Трудности первых месяцев войны, эвакуация промышленных предприятий на восток, боевые потери — все это привело к сокращению самолетного парка дальнебомбардировочных частей. Некоторые полки насчитывали всего по нескольку боевых машин, и частенько разнотипных.
Для повышения ударной силы ВВС на главных направлениях действий наземных войск, а также для нанесения ударов по объектам в глубоком тылу противника возникла необходимость создать самостоятельную организацию дальнебомбардировочных частей, которые бы действовали под единым руководством в интересах Ставки Верховного Главнокомандования.
В этих целях на основе постановления Государственного Комитета Обороны весной 1942 года была создана авиация дальнего действия (АДД). Она представляла мощную силу, которую Верховное Главнокомандование использовало для неожиданных ударов по врагу на любом участке обширного фронта от Баренцева до Черного моря. Авиация дальнего действия потом принимала участие во всех крупных операциях. Редко меняя районы своего базирования, дальние бомбардировщики были способны, например, сегодня наносить удары на юге, а через день-два — на севере, затем неожиданно совершать налеты на объекты, расположенные в тылу гитлеровской Германии и ее сателлитов. И это были уже не эпизодические, а четко организованные действия, подчиненные единому замыслу и руководству.
Создание авиации дальнего действия неразрывно связано с именем первого ее командующего Александра Евгеньевича Голованова, ставшего впоследствии главным маршалом авиации. Имя этого человека очень быстро стало популярным среди личного состава авиачастей. Это был опытный, знающий дело коммунист-руководитель. Мы узнали, что родом он из Горького, в Красную Армию вступил добровольно пятнадцатилетним юношей. С 1932 года работал в Гражданском воздушном флоте, прошел путь от рядового пилота до начальника Восточно-Сибирского территориального управления ГВФ. С 1938 года стал шеф-пилотом Аэрофлота.
Во время боев на Халхин-Голе, а затем в боях с белофиннами Голованов выполнял ряд особо важных заданий, связанных с полетами в глубокий тыл противника. За это был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. В феврале 1941 года подполковник Голованов стал командиром 212-го отдельного дальнебомбардировочного авиационного полка, базировавшегося в Смоленске. Уже в самом начале войны экипажи этой части успешно наносили ночью удары по объектам в глубоком тылу врага и обеспечивали Ставку Верховного Главнокомандования ценными разведданными. В августе 1941 года А. Е. Голованов вступил в командование 81-й дальнебомбардировочной авиационной дивизией, подчиненной Ставке Верховного Главнокомандования, а через полгода возглавил авиацию дальнего действия.
Как руководитель Александр Евгеньевич обладал не только большим опытом летной работы, но и всесторонними знаниями по авиации. Его неутомимая энергия, жизненный опыт, а главное — внимание к людям быстро создали ему высокий авторитет среди личного состава авиачастей. Человек действия, новатор по натуре, генерал Голованов почти все время находился или в полках и дивизиях, или на командных пунктах армий и фронтов. Можно с уверенностью сказать, что командующего знали в лицо большинство летчиков, штурманов, инженеров и техников. Его близость к людям, доступность никогда не были показными.
В числе других соединений дальних бомбардировщиков активные боевые действия вела 17-я авиадивизия, которой командовал полковник Евгений Федорович Логинов, ставший впоследствии генерал-полковником авиации, а затем маршалом авиации — министром Гражданского воздушного флота. В один из полков этой дивизии — в 750-й — я и прибыл, закончив лечение в госпитале. Часть была сформирована сравнительно недавно. Ядром ее явилась известная в то время среди авиаторов оперативная группа подполковника Бориса Владимировича Бицкого. Это был опытный командир, прослуживший в авиации около двадцати лет. Он поднялся в небо еще на «фармане», а потом летал на самых различных типах самолетов — на разведчиках, истребителях, транспортных.
Борис Владимирович немало сделал и для гражданской авиации. Он первым проложил воздушную трассу Москва — Харьков, водил самолеты из Москвы во Владивосток. Упорный и настойчивый человек, он и сам в совершенстве овладел искусством слепого полета в ночных условиях и обучил этому мастерству десятки пилотов.
