К победным рассветам

Год предгрозовой

Улеглись волнения выпускных экзаменов. В предвыходной день курсанты нашей учебной эскадрильи с особым нетерпением ждали рассвета. Наступило тихое и ясное утро. По команде «Подъем» вчерашние ученики, что называется, одним махом вскочили со своих постелей. Они быстро побрились и умылись, надели непривычную парадную форму, до зеркального блеска начистили сапоги, а когда подали команду строиться, без промедления встали в строи. Начался церемониал произведения курсантов в лейтенанты.

Торжественно-строгую тишину нарушила отрывистая команда:

— Смир-р-но!

Грянул оркестр. Чеканным шагом к строю приближается начальник училища генерал-майор авиации Степан Акимович Красовский. Чувствуется, что настроение у него такое же праздничное, как у нас.

— Здравствуйте, товарищи!-обращается он к нам, вчерашним курсантам.

Набрав полные легкие воздуха, громкой скороговоркой отвечаем:

— Здраст!

Красовский тепло поздравил нас с успешным окончанием училища и по-отечески дал напутствие перед трудной дорогой в небо.

Торжественная обстановка, ободряющие слова начальника училища, преподавателей и летчиков-инструкторов заставляли нас по-новому осознать свою самостоятельность в жизни. Они как-то возвышали каждого в собственных глазах. Хотелось сделать что-то особенное. Я подумал: вот мы и штурманы. Видимо, с этого начинали свою летную жизнь все воздушные богатыри, даже Валерий Чкалов. Огромная ответственность ложилась на наши плечи.

Отзвучала музыка выпускного вечера, открутились в прощальном вальсе молодые пары. Прощай, училище! Прощай, полюбившийся нам Краснодар! Новые штурманы — лейтенанты разъезжались в разные концы страны. Впереди лежала дорога в новое, еще неизведанное, дорога, избранная нами на всю жизнь...

И вот мы в поезде. Он мчит нас к месту назначения. В вагоне обычная дорожная обстановка: разговоры, шутки, горячие споры. А за окнами, непрерывно сменяясь, проплывают картины родной русской природы: раздольные луга и поля, манящие свежестью леса, начинающие уже желтеть, утопающие в садах села. Заметная желтизна в кронах некоторых деревьев, созревающие яблоки и груши говорят о приближении осени. Однообразный перестук колес навевает грусть о чем-то навсегда уходящем.

Вспомнился родной Севастополь с его белоснежными домами. Будто наяву вижу бегущие по улицам открытые трамвайчики. Они доставляли пассажиров из центра города к вокзалу или на Корабельную сторону по узкому, но довольно крутому карнизу у кромки Южной бухты. Перед мысленным взором встают Приморский и Исторический бульвары — символы боевой славы русских моряков, беззаветно защищавших Севастополь от иноземных захватчиков в 1854–1855 годах, знаменитая Севастопольская панорама, памятник Корнилову, воздвигнутый на вершине Малахова кургана.

Две стихии — вода и солнце — олицетворяют в моей памяти Севастополь. Но прежде всего он неотделим от моря. Скалистые берега живописных бухт с давних времен стали пристанищем торговых и военных кораблей. Отсюда уходили они в близкие и дальние странствия, здесь не раз наши военные моряки храбро и стойко отражали набеги чужеземных захватчиков. Как напоминание новым поколениям звучат слова, высеченные у подножия памятника адмиралу Корнилову: «Отстаивайте Севастополь...»

С морем, с флотом была связана жизнь многих тысяч моих земляков. Казалось, и мне судьба с детства уготовила тельняшку и флотскую службу. Но меня рано увлекло и покорило небо. А началось все так. В детстве все мы стремились забраться куда-нибудь повыше и заглянуть подальше за горизонт. Это было вполне естественным: хотелось получше узнать пока еще мало изведанный мир. Однажды в пионерском походе нам довелось подняться на утес Байдарских ворот. Перед нами открылась безграничная даль синего моря. Кружившие в небе и над волнами чайки как бы звали нас к себе. Все это и заронило в душу первую мечту о полетах.

Позже во время летних каникул мне не раз приходилось бывать у родственников, живших недалеко от Севастополя, в Каче, где находилась старейшая школа летчиков. Забравшись на самый высокий пригорок, я мог часами наблюдать за полетами. Самолеты, будто огромные птицы, взмывали с зеленого ковра аэродрома, с нарастающим гулом уходили в небо и, удаляясь, постепенно превращались в едва заметные точки. Всякий раз мы с огромным волнением и нетерпением ждали их возвращения и посадки. Наше детское воображение поистине поражало то, как самолеты быстро и уверенно набирали высоту и, пролетев большое расстояние, снова появлялись над аэродромом, делали большой круг и опускались точно у белого полотнища, мелко вздрагивающего от ветра. Еще большее восхищение вызывали летчики. Стройные, одетые в блестящие кожаные регланы, они казались нам сказочными властелинами огромных крылатых машин.

