтов. Равновесие сил затянуло борьбу, усугубило раздробленность страны[1410]. Воцарение Алексея III в условиях возросшей внешней опасности ознаменовало борьбу императорской власти против сеператизма и попытку консолидации[1411].

В контексте борьбы проконстантинопольской партии «схолариев» и местной знати рассматривали события Г. Герцберг[1412], Г. Гельцер[1413], П. В. Безобразов[1414], У. Миллер[1415], И. Джавахишвили и С. Г. Каухчишвили[1416], А. Саввидис[1417] и др.

Дж. Финлей, в целом отталкиваясь от концепции Фальмерайера, сделал несколько иной акцент: «Трапезундские олигархи были представителями римской, а не феодальной аристократии, и больше напоминали античный и азиатский тип, чем западноевропейский»[1418]. Основное противостояние разделяло лазскую знать и греческих вождей горожан[1419]. Вместе с тем каждый представитель мятежной аристократии боролся за свои собственные права и привилегии, за свою долю в распределении ресурсов империи[1420]. В этом, видимо, и причина неконсолидированности группировок. Дж. Финлей попытался связать события гражданских смут и борьбы претендентов на трон в Трапезунде с борьбой Кантакузинов и Палеологов в Византии[1421].

Ф. И. Успенский видел в истоках гражданской войны в Трапезундской империи притязания Константинополя и «константинопольской партии» на власть, осложненные соперничеством между Палеологами и Кантакузинами и их креатурами. Первым этапом этой борьбы стало «удаление лиц грузинского и армянского происхождения» к 1344 г., вторым — закрепление власти за рядом семейств первых архонтов, назначенных на место погибших и казненных (Схолариев, Мицоматов, Каваситов, Доранитов, Чанихитов). Победила служилая аристократия, ставшая на путь феодализации империи и образования «отдельных и независимых от царской власти синьорий»[1422]; «… разгром старой системы, ослабление и истребление прежней могущественной партии (грузинской) и переход влияния к чисто эллинской, поддержанной из Константинополя партии, не послужили к выгоде и пользе Трапезунтской империи, в которой не вся сила была в эллинском элементе», — заключает ученый[1423].

Крайне схематизируя и модернизируя, В. Эллен писал, что ключевой антагонизм империи лежал в борьбе «городской» и «сельской» партий, в основе которого был «национальный» антагонизм лазов и греков[1424].

П. Кэранис рассматривал борьбу в Трапезундской империи в середине XIV в. в контексте противостояния нобилитета и народных масс (populace). Истинным ее мотивом он считал стремление нобилитета ограничить императорскую власть. В составе нобилитета он выделял местную знать, якобы стремившуюся искоренить влияние Константинополя, и провизантийскую факцию, состоявшую из императорской гвардии, наемников и связанных с Константинополем искателей приключений. Но истинные цели обеих групп были одинаковы: захват власти. В этой борьбе народ принимал активное и решительное участие. И хотя подчас выступал на стороне одной из группировок, он оставался верным имперской традиции и разрушал попытки любой из группировок разрушить центральную администрацию[1425].

Э. Жансан, в целом придерживаясь взглядов Фальмерайера — Финлея, полагал, что для схолариев, утративших власть в Византии со свержением Андроника I, в Трапезунде открывались новые возможности и ресурсы богатств и власти. Тем самым Жансан также склонялся к идее константинопольского происхождения одной из группировок знати, оппозиционной месохалдиям, родовой понтийской аристократии[1426].

Начав, следуя за У. Миллером, с традиционного противопоставления «месохалдской фракции» (в которую входили Чанихиты, Каваситы, Мицоматы, Камахины) и греческой партии схолариев[1427], Э. Брайер позднее отметил, что название «месохалдии» не встречается ни в каком трапезундском источнике, реконструировано Фальмерайером искусственно[1428] и предложил затем более сложную классификацию структуры правящего слоя, деление его на две условные группировки: столичную дворцовую знать, чаще всего филовизантийскую, и сельскую знать (из трех элементов, чьи интересы нередко расходились: лазского, архонтов пограничной Халдии и архонтов побережья). В 30-е гг. XIV в. был достигнут критический рубеж, когда большое количество земель, с которых ранее уплачивались налоги в фиск, было пожаловано в пронии, и Великие Комнины оказались лишенными средств обеспечить лояльность этих землевладельцев. Началась борьба за земли, конфискации владений знати, процесс консолидации императорского домена — ключ к победе императорской власти над соперниками[1429]. В 1332 г. дворцовая партия одерживает верх над халдейской группировкой, в 1341 г. совместные усилия халдейских и прибрежных архонтов вновь побеждены столичной знатью, затем борьба ведется с переменным успехом, пока Алексей III в 1349–1363 гг. не берет верх над всеми группировками, опираясь на симпатии «народа» и поддержку городов и расчленяя силы соперников[1430]. Результатом стало укрепление власти монарха и перераспределение земельного фонда в пользу фиска и частично монастырей.

Мы не претендуем (по уже отмеченной причине) на решение этой проблемы, но постараемся найти достоверное ядро фактов для ее уяснения.

Как кажется, начало смутам положили нестроения внутри самой династии Великих Комнинов. Начальные этапы ее истории особенно полны обстоятельств, неясностей, недомолвок, дающих основание для самых разных суждений. Уже само правление Алексея I и, как можно понять из источников, более активная роль брата императора полководца Давида навели Р. М. Шукурова на мысль о некоем соперничестве между братьями и о возможном мятеже и отстранении Давида, его ссылке на Афон, где он якобы и умер[1431]. Я не вижу оснований для столь радикальных суждений, но вероятно, что цели двух первых Великих Комнинов, направленность их деятельности разнились,

После смерти Алексея I на престол восходит не один из его сыновей, а муж его старшей дочери (и единственный трапезундский василевс, не Комнин по крови[1432]) Андроник Гид. Возможно, это тот самый удачливый полководец, который воевал на стороне Ласкариса против Давида[1433]. Свои военные таланты он блестяще проявит затем в борьбе с сельджуками, защищая Трапезунд. Обстоятельства его восшествия на престол не раскрывает ни написавший о самом этом факте Панарет[1434], ни Иоанн Лазаропул, рассказавший о его победе над султаном Меликом[1435]. Процарствовав 13 лет, Андроник не оставил престол своим потомкам, но вернул его старшему и первородному сыну Алексея I Иоанну, имевшему прозвище Аксух, возможно, от имени матери[1436]. Далее в единственной сохранившейся рукописи Панарета есть несоответствие: сказано, что Иоанн I правил с 6743 г. до 6746 г. от сотворения мира и вместе с тем говорится, что царствовал он 6 лет[1437]. Издатель О. Лампсидис не решается найти аргумент для устранения противоречия[1438]. Н. Икономидис склонился к двум возможным вариантам: 1) ошибке рукописи и 2) предположению, что Иоанн был соправителем Андроника еще при его жизни, что и обеспечило ему безболезненный переход власти[1439]. В любом случае этот переход власти был мирным и возвратил корону Великим Комнинам. Возможно, и избрание Андроника на трон произошло из-за малолетства детей Алексея I и сложных задач обороны государства. Подросший Иоанн мог быть провозглашен соимператором, хотя ничто не мешало сделать это и изначально, примеров чему в византийской истории немало.