Во время боев с белофиннами Борис Владимирович совершил на бомбардировщике двадцать два боевых вылета. За мужество, отвагу и смелость его наградили орденом Красного Знамени.
В Великую Отечественную войну Бицкий стал сначала командиром подразделения, затем полка и соединения. Здесь-то и раскрылись во всей полноте его командирские и летные качества.
В ноябре 1941 года в группу Бицкого влились экипажи нашего 7-го полка, запорожского и ржевского авиасоединений дальнебомбардировочной авиации (ДБА), а также гражданской авиации. В декабре того же года группе официально присвоили номер, и с тех пор она стала называться 750-м дальнебомбардировочным авиаполком.
Летный состав полка был обучен полетам в облаках и ночью. Он вел интенсивную боевую деятельность по срыву железнодорожных перевозок, уничтожению авиации противника на аэродромах и не раз отмечался командованием.
Под стать командиру был батальонный комиссар Василий Иванович Морозов. С командиром его накрепко сроднила не только любовь к авиации, но и общность многих черт характеров, а также таких качеств, как смелость, решительность, воля, постоянное чувство локтя. Ветераны полка не раз видели, как в самые трудные моменты их комиссар показывал пример мужества, настойчивости и самообладания. Летчики знали: если с ними летит Василий Иванович — победа обеспечена. Они уважали его за то, что он воевал наравне с рядовыми летчиками и увлекал их на подвиги, ценили в нем также преданность своему делу, принципиальность и человечность.
Во время одного из боевых вылетов бомбардировщик Морозова попал под сильный обстрел вражеских зениток. А подоспевшие истребители противника попытались зажать его в клещи. Однако экипаж комиссара сумел пробиться к цели и уничтожить ее. В его возвратившемся с задания самолете техники и механики насчитали девяносто пять пробоин. Через несколько дней, как только машина была отремонтирована, Морозов снова вылетел громить врага.
Личного участия в боях комиссар требовал и от других политработников полка.
— Чтобы лучше вести партийно-политическую работу в авиачасти, надо самому до тонкостей знать особенности ратного труда летчиков и штурманов, — сказал он однажды секретарю партийного бюро политруку Анатолию Кусильевичу Кубланову и секретарю комсомольской организации младшему политруку Владимиру Ивановичу Дашкову. — Так что готовьтесь к боевому вылету, хорошенько изучайте обязанности воздушных стрелков.
Через несколько дней они вылетели с комиссаром на задание.
В боевых вылетах участвовали также начальник штаба майор Александр Сергеевич Крючков, который одновременно являлся штурманом группы, начальник связи лейтенант Григорий Иванович Трофимов, периодически летавший бортовым радистом.
В январе 1942 года подполковник Б. В. Бицкий был назначен командиром соседней дивизии. Командование полком принял подполковник Алексей Иванович Щербаков. Мне и предстояло представиться ему по возвращении из госпиталя. С волнением шел я к командиру.
При встрече с Алексеем Ивановичем на меня сразу же нахлынули воспоминания. С этим высоким, худощавым человеком я познакомился на Каче, куда приезжал во время школьных летних каникул погостить у своих старших сестер: их мужья были авиационными техниками.
В моей памяти на всю жизнь запечатлелись просторное летное поле у самого Черного моря, ровные ряды крылатых машин, несмолкающий гул моторов на земле и в небе.
Мы, мальчишки, тайком пробирались на аэродром и, укрывшись в траве, с восхищением следили за всем происходящим. Вот к группе курсантов подошел высокий подтянутый летчик в блестящем черном реглане, в шлеме с очками, с планшетом, перекинутым через плечо. Походка у него уверенная, шаг крупный, он слегка раскачивается, как моряк, только что покинувший палубу корабля.
Мальчишки его прекрасно знают: это инструктор Щербаков. Завидев своего наставника, курсанты быстро встают в строй. Какое-то время Щербаков беседует с ними, что-то объясняет. Потом он легко поднимается в кабину самолета Р-1. Слышатся команды летчика и четкие ответы моториста:
— К запуску!.. От винта!.. Контакт!
— Есть контакт!
Оглушительно взревел мотор. Взвихренная пропеллером, упругая струя воздуха проносится над землей, низко прижимая траву. Самолет, слегка подпрыгивая, устремляется вперед, отрывается от взлетно-посадочной полосы и взлетает в небо.