— Эх, елки-палки! Вот бы прокатиться по воздуху, — вслух мечтал каждый из нас, глядя, как волновалась и будто от урагана ложилась трава позади рулящих самолетов...

Увлечение авиацией не прошло и позднее, когда я уже учился в Севастопольском строительном техникуме. Бывало, идет лекция, а меня мечты уносят то в небо, то на шумные аэродромы. Не замечая того, воображал себя сидящим за штурвалом самолета, парящего в бездонной Синеве. В такие минуты карандаш или ручка, повинуясь моим «заоблачным» настроениям, непроизвольно начинали выводить силуэты красивых и изящных крылатых машин, фигуры летчиков, облака...

Мечта сбылась: я стал курсантом Краснодарского училища штурманов. Выданная нам форма очень понравилась. На левом рукаве гимнастерки красовался знак, вышитый серебристо-золотой канителью: летящая птица, над ней — звездочка в центре скрещенных мечей. Кто из молодых парней не завидовал и не мечтал об этом отличии, указывающем на принадлежность к летному составу Военно-Воздушных Сил Красной Армии.

А разве забудешь первый полет! Самолет Р-5 плавно оторвался от зеленого ковра, оставляя внизу уменьшающиеся аэродромные строения, дороги, ленту реки, дома. С высоты казалось, что паришь над огромной картой, выполненной умелой рукой художника, на которую он не пожалел самых сочных красок своей палитры. Насколько хватало глаз, просматривалась светлая зелень полей и темные полосы лесов, блестели зеркальные овалы озер, серебристой змейкой извивалась река Кубань. В бесконечную даль уходили дороги, линии электропередач, далеко на горизонте в струящейся дымке, похожие на островерхие серебристые шатры, сливались с небом Кавказские горы. Даже теперь, когда окончено училище, все ото осталось в памяти, как увлекательная, только что прочитанная книга.

Мысли вновь уносят меня в родной Севастополь, где, как мне кажется, больше всех ждет моего отпуска Надя Яненко. Мы учились в одном техникуме. Как-то неожиданно она привлекла мое внимание на одном из вечеров самодеятельности. Раньше я почему-то не обращал внимания на эту подвижную девушку небольшого роста, со светлыми пушистыми волосами цвета зрелой пшеницы, с большими голубыми глазами. А тут, на вечере, Надя посмотрела на меня так, что от ее взгляда все будто вспыхнуло и затрепетало в моей душе. В тот вечер я проводил Надю. Знакомство переросло в большую дружбу, а затем и в крепкую любовь. Мы помогали друг другу в учебе, а в свободные вечера бродили по скверам или набережным, строили планы на будущее. Училище на время разъединило нас, но не прервало дружбу. Мы жили надеждой, что в скором времени встретимся, и теперь уже навсегда. В первый же отпуск вернусь в часть с молодой женой...

Поезд приближается к столице Латвии — Риге. Мы, молодые штурманы, испытывали волнение и любопытство. Еще совсем недавно мы внимательно следили за развитием событий в Прибалтике. Почти год назад полчища фашистской Германии вторглись в Польшу. Трагическая судьба этой страны вызвала глубокую тревогу у трудящихся Латвии, Литвы и Эстонии. Они поняли: гитлеровская военная машина стоит у порога их мирного дома, фашистская агрессия может произойти в любой день.

Мы знали, что народы Прибалтики обязаны своей независимостью Великому Октябрю. Они тяготели к Советскому Союзу, от которого были отторгнуты контрреволюцией в первые годы Советской власти, видели в нашей стране надежного и единственного друга, способного оградить их от гитлеровской агрессии.

Учитывая жизненные интересы и стремления народов Прибалтики, Советское правительство в конце сентября — начале октября 1939 года заключило с правительствами Литвы, Латвии и Эстонии договоры о взаимной помощи. На основе этих договоров в Прибалтике разместились некоторые части Красной Армии. Одной из них был 7-й дальнебомбардировочный полк, в который ехали служить мы — несколько выпускников Краснодарского училища штурманов.