Еще больше загадок представляет последующий текст Панарета. Автор официальной хроники очень осторожно сообщает, что император Иоанн преставился после того, как, послухам (λέγεται), упал с лошади и разбился при игре в поло на циканистерии[1440]. Византийцы заимствовали у Сасанидов иранскую царскую игру в мяч, човган, конное поло[1441]. Она стала излюбленным состязанием и византийской и грузинской знати. Вспомним, как описана она у Шота Руставели, сравнивавшего с ней стихотворство: «Испытаньем иноходцу служит дальняя дорога,/игроку — удар искусный, если мяч рассчитан строго./Для певца же дело чести — ширь стихов, богатство слога,/он и сам коня осадит, увидав, что речь убога»[1442]. Поло исполнено риском, и несчастный случай в таких ристаниях при силовой борьбе не исключен. И все же… λέγεται. А далее без перехода хронист сообщает: «Так как Иоанникий постригся в монахи, то царство наследовал в 6746 (1237/8) г. его второй брат, кир-Мануил Великий Комнин…»[1443] Кто такой Иоанникий, нигде не говорится, и Р. М. Шукуров предположил, что это — третий (второй по старшинству) сын императора Алексея. Тогда первый и второй сыновья носили близкие (он считает их идентичными) имена в то время, когда оба здравствовали[1444]. Межпутем, принимая монашеский постриг, чаще всего избирали имя, начинавшееся на ту же букву, что и данное при крещении (вспомним хотя бы и Давида Великого Комнина, в монашестве Даниила, Виссариона Никейского, в миру Василия и мн. др.). Следуя правилу контекста, можно связать сообщение о трагическом событии с Иоанном I с принятием им же монашества, смертью и переходе престола к следующему, второму брату, Мануилу[1445]. Так же понял это место и интерполятор Панарета, отнесший заглавие о царствовании Иоанна Аксуха и к этому месту[1446], также понимает отрывок и издатель хроники О. Лампсидис[1447]. Вопрос в другом: была ли смерть Иоанна простой случайностью? Ответа на него нет. Сам Панарет не уверен в этом.

Двадцатипятилетнее успешное царствие Мануила, названного Панаретом «величайшим полководцем и счастливейшим», прошло «отлично и благочестиво» и не было омрачено какими-либо внутренними смутами[1448]. После краткого правления его старшего сына Андроника II (1263–1265/6) престол перешел к его сыну от второго брака с Ириной Сирикеной Георгию[1449]. Империя вступала, по мнению современного историка, в период «кризиса и неустойчивости» (1266–1297)[1450]. В царствование Георгия произошли серьезные перемены во внешней политике. Георгий занял последовательно антиунионистские позиции, враждебные как византийскому императору Михаилу VIII, так и его союзникам и родственникам: монгольскому хану Абаке (чьим вассалом он являлся) и имеретинскому царю Давиду. Трапезунд стал прибежищем врагов унии, а естественными союзниками (реальными или, скорее, потенциальными) стали враг Палеолога Карл Анжуйский, враги Абаки мамлюкский султан Байбарс и хан Золотой Орды, соперник Имеретин царь Восточной Грузии — Димитрэ II. Все они были, в отличие от противников, географически отдалены от Трапезунда, а следствием было и то, что Георгий не благоприятствовал развитию торговли итальянских купцов и образованию факторий, которые быстро формировались в Византии и Крыму, нанося тем самым ущерб своему фиску. Хотя Георгий не порвал с Ильханами и не вступил в прямой союз с мамлюками, а, скорее, дистанцировался от первых и координировал действия со вторыми[1451], после ухода Байбарса из Анатолии и его смерти в 1277 г. стала ясной ошибочность такой политики, порождавшей недовольство у части знати и горожан в самом Трапезунде. Объяснением такого курса могут быть лишь династические притязания Георгия на византийский трон и расчет на противников как унии, так и императора-узурпатора Михаила Палеолога. Но и здесь Георгий действовал недостаточно решительно и располагал ограниченными ресурсами. После 1277 г. Ильханы начали суды и расправы с неверными (или подозреваемыми в неверности) вассалами в Анатолии и на Кавказе. Были казнены наместник Рума Муин ад-Дин Парвана (1277), атабег Лори (1279), репрессии прокатились по ряду городов (Кайсери, Сивасу, Эрзеруму и др.). Георгий также был вызван на суд Ильхана-йаргу[1452]. По пути в ставку Ильхана в июне 1280 г. архонты, как сообщает Панарет, захватили его в плен в горах близ Тебриза[1453] и выдали монголам, возведя на престол его младшего брата Иоанна II[1454]. Армянские малые хроники несколько модифицируют картину. Себастаци сообщает о том, что Георгия предали мать и сестры и что он был убит Абакой, как и лорийский атабег. Епископ Степанос добавляет к этому, что дело было в Муганских степях, то есть действительно в западной части Ильханства, более близкой к Трапезунду. Аноним конца XIv–начала XV в. уточняет, что убийства как Парвана, так и трапезундского царя произошли на Румской территории[1455]. Для нас интересно то, что здесь впервые архонты выступают против царствующего императора. И, по всей вероятности, опираясь при этом на оппозицию внутри династии (упоминание матери, а возможно, мачехи? и сестер).

Иоанн II радикально меняет курс: достигает сближения с Византией и заключает династический брак с Палеологами, идет на переговоры с папами и именно при нем генуэзская фактория в Трапезунде обретает статус, а итальянская торговля с Тебризом, крупнейшим городом ильханата, значительно оживляется[1456]. Но эти перемены, в свою очередь, отнюдь не были бесконфликтны. Через год после его воцарения, то есть летом 1281 г., в Трапезунде произошел мятеж некоего Пападопула. Император подвергся аресту, но вскоре был отпущен и отправился сразу же в Константинополь, где и вступил в брак с дочерью Михаила VIII Евдокией[1457]. Нам неизвестны ни личность Пападопула (его имя, а возможно, прозвище: «сын священника», ни о чем не говорит)[1458], ни мотивы выступления, ни обстоятельства освобождения Иоанна. Ясно лишь, что и смена курса сопровождалась борьбой, и победа Иоанна означала вместе с тем торжество проконстантинопольской ориентации. Будучи в столице Византии и отпраздновав там брак, а также подвергнувшись унизительной процедуре смены пурпурных императорских сапожек на деспотские, в угоду тестю, Иоанн пережил там, в свою очередь, смену политического курса Византии со смертью Михаила VIII 10 декабря 1282 г. Панарет, умолчавший о перемене титула Иоанном[1459], тем не менее, отметил, что новый византийский василевс Андроник II предал позору (στηλιτεύσας) имя отца за склонность к латинству[1460]. В Царьграде Иоанн узнал о нападении на Трапезунд имеретинского царя Давида, безуспешно осаждавшего город в апреле 1282 г.[1461] Ясно, что и этот поход был инспирирован внутренней борьбой в Трапезунде. Давид VI Нарин был зятем Михаила VIII Палеолога, на сближение с которым пошел Иоанн, в отличие от Георгия Великого Комнина. Иоанн II только что стал его свояком. Поход Давида мог быть как акцией против архонтов в поддержку Иоанна, так и политическим нажимом на последнего, вызванным боязнью дальнейшего сближения Трапезунда с Ильханами, противниками и поработителями Грузии. Более точного ответа на этот вопрос источник не дает.