Через некоторое время я увидел Щербакова на веранде столовой, в кругу других летчиков-инструкторов. Они о чем-то оживленно беседовали. Чаще других говорил Алексей Иванович. Товарищи с интересом его слушали. Любопытство взяло верх, и я решил подойти поближе. До меня доносились обрывки непонятных фраз:
«...утром... техник без разрешения... мотор... самостоятельно поднялся в воздух... сел...». Почему-то упомянули имя начальника школы Р. К. Ратауша.
Я толком не разобрался, о чем шел разговор, догадался лишь, что техник сделал что-то недозволенное. И искренне жалел его. От мужей сестер мне не раз доводилось слышать о том, что начальник школы был очень суровым человеком. Видимо, не зря ему дали кличку Рашпиль: продерет так продерет.
Только возвратившись домой, я узнал, что именно произошло утром на аэродроме. До слез расстроенная сестра упрекала мужа — техника звена Афанасия Герасимчука:
— Как это тебе пришло в голову? Ведь ты же мог разбиться! Теперь только и разговоров о твоем полете...
— Ксана! Всю жизнь мечтал самостоятельно подняться в воздух, готовился к этому. Был уверен, что и взлечу и сяду. И вот, как видишь, взлетел и благополучно сел. Живой и невредимый...
— Вижу, что живой и невредимый. А сколько разговоров теперь будет. Попадет тебе, ой как попадет!..
— Меня уже вызывал Ратауш. Шуму будет много. Но я стою на своем — пусть хоть судят, а я хочу летать.
Возможно, не миновать бы мужу моей сестры больших неприятностей, если бы не вмешался Алексей Иванович Щербаков. Он доказывал командованию авиашколы, что нельзя строго наказывать человека за его горячее стремление стать летчиком, что у Афанасия Герасимчука незаурядные способности. И все же техник был наказан.
Много лет спустя, после окончания авиаучилища, я встретился с Алексеем Ивановичем в Прибалтике. Щербаков уже стал заместителем командира полка по летной подготовке. Под его командованием я и начал воевать. Он, конечно, не знал о нашем давнем знакомстве, потому и разговариваем мы теперь как недавние сослуживцы.
— Летчики у нас орлы, — не без гордости говорит мне командир полка, — летают безупречно, любят летать, боевого задора хоть отбавляй. Живут дружно, дорожат честью полка, достойно продолжают добрые традиции. Вот только «безлошадные» не дают покоя. Каждый день спрашивают: когда получим самолеты, когда пойдем в бой? А машин пока маловато. Ну, да это временное явление.
Действительно, летный состав полка, как и всей 17-й дивизии, в состав которой он входил, уже не раз отличался в боях. Ему хорошо были знакомы схватки с фашистами еще по опыту первого, самого грозного года войны. С 1942 года экипажи соединения полностью перешли на ночные действия. Полки были вооружены самолетами Ил-4, машин старых типов уже не стало.
Алексей Иванович Щербаков хотя и недавно принял командование полком, но уже успел завоевать авторитет и уважение. Большой мастер своего дела, простой и заботливый, он был из тех людей, с которыми приятно находиться рядом, подражать им во всем. Каждый летчик, штурман, техник, механик, стрелок знал, что к командиру можно обратиться по любому вопросу, он всегда внимательно выслушает, даст добрый совет. Если что пообещал — слово свое сдержит, за усердие вознаградит, а за провинность — не взыщи — никому спуску не даст.
Неизвестно, кто это придумал, но авиаторы в шутку называли свой полк сечью, себя — авиаказаками, а командира — батькой. И когда приходилось выпивать предусмотренные тогда фронтовым пайком сто граммов, неизменно произносили тост: «Да здравствует красное казачество дальних набегов войска батьки Щербакова!»
Начальник штаба подполковник Константин Никифорович Шевчук был по возрасту самым старшим в полку, и между собой авиаторы называли его дядей Костей. Впервые я встретился с ним также в Прибалтике, перед самой войной. Тогда он был начальником штаба 7-го дальнебомбардировочного полка. Своей комплекцией Шевчук чем-то напоминал гоголевского Тараса Бульбу: широк в плечах, крупные черты лица и неизменная трубка во рту. Строгость его и требовательность всегда сочетались с душевностью, теплотой и заботой о людях. Молодые любили дядю Костю, и он относился к ним, как к сыновьям.