В последние месяцы в прибалтийских буржуазных государствах резко обострились экономические и политические противоречия. Антинародная политика их профашистских правительств вызывала все большее возмущение народов этих стран. По всей Прибалтике нарастала революционная борьба трудящихся, руководимых коммунистическими партиями. В июне 1940 года фашистская диктатура была свергнута во всех трех странах. Власть перешла в руки народа, а через месяц вновь избранные сеймы Латвии и Литвы, а также дума Эстонии вынесли решения о вхождении своих республик в состав Советского Союза. Верховный Совет СССР удовлетворил их просьбу.

И вот теперь нам предстояло жить и нести службу среди людей, которые буквально считанные дни назад стали советскими гражданами. Мы родились и выросли при Советской власти, для нас она самая близкая и дорогая. Они же, по существу, еще вчера жили в чуждом нам буржуазном мире.

На вокзале в Риге нас встретил заместитель командира полка по политической части батальонный комиссар Николай Васильевич Очнев. Теперь надо было ехать в Елгаву, где находится полк. Очнев не терял времени и в дороге заводил беседы с молодыми штурманами. И всякий раз он напоминал нам, насколько важно поддерживать дружеские отношения с местными жителями, с представителями власти, только что утверждающейся в Советской Латвии. Ведь о советских людях, о нашей стране здесь судят по ее представителям — воинам Красной Армии. На всех нас батальонный комиссар произвел очень хорошее впечатление. Уже в первой беседе мы почувствовали его неподдельный интерес и внимание к людям, партийную заботу об общем деле.

В тот же день познакомились с другими командирами и начальниками. Нас приняли командир полка — опытный боевой летчик, уже тогда имевший правительственные награды, — подполковник Шалва Алексеевич Дзамашвили, начальник штаба подполковник Константин Никифорович Шевчук, штурман полка майор Григорий Иосифович Читайшвили. С гордостью рассказывают об истории полка. Он сформирован всего два с половиной года назад, но личный состав уже открыл первые страницы боевой летописи. За героизм, проявленный в боях с белофиннами, многие летчики, штурманы, радисты награждены орденами и медалями. В ходе боевой учебы экипажи летают на боевое применение днем в сложных метеорологических условиях, а командиры эскадрилий и звеньев осваивают полеты ночью.

Рассказывая обо всем этом, они внимательно присматривались к нам, изучали нас со всех сторон и в первую очередь интересовались нашей подготовкой. Из бесед и разговоров каждый из нас твердо уяснял главное: на нас, молодых штурманов, возлагают большие надежды. Это радовало и одновременно заставляло серьезно задуматься об ответственности за порученное дело. С нас будут спрашивать без скидки.

Начался ответственный, а потому и нелегкий период нашей летной жизни. Надо было знаниями и первым накопленным опытом подтвердить право занять достойное место в строю однополчан. Каждый новый день был насыщен различными занятиями, тренировками и работой на материальной части. Руководителями таких занятий были, как правило, командиры и штурманы звеньев. Спрашивали за все строго, замечали даже малейшие оплошности. Штурману дальнего бомбардировщика нужны большие знания, собранность, четкость мышления, быстрая реакция, предельная аккуратность в работе.

Так, к предстоящей проверке знаний района полетов в радиусе 500 километров с нас требовали не только вычертить по памяти схему его базирования с характерными изгибами рек, очертаниями береговой линии моря, конфигурацией крупных населенных пунктов, но и безошибочно назвать курс и расстояние до любого из них туда и обратно. Штурман эскадрильи капитан Мустафин, несмотря на свою строгость, зачетом остался доволен.

По-своему требовательными были и метеорологи, учившие нас читать синоптические карты, оценивать метеообстановку, учитывать климатические особенности района полетов.

Наконец сданы обязательные предполетные зачеты и проведены ознакомительные полеты в районе аэродрома. Опытные командиры помогают нам, молодым штурманам, овладевать новым для нас оборудованием и вооружением дальнего бомбардировщика ДБ-ЗА — цельнометаллического моноплана конструкции С. В. Ильюшина. Эту машину летчики почему-то назвали ласковым именем «Аннушка», которое приобрело потом всеобщую известность. Одновременно штурманы звеньев учили молодежь быстро и безошибочно отыскивать цели на полигонах и метко поражать их учебными бомбами. Одним словом, закрепляя знания, полученные в училище, мы обретали навыки самостоятельной работы. Все, кому довелось преодолеть этот рубеж, хорошо представляют, сколько у нас было радостей и огорчений.

Нельзя сказать, что вся паша учеба проходила гладко. У каждого в молодости бывают промахи, которые потом остаются уроком на долгие годы. Так случилось и со мной. Как-то во время очередных занятий вызывает меня старший штурман полка майор Григорий Читайшвили и с заметным южным акцентом говорит:

— Товарищ лейтенант, вы не знаете наставления по штурманской службе...