Возвращение Иоанна II не принесло мира Трапезунду. Был еще жив и оспаривал свои права отпущенный монголами на волю василевс Георгий. Панарет называет его Πλάνος, «блуждающий». В 1284 г. он попытался напасть на Трапезунд, но потерпел неудачу и был взят в плен[1462]. Дальнейшая его судьба неизвестна. Может быть, он был казнен (трапезундцами или монголами?), что произошло не в 1280, а в 1284 г., и это отмечено армянскими хрониками, соединившими событие с казнью атабега Лори в 1282 г.? После захвата Георгия на трапезундском троне утвердился не Иоанн, а старшая дочь Мануила I и некоей Русудани из Ивирии Феодора. Ее правление продолжалось несколько месяцев и столь же неожиданно кончилось, как и началось. Феодора бежала, оставив трон[1463]. Исследовавший проблему М. Куршанскис считает, что мятеж Феодоры имел антиильханскую и прогрузинскую направленность[1464]. К власти вернулся Иоанн II, который и удерживал ее до своей смерти в 1297 г.[1465] Слабое правление Иоанна было, справедливо отмечает Р. М. Шукуров, ознаменовано «маргинализацией и регионализацией» внешней политики Трапезундской империи[1466] и потерей крупнейшей области страны — Халивии, захваченной туркменами[1467]. Тем не менее эта прелюдия гражданской войны в Трапезунде (1280–1284) закончилась победой императорской власти. Надо отметить, что на карту были поставлены не второстепенные, а главнейшие направления внешней политики, и итогом стала утрата Великими Комнинами универсалистских притязаний и всяких претензий на трон василевсов Константинополя. Сам титул государя был изменен, и упоминание о царе «ромеев» ушло из него. Вероятно, что в XIII столетии не столько архонты, сколько внутридинастические конфликты расшатывали трон, предоставляя кланам знати играть более самостоятельную роль, опираясь на династическую оппозицию, как это имело место в 1280 г. при свержении Георгия.

Сын и наследник Иоанна II Алексей II, видимо, коронованный еще при его жизни, в отличие от отца был энергичным правителем и талантливым полководцем. Он вернул осажденный Керасунт и раздвинул границы империи, укрепил новыми стенами столицу, вел независимую от Византии политику, пытался жестко контролировать итальянские фактории и не допускал никакого своеволия знати. В его договоре с генуэзцами четко отмечено обязательство взаимной выдачи мятежников, с предоставлением традиционного права убежища лишь в храме Хрисокефала[1468].

В 1330 г. ему наследовал сын Андроник III, приказавший умертвить двух своих братьев, Михаила Азахутлу и Георгия Ахпугу[1469]. Младший его брат, Василий, избежал казни, оказавшись в Константинополе (или бежав туда)[1470]. Тем самым внутридинастические распри приняли явный и кровавый оборот. Имена убитых царевичей содержат тюркские прозвища, распространенные в монгольской среде[1471]. В этом можно усматривать следы влияния ильханского двора на дом Великих Комнинов, возможно, идущих через жену Алексея II, дочь мтавара Самцхе Бека Жакели. В Ивирии, долгие годы находившейся под прямым суверенитетом Ильханов, такие влияния ощущались явственнее. Конечно, наличия монгольских эпонимов у казненных недостаточно для предположения о попытке полного освобождения от протектората Ильханов, и все же могущество последних тогда быстро клонилось к окончательному закату, наступившему в середине 30-х гг. XIV в.

Царствования и Андроника III, и его восьмилетнего сына Мануила II не были долгими: 1 год и 8 месяцев и 8 месяцев соответственно. Причина смерти первого неизвестна, а второй был свергнут с престола своим дядей Василием, прибывшим из Константинополя 22 сентября 1332 г.[1472] Свержение Мануила прошло на фоне благоприятных для империи внешнеполитических событий: 30 августа 1332 г. трапезундцы разгромили в Маиуке значительный отряд эмира Халивии Байрам-бека[1473]. Таким образом, внешнеполитических поводов для переворота, как кажется, не было. Он подогревался династической борьбой и завершился истреблением части архонтов. Репрессии коснулись семьи людей, стоявших у руля государства, и, судя по титулам, военных руководителей, в правление отрока: были казнены великий дука Лека Чачинчей и его сын великий доместик Чампа. Великая дукиня Сирикена (жена Леки?) была забита камнями, а Мануил отправлен в заключение[1474]. Если считать, что Сирикена — родовое имя, то приходится вспомнить, что так звали вторую жену Мануила I и мать свергнутого императора Георгия Ирину. Вряд ли она дожила до этих событий, тем более с титулом великой дукини. Скорее это одна из ее родственниц из местной знати. Следовательно, от власти отстранялись две породненные семьи явно понтийского происхождения. Через несколько месяцев, в феврале 1333 г., настал и черед Мануила И. Как пишет Панарет, он был убит мечом новым великим лукой «взбунтовавшимся» (ταραχθείς) евнухом Иоанном[1475]. В чем суть «бунта» евнуха, неизвестно. Может быть, придворный хронист просто желает скрыть достойное осуждения поведение самого государя? Во всяком случае, Василий, прибывший из Константинополя и, вероятно, нашедший там поддержку, закрепляет свои связи с Палеологами и 17 сентября 1335 вступает в брак в Трапезунде с прибывшей туда незаконной дочерью Андроника ІІІ Ириной[1476]. Брак этот не был счастливым. Связь, а затем брак императора Василия с местной женщиной, тоже Ириной, от которой он имел двух детей, расколол общество. Патриарх упрекал Василия, не разрешал развода и осудил попустительство Трапезундского митрополита Григория; сама отстраненная и изгнанная из дворца императрица Ирина взывала к защите и искала союзников. Трапезундский гороскоп 1336 г. предрекал мятежи «мегистанов», выступление их против «грамматиков»[1477], недовольство народа[1478], непослушание войска[1479]. Это отражало состояние общества. 3 марта 1337 г. в Трапезунде народ выступил против императора, забросав его камнями, когда увидел в произошедшем солнечном затмении дурной знак[1480]. Григора прямо пишет даже о восстании народа[1481]. Несмотря на это, Василий развелся с Палеологиней и 8 июля 1339 г. обвенчался с Ириной Трапезундской[1482]. Напряженная обстановка сохранялась до внезапной смерти Василия 6 апреля 1340 г.[1483] Возможно, он был отравлен сторонниками Палеологини, которая захватила власть[1484]. В империи началась гражданская война. Надежда Ирины Палеологини на помощь из Византии не осуществилась: пока велись переговоры, отец Ирины Андроник III скончался и сама Византия была ввергнута в смуту.

