Избранный

15

В ту ночь, первую ночь за долгие годы, проведенные на брачном ложе, рабби Цвек заболел. Сперва он этого даже не понял. Боль в левом плече и области сердца стала такой привычной, что он принял ее как часть неизбежного процесса старения. Вдобавок ему казалось, что, если не обращать на нее внимания, она пройдет без следа. Но тут он испугался. Осторожно передвинул ноги на пустующую часть неожиданно широкой кровати и вдруг остро ощутил одиночество. Думал крикнуть Беллу, но побоялся, что она не услышит его слабый голос. Он лежал не двигаясь, боль нарастала.

Он понимал, что нужно позвать на помощь, и пошевелил губами, выговаривая, как ему казалось, имя дочери, но Белла услышала из своей комнаты сдавленный стон «Сара» и прибежала к отцу. Увидела, что он отчаянно пытается скрыть от нее боль и страх, бросилась звонить доктору и принялась устраивать отца поудобнее, чтобы отсрочить собственную тревогу. Она велела ему лежать спокойно и до самого приезда врача просидела рядом, блюдя его неподвижность. С волнением смотрела, как доктор осматривает отца, и старалась не думать, что будет, если отец умрет. Белла винила в случившемся Нормана и ту давнюю боль, которую причинила родителям Эстер. Однако Белла понимала, что именно ей, той, кто всю жизнь стерегла их душевный покой, именно ей суждено больше всех мучиться угрызениями совести.

Доктор расстегивал на отце пижаму, и Белле вдруг сделалось неловко. Она заботилась о нем, ухаживала за ним одетым, но обнаженный он превращался в мужчину, ее отца, и она вышла из комнаты из уважения к его праву на тайну. Ждать в коридоре ей пришлось долго. Наконец появился доктор, и Белла спросила шепотом:

— Как он?

— У него был небольшой сердечный приступ, — ответил доктор Джейкобс. — Сейчас он спит и, если будет себя беречь, непременно поправится. Но он должен очень себя беречь. Минимум месяц постельный режим. Вообще не вставать. Следующий приступ может быть гораздо хуже. Кстати, сколько лет вашему отцу?

Белла никогда не задумывалась, сколько лет ее родителям, а потому могла только догадываться о возрасте отца. О прожитых годах спрашивают, лишь когда человек при смерти: друзья оценивают, достаточно ли он пожил, а доктора невозмутимо приписывают его уход естественным причинам.

— Вы сумеете о нем позаботиться? — спросил доктор Джейкобс. — Ему потребуется круглосуточный уход. Я, конечно, могу отправить его в больницу, но, учитывая, что вы сейчас ездите к Норману, у вас совсем не останется времени.

— Я попрошу тетю Сэди, — ответила Белла.

Доктор Джейкобс помнил тетю Сэди со времен смертельного недуга миссис Цвек. Его пугали ее сноровистость и сердечность, однако же он согласно кивнул.

— Если тетя Сэди согласится, то, конечно, лучше, чтобы за ним ухаживал кто-то из родных.

После всего, что случилось с Норманом, Белла считала иначе, однако же спорить не стала.

— Кстати, как дела у Нормана? — спросил доктор Джейкобс.

— Ему лучше, — ответила Белла; бессмысленная фраза. Белла уже не понимала, что лучше, что хуже для самого Нормана.

— Очередное беспокойство для вашего отца, — сказал доктор Джейкобс. — Как вы думаете, скоро его выпишут?

— Еще три недели, а там как решат врачи. Я ничего не знаю, — промямлила Белла.

— Что за скверная история с Норманом. А вы всегда были такой хорошей дочерью, — заметил доктор Джейкобс.

От его сочувствия Белле стало еще жальче себя и отчего-то захотелось уйти.

— Он правда поправится? — спросила она. — Я имею в виду отца.

— Как я и говорил, если не будет перенапрягаться, непременно поправится. Но в лавке ему больше работать нельзя, да и в целом нужно себя поберечь. Вот рецепт. Я написал, что делать. Завтра утром зайду.

Белла проводила доктора, радуясь, что отец спит. Ей нужно было время, чтобы понять, как при отце относиться к его болезни. Она подумала позвонить Норману, написать Эстер, но то и другое было бессмысленно, и в Белле, как прежде, вскипела злость, что приходится в одиночку нести это бремя. Разумеется, была еще тетя Сэди, но та, несмотря на всю свою доброту, получала удовольствие от чужой болезни. Вдобавок Белла недолюбливала тетю Сэди, потому что видела свое сходство с ней. Обе семейные праведницы, к которым из-за их достоинств относятся с подозрением, которыми вечно пользуются и на которых сердятся за то, что из-за них прочие члены семьи чувствуют себя виноватыми, поскольку не исполняют свои законные роли. Но так она хотя бы не останется один на один с отцом, и Белла обрадовалась, поскольку, столкнувшись с его болезнью, таким телесным и таким интимным делом, она вдруг стала его робеть. Да, всё-таки хорошо, что тетя Сэди приедет.