Эти слова ошеломили меня.

— Товарищ майор, — попытался оправдаться я, — по знанию этого наставления у меня высокая оценка, раньше ко мне никто претензий не предъявлял.

— Повторяю, вы не знаете НШС, — категорически отверг мои доводы майор.

Конечно, мне было обидно выслушивать такой упрек, и я стал перебирать в памяти, где и какой просчет допустил. А тем временем майор с невозмутимым спокойствием продолжал:

— Перепишите наставление так, чтобы на одной стороне листа был вопрос, а на другой — краткий ответ. Срок — двадцать четыре часа...

Мне оставалось только ответить «есть!», повернуться кругом и выйти.

Пришел в общежитие и сразу же приступил к работе. Конечно, занятие было малоприятным, тем более что надо мной подтрунивали друзья. Время шло, а мне удалось к указанному сроку выполнить немногим более половины задания. Пришлось доложить майору. Выслушав меня внимательно, он, как мне показалось, уже более дружелюбно сказал:

— Ничего, товарищ лейтенант, не волнуйтесь. Даю вам еще сутки, работайте... '

Наконец задание выполнено. Докладываю об этом майору. Читайшвили внимательно перелистал объемистый «труд» и, явно оставшись довольным, сказал:

— Вот теперь я уверен, что вы знаете НШС. Вы хорошо поняли, кто такой штурман? — опять озадачил он меня вопросом, ответ на который, как мне казалось, я мог дать без запинки. Но Читайшвили сделал это сам:

— Штурман — это впередсмотрящий воздушного корабля. Его рабочее место впереди, в остекленной со всех сторон кабине Ф-1, или, как вы ее шутя называете, «моссельпроме». Штурман-это навигатор, бомбардир и воздушный стрелок. Он осуществляет самолетовождение, производит бомбометание, а в случае нападения врага на самолет отражает его атаки огнем из пулемета. В полете он учитывает и путевую скорость самолета, и ветер по высотам, и рельеф местности, и многие другие факторы. И все это он должен делать в считанные секунды. А НШС — это основа штурманской службы на всю жизнь...

Да, майор был прав. Потом много раз я вспоминал его добрым словом.

Пришло долгожданное время самостоятельных полетов в составе штатного экипажа. Моим первым командиром корабля стал сержант Володя Петрищев. Его светящееся доброй улыбкой лицо, юношеская фигура, звонкий тенорок и большая подвижность как-то не вязались с привычным представлением о героической профессии летчика.

До нашей встречи с Петрищевым будущий командир корабля рисовался в моем воображении этаким суровым богатырем с чеканным профилем лица. И в самом деле, командиры кораблей ТБ-3 , как правило, были людьми сильными и рослыми. Открытая пилотская кабина, где летом нестерпимо пекло, а зимой белели нос и щеки от мороза, значительные нагрузки при пилотировании, сильный шум от работающих моторов в многочасовом полете требовали большой физической выносливости.

Но «нетипичный» вид Володи не мешал ему твердо и уверенно командовать экипажем, смело и грамотно пилотировать самолет. Летал он без напряжения, можно сказать даже легко и ловко. Движения штурвала и те у него были по-своему красивыми и хорошо скоординированными. С Петрищевым мы быстро сдружились, всегда хорошо понимали друг друга.

Наш комсомольский экипаж выполнял летные упражнения днем на отработку элементов боевого применения, в зону, по маршрутам с. бомбометанием и без него, на больших и малых высотах, производил воздушные стрельбы по конусам и по наземным мишеням.

Только в ноябре экипажу предоставили отпуск. Сразу поспешил в родной Севастополь. Вернулся в полк не один, а с молодой женой Надей. В гарнизоне нас встретили приветливо. Дали комнату, в кругу друзей мы отпраздновали скромную, но веселую свадьбу.

И снова полетели дни напряженной боевой учебы. В конце декабря для инспектирования полка прибыл командир бомбардировочного авиакорпуса генерал-майор авиации В. И. Изотов. Четыре эскадрильи при проверке показали неплохие результаты. Старалась не отстать и наша комсомольско-молодежная эскадрилья. Но вот сработал «закон подлости». При рулении у самолета младшего лейтенанта Криштопа отказали тормоза, и он винтом рубанул по плоскости наш самолет, находившийся на стоянке. Повреждение было незначительное, но этого было достаточно, чтобы полеты были прекращены.

— Раз вы еще не научились рулить по аэродрому, проведем тренаж на земле «пеший по-летному», — обращаясь к нам, сказал генерал.