Видимо, правление Василия, несмотря на династический кризис, не было ни слабым, ни расточительным. После смерти государя, названного его младшим современником и будущим митрополитом Трапезундским Иосифом Лазаропулом, «великим»[1485], кроме двух малолетних детей, высланных вместе с матерью в Константинополь[1486], осталось большое состояние, за которое и началась борьба[1487]. Противниками Ирины Палеологини выступали, как кажется, представители всех крупнейших трапезундских знатных фамилий как греческого, так и греко-лазского происхождения. Панарет здесь впервые подробно перечисляет состав так называемых «партий». В числе выступивших против Ирины и укрепившихся в монастыре Св. Евгения были Чанихиты, Схоларии, Мицоматы, Каваситы, Камахины, Константин Доранит, часть народа и царской гвардии. Лазаропул называет их собирательным термином «Схоларанты»[1488]. Григора именует главой этой группировки человека влиятельного и богатого, Чанихита (по Панарету — это великий стратопедарх, кир Севаст Чанихит)[1489]. Ища опоры, Ирина, как писал Григора, вступила в тайную связь с неназванным по имени великим доместиком Трапезунда[1490]. Сторонниками Ирины была лишь часть дворцовой гвардии, ее особый отряд, вероятно, из наемников, амирджандарии[1491]. Они заняли цитадель[1492].

Помощь пришла неожиданно. Великий дука евнух Иоанн выступил на ее стороне, приведя 2 июля 1340 г. большое войско из пограничной Лимнии. Оно решило дело. Монастырь Св. Евгения был осажден, и для его взятия использовали осадные машины. В ходе сражения здания монастыря загорелись, и все его красоты и сокровища погибли в пламени. Чанихита и другие архонты были взяты в плен, заточены и в июне 1341 г. казнены в Лимнии[1493]. Однако части из них, видимо, удалось бежать, и традиционным прибежищем для них стал Константинополь[1494]. После смерти в том же месяце Андроника III Палеолога правительство Византии не было склонно поддерживать Ирину Палеологиню[1495].

Несмотря на то что Ирина добилась временного успеха, уже в июле 1341 г. она была низложена. Лето 1341 г. было особенно тяжелым для Трапезундской империи: достигла апогея феодальная анархия, Трапезунд подвергся нападению туркменов из Амиды и был сожжен, сельская округа была разграблена. Пожар и разложение трупов спровоцировали чуму, усугубленную голодом от засухи и неурожая[1496]. В этой обстановке 17 июля власть была захвачена при помощи лазского войска дочерью Алексея II Анной Анахутлу. Еще ранее, не зная об этом перевороте[1497] и, видимо, согласившись с уговорами группировки «Схоларантов», Иоанн Кантакузин, отказав императрице Ирине, отпустил для принятия власти в Трапезунде 56-летнего Михаила Комнина, брата Алексея II. Вместе с ним на Понт отплыли Никита Схоларий и Григорий Мицомат[1498]. Но византийская поддержка ограничилась лишь этим; военные силы «Схоларантов» составляли 2 или 3 итальянских судна и отряд «латинских» воинов[1499]. Недостаток этих сил и непрочность позиции столичной знати в Трапезунде привели готовящийся переворот к поражению. Первоначально Михаил Комнин был встречен с почестями, но в ночь с 30 на 31 июля его схватили, а 7 августа сослали в Иней, затем — в Лимнию. Часть инсургентов была убита или заключена в тюрьму, часть спаслась на кораблях[1500]. Во всяком случае, разгром партии «Схоларантов» не был полным: все их предводители — Никита Схоларий, Григорий и Михаил Мицоматы, Константин и Иоанн Дораниты бежали на венецианском судне в Константинополь[1501]. Еще ранее, 10 августа, туда выслали и Ирину Палеологиню[1502]. Видимо, в этот момент и произошло разделение враждебных Ирине Палеологине сил: Чанихиты, Каваситы, Камахины не упомянуты в числе сторонников Михаила. Крупные архонты провинции попытались вести свою игру, поддерживая Анну Анахутлу, а некоторые из синклитиков, по словам Григоры, хотели возвести на трон одного из незаконнорожденных детей Василия и самим пользоваться властью[1503].

Бежавшие в Константинополь Схоларии и их сторонники стремились побудить находившихся тогда у власти в Византии императрицу Анну Савойскую и Алексея Апокавка отпустить с ними сына Михаила, двадцатилетнего Иоанна[1504]. После почти годовых переговоров из Византии к Трапезунду 17 августа 1342 г. отплыл флот из трех зафрахтованных генуэзских галей и двух трапезундских катерг. На их борту находился отряд наемных итальянских воинов. Плавание, по сообщению Григоры, продолжалось Юдней, и около 27 августа флот оказался в Трапезундском порту[1505]. Те, кто совершил недавно переворот, оказали сопротивление и взялись за оружие, но против них взбунтовался народ. Бунтовщики изнутри и отряд латинян снаружи взломали ворота. 4 сентября город был взят, и часть имущества противников была пограблена. Иоанн III был торжественно коронован на амвоне храма Богородицы Хрисокефала[1506].

Переворот 1342 г. был победой Схолариев[1507], достигнутой в условиях восстания дима и обострения гражданской войны. Схоларии расправились со своими давними врагами — амирджандариями, некоторые из них были казнены вместе со свергнутой Анной Анахутлу и матерью некоего кира Георгия, другие изгнаны[1508]. Нам пока неясно, кем была эта женщина. Для Панарета это самоочевидно, и он употребляет при имени Георгия почтительное «кир», без патронима. В таком случае, можно ожидать, что это либо ближайший из упомянутых ранее архонтов, носитель того же имени (каковых нет), хотя есть упоминание амирджандариев, либо один из Великих Комнинов. Возможно, под именем Георгия кроется либо имя казненного Андроником III брата, Георгия Ахпуги, либо одного из вождей противоположной группировки амирджандариев.

«История» Григоры приоткрывает завесу над тем, что произошло дальше. Придя к власти, Иоанн III перестал внимать поучениям «старейшин» Схолариев, предался кутежам и распутству, тратя на «танцовщиц и флейтисток» «игемонские сокровища»[1509]. Вероятно, он пользовался поддержкой великого дуки евнуха Иоанна, сторожившего свергнутого императора Михаила в Лимнии. Свержению Иоанна предшествовало убийство евнуха[1510]. Затем Схоларии послали за Михаилом в Лимнию и заключили с ним тайное соглашение, которым он передавал им всю реальную власть, довольствуясь императорским титулом. Иоанн III был свергнут и заточен в пещере св. Саввы, Михаил же был возведен на трон[1511]. Усиление Схолариев вызвало недовольство как потерпевшей поражение партии, так и дима. Зрел новый мятеж. Боясь этого, Схоларии, как писал Григора, вернули Михаилу самодержавную власть[1512]. «Партия» Схолариев состояла не только из представителей этого клана. После воцарения Михаила должности и чины получили Мицоматы, Каваситы, Дораниты, Чанихиты[1513]. Однако Панарет излагает несколько иную версию: в ноябре 1345 г. император Михаил арестовывает великого дуку Никиту Схолария, великого доместика Григория Мицомата и других их сторонников. Великим дукой стал Иоанн Кавасит[1514]. Иоанн III был отправлен под стражей в Константинополь[1515]. Попытка отстранения Схолариев от власти, предпринятая оппозицией и самим василевсом не удалась. После поражения в войне с генуэзским флотом и гибели военачальников — Иоанна Кавасита и Михаила Чанихита (май 1349 г.) — и болезни императора (июнь 1349 г.) Схоларии вернулись к власти. Никита Схоларий вновь стал великим лукой и женился на дочери Сампсона (не упомянутого Панаретом ранее)[1516]. Возможно, это была попытка примирения с враждебной группировкой? Панарет и Григора дают основания для выявления одной из партий — Схолариев и их сторонников. О противниках же их говорится чаще обобщенно, наиболее ясным определением является «амиджандарии». К ориентировавшимся на Константинополь Схолариям примыкали Мицоматы, Дораниты, Каваситы и Чанихиты. Однако две последних семьи можно скорее отнести к крупным феодалам провинции, где, как известно, были их владения. Следовательно, хрупкий союз соединял как динатов провинции, так и высшее чиновничество столицы, и четко противопоставлять их нет оснований. В самом этом союзе нередко проявлялись трещины (как, например, в правление императора Михаила). Итогом было резкое ослабление императорской власти (вплоть до договорного оформления этого), все более широкое вовлечение дима в борьбу, участие внешних сил (Византии, Грузии, генуэзцев, тюркских племен) в соперничестве за власть.