Среди однополчан было много людей, которыми можно гордиться. Взять, к примеру, командира первой эскадрильи Евгения Петровича Федорова. За бесстрашие и мужество в боях с белофиннами он стал Героем Советского Союза. Его Золотая Звезда имела номер «28». Стройный, всегда подтянутый, общительный, Федоров быстро сходился с людьми. В полку все любили его за храбрость и дерзость при выполнении боевых заданий. Евгений беззаветно любил свое дело, пилотировал самолет безукоризненно. Потом мне не раз приходилось летать с ним на боевые задания, и я не мог не заметить, что каждый полет доставлял ему такое удовлетворение, которое испытывает человек, навсегда нашедший свое призвание. Вполне заслуженно Е. П. Федоров был удостоен звания дважды Героя Советского Союза.
Старым воздушным волком считали в полку штурмана эскадрильи Федора Степановича Пономарева. Широкоплечий, коренастый, крепко и ладно скроенный, он обладал незаурядной физической силой и храбростью. А его подвижности, наблюдательности, умению быстро реагировать на изменения воздушной обстановки можно было только позавидовать.
Четверкой отважных по достоинству называли дружный, сплоченный экипаж командира нашей второй эскадрильи — Героя Советского Союза майора П. П. Глазкова. Павел Петрович был человеком деятельным, постоянно ищущим, иногда резковатым, но справедливым, по-человечески душевным. Он обладал настоящим боевым умением, быстро отыскивал цели, а штурман метко поражал их, как правило, с первого захода. И в то же время его знали как веселого, неунывающего парня, он слыл в полку лучшим баянистом.
Во время боев под Москвой наиболее подготовленным экипажам была поставлена задача — разрушить на Волге, в районе Калинина, понтонную переправу, по которой переправлялись вражеские войска. Она прикрывалась плотным огнем зенитной артиллерии, над ней на различных высотах патрулировали неприятельские истребители. Поразить такую точечную цель было делом весьма трудным. Переправу бомбили уже не раз, но она по-прежнему оставалась невредимой. Тогда Глазков предложил свой план: основные силы бомбардировщиков подходят к цели на большой высоте с различных направлений и отвлекают на себя огонь зенитных средств противника. А одно звено во главе с комэском наносит в это время удар с малой высоты.
Предложение было принято, и группа бомбардировщиков взяла курс на цель. При подходе ее к переправе противник, как и ожидалось, открыл сильный огонь. Воспользовавшись этим, ударное звено прорвалось к цели на малой высоте и сбросило серию бомб. Одна из них точно угодила в переправу. Взбудораженная вода закрутила ее обломки. Секция понтонов, накренившись, поплыла по течению.
Большую роль в успешном выполнении поставленной задачи сыграл штурман Семен Порфирьевич Чугуев — отличный навигатор и бомбардир. В воздухе он, как всегда, показал образец выдержки, собранности и уверенности. Не зря Чугуеву поручали самые ответственные задания. В любых метеоусловиях он точно выводил бомбардировщик на цель. Молодые летчики и штурманы нередко обращались к нему за помощью, прислушивались к его советам. Многим из нас он помог обрести крепкие крылья.
Достойным членом экипажа Глазкова был стрелок-радист Александр Федорович Абраменко. Молчаливый старшина, впоследствии ставший майором, начальником связи авиасоединения, успешно выполнял нелегкие обязанности начальника связи эскадрильи и в совершенстве знал воздушно-стрелковое дело. Его считали асом эфира. Среди хаоса шумов он каким-то особым чутьем быстро «нащупывал» нужного корреспондента, и экипаж в любых условиях имел надежную и устойчивую связь в полете. Недаром на груди Александра Абраменко уже в 1942 году красовался орден Красного Знамени.
Старшина умело шефствовал над стрелком Никитой Курочкиным, молодым расторопным пареньком.
— В полете гляди в оба, зри в три, — поучал Абраменко своего подопечного. — Голова у нашего брата должна вертеться как на шарнирах, чтобы быстро замечать вражеские истребители, откуда бы они ни появились — справа, слева, сзади. Только тогда пилот своевременным маневром уклонится от огня, а штурман и радист успеют приготовиться к отражению атаки.