Сэди была свояченица рабби Цвека, младшая сестра Сары. Она никогда не была замужем. Брачные годы ее пришлись на Великую войну[21], в течение которой Сэди училась на сестру милосердия и на добровольных началах трудилась в госпиталях. Многие молодые люди добивались ее руки, но для нее не было ничего важнее службы. После окончания войны она продолжила работать: нанималась в частные сиделки. Она с головой погрузилась в работу, не замечая, что шансы выйти замуж потихоньку тают, и лишь когда другие окончательно вынесли ей приговор сочувственными фразами — «жаль, что ты так и не вышла замуж», — Сэди осознала, что рассчитывать больше не на что.

Но Сэди ничуть не походила на старую деву. С первого же взгляда на ее сберегательную книжку становилось ясно, что в жизни ее есть и другие занятия помимо профессиональных. Точнее, эти другие занятия имели косвенное отношение к профессиональным, поскольку граница между профессиональным и личным иногда очень кстати бывает тонка. Ей частенько завещали средства «в память о внимании и заботе» старые вдовцы, которые умирали у Сэди на руках — вернее, в ее объятиях. В общении с пациентом рано или поздно наступает момент, когда купаешь и кутаешь его в одеяло уже не совсем как сиделка; да и кто лучше Сэди сумел бы согреть последние дни умирающих.

К рабби Цвеку Сэди пришла в белом пальто. Оно придавало ей уверенности, вдобавок Сэди надеялась, что оно вселяло уверенность и в пациентов.

— Ну и где тут наш неслух? — С этими словами она протопала в комнату рабби Цвека.

Он не спал, выглядел бодро и очень ей обрадовался. Сэди села на кровать, взяла его за руку, он гладил ее ладонь, удивляясь, что так счастлив ее видеть. Она совсем не походила на Сару, а потому и не вызвала у него тревожащих воспоминаний. Сэди чмокнула его в лоб.

— Съезди к Норману, — попросил он.

— Ави, я приехала ради тебя, — отрезала Сэди. — Чтобы за тобой ухаживать. Чтобы ты поправлялся. Вот когда тебе станет лучше, тогда и съезжу к Норману. Ты так за него волнуешься, — добавила она, — неудивительно, что заболел. Ты нужен Норману, ты нужен Белле, ты нужен мне. Ради всех нас ты обязан поправиться.

— Ты писала Эстер? — прошептал он.

— Поверь мне, — ответила тетя Сэди, — ей ты тоже нужен. Но я боюсь упоминать ее имя. У нее всё благополучно. В каждом письме справляется о твоем здоровье. Умоляю тебя, Ави, как поправишься, повидайся с ней, позволь Эстер прийти домой.

Он вздохнул.

— Я же обещал Саре, — напомнил он.

— Сара, упокой Господи ее душу, поймет. Но сперва нам нужно, чтобы ты встал на ноги, — сказала Сэди.

В следующие дни они с рабби Цвеком практически не разговаривали. Сэди и Белла сидели возле него, иногда читали вслух. Шли недели, он набирался сил и становился всё невыносимее как пациент. Он уже чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы подняться. Он робко предложил всем вместе навестить Нормана, поскольку он непрестанно думал о сыне и боялся, что тот скучает по отцу, тревожится за его здоровье. Однако Сэди и Белла не позволяли ему выйти из комнаты. Они предлагали ему поговорить с Норманом по телефону, но рабби Цвек отказывался — не хотел, чтобы у Нормана появились подозрения. Если уж звонок Норману не слишком его утомит, почему же нельзя съездить, повидаться и успокоиться. Но они запрещали, хотя и понимали, что тревога за Нормана мешает выздоровлению. Обе тянули время, рассчитывая, что либо Нормана выпишут, либо рабби Цвек окончательно поправится.

Через месяц доктор Джейкобс разрешил ему проводить несколько часов в день на стульчике на балконе и выходить к столу. Белла снова с утра до вечера пропадала в лавке, и большую часть дня рабби Цвек оставался вдвоем с Сэди. Ему всё время хотелось говорить о Нормане, и Сэди не возражала, потому что эти разговоры в каком-то смысле заменяли ему встречу. Рабби Цвек снова и снова пересказывал ей всю историю — таблетки, галлюцинации, больница и их последующие визиты. Он рассказал ей о Билли, снова и снова задавая себе и ей вопрос, за что людям такие страдания. От разговоров с Сэди ему становилось легче, потому что она не лезла к нему с советами и никого ни в чем не винила, только сочувствовала и повторяла, что Норман непременно поправится. Устав обсуждать Нормана, они говорили о семье, детстве Сары, Сэди вспоминала о матери, об отце, которого рабби Цвек знал и любил. Он тоже рассказывал ей о жизни — начинал с настоящего, которое мучило его сильнее, и постепенно с облегчением добирался до прошлого. Мало-помалу рабби Цвек набирался сил. Он стремился выздороветь лишь для того, чтобы съездить к Норману.