Борьба группировок в Трапезундской империи проходила в обстановке страха, недоверия, в том числе, и особенно, внутри самой победившей «партии». Участник и жертва этой борьбы, выходец из Византии хартофилак Андрей Ливадии не раз безуспешно просил отпустить его в Константинополь, даже бежал из Трапезунда, но был насильственно возвращен туда посланными вдогонку судами уже от берегов Крыма… Произошло это в первой половине 1342 г., и правившие тогда Анна Анахутлу и амирджандарии боялись связей Ливадина со Схолариями и возможности его тайной миссии в их поддержку. Он жалуется своему другу и корреспонденту иеромонаху в Керасунте Герасиму на свои продолжающиеся бедствия и пишет, что незримый страх мешает ему раскрыть уста и только при встрече обещает поведать о происходящем[1517].

Перелом в гражданской войне наступил, видимо, в 1349 г. Свержению Михаила предшествовала какая-то переписка между византийцами и трапезундцами, нажим византийской стороны[1518]. Панарет сообщает, что 13 декабря 1349 г. Михаил Комнин был низложен с престола, а чуть позднее, 22 декабря прибыл из Константинополя и был возведен на престол сын императора Василия Иоанн, принявший в память о деде и следуя традиции AIMA имя Алексея[1519]. За 9 дней было трудно отправить известие в Константинополь и прибыть оттуда с флотом, тем более что флот, по словам Ливадина, совершал многие остановки, а дело было зимой. Иоанн Лазаропул сообщает о готовящемся перевороте, принадлежа к лагерю его организаторов. Он находился в Константинополе и вел переговоры с Иоанном Кантакузином, считавшим, как он пишет, Михаила недалеким и пустым старцем. В ходе этих переговоров и было решено действовать в пользу Иоанна (Алексея III). «Двигателем священной цели» Лазаропул называет Иоанна Кантакузина, а поручение о подготовке плавания и воцарения было возложено на самого скевофилака, будущего митрополита, Иоанна (Иосифа). Однако за спиной его стояли могущественные трапезундские архонты, оі έν τέλει[1520], и именно они подготовили переворот в Трапезунде за несколько дней до прибытия Иоанна[1521]. Они несомненно принадлежали к партии «Схоларантов», как называет их Лазаропул, а во главе их был великий лука Никита Схоларий[1522], к чьей роли в событиях гражданской войны мы еще вернемся. Время для решительных действий было выбрано неподходящее, что-то заставляло инсургентов торопиться (возможно, болезнь императора Михаила, парализовавшая его действия, на что указывает Панарет[1523]): плавание и переворот произошли в декабре, и Лазаропул, как сам он сообщает, очень боялся зимней навигации и бурь, но получив заступничество св. Евгения в ночном видении и сообщив об этом Кантакузину, успокоился и благополучно достиг Трапезунда со всеми участниками дела[1524]. Навигация галеи проходила с остановками в Синопе, Амисе, Керасунте и Триполи, где Алексей был торжественно встречен и провозглашен василевсом[1525]. Коронация состоялась в храме Св. Евгения (а не в Хрисокефале, как обычно) 21 января 1350 г., вдень памяти святого[1526], общегосударственному почитанию которого так содействовал затем Алексей III. Перевороту Алексея III способствовала консолидация части правящей элиты: непосредственно перед сообщением о нем Панарет повествует о прибытии Никиты Схолария из Кенхрины (где был его форпост) в Трапезунд и о браке его с дочерью Михаила Сампсона[1527], архонта, который затем будет играть заметную роль, выполняя важнейшие дипломатические и военные миссии[1528]. Изначально большую роль в правлении Алексея III играла мать, Ирина Трапезундская, чье значение и в перевороте[1529], и в дальнейших военных походах против противников неизменно отмечает Панарет.

Несмотря на удавшийся переворот и торжество Схолариев, гражданская война и мятежи знати сразу не прекратились. Инициаторами выступлений очередной раз стали Дораниты, в 1340–1344 гг. выступавшие заодно со Схолариями и входящие в их «партию». В июне 1350 г. все они, во главе с великим стратопедархом Феодором Доранитом, по прозвищу Пилела, и его братом протовестиарием Константином (по сути и по титулу главой администрации) были арестованы, но также скоро, после 7 июня, были отпущены и вновь призваны на императорскую службу[1530]. Однако протовестиарием стал Лев Кавасит, представитель другого знатнейшего рода. Но и его арестовали в январе 1351 г. Титул и должность протовестиария получил ранее подозреваемый (или замешанный) в мятеже Пилела. Примечательно, что сразу за этим сообщением Панарет (во второй раз— уникальный случай!) сообщает об отправке посольства Михаила Сампсона в Константинополь для устройства брака молодого императора[1531]. Очевидно, что 13-летний василевс не имел еще прочной опоры, его окружение лавировало, было еще нерешительно в преследовании мятежников и стремилось укрепить свое положение династическим браком Алексея с правящим константинопольским домом, на который ориентировались все «Схоларанты».

Пилела, получив власть, захватил акрополь и взял в плен великого дуку Никиту Схолария. Панарет подчеркивает, что Схоларий был пойман «живым» (έζωγρήθη), то есть намекает на военный, насильственный характер акции[1532]. Попытка переворота, однако, Доранитам не удалась. Ей помешал народный бунт, освободивший Схолария. Император отправился в Триполи, лежащий близ базы Схолариев — Кенхрины, куда затем был сослан Пилела, его сын и зять, а также неизвестные нам «дети Ксенита»[1533]. Мятеж Доранитов на этом не закончился. На свободе оставался брат Пилелы Константин, кефал (комендант и градоначальник) значительной крепости на западе империи — Лимнии. Трехмесячный поход против него войска во главе с императрицей Ириной, в котором принимал участие и Панарет, не был результативен[1534].

В январе 1352 г. поднялись и архонты провинции: пинкерн Иоанн Чанихит захватил у императора замок Чанихи, но уже в апреле мятеж там был подавлен императором и его матерью[1535]. В июле того же года в замке Кенхрины были казнены мятежные Дораниты[1536]. Чаша весов в гражданской войне стала клониться в сторону императора. Укреплению его власти способствовал брак с Феодорой Кантакузиной, двоюродной племянницей Иоанна VI[1537], и заключение союза с окрестными тюрками-амитиотами, ранее опасными противниками[1538].