И, надо признать, Никита Курочкин надежно обеспечивал безопасность экипажа. Под руководством Абраменко он упорно осваивал специальность радиста и через год стал успешно летать в составе нашего экипажа.
По общему признанию, боевая работа экипажа командира эскадрильи отличалась высокой результативностью. О славных делах этой отважной четверки знали далеко за пределами полка.
По-своему заметным человеком был командир третьей эскадрильи майор Александр Яковлевич Вавилов — рослый, спокойный, неторопливый в суждениях о людях и в боевой обстановке. В общении с подчиненными он никогда не повышал голоса, говорил, как многие волжане, немного «окая», всегда внимательно слушал собеседника. Открытое волевое лицо с высоким лбом делало его похожим больше на ученого. Но интеллигентность Александра Яковлевича не мешала ему быть прекрасным волевым командиром. Ему все оказывалось по плечу. В характере его удачно сочетались доброта, отвага и удаль.
Война застала Вавилова на Дальнем Востоке на должности командира звена дальнебомбардировочного полка. 23 июня их эскадрилью направили на восток, чтобы получить и перегнать на запад новые самолеты ДБ-3Ф. Но нелетная погода и другие обстоятельства надолго задержали вылет. В действующую авиацию эскадрилья прибыла только в конце августа 1941 года, когда Верховное Главнокомандование принимало все меры к тому, чтобы сорвать наступление 2-й немецкой танковой армии на юге. Экипажи дальних бомбардировщиков непрерывно тогда наносили удары по танковым колоннам врага в районе Унеча, Стародуб, Трубчевск, Новгород-Северский.
Августовским днем звено капитана Вавилова шло ведомым в правом пеленге девятки, которую вел заместитель командира эскадрильи. Экипажам предстояло нанести удар по скоплению моторизованных войск противника у переправы через Десну в районе Новгород-Северского. Наплывавшая облачность затрудняла поиск цели. Ведущий экипаж, пройдя несколько западнее ее, стал беспорядочно менять курсы. Штурман экипажа Вавилова Александр Антонов, внимательно наблюдавший за обстановкой, доложил командиру, что флагманский штурман «блуданул», поэтому необходимо немедленно принять самостоятельное решение.
Командир корабля капитан Вавилов тут же прибавил обороты моторам, уверенно вышел вперед и условным знаком — покачиванием с крыла на крыло — приказал экипажам следовать за ним. Команда была принята, и экипажи быстро выполнили перестроение. Перед самым заходом на цель звено заместителя командира эскадрильи почему-то отвернуло от группы. Расплата за такую оплошность не заставила себя долго ждать. На звено, потерявшее плотный строй, набросились вражеские истребители. Два бомбардировщика из трех были сбиты. Заместитель командира эскадрильи на сильно поврежденном самолете чудом дотянул до линии фронта и произвел посадку. А шесть экипажей группы Вавилова прицельно отбомбились по скоплению танков у переправы и без потерь вернулись на свой аэродром.
После того боевого вылета звену Вавилова стали поручать наиболее сложные задания, и оно выполняло их, несмотря ни на какие трудности. В середине октября 1941 года, когда уже чувствовалось дыхание ранней зимы, группа дальних бомбардировщиков получила приказ совершить дневной полет в район Вязьмы, где вела тяжелые бои большая группировка наших окруженных войск. Звено во главе с капитаном Вавиловым оказалось единственным, которому удалось прорваться через заслон истребителей врага, выйти к цели и сбросить окруженным мешки с боеприпасами, продовольствием и медикаментами.