— А что это такое? — спросил я в недоумении командира звена старшего лейтенанта Диденко.

— Это когда на земле выполняется то, что должно делаться в воздухе.

На летном поле были выложены стартовые знаки. Место стартера занял сам командир корпуса. В зимнем обмундировании летный состав полка выстроился в колонну эскадрилий, эскадрильи по звеньям, а звенья поэкипажно. Впереди экипажа штурман, за ним летчик и стрелок-радист, то есть так, как они находились бы в самолете. Каждый экипаж поочередно подходил к стартовой черте и по взмаху флажка генерала мелкой рысцой делал «коробочку» по заснеженному аэродрому, с расчетом выхода на посадочный знак «Т». Плохо приходилось тем, кто пытался срезать круг. Их ожидал выложенный из полотнища «крест» — знак, запрещающий посадку, а это означало, что необходимо немедленно заходить на второй круг. К вечеру мы до того «налетались», что едва волочили ноги. Видя это, генерал объявил перерыв.

Пока летчики ужинали, аэродромная команда готовила ночной старт из плошек. У командира корабля «выруливающего» экипажа теперь в руках светились фонари «летучая мышь» — зеленый и красный. Но к нашему общему ликованию «ночные полеты» продолжались недолго. Младший лейтенант Михаил Головко, получив разрешение на очередной «взлет», двинулся вдоль направляющих огней и скрылся за дамбой, предохранявшей аэродром от разлива реки Лиелупе.

Генерал Изотов видел, как скрылись огни стартовавшего экипажа, и немедленно поехал на автомашине к месту «происшествия». А в это время экипаж Головко, удобно расположившись на противоположной стороне дамбы, устроил перекур. Заметив командира корпуса, летчик погасил папиросу, пошел ему навстречу и четко доложил:

— Товарищ генерал! Экипаж младшего лейтенанта Головко произвел вынужденную посадку из-за отказа мотора!

Трудно сказать о настроении комкора в те минуты, но, вероятно, ему пришлась по душе находчивость и дерзкая выходка летчика. Вернувшись к летному составу, он громко и, как нам показалось, шутливым тоном сказал:

— Даже на тренировке не можете обойтись без происшествий. Командир полка, отбой. Экипажам предоставить отдых...

На первый взгляд тренировки «пеший по-летному» казались нам смешными и нелепыми, но они приносили свою пользу, особенно при организации полетов в плотных строях. Так было и при подготовке к майскому параду над Ригой в сорок первом году. Прежде чем начать полеты, на земле были проведены тренировки эскадрилий. Для этого на летном поле расставляли на нужных интервалах и дистанциях самолеты. Командиры и штурманы кораблей смотрели из своих кабин под разными углами, визировали и запоминали видимые детали соседних машин такими, какими они будут выглядеть в воздухе. Только после таких занятий на земле приступали к тренировкам в воздухе.

Отшумел над прибалтийскими республиками первый советский Первомай. А вскоре после праздника мы получили приказ: полк перебазируется в Едрово. Наскоро попрощались с семьями, с полюбившейся нам Елгавой, с аэродромом, к которому успели привыкнуть. Наше место на нем заняли истребители и скоростные бомбардировщики СБ.

В Едрово безо всякого перерыва включились в боевую учебу. В короткие сроки летному и техническому составу предстояло освоить новый дальний бомбардировщик ДБ-ЗФ (Ил-4). Созданный конструкторским бюро под руководством С. В. Ильюшина, этот самолет вполне отвечал требованиям времени. С гордостью и удовлетворением узнали мы основные тактико-технические данные машины, которой было суждено стать основным типом самолетов в частях дальней авиации в Великую Отечественную войну. Два мощных мотора воздушного охлаждения, скорость около 450 километров в час, потолок приближался к 7000 метров, дальность полета — к 4000 километров. Бомбовая нагрузка тоже солидная — до 2500 килограммов. Самолет обладал и мощным стрелково-пушечным вооружением.

С возрастающим интересом, с каким-то особым душевным подъемом овладевали мы новой машиной. Казалось, нас не утомляют даже интенсивные полеты и тщательные разборы каждого успеха и промаха.

А тем временем в Европе продолжало полыхать пламя второй мировой войны. Все с большей тревогой и озабоченностью следили мы за сообщениями печати и радио. Особенно много дискуссий и разговоров среди летного и технического состава вызвало опубликованное 14 июня сообщение ТАСС, в котором утверждалось, что слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на Советский Союз лишены всякой почвы. Но доходившие до нас тревожные сообщения о провокационных нарушениях нашего воздушного пространства немецкой авиацией все чаще рождали предчувствие приближающейся грозы...