Раскол в ранее едином лагере «Схоларантов» не помешал самому мощному и опасному мятежу против Алексея III, возглавленному Никитой Схоларием в июне 1354 г. Схоларий бежал в Керасунт и сделал его своим оплотом. Длительные переговоры не дали результатов, и стороны начали военные действия[1539]. 25 марта 1355 г. великий дука Схоларий, его сын паракимомен и протовестиарий Василий Хупака (т. е. реальный глава администрации, перешедший на сторону мятежников) прибыли с флотом из 1 галеи (катерги) и 11 малых судов к Трапезунду. Они не решились на штурм города, и после долгих переговоров было заключено перемирие и инсургенты вернулись в Керасунт[1540]. И до и после этого события Схоларии пытались усилить свой лагерь архонтами и чиновниками из Трапезунда. Их поддерживал митрополит Керасунта Кирилл, писавший «по воле друзей» влиятельным людям в столице. Именно по его настоянию (разумеется, с одобрения и по инициативе «друга» Ливадина Никиты Схолария) хартофилак Андрей был вызван в лагерь мятежников. Свой отъезд туда он совершил не тайно, но с согласия императора, возможно, с целью продолжения переговоров[1541]. Так или иначе, он оказался в лагере мятежников и был с ними, когда в мае 1355 г. император с матерью, женой и трапезундским митрополитом выступил против них во главе флота из двух галей и нескольких малых судов[1542]. Прибыв в Керасунт, недавно освобожденный от «варваров»[1543], Ливадии увидел следы пожара, копоти и опустошения, однако город был неплохо укреплен. Схоларии отказались отпустить Ливадина назад в Трапезунд, хотя он получил письма с приказом вернуться от императора. Его задержка вызвала гнев правителей, а сам Ливадии оказался заложником (или сторонником?) инсургентов[1544].

Никита Схоларий в этот момент был в Кенхрине, а Керасунт оборонял его сын, паракимомен[1545]. Разгорелась морская битва. И неожиданно для оборонявшихся на помощь к императору пришли конные и пешие наемники-варвары из соседней страны, справедливо отождествленные P. М. Шукуровым с союзными Алексею III амитиотами[1546]. Их приход круто изменил соотношение сил и вызвал бунт в городе против Схолариев. Обороняющиеся перешли на акрополь, в резиденцию великого дуки на вершине горы, где было все необходимое[1547]. Войска Алексея III вошли в город. Часть осажденных бежала на корабль, доставивший их в Кенхрину, другие, в том числе и Ливадии, в латах и под обстрелом тюрок должны были идти туда по горам, минуя засады вооруженных «италийцев», скорее всего — генуэзцев. Выйдя на берег, Ливадии и его спутники на корабле ночью были доставлены в близлежащую Кенхрину[1548]. Керасунт был сдан, и паракимомен вместе со всеми сторонниками Схолариев собрались в Кенхрине[1549]. Кенхрина, расположенная на высоком обрывистом холме, была хорошо укреплена и, как писал Ливадии, издавна поддерживала дружественные связи с окрестными варварами[1550]. На этот раз связи не помогли. Амитиоты были на стороне императора. Прибыв после взятия Керасунта в Триполи, император отправил флот и войско на осаду Кенхрины. В произошедшем сражении победа также была на стороне императора. Но из текстов Панарета и Ливадина не следует, что Кенхрина была взята. Напротив, туда прибыл (видимо, с подкреплениями) из Лимний протовестиарий Хупака[1551]. Между сторонами вновь завязались длительные переговоры и происходили обмены послами с участием италийцев, пока дело не закончилось письменным соглашением о мире и возвращением победителей и перешедших на их сторону в Триполи и затем в Трапезунд[1552]. Но конфликт не был исчерпан: попытку вернуться к власти сделал престалый и уже постриженный в монахи Михаил Комнин, но, увидев ее безрезультатность и не найдя поддержки, вернулся в Константинополь[1553]. В октябре 1355 г. великий доместик Григорий Мицомат и великий стратопедарх Михаил Сампсон арестовали Схолария и его сторонников в Кенхрине, после чего, как пишет Панарет, установился мирный порядок[1554] и гражданская война завершилась трудной победой императорской власти. Попытки другого династического переворота, предпринятого в 1362 г. экс-императором Иоанном III, бежавшим из Адрианополя и прибывшим в Синоп, также закончилась провалом, хотя и обеспокоила Алексея III. Претендент скончался в Синопе, видимо, став жертвой эпидемии чумы, а его сын, вырвавшись из темницы, в которую был заключен, бежал в Каффу, под защиту генуэзцев, а затем в Перу[1555]. Поддержка генуэзцами очередного претендента не имела успеха.

На всем протяжении гражданской войны основным инициатором династических переворотов выступал великий лука Никита Схоларий, глава партии «Схоларантов». К нему присоединялись или против него выступал другие группировки архонтов. Именно он добился возведения на престол Алексея III в 1349 г. и именно он стал лидером мятежа в 1354–1355 гг. И после его поражения и ареста в Кенхрине он не был заключен в темницу или казнен и даже не был лишен титула великого дуки. Напротив, единственными похоронами представителя знати, которые описаны Панаретом, было погребение летом 1361 г. Никиты Схолария. Хронист сообщает, что император был очень опечален, шел во главе процессии, воздавая Схоларию почести, какие подобают государям[1556]. Все это указывает и на влиятельность клана Схолариев, и, возможно, на благодарную память Алексея III, не забывшего его роль в перевороте 1349 г.[1557] Стоя много лету кормила власти ил и добиваясь ее, Схоларии, видимо, были затем потеснены группировкой, консолидировавшейся вокруг Алексея III и императрицы-матери Ирины, игравшей большую роль и в управлении, и даже в военных кампаниях. После смерти Никиты Схоларии не оставили попыток вновь затеять смуту и свергнуть Алексея III, достаточно эффективно проводившего политику централизации. В 1362 г., как отмечает Панарет, «немного недоставало, чтобы некоторые не устроили бунт против императора»[1558]. В октябре 1363 г. великий логофет Георгий Схоларий вместе с Каваситами напали на императора и преследовали его от источника св. Григория до башни акрополя. Каваситы были затем схвачены, а великий логофет со своими сторонниками бежал в Керасунт, а затем в Амис[1559]. В Амисе (Симиссо) находилась крупная генуэзская фактория. Вновь итальянский след? Видимо да, потому что и возвращению великого логофета в декабре 1363 г. содействовал генуэзский нобиль Джанотто Спинола[1560]. Следствие обнаружило причастность к заговору и Трапезундского митрополита Нифонта, который был заключен в монастырь Сумелы и умер там 19 марта 1364 г. от плеврита[1561].