Но на обратном пути на три наших бомбардировщика навалились две пары «мессершмиттов». Как назло, небо оказалось безоблачным и укрыться от врага было негде. Завязался неравный воздушный бой. С первого захода вражеским истребителям удалось разбить правый мотор машины ведущего. А через несколько минут от новых попаданий снарядов она загорелась. Никакой возможности спасти ее не было. Оставалось одно — покинуть самолет. Первыми это сделали по приказу командира стрелок сержант Дубино и радист старшина Пикалев. С наседавшими вражескими истребителями продолжал вести бой штурман Антонов. Его пулемет жадно пожирал последние патроны, когда Саша почувствовал «клевки» самолета. Это Вавилов дублировал команду «Покинуть машину». Антонов прекратил огонь, обернулся. На приборной доске, уже окутанной дымом, тревожно мигал сигнал бедствия, пламя все ближе подбиралось к кабине пилота. Дотянувшись до люка, Саша открыл его и вывалился. Вавилов покинул самолет последним, когда до земли оставалось не более 150 метров.
Экипаж в полном составе приземлился западнее Малоярославца, недалеко от переднего края нашей обороны. Наши пехотинцы хорошо видели, как авиаторы покидали охваченную пламенем машину, и сделали все для того, чтобы помочь боевым товарищам быстрее добраться до штаба, а потом до своей части.
Очень важное и ответственное задание экипажу капитана Вавилова пришлось выполнять 14 декабря 1941 года. Надлежало нанести удар по железнодорожному вокзалу в Варшаве и разбросать над оккупированной территорией листовки с выступлениями И. В. Сталина 6 и 7 ноября. Расстояние до цели превышало тысячу километров.
Весь экипаж готовился к полету, как к серьезному испытанию. В его составе в качестве контролера результатов бомбометания летел заместитель начальника политотдела майор Илья Иосифович Срывков. Штурману Александру Антонову накануне нездоровилось, у него поднялась температура. Но он никому об этом не сказал. Таким уж он был человеком: если экипажу приказано выполнить очень сложное задание, значит, штурману не пристало искать замену, его место только с боевыми товарищами.
В заданное время бомбардировщик Вавилова достиг цели. Штурман хорошо видел, как одна из бомб попала в угол вокзала и срезала его сверху донизу. Здание охватило пламя. Но на обратном пути, при подходе к линии фронта, вражеским истребителям удалось перехватить наш бомбардировщик. Когда машина загорелась, у Вавилова осталось только два выхода: или приказать экипажу немедленно покинуть самолет, или в сгущавшихся сумерках попытаться посадить его на незнакомой местности. Каждый из этих вариантов имел свои положительные и отрицательные стороны: в случае благополучного приземления экипаж при необходимости мог дать бой врагу. Но посадка была сопряжена с большой опасностью для штурмана, находящегося в носовой части самолета. И тогда Вавилов приказал Антонову и Срывкову:
— Прыгайте!
— Будем садиться всем экипажем, — решительно возразил Антонов.
И Вавилов повел бомбардировщик на заснеженное поле, упиравшееся в опушку леса. Посадка прошла удачно. Теперь надо было побыстрее уйти от машины, пока не взорвались бензобаки. Антонов и Срывков успели прихватить автомат и гранаты, которые всегда брал штурман в полет, остальные приготовили к бою пистолеты. Отбежав метров на пятьсот, авиаторы залегли. Рядом высилась стена таинственно притихшего леса, впереди огромным костром пылал бомбардировщик, озаряя снег багровыми отсветами. Вскоре неподалеку появилась группа немцев. Осматриваясь вокруг, они о чем-то переговаривались. Видимо, гадали вслух, что произошло с экипажем: то ли он остался там, в бушующем пламени, то ли успел уйти. Хорошо, что погода выручила наших летчиков: с неба сыпался мелкий снег, мела поземка, быстро темнело. Постояв еще несколько минут, немцы ушли от догорающего самолета.
— Пусть считают нас погибшими, — заключил Вавилов. — В путь...
Всю ночь советские авиаторы пробирались по лесу на восток. На рассвете заметили занесенную снегом проселочную дорогу. Она вывела к небольшой деревушке. Кто там — свои или чужие? В разведку пошел Александр Антонов. Соблюдая все меры предосторожности, он незаметно пробрался к крайнему дому. К счастью, в деревне находились одиннадцать наших бойцов во главе с лейтенантом. Это было последнее подразделение отошедшей советской воинской части. Вместе с ними экипаж Вавилова добрался до ближайшего железнодорожного разъезда, а спустя несколько дней снова встретился с боевыми друзьями...
Такими были лучшие экипажи полка. Они задавали тон остальным, на них мы всегда равнялись, у них учились бить врага.