Анализируя события гражданской войны в Трапезундской империи, нельзя не отметить, что почти все мятежники обладали высокими придворными титулами и участвовали в управлении. Четкого противопоставления собственно столичной (служилой) и провинциальной («сепаратистской») знати не прослеживается. В годы гражданской войны (1340–1355) явно выявляется стремление клана Схолариев контролировать высшую власть, оттеснив другие группировки. Их опорой были Кенхрина и Керасунт, Лимния — города-крепости на западе империи, где они укрепились не столько потому, что создавали собственные апанажи, сколько потому, что получали командные и административные посты. Не случайно, что огромную роль в организации переворотов играли носители титула великих дук. Общей тенденцией борьбы за власть было усиление ориентации соперников на Византию. В Константинополе зрели планы переворотов, там принимали и поддерживали оппозиционных Трапезундских архонтов, туда, под контроль ромеев, ссылали низложенных государей или претендентов на престол. При этом Палеологи поддерживали одну династическую ветвь, Кантакузины — другую. Удобным компромиссом для тех и других было возведение на трапезундский трон и поддержка Алексея III, породненного с обеими византийскими династиями. Участие в смуте лазов, итальянцев, тюрок носило маргинальный характер, хотя эти силы активно использовались противоборствующими группировками и имели собственные устремления. Участие дима в смуте было активным. Народ забрасывал камнями неугодного василевса в 1336 г., изгнал Михаила в 1341 г., бунтовал и грабил мятежных архонтов в 1342 г., освободил Схолария в 1351 г., был готов к возмущению в 1362 г. Хотя борющиеся группировки старались использовать народное недовольствие в своих целях, дим порой действовал решительно и самостоятельно, отстаивая собственные интересы.

Итак, феодального распада империи не произошло После смуты императорский домен увеличился. Семейства крупных архонтов сохранились, как и часть их владений, но они были все более связаны с императорским двором и службой. Архонты по-прежнему представляли столь значительную политическую силу, что венецианский Сенат рассматривал возможность в годы войны в 1376 г. заменить василевса венецианским ректором с согласия местных «баронов»[1562].

Как кажется, клан Схолариев вышел ослабленным из смут середины XIV в. В XV столетии не меньшую роль стали играть Каваситы. Именно Каваситам принадлежали замки, охранявшие один из главных путей с юга к Трапезунду — Зиганский проход, а также пограничные крепости. За право проезда, а также за охрану путешествующих и купцов они брали немалые деньги или вымогали «подарки», невзирая даже на высокий статус послов к самому Тимуру. Эскорт, данный трапезундским императором, не отваживался сопровождать послов далее Палеомацуки, «боясь врагов императора»[1563]. За Палеомацукой лежали замки Каваситов, для которых, подданных императора и носителей придворных титулов, власть василевса была уже номинальной. Во всяком случае, в том, что касалось их владений. Оправданием своих поборов Лев Кавасит считал то, что он содержит воинов, чтобы сражаться с турками, оберегает от них проход и живет только тем, что дают приезжие или что он отнимает у врагов[1564]. Полным подтверждением слов Клавихо служит одно из решений венецианского Сената, в котором говорится о захвате в 1400 г. неким владельцем замка мешка шелка у венецианского купца, когда император ничего не смог сделать (nihil poterit super hoc facere)[1565].

Новые конфликты, в которые оказались втянуты архонты, в конце XIV — начале XV в. были опять-таки инициированы династическими ссорами. Мануил III (1390–1417) приблизил к себе незнатного придворного, отличавшегося красотой, дав ему большие полномочия, титул протовестиария и пренебрегая «грандами». Это породило его конфликт с сыном и соимператором[1566], будущим Алексеем IV (1417–1429), поддержанным архонтами (mayores ornes). Вероятно, события династической борьбы охватили 1414–1416 гг.[1567] Дело дошло до того, что Алексей начал военные действия и осаждал отца в столице, как писал посетивший Трапезунд Клавихо, целых три месяца. В конечном счете стороны пришли к компромиссу, и молодой император помирился с фаворитом при посредничестве горчи, однако и позднее император терпел много бесчестия[1568]. Возможно, что причины конфликта лежали глубже: в борьбе за смену выбранной Мануилом внешнеполитической ориентации, с ориентацией на османов (за что Трапезундской империи был уступлен Керасунт). Борьба османов с Тимуром поляризовала небольшие государства Анатолии[1569]. Текст Клавихо дает основания полагать, что замирение не было прочным. Другой испанский путешественник, посетивший Трапезунд в 1438 г., Перо Тафур отмечал, что Алексей IV, будучи царевичем, желая отстранить от престола старшего брата, сблизился с Великим Турком (османским султаном) и просил у него помощи. Затем он убил отца и воцарился[1570]. Из других источников эти сведения неизвестны. Панарет сообщает, правда, о рождении у Мануила III сына Василия в 1382 г.[1571], но о его судьбе ничего не известно. Ко времени воцарения Алексея IV в 1417 г. ему шел бы 35 год, в то время, как самому Алексею, о котором Клавихо в 1403 г. писал, что ему около 25 лет[1572], было около 39. Следовательно, Василий не был старшим братом Алексея[1573]. Кроме того, продолжатель Панарета ничего не пишет об убийстве Мануила, констатируя лишь, что он преставился 5 марта 1417 г. и был похоронен в Феоскепасте, процарствовав 27 лет[1574]. Во всяком случае, слухи о раздоре между Мануилом III и его сыном Алексеем дошли не только до Клавихо, но и намного позже до Перо Тафура.

Династические конфликты продолжились и в царствование Алексея IV. Между его двумя сыновьями, Александром (Скантарием) и Иоанном возникла распря. Перо Тафур сообщает, что младший из них, Иоанн, убил отца и воцарился, изгнав старшего, который жил в Константинополе при дворе своей сестры, императрицы Византии[1575]. Трапезундский источник, использованный в сочинении Халкокондила, приводит более подробную версию событий. Он рассказывает, что у Иоанна возникло подозрение, что его мать Феодора Кантакузина сблизилась с протовестиарием. Он убил вельможу, а обоих родителей запер в спальне, желая убить, однако этому помешали архонты, отославшие его в Ивирские земли. Соимператором был провозглашен ВТОРОЙ (источник поправляет Перо Тафура) сын Алексея Скантарий. Иоанн, удалившийся в изгнание, женился на дочери имеретинского царя Александра I и с ней вместе (видимо, получив какую-то денежную помощь от тестя) отправился в Каффу. Правительство Генуи и администрация Каффы, к которым за содействием в организации переворота обращался Иоанн, проявляли сдержанность в ответ на его просьбы. Вероятно, эти переговоры начались до осени 1427 г.[1576] На помощь пришла частная инициатива лигурийцев: Иоанн прибыл в Трапезунд на корабле Доменико д'Аллегро[1577]. Высадившись у монастыря Св. Фоки (в Кордиле/Акчакале, немного западнее Трапезунда) и разбив там лагерь, Иоанн склонил к измене архонтов Каваситов, которые в полуночный час убили императора Алексея в шатре, в его лагере в предместье Ахантос. Переворот произошел 26 апреля 1429 г., как свидетельствует опубликованная и интерпретированная Э. Брайером поминальная запись в Бодлеянской греческой рукописи Gr. Lit. d. 6 из монастыря Перистереоты[1578]. Запись, которую пытались затем выскрести, упоминает с осуждением «безбожных архонтов Каваситов и Схолариев», вскоре реабилитированных новым василевсом, как справедливо указывает Брайер, сопоставивший с этим и пропуск в 10 строк в соответствующем месте Хроники Панарета.

Трапезундский источник Халкокондила пытается обелить Иоанна, отмечая, что он не желал смерти отца, но только хотел взять его в плен живым и велел доставить к себе. Желая оправдаться в цареубийстве и отцеубийстве, Иоанн ослепил одного из исполнителей и приказал отрубить руки другому, а тело Алексея похоронил сначала в монастыре Феоскепаст, а затем в 1432 г. торжественно перенес его прах в митрополию — Хрисокефал, построив для этого специальную усыпальницу, украсил колокольню Св. Софии фреской с портретами Алексея IV и Иоанна IV[1579]. После смерти отца Иоанн даже издавал хрисовулы от его и от своего имени[1580]. Клеймо отцеубийства тем не менее преследовало Иоанна всю жизнь, и многие источники (в том числе официальные, генуэзские и венецианские) отмечают этот факт[1581]. Взяв власть, Иоанн IV изгнал Скантария в Константинополь, где тот жил при дворе своей сестры Марии, императрицы Византии, а позднее вступил в брак с дочерью Дорино I Гаттилузи, правителя Митилены. Теперь Иоанну предстояло опасаться за свой трон, на который Скантарий мог посягать с помощью тех же генуэзцев[1582].

Итак, мы вновь видим ведущие семьи архонтов участниками внутридинастической борьбы. Причем Каваситы, носители высоких придворных титулов и возглавлявшие охрану свергнутого василевса, а также крупные владельцы земель и замков на границах империи, в Месохалдии и в других ее областях[1583], выходят на первый план, действуя в союзе с кланом чисто столичной придворной знати — Схолариями. Вновь в конфликте участвуют и иностранцы — генуэзцы, а главный помощник Иоанна получает высокий титул протостратора, с которым связана должность командующего императорским флотом. Еще один латинский «барон» пополнил ряды трапезундской знати[1584].

Весной 1460 г. Иоанн IV умирает[1585]. По всей вероятности, его наследником был малолетний сын[1586], однако престол переходит к брату Иоанна Давиду, уже давно бывшему его соправителем и носившему титул деспота. Только источник Халкокондила приводит ясную информацию по этому вопросу: после смерти императора Иоанна, у которого был единственный потомок, Давид, заручившись поддержкой архонтов Месохалдских Каваситов, захватил императорскую власть и воцарился, причинив несправедливость своему четырехлетнему племяннику[1587]. После турецкого завоевания Трапезунда в 1461 г. все семейство Великих Комнинов было депортировано из Трапезунда в Константинополь и в 1463 г. казнено. В приписке об этом событии в греческой рукописи Лондонского медицинского общества, 52, вновь говорится о зловещей роли Каваситов, принявших ислам и побуждавших к этому членов династии. Писец называет Каваситов άθλιοι (подлыми, ничтожными)[1588], что корреспондирует с другой припиской — о перевороте Иоанна IV. Из этого можно заключить, что отношение общества к архонтам, участвовавшим в смутах, было резко негативным.

Подводя некое резюме политическому развитию Трапезундской империи, причинам ее подъема и падения, Критовул отмечал, что пока императоры жили в мире, она властвовала над многими племенами и городами вокруг. Наибольший ущерб она стала терпеть после того, как начались внутренние распри, императоры боролись друг с другом, а население восставало из-за постоянных мятежей, было сильно разорено и разграблено[1589]. Современник справедливо отметил пагубную роль возмущений знати и раздоров внутри самой династии Великих Комнинов, нередко инициирующих выступления архонтов. Именно это обстоятельство, как кажется, было недостаточно оценено и замечено историографией.

Правящая династия, как и многие семьи архонтов на Понте, имела клановую структуру. Именно борьба за власть между членами императорского дома вовлекала в систему противостояний и архонтов, и служилое чиновничество, и городской дим. Идейной основой конфликтов внутри династии была AIMA, стремление соблюсти предусмотренное в рамках полумистической традиции чередование имен правящих государей[1590]. Именно попытка уйти от нее заставила императора Василия обратиться к давнему и почти забытому наследию Македонской династии[1591].

Первоначально действия знати были несамостоятельны, ограничивались поддержкой того или иного претендента на трон, были связаны с внешними силами и нередко зависимы от них. В моменты угрозы своим интересам архонты проявляли большую степень солидарности, объединяясь против монарха, чью политику считали опасной. Так, например, поступили они в отношении императора Георгия в 1280 г. Напротив, разные семейства архонтов быстро консолидировались вокруг целеустремленного и сильного вождя, какими были Мануил I или Алексей II, несмотря на то что оба этих государя сталкивались с сильным давлением и противодействием извне, в том числе со стороны наиболее близкой им Византии.

Длительные династические смуты усиливали самостоятельность, а постепенно и автономность знати. Ее предводители стали уже ставить собственные цели, требуя от государей письменных договоров с ними или попросту устанавливая собственное правление на какой-то срок, как это делали они в 1345–1349 гг. Знать могла вовлекать дим в свои действия, подстрекать его к выступлениям против своих врагов. Однако, несмотря на то что городской дим не имел самоуправления, не известны устойчивые корпорации, иные формы его самоорганизации (не считая церковных приходов и кварталов), он подчас стихийно поднимался на защиту своих интересов или просто использовал благоприятную ситуацию для того, чтобы пограбить имущество динатов. О крестьянские движениях в Трапезундской империи нам неизвестно. Формы социального протеста принимали иные, более локальные формы, к тому же постоянная обстановка варварских нашествий, полона, нестабильности, необходимости выкупа родственников из неволи, полиэтничность населения способствовали тому, что крестьяне искали защиты у «сильных людей», вождей семейных кланов местной знати, монастырей, а также долго сохраняли традиционные формы общинной организации.

Препятствием к изучению конкретных форм социальной борьбы является и состояние источников. Хроника Панарета — зачастую единственный источник. Но он отражает официальную версию главным образом кругов, близких к Алексею III. В нем много недосказанного, умолчаний и намеков, не всегда нам понятных. Нам неизвестно, например, кто такой Пападопул? Что это за мятеж великого дуки евнуха Иоанна, повлекший убийство бывшего императора Мануила II в 1332 г.? Не менее скрытен и Ливадии, свидетель многих мятежей и переворотов. Обстановка страха заставляет авторов и писцов пропускать или удалять неугодную архонтам или василевсам информацию. Все это существенно затрудняет исследование, делает многие выводы гипотетичными.

Несомненным, однако, было то, что семейные кланы были устойчивее и влиятельнее в Трапезундской империи, чем в Византии[1592]. Недаром мегистаны так часто фигурируют в предсказаниях Трапезундского гороскопа 1336 г. Вместе с тем число их было ограниченно, и почти все они имели придворные титулы, то есть были связаны с государственной службой, вне зависимости, где находились их основные владения: в столице или в провинции. Поэтому деление на столичную и провинциальную знать для Трапезундской империи более чем условно, равно как и попытки выделить четко идентифицируемые «партии». Они менялись в зависимости от конкретных обстоятельств и семейных связей. Можно лишь с уверенностью сказать, что в числе лидирующих и наиболее активных в борьбе за власть семейств были Схоларии, Каваситы, Дораниты, Чанихиты, Мицоматы, Камахины. Они не стремились к свержению правящей династии, но лишь к манипулированию ее членами в своих интересах. Их роль в избрании императоров была значительна. Их влияние сохранилось и после окончания гражданской войны 1340–1355 гг. И все же после этой войны позиции центральной власти существенно укрепились. Автономные апанажи знати существовали в Трапезундской империи на ее дальних